Текст книги "Басни, сказки, рассказы"

Лев Николаевич Толстой
Басни, сказки, рассказы

© Ломунов К., вступительная статья, 1987

© Яровой С., иллюстрации, 1987

© Оформление серии. Издательство «Детская литература», 2005

* * *

Сила детства

Первым произведением, с которым Лев Толстой выступил в печати, явилась повесть «Детство». И читатели, и критики были от нее в восторге. Все тогда говорили, что родился новый замечательный писатель, который прославит русскую литературу в веках. И не ошиблись.

Толстой отзывался с похвалой о немногих своих произведениях. А повесть «Детство» он любил до конца своих дней. «Когда я писал „Детство“, – говорил он в 1908 году, – то мне казалось, что до меня никто еще так не почувствовал и не изобразил всю прелесть и поэзию детства».

И в самом деле, трудно припомнить другое произведение русской и зарубежной литературы, в котором бы так тепло, так задушевно, так поэтично была воспета начальная пора человеческой жизни. «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! – пишет Толстой. – Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освещают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений».

Счастье детства Толстой видит в удивительной свежести чувств юного существа, в доверчивости детского сердца, в потребности любви и дружбы, в стремлении делать людям добро, говорить им правду и защищать ее всеми силами.

Взрослые не всегда понимают, чего хотят и к чему стремятся дети, отталкивают их от себя. Объясняя это взрослым, Толстой брал детей под защиту. «Школьники – люди, – писал он в основанном им журнале „Ясная Поляна“, – хотя и маленькие, но люди, имеющие те же потребности, какие и мы, и теми же путями мыслящие; они все хотят учиться, затем только ходят в школу… Мало того, что они люди, они – общество людей, соединенное одною мыслью».

Защитником, учителем, наставником детей, а также детским писателем Толстой стал не по обязанности, а по зову сердца. Один из близких его помощников писал: «Лев Николаевич всю свою жизнь очень любил детей: и самых маленьких, и более старших, всегда проводил с ними много времени: зимою катался на коньках или на санках с гор, ходил на лыжах, а летом гулял по полям, лесам, собирал с ними цветы, ягоды, грибы. И всегда он им что-нибудь рассказывал. И чего только не рассказывал! И про себя, какой маленький был, и как в молодости на Кавказе жил, и про своих родителей, знакомых и всевозможные истории, и басни, и сказки. И дети могли слушать его сколько угодно; слушали бы и слушали, потому что уж очень он интересно, занятно про все рассказывал»[1]1
  Сергеенко А. Как Л. Н. Толстой рассказывал сказку об огурцах. М.: Детгиз, 1958. С. 3.


[Закрыть].

Толстой с огромным увлечением обучал крестьянских детей в своей Яснополянской школе, открытой в 1859 году. На другой год он поехал за границу, назвав свою поездку «путешествием по школам Европы». Ему хотелось перенять все лучшее, чем гордились французские, английские, немецкие, швейцарские учителя. А перенимать оказалось почти нечего. В школах, которые посетил Толстой, царила палочная дисциплина, применялись телесные наказания, учеников заставляли механически зазубривать целые страницы из учебников. Побывав в немецком городе Киссенгене, Толстой записал в дневнике: «Был в школе. Ужасно. Молитва за короля, побои, все наизусть, испуганные, изуродованные дети».

Во французском приюте писатель увидел не менее грустную сцену: «Четырехлетние дети по свистку, как солдаты, делают эволюции вокруг лавок, по команде поднимают и складывают руки и дрожащими и странными голосами поют хвалебные гимны Богу и своим благодетелям…»

В немецкой школе Толстой присутствовал на уроке наглядного обучения. Что же он увидел? Учитель долго показывал детям картинку, на которой была нарисована рыба. «Что это такое, милые дети?» – спрашивает он. «Это рыба», – слышится робкий ответ. «Нет, – отвечает учитель. – Что вы видите?» Дети молчат. Они сидят чинно, не шевелясь. «Что же вы видите?» – «Книжку», – говорит самый глупый. Умные школьники в недоумении, а учитель радуется! «Да, да, очень хорошо, книга. А в книге что?» Самый бойкий отвечает: «Буквы». Но учитель недоволен: «Надо думать о том, что говоришь».

И еще долго продолжался этот странный урок. Учитель не успокоился, пока не добился ответа, что в руках у него «картина, изображающая рыбу».

Когда Толстой вернулся на родину и побывал в начальных классах русской школы, он увидел, что и здесь учителя мучают школьников «наглядным» обучением. Ребятам задавали, например, такие вопросы: «В чем состоит различие между курицей и собакой? А в чем сходство между ними?» Или: «Действие рыбы состоит в том, что она плавает. А действие змеи, блохи, соловья, таракана, учителя, ученика?»

Даже самые сообразительные школьники не знали, что им ответить на такие вопросы. «Все, что вы видите, – писал о подобных „уроках“ Толстой, – это скучающие лица детей, насильно вогнанных в училище, нетерпеливо ожидающих звонка и вместе с тем со страхом ожидающих вопроса учителя…»

Вот тогда-то и появились в печати статьи Толстого-педагога, в которых он заявил, что ни в царской России, ни в странах буржуазного Запада никто не заботится о том, чтобы дети из народа получили настоящее образование. «Школа, – писал Толстой, – только тогда хороша, когда отвечает интересам народа». И он попытался создать такую школу в своей усадьбе Ясная Поляна.

«В школе у нас было весело, – вспоминает один из любимых учеников Толстого Василий Морозов, – занимались с охотой. Но еще с большей охотой, нежели мы, занимался с нами Лев Николаевич. Так усердно занимался, что нередко оставался без завтрака. В школе вид он принимал серьезный. Требовал от нас чистоты, бережливости к учебным вещам и правдивости. Не любил, если кто из учеников допускал какие-нибудь глупые шалости… Любил, чтобы на вопрос ему отвечали правду, без задней выдумки… Порядок у нас был образцовый за все три года».

Толстому хотелось, чтобы его ученики получали знания по многим предметам: чтению, письму, арифметике, русской истории, математике и другим. Он хотел также приохотить их к труду на земле – ребята сеяли и выращивали лен, горох, морковь, репу, сами убирали урожай.

Одним из любимейших занятий яснополянских школьников было писание и обсуждение сочинений. Лучшие из них печатались в книжках, выпускавшихся приложениями к журналу «Ясная Поляна». В статье «Кому у кого учиться писать…» Толстой поведал о том, как он вместе с даровитейшими своими учениками, Федькой и Семкой, писал повесть на пословицу «Ложкой кормит, стеблем глаз колет». Лучшие ее страницы, по признанию Толстого, принадлежат не ему, а его «соавторам» – Федьке и Семке…

Мы, разумеется, не верим молодому Толстому, когда он пытается убедить нас в том, что Федька и Семка как «писатели» были талантливее, чем он – будущий автор «Войны и мира» и других великих романов. Но мы не можем и усомниться в его искренности: он в ту пору так думал. Но главное в другом – в том, что Федька, Семка и другие ученики Яснополянской школы помогли ему тогда овладеть подлинно народным языком, которым он десять лет спустя напишет «Азбуку», «Новую азбуку» и четыре «Русские книги для чтения». По этим «учебным книгам» Толстого будут обучаться несколько поколений русских школьников. Многие произведения из этих книг и сегодня издаются у нас миллионными тиражами.

Половину «учебных книг» Толстого занимают басни. Им писатель придавал большое значение. В годы работы над «Азбукой» он усиленно изучал греческий язык. Его приводили в восхищение басни древнегреческого поэта Эзопа, родоначальника басенного жанра в мировой литературе, жившего четыре с половиной тысячи лет назад. «Эзоповы басни» давно используются как учебные книги в школах разных стран. Их переводят с греческого широко известные писатели и поэты. В России басни Эзопа переводил прославленный баснописец И. А. Крылов – «дедушка Крылов», как зовут его наши младшие школьники.

Толстой решил перевести заново басни Эзопа и сделал это не стихами, a прозой. Ему казалось, что в стихотворных переводах много отступлений от эзоповских подлинников: вводятся излишние подробности, слишком длинно и скучно излагается в концовках басен «мораль» – то есть то, чему они учат.

Переводя на русский язык басни Эзопа, Толстой старался передать простоту их содержания, ясность их языка. «Надо, чтоб все было красиво, коротко, просто и, главное, ясно», – говорил Толстой о своей работе над книгами для детей.

Писатель был уверен, что в них «всякий ученик может все понять». При этом, в отличие от Эзопа, Толстой не поясняет в конце каждой басни, какое «нравоучение» вытекает из ее содержания, а предлагает школьникам самим об этом подумать.

Старший сын писателя, Сергей Львович, рассказывал, что Толстой просил школьников не выучивать содержание басен, а передавать его своими словами. И вот что у них однажды вышло. В одной эзоповской басне, напоминает Сергей Львович, рассказано, как «Лев, осел и лисица вышли на добычу. Наловили они много зверей, и лев велел ослу делить. Осел разделил поровну на три части и говорит: теперь берите! Лев рассердился, съел осла и велел лисице переделить. Лисица все собрала в кучу, а себе чуточку оставила. Лев посмотрел и говорит: ну, умница! Кто тебя научил так хорошо делить? Она говорит: пример осла… При пересказе басни один ученик вместо «пример осла» сказал: «А с ослом-то что было?», и Толстой воспользовался этим выражением»[2]2
  Ясная Поляна: статьи и документы. М., 1942. С. 101–102.


[Закрыть].

В нашем сборнике есть эта басня – «Лев, осел и лисица», в ней Толстой действительно отбросил скучное, книжное окончание, заменив его меткими словами находчивого ученика.

В баснях Эзопа Толстой, по его словам, находил «мужицкий здравый смысл» и был недоволен, когда переводчики его нарушали. Все знают знаменитую басню «Ворона и Лисица». И во французском, и в русском ее переводах сказано, что вороне «где-то Бог послал кусочек сыру». Однако «ни вороне, ни лисице не свойственно питаться сыром, – говорил Толстой. – Насколько лучше сказано у Эзопа: «Ворон держал в клюве кусок мяса». И он решительно восстановил в переводе эзоповское название басни «Ворон и Лисица».

Толстой так был увлечен творчеством Эзопа, что включил в свои книги для школьников почти пятьдесят его басен. Кроме того, он ввел в «Азбуку» и «Книги для чтения» более тридцати восточных басен – индийских, персидских, турецких и арабских.

Что дает басня юному читателю? Вспомним слова Пушкина о сказке: «Сказка ложь, да в ней намек!

Добрым молодцам урок». В баснях из толстовских учебных книг также заключены «намеки», из которых надо уметь извлечь добрые, полезные, нравственные уроки.

Много лет изучавший жизнь и творчество великого писателя его биограф Н. Н. Гусев так обозначил главные темы басенного материала в «Азбуке» Толстого: «В баснях Эзопа, помещенных Толстым в его «Азбуку», порицаются и осмеиваются: глупость, безрассудство, несообразительность, тупость и закоснелость, легкомыслие, беспечность, эгоизм, нетоварищеское отношение, тщеславие, пустота и надутость, честолюбие, гордость и самомнение, пренебрежение опытом старших, дурное товарищество, обман и самообман, трусость и малодушие, ложь, неблагодарность, злоба, козни, ссоры и распри. Поощряются и восхваляются: ум, сметливость, благоразумие, трудолюбие, скромность, товарищество, дружба, честность, правдивость, смелость, бескорыстие, любовь к свободе»[3]3
  Гусев Н. Н. Лев Николаевич Толстой: материалы к биографии с 1870 по 1881 год. М., 1963. С. 62–63.


[Закрыть].

Этот список кажется настолько полным и точным, что к нему трудно что-нибудь добавить. Следует лишь заметить, что сводные темы и сюжеты Толстой использовал не только в баснях, но и в сказках, рассказах, былях, историях и даже в отдельных научно-популярных статьях о животных и растениях, о солнце, море, звездах и других явлениях природы, – короче говоря, в произведениях самых разных жанров.

Раздел сказок в учебных книгах Толстого менее обилен, чем раздел басен. Однако он очень разнообразен. Составляя его, Толстой широко использовал произведения знаменитых немецких сказочников братьев Гримм, не менее знаменитого датского сказочника Ханса Кристиана Андерсена, а также автора сборников французских сказок Шарля Перро, известнейшую книгу А. Н. Афанасьева «Русские народные сказки». Несколько сказок Толстой заимствовал из всемирно известной книги «Тысяча и одна ночь».

Как и басни Эзопа, писатель подвергал чужеземные сказки обработке, стремясь к тому, чтобы они были до конца поняты русскими школьниками. Так, например, в андерсеновской сказке «Новое платье короля» Толстой сделал несколько замен: вместо короля появился царь, а вместо ребенка, который первым закричал, что король голый, Толстой ввел дурачка, в русских сказках всегда оказывающегося умнее всех других.

Изменилась в обработке Толстого и концовка этой сказки. У Андерсена и после того, как ребенок крикнул, что король-то голый, он как ни в чем не бывало продолжает разгуливать по городу. А Толстой кончил сказку так: «И царю стало стыдно, что он не одет и увидали, что на царе ничего не было». И последняя замена, сделанная Толстым в андерсеновской сказке, – ее другое заглавие: «Царское новое платье».

Значение этой сказки состоит не только в том, что она очень забавна, но и в том, что она помогает юным читателям постичь «запретную» мысль: оказывается, можно посмеяться над «священной особой» короля (или царя), когда она сама себя делает смешной.

И уж совсем не на веселые мысли наводит сказка «Царь и рубашка». Заболевшему царю мудрецы сказали, что сто́ит только найти счастливого человека, отнять у него рубашку, надеть ее на царя, и тот тут же будет здоров. И вот царские послы кинулись во все концы государства искать счастливого человека. Измучились, пока нашли. Слышат: в избушке человек благодарит Бога за счастливую жизнь. Обрадовались послы, вошли в избушку и увидели, что счастливый был так беден, что на нем не было и рубашки. Вот так «счастье»!

Нет сомнений, что когда школьники станут постарше и после «Азбуки» Толстого в их руки попадет знаменитая поэма Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», они вспомнят сказку «Царь и рубашка», ведь оба эти произведения говорят об одном и том же – о народном горе и нищете в старой, царской России.

С восторгом читалась яснополянскими школьниками сказка «Как мужик гусей делил». В ней прославляется хитроумная смекалка, с помощью которой крестьянин-бедняк оставил в дураках сначала глупого барина, затем и богатого, жадного мужика.

Этот мотив развивается и в замечательной сказке «Липунюшка», взятой Толстым из сборника «Великорусские сказки», изданной в 1861 году. Писатель сделал ее короче, обработал язык ее персонажей, и сказка заблестела, как отшлифованная мастером жемчужина народного творчества. В «Липунюшке» насмешка над заносчивым барином соединяется с прославлением любви чудом появившегося на свет маленького героя к старому крестьянину, которого он зовет батюшкой, и его жене, которая для Липунюшки стала доброй матушкой.

Третий раздел нашего сборника составляют рассказы Толстого, написанные им для «Азбуки», «Новой азбуки» и «Русских книг для чтения».

Большую группу в этом разделе составляют произведения, которые можно было бы назвать рассказами бывалых людей. Это видно из их заглавий: «Как дядя рассказывал про то, как он ездил верхом», «Как тетушка рассказывала о том, как она выучилась шить». К «бывалым людям» можно отнести и мальчика, который «рассказывал про то, как его в лесу застала гроза».

Наибольший интерес в этом разделе «Азбуки» представляет «Рассказ аэронавта». В нем с удивительной достоверностью переданы впечатления и переживания человека, совершившего первый в его жизни полет на воздушном шаре, проведшего в воздухе три часа и благополучно приземлившегося в 250 верстах от родного города, откуда началось его столь необычное в то время путешествие.

Заметим, что в «Азбуке» «Рассказу аэронавта» предшествует статья «Как делают воздушные шары». Она представляет собой сокращенную, переработанную Толстым статью «Воздушные шары», напечатанную в журнале «Детское чтение» (1870, т. III, с. 307–319).

Нельзя не поразиться прозорливости писателя: воздухоплавание в то время делало первые шаги. А писатель приметил в детском журнале статью об этой новой области науки и техники и, предвидя ее великое будущее, поместил в «Азбуке» изложение статьи о воздушных шарах и увлекательнейший «Рассказ аэронавта».

Несколько рассказов Толстой посвятил своим четвероногим друзьям – Бульке и Мильтону. Он пишет о них с такой любовью, так тепло и заинтересованно, что юным читателям остается поверить, что Булька и Мильтон были едва ли не самыми умными, добрыми и преданными собаками на всем свете.

Действие большей части рассказов Толстого в его «учебных книгах» развертывается на Русской земле. Но есть несколько рассказов, которые переносят читателей в другие страны («Акула», «Прыжок», «Пожарные собаки»). Они расширяют представления о мире и читаются с захватывающим интересом, представляя собой образцы произведений приключенческой литературы. Толстой в них показал, что значит писать для детей занимательно. Дух захватывает от одной мысли о том, что было бы с мальчиками, уплывшими в море, если бы старый артиллерист не выстрелил из пушки и не убил настигавшую пловцов акулу.

А у кого не замирает сердце при чтении рассказа «Прыжок»?.. Смертельная опасность подстерегала мальчика, погнавшегося за обезьяной, утащившей его шляпу на мачту корабля. Отец мальчика, капитан корабля, заставил его с огромной высоты прыгнуть в море и тем спас жизнь сына…

Когда мы – и дети, и подростки, и взрослые – читаем такие рассказы Толстого, о чем мы думаем, какие чувства овладевают нами?

Ответим на этот вопрос словами самого писателя. В его книге «Круг чтения» есть короткое изложение эпизода из одного романа Виктора Гюго. В нем рассказано, как трехлетний мальчик спас жизнь своему отцу, которого толпа разгневанных людей вела на смертную казнь. Ребенок бросился к отцу и ни за что не хотел его оставить, пока тот не уговорил его уйти, пообещав скоро к нему вернуться. Мальчик поверил отцу и ушел. Тогда толпа освободила приговоренного к смерти, решив, что нельзя обмануть ребенка: его вера в слово отца – святая вера и никто не смеет ее нарушить…

Этому отрывку Толстой дал заглавие: «Сила детства». Писатель вложил в эти два слова глубокий смысл, обозначив ими главную тему всех произведений о детях, вошедших в его «учебные книги». Почти все они – о силе детства, жадно, стремительно вступающего в жизнь, осваивающего ее разные, в том числе и очень трудные стороны.

Остается ко всему сказанному добавить, что «Азбука», «Новая азбука» и четыре «Русские книги для чтения» в свое время сыграли роль первой в нашей стране детской энциклопедии, из которой юные читатели получали не только поэтические, художественные впечатления, но и начальные сведения по истории, астрономии, ботанике, зоологии, физике, химии, механике и другим наукам.

В поисках интересного материала для своей детской энциклопедии Толстой не жалел ни сил, ни времени, ни труда. «Эта азбука, – говорил он, – может дать работы на 100 лет. Для нее нужно знание греческой, индийской, арабской литературы, нужны все естественные науки, астрономия, физика, и работа над языком ужасная – надо, чтобы все было красиво, коротко, просто и, главное, ясно».

Овладевая всеми этими материалами, Толстой и в учебных книгах оставался прежде всего художником. «Дети, – говорил писатель, – строгие судьи в литературе. Нужно, чтобы рассказы были для них написаны и ясно, и занимательно, и нравственно».

Многие из произведений Толстого, предназначенных для детей, состоят всего из нескольких строк. Он переделывал их десятки раз, добиваясь, чтобы в них не осталось ни одного лишнего слова. Образцом ему служили произведения устного народного творчества, о которых он всегда говорил с восторгом.

Учебные книги Толстого – и в особенности его рассказы для детей – высоко ценили выдающиеся деятели отечественной школы и народного просвещения.

Однако по-настоящему народными явились не посредниковские издания, а «учебные книги» Толстого, созданные писателем, как он говорил, для «детей народа».

Толстой был уверен, что «песни, сказки, былины – все простое, будут читать, пока будет русский язык».

К этим полным гордости словам можно добавить, что, пока будет жить на свете русский язык, будут читать и «Азбуку» Толстого, и его четыре «Русские книги для чтения».

К. Ломунов

Басни

Девочка и стрекоза

Девочка поймала стрекозу и хотела рвать ей ноги. Отец сказал:

– Эти самые стрекозы поют по зарям.

Девочка вспомнила их песни и пустила.