Автор книги: Лев Толстой
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)
Семка 13 лет. Аксютка 10 лет, Митька 10 лет, Палашка 9 лет, Ванька 8 лет. (Набравши грибов, сидят у колодца.)
Аксютка. И уж как убивалась тетка Матрена. А ребята – один заголосит, все зальются, зальются.
Ванька. Чего же они ревут?
Палашка. Чего ревут? Отца в острог ведут. Кому ж реветь.
Ванька. За что в острог?
Аксютка. А кто их знает. Пришли, собирайся, говорят, взяли, повели. Нам всё видать…
Семка. За то и ведут, что лошадей не уводи. У Демкина свел, у Краснова тоже их работа. Не миновал их рук и наш мерин. Что ж его по головке гладить?
Аксютка. Да что и говорить, только ребят жалко. Четверо ведь их. А беднота – хлеба нет. Нынче к нам приходили.
Семка. А не воруй.
Митька. Да ведь он воровал, а не ребята. Им-то что же, по миру идти?
Семка. А не воруй:
Митька. Да ведь не ребята, а он.
Семка. Эка заладил: «ребята, ребята». Зачем же он худо делает? Что ж, оттого, что много ребят, так ему и воровать?
Ванька. А что ж с ним там в остроге делать будут?
Аксютка. Будет сидеть, да и всё.
Ванька. А кормить будут?
Семка. То-то они не боятся, конокрады проклятые. Что ему острог. На всем готовом, сиди, посиживай. Кабы я царь был, я бы знал, как с этими конокрадами обойтись. Я бы их отучил. А то ему что. Сидит, посиживает с такими же молодцами. Друг друга научают, как лучше воровать. Дед сказывал, что Петруха совсем хороший был малый, а как раз побывал в остроге, такой отпетый оттелева вышел, что беда. С тех пор и начал…
Ванька. Так зачем их сажают?
Семка. А вот ты спроси.
Аксютка. Его посадят на готовый на хлеб…
Семка (вставляет). Чтоб он получше обучился.
Аксютка. А ребята с мамкой помирай с голоду. Соседи ведь, жалко. Что с ними станешь делать? Придут хлеба просить, нельзя не дать.
Ванька. Так зачем же их сажают?
Семка. А что ж с ними делать?
Ванька. Что? Что делать? Как-нибудь так, чтоб…
Семка. Вот то-то как-нибудь, а как – и сам не знаешь. Поумней[77]77
Поумней написано поверх зачеркнутого: Не глупей
[Закрыть] тебя думали, да не придумали.
Палашка. А я думаю, что если [бы] я была царица…
Аксютка (смеется). Ну, что ж ты, царица, бы сделала?
Палашка. А то бы сделала, чтоб никто не воровал и чтоб ребята не плакали.
Аксютка. Да как же ты сделаешь?
Палашка. А так и сделала бы, чтобы всем давать всё, что нужно, чтоб никого не обижать, и чтобы всем хорошо было.
Семка. Ай царица. Да как же ты это сделаешь?
Палашка. Да так и сделаю.
Митька. Ну, а что же частый березник пройдем? Там анадысь много девки набрали.
Семка. И то. В ход, ребята. Ты, царица, смотри, не рассыпь свои грибы, то уж очень шустра.
(Встают и уходят.)
Сидят на балконе за чаем хозяин, хозяйка, дочь и 6-летний Вася. Дети взрослые играют в теннис. Подходит молодой нищий.
Xозяин (к нищему). Ты что?
Нищий (кланяется). Известно что. Пожалейте безработного. Раздемши, не емши идем. В Москве были, теперь до дома пробираюсь. Помогите бедному человеку.
Хозяин. А отчего ты бедный?
Нищий. Известно отчего, от нужды.
Хозяин. Работал бы, не был бы беден.
Нищий. И рад бы работать, да работы нынче нет. Всё позакрывали.
Хозяин. Отчего же другие работают, а у тебя нет работы?
Нищий. Верьте совести, всей душой рад бы работать. Не берут. Пожалейте, барин. Второй день не емши иду.
Хозяин (смотря в комнату, к жене). Avez-vous de la petite monnaie? Je n’ai que des assignats[78]78
[Есть у тебя мелочь? У меня только бумажки.]
[Закрыть].
Хозяйка (к Васе). Поди, умник, у меня в мешке на столике, подле кровати, кошелек – возьми и принеси.
(Вася не слышит матери, смотрит, не спуская глаз с нищего.)
Хозяйка. Вася! не слышишь? (Дергает его за рукав.) Вася.
Вася. Что ты, мама?
(Хозяйка повторяет, куда идти, что взять.)
Вася (вскакивает). Сейчас. (Всё оглядывается на нищего, уходит.)
Хозяин. Подожди, сейчас. (Нищий отходит к стороне.) (К жене по-французски.) Это ужасно, сколько их ходит без работы. Всё лень. Но все-таки ужасно, если он голоден.
Хозяйка. Преув[ел]ичен[ие]. Говорят, то же и за границей. Я читала, в Нью-Йорке что-то около 100 000 безработных. Хочешь еще чаю?
Хозяин. Налей послабее. (Закуривает. Молчание.)
(Нищий смотрит на них, покачивает головой и кашляет, очевидно обращая на себя внимание.)
(Вася прибегает с кошельком и тотчас ищет глазами нищего и, подавая кошелек матери, уставляется на него.)
Хозяин (достает гривенник из кошелька). Так вот, ты, как тебя, получи.
Нищий (снимает шапку, кланяется, берет монету). Благодарю, спасибо и на этом. Благодарю за то, что пожалели бедного человека.
Хозяин. Жалею, главное, о том, что не работаете. Работали бы, так не были бы бедны. Кто работает, тот не будет беден.
Нищий (получив деньги, надевает шапку и, повернувшись, говорит). Это точно, что от работы будешь не богат, а горбат. (Уходит.)
Вася. Что это он сказал?
Хозяин. А сказал ихнюю глупую мужицкую пословицу, что от работы не будешь богат, а будешь горбат.
Вася. Что это значит?
Хозяин. А то, что будто бы от работы только сгорбишься, а не разбогатеешь.
Вася. Это неправда?
Отец. Разумеется, неправда. Те, кто так, как эти, шляются и не хотят работать, те всегда бедны. Богаты бывают только те, кто работает.
Вася. Отчего же мы не работаем, а богаты?
Мать (смеется). Почему же ты знаешь, что папа не работает?
Вася. Я не знаю, но ведь мы очень богаты, стало быть, папе надо ух как много работать. А разве он так много работает?
Отец. Работа работе рознь. Может, моя работа такая, что ее не всякий может работать.
Вася.[79]79
Зачеркнуто: Так он же не виноват, если не может работать такую работу.
[Закрыть] Какая же твоя работа?
Отец. Моя работа та, чтоб вас всех кормить, одевать, учить.
Вася. Да ведь и у него то же. За что же ему надо ходить таким жалким, а мы вот такие…
Отец (смеется). Вот так самородный социалист.
Мать. Да, говорится: Ein Narr каnn mehr fragen, als tausend Weise antworten (Всякий дурак задает такие вопросы, что и сто мудрых не ответят). Надо бы сказать: Ein Kind (не дурак, а всякий ребенок).
Маша 10-ти лет и Ваня 8-ми.
Маша. А я сейчас думаю: вот если бы мама вернулась сейчас и взяла бы нас с собой и мы все бы поехали сначала в пассаж, а потом к Насте. А тебе чего бы хотелось?
Ваня. Мне? Мне бы хотелось, чтобы было, как вчера.
Маша. Да что ж такого вчера было? То, что тебя Гриша побил, и потом вы с ним расплакались? Тут хорошего мало.
Ваня. А вот это самое и хорошо было. Так хорошо было, что лучше ничего не бывает. Вот этого бы мне и хотелось.
Маша. Не понимаю.
Ваня. А это вот что. Я тебе растолкую, чего мне хочется. Помнишь, как в прошлое воскресенье дяденька П. И.... как я его люблю…
Маша. Кто ж его не любит. Мама говорит, что он святой. Это и правда.
Ваня. Так помнишь – прошлое воскресенье он рассказывал историю, как одного человека все обижали, и кто больше обижал, тех он больше любил. Они его ругают, а он их хвалит. Они его бьют, а он им помогает. Дяденька говорит, что если так делать, так очень хорошо тому, кто так делает. Мне это понравилось, я и захотел так делать. И вот, когда Гриша побил меня вчера, я вспомнил это, стал его целовать, а он заплакал. И так мне стало весело. А с няней вчера я ошибся: она меня стала бранить, а я забыл, как надо, и сам нагрубил ей. И вот мне теперь хочется еще раз попробовать, как с Гришей было.
Маша. Так тебе хотелось, чтобы тебя побил кто-нибудь?
Ваня. Даже очень бы хотелось. Я бы сейчас сделал то же, что с Гришей, и сейчас же мне бы стало весело.
Маша. Вот глупости-то. Как был глуп, так и остался.
Ваня. Ну что ж, глуп так глуп, а только я знаю теперь, как надо делать, чтобы всегда [было] хорошо.
Маша. Ужасный дурак! И точно хорошо от этого бывает?
Ваня. Очень.
Классная.
Володя, гимназист 14 лет, читает, готовит уроки. Соня, 15, пишет.
Дворник (входит с тяжелой ношей за спиной, за ним Миша 8 лет). – Куда, барин, самую эту историю сложить? Все плечи оттянуло.
Володя. Да куда тебе велели?
Дворник. Вас[илий] Тим[офеевич] сказал: неси пока в классную, пока сам придет.
Володя. Ну так сюда в угол. (Опять читает.)
(Дворник сваливает, вздыхает.)
Соня. Это что?
Володя. «Правда», газета.
Миша. Как правда?
Соня. Как, так много?
Володя. За весь год. (Продолжает читать.)
Миша. Всё это писано?
Дворник. Ну и сказать, что не гуляли те, что писали.
Володя (смеется). Как ты сказал?
Дворник. Да как сказал. Писали, не гуляли, говорю. Так я пойду, вы скажите, что я принес. (Уходит.)
Соня (к Володе). Зачем же это папе всю газету?
Володя. Он хочет выбрать статьи Большакова.
Соня. А дядя Мих[аил] Ив[анович] говорит, что ему от Большакова тошно делается.
Володя. Ну, то дяденька Мих[аил] Ив[анович]. Он только одну «Истину для всех» читает.
Миша. А эта дяденькина «Истина» такая же большая, как эта?
Соня. Еще больше. Да ведь это за один год, а они лет по 20 выходят.
Миша. Таких 20, да еще 20.
Соня (хочет удивить Мишу). Это что. Это две газеты, а их выходит 30 или больше.
Володя (не поднимая головы). 30? 530 в России, а если взять все, что за границей, то тысячи.
Миша. В эту комнату не уложатся?
Володя. В эту комнату?! В нашу улицу не уложатся. Ну да не мешайте мне, пожалуйста. Завтра наверное спросят, а вы с своими глупостями. (Опять читает.)
Миша. А я думаю, что это не надо так много писать.
Соня. Отчего не надо?
Миша. А оттого не надо, что если правда, так что ж всё одно и то же говорить, а если неправда, так не надо врать.
Соня. Вот так решил!
Миша. Зачем же они так ужасно много пишут?
Володя (от книги). А без свободы печати почем узнаем, где правда.
Миша. Папа вот говорит, что в «Правде» правда, а дядя Мих[аил] Ив[анович] – что ему от «Правды» тошно делается. Как же они узнают, где правда: в «Правде» или в «Истине».
Соня. Это точно. Я думаю, что слишком много газет, журналов, книг.
Володя. Вот и видна женщина. Всегда легкомыслие.
Соня. Нет, я говорю, что оттого, что слишком много, нельзя узнать.
Володя. На это каждому ум дан, чтобы рассудить, где правда.
Миша. А если у каждого ум есть, то и может каждый сам рассудить.
Володя. Вот ты от большого ума и рассудил, но, пожалуйста, иди куда-нибудь, мне не мешай.
Воля, 8 лет, стоит в коридоре с пустой тарелкой и плачет. Федя, 10 лет, вбегает в коридор и останавливается.
Федя. Мама велела узнать, где ты. Да ты что ж плачешь? Няне снес? (Видит пустую тарелку – свистит.) Где ж пирожное?
Воля. Я…я...я хотел, я… и вдруг… у, у, у, нечаянно съел.
Федя. Не донес до няни, съел? Вот так ловко. А мама думала, что ты рад снести няне.
Воля. Да я и рад… да вдруг… нечаянно… у, у, у.
Федя. Попробовал, да и съел. Ловко. (Смеется.)
Воля. Да, тебе… хорошо… смеяться, а как я скажу… и к няне нельзя и к маме нельзя…
Федя. Ну, брат, наделал дела… ха, ха, ха. Так всё и съел? Да что ж плакать? Надо придумать…
Воля. Что ж я могу придумать? Что мне теперь делать?
Федя. Ну дела! (Старается не смеяться. Молчание.)
Воля. Что мне теперь делать? Пропал я. (Ревет.)
Федя. Об чем же так огорчаться. Будет реветь-то. Просто поди скажи маме, что съел.
Воля. Это еще хуже.
Федя. Ну так няне признайся.
Воля. Как я ей скажу.
Федя. Так слушай же: постой здесь, я сбегаю к няне, расскажу, она ничего.
Воля. Нет, не говори. Как я ей скажу.
Федя. Вот пустяки! Ну, ошибся, что ж делать! Я сейчас ей скажу. (Убегает.)
Воля. Федя, Федька. Постой. Убежал. Только попробовал, а потом и не помню как, и вот наделал, что мне теперь делать? (Ревет.)
(Прибегает Федя.)
Федя. Да будет реветь. Я как и говорил тебе, что няня простит. Она только и сказала: ах, мой голубчик!
Воля. Что ж, и не сердится?
Федя. И не думает. Бог с ним, с пирожным, я бы ему и так отдала.
Воля. Да ведь я нечаянно. (Опять плачет.)
Федя. Ну об чем же теперь? Маме не скажем, а няня простила.
Воля. Няня простила. Я знаю, что она хорошая, добрая. А я?.. Я гадкий, гадкий. Об этом и плачу.
Лакей, экономка.[80]80
Слово: экономка написано поверх зачеркнутого: и двое детей: гимназист 14 лет Петя и старшая сестра Нина.
[Закрыть]
Лакей (с подносом). Миндального молока к чаю и рому.
Экономка (вяжет чулок и считает петли). 22, 23…
Лакей. Слышите, что ли, Авдотья Васильевна? А, Авдотья Васильевна!
Экономка. Слышу, слышу, сейчас. Не разорваться мне. (К Наташе.) Сейчас, милочка, и вам черносливцу принесу. Вот дай срок – молоко отпущу. (Цедит молоко.)
Лакей (присаживается). Ну уж насмотрелся я. И за что только деньги платят.
Экономка. Это что же, в киятре были? Что-то долго нынче?
Лакей. Опера всегда долго. Сидишь, сидишь. Спасибо, пустили посмотреть. Чудно.
(Буфетный мужик Павел входит со сливками и останавливается слушать.)
Экономка. Пение, значит?
Лакей. Какое пение! Так, дуром горланят. И не похоже вовсе. Я, говорит, ее очень как люблю. И всё это на голос выводит, и не похоже совсем. А то повздорили, надо им драться, а они опять поют.
Экономка. А ведь, сказывают, дорого стоит абонент.
Лакей. За нашу ложу 300 рублей за 12 приставлений.
Павел (качает головой). 300 рублей! Кому же эти деньги-то идут?
Лакей. Известно кому: кто поет, тому и платят. Сказывают, певица в год 50 тысяч выручает.
Павел. Тут уж не до тысяч речь, а на 300 рублей в деревенском быту <чего бы наделал>, ох много денег. Другой всю жизнь бьется, не 300, а и сотни не добьется.
(Гимназистка шестого класса приходит в буфет.)
Нина. Наташа тут? Что же ты пропала, мама спрашивает.
Наташа (жует чернослив). Я сейчас.
Нина (к буфетному мужику). Что это ты говоришь: 100 рублей?
Экономка. Да рассказывал Сем[ен] так (указывает на лакея), как он нынче в театре пение слушал, и что как много певицам платят, так вот Павел дивится. Неужели и правда, Нина Михайловна, что певица-то 50 тысяч выручает?
Нина. Еще больше. Одну певицу пригласили в Америку, 150 тысяч дали. Да не это одно. Вчера в газетах было, что музыкант один за ноготь 25 000 получил.
Павел. Мало ли что пишут. Разве это можно?
Нина (с видимым удовольствием). Верно я тебе говорю.
Павел. За что же, за ноготь 25 тысяч?
Наташа. За что же?
Нина. А за то, что он музыкант на фортепьяно и застрахован. Так что если что-нибудь с рукой случится и нельзя играть, так ему выплачивают.
Павел. Ну, дела.
Сеничка (гимназист 6 класса, входит). Вот у вас какое заседание здесь. О чем это?
(Нина рассказывает.)
Сеничка (еще с большим удовольствием). Мало того, что за ноготь. В Париже танцовщица застраховала ногу за 200 000. Значит, если свихнет и не может работать.
Лакей. Это те, что, с позволенья сказать, без порток ногами работают?
Павел. Ну уж и работа, как не платить деньги!
Сеничка. Да ведь не всякий может, да и сколько лет училась.
Павел. Чему училась-то? Добру или как ногами вертеть?
Сеничка. Ну, ты не понимаешь. Искусство – великое дело.
Павел. А я думаю, пустяки одни, с жиру дурашные деньги платят. Кабы деньги так, как нам, доставались горбом, этих бы ни плясунов, ни песенниц не было бы. А то им и вся цена-то грош. Ну, да что.
Сеничка. Что значит необраз[ование]. Для него и Бетховен, и Виардо, и Рафаэль – всё вздор.
Наташа. А я думаю, он правду говорит.
Нина. Пойдем, пойдем.
Два гимназиста: реалист и классик, и два близнеца, братья классика: Володя и Петруша, 8 лет.
Реалист. Зачем же мне и латинский и греческий, когда всё, что есть важного, хорошего, всё уже переведено на новые языки.
Классик. Никогда не поймешь Илиаду, если не будешь читать ее по-гречески.
Реалист. Да мне и вовсе читать ее не нужно. Да и не хочу.
Володя. А что такое Илиада?
Реалист. Сказка.
Классик. Да, но такая, какой другой нет в мире.
Петруша. Чем же она так хороша?
Реалист. Да ничем, сказка как сказка.
Классик. Да, только настоящего понимания древности никогда не достигнешь, если не будешь знать этих сказок.
Реалист. А по-моему, это такое же суеверие, как то, что называется законом божиим.
Классик (горячась). Закон божий ложь и вранье, а это история и мудрость.
Володя. Разве закон божий вздор?
Классик. И что вы тут сидите. Ведь вы ничего не понимаете.
Оба (обиженно). Отчего же не понимаем?
Володя. Может быть, лучше вашего понимаем.
Классик. Ну, хорошо, хорошо, только не мешайтесь в разговоры, сидите смирно. (К реалисту.) Ты говоришь, что нет приложения к жизни древних языков, да ведь то же самое можно сказать и про бактериологию, и про химию, и про физику, и про астрономию. На что тебе знать о расстоянии звезд и их объеме и все эти никому ни на что не нужные подробности.
Реалист. Почему ненужные, очень нужные.
Классик. На что же?
Реалист. Как на что. На всё. А мореплавание?
Классик. Это и без астрономии.
Реалист. Но зато практическое приложение к земледелию, к медицине, к промышленности…
Классик. Да что же, эти самые данные прилагаются и к бомбам, и на войнах и [у] революционеров. Если бы эти знания делали бы то, чтобы люди лучше жили…
Реалист. А разве от вашей науки люди лучше делаются?
Володя. А какие науки, от каких люди лучше делаются?
Классик. Я говорил тебе, не мешайся в разговор с большими. Всё и говоришь глупости.
Володя и Петруша (в один голос). Ну, глупости, не глупости, а только какие науки, чтобы жить хорошо?
Реалист. Таких нет. Это сам всякий для себя делает.
Классик. Ну что ты с ними разговариваешь, ничего они не понимают.
Реалист. Нет, отчего же. Этому, Володя, Петруша, в гимназиях не учат.
Володя. А этому не учат, так и не надо учиться.
Петруша. Мы вырастем большие, не станем учиться тому, что не нужно.
Володя. А будем сами жить лучше.
Классик (смеется). Вот так мудрецы, рассудили.
Крестьянин, его жена и кума, Федор – сын, 19 лет, Петька – другой [сын], 9 [лет].
Отец (входит в избу, раздевается). Ну и погодка, насилу добрался.
Мать. Рази ближний свет. Верст, я чай, 15 будет?
Отец. И все 20. (К сыну Федору.) Убери поди мерина-то.
Мать. Ну что же, на нашу руку присудил?
Крестьянин. Черта с два присудил. Ничего толков нет.[81]81
Зачеркнуто: Такой же остолоп, как и наши мужики. Тоже судья.
[Закрыть]
Кума. Да в чем, куманек, дело-то, я не разберу.
Крестьянин. А в том дело, что захватил Аверьян мой огород и владает, а я концов не найду.
Жена. Уж 2-й год судимся.
Кума. Знаю, знаю. Как же, тогда постом-то в волости судились. Мой сказывал, тебе присудили.
Крестьянин. То-то и дело, а Аверьян земскому подал. А земский возьми да и поверни опять всё дело назад. Я к судье. Судья мне присудил. Надо бы конец, так нет, опять ему присудили. Тоже судьи!
Жена. Ну как же теперь быть?
Крестьянин. А так же, не дам я ему своего, на вышний суд подам. Я уж и аблаката подговорил.
Кума. А ну как и в вышнем суде на его руку потянут?
Крестьянин. Еще выше подам. Хоть последнюю корову просужу, а не поддамся толстопузому дьяволу. Будет меня знать!
Кума. Ох, горе, горе суды эти. А ну как и эти ему присудят?
Крестьянин. Царю подам. Пойти сена мерину дать. (Уходит.)
Парень 9 лет. А коли царь присудит, тогда кому подавать?
Жена. Да уж после царя некому.
Парень 9 лет. Отчего же они так судят, одни за Аверьяна, другие за тятьку?
Мать. Должно оттого, что сами не знают.
Парень 9 лет. Так зачем их и спрашивать, коли они не знают?
Жена. А затем, что никому не хочется своего отдавать.
Парень 9 лет. А я, когда вырасту, так так буду делать: если поспорю с кем об чем, так кинем жребий, кому достанется. Кому выйдет – и конец. Мы так завсегда с Акулькой делаем.
Кума. А что же, кума, пожалуй что сходнее так-то, пра. Без греха.
Жена. Как есть. Что из-за этого истратили, и огород того не стоит. Ой, грехи, грехи!
Ребята: Гришка 12 [лет], Семка 10 [лет], Тишка 13 [лет].
Тишка. А затем, что не залезай в чужой закром. Вот посадят в тюрьму, другой раз и побоится.
Семка. Да хорошо, как за дело, а то дед Микита сказывал, Митрофана вовсе понапрасну посадили.
Тишка. Как же понапрасну. Что ж, ему. кто зря присудил, ничего не будет за это?
Гришка. Тоже по головке не погладят. Если не по закону судить, тоже накажут.
Семка. А кто же накажет?
Тишка. А кто выше его.
Семка. А кто выше его?
Гришка. Начальство.
Семка.[82]82
В подлиннике: Тишка
[Закрыть] А коли и начальство ошибется?
Гришка. На то и еще выше есть. И тех накажут. На то и царь есть.
Семка.[83]83
В подлиннике: Тишка
[Закрыть] А если царь ошибется, тогда кто его накажет? Гришка. Кто накажет, кто накажет? Известно…
Тишка.[84]84
В подлиннике: Семка
[Закрыть] Бог накажет.
Семка.[85]85
В подлиннике: Тишка
[Закрыть] Так ведь бог и того накажет, что корову украл.[86]86
В копии этого диалога, не исправленной Толстым: кто в закром залез.
[Закрыть] Так пускай бы бог и наказывал один всех, кто виноваты. Бог уж не ошибется.
Гришка. Видно, нельзя так.
Семка.[87]87
В подлиннике: Тишка
[Закрыть] Отчего?
Гришка. Оттого…
Старик плотник чинит перила балкона. Семилетний барчук смотрит, любуется на работу плотника.
Барчук. Как вы хорошо работаете. Вас как звать?
Плотник. Нас как звать? Звали Хролкой, а нынче уже Хролом, да еще Савичем величают.
Барчук. Как вы хорошо работаете, Хр[ол] Сав[ич].
Плотник. Работать так уж хорошо. Зачем же плохо работать?
Барчук. А у вас есть балкон?
Плотник (смеется). У нас! У нас, паренек, такой балкон, что этот ваш никуда не годится. У нас балкон без окон. А войдешь, иди вон. Вот какой у нас балкон.
Барчук. Вы всё шутите. Нет, точно. Я спрашиваю. Есть у вас такой балкон? Я серьезно спрашиваю.
Плотник. Эх, паренек голубчик, балкон! Какой у нашего брата балкон! Нашему брату дай бог крышу над головой. А то балкон. С весны затеял строиться. Старую сломать – сломал, а новую всё не доведу. И теперь без крыши стоит, преет.
Барчук (удивленно). Отчего же?
Плотник. Вот и отчего же. А оттого, что силы не хватает.
Барчук. Да как же силы не хватает. Ведь вот вы нам работаете.
Плотник. Вам-то работаю, а себе не могу.
Барчук. Отчего? Я не понимаю, растолкуйте мне.
Плотник. Вырастешь, молодчик, поймешь. На вас работаю, а на себя нельзя.
Барчук. Отчего?
Плотник. А оттого, что лесу надо, а его нет, купить надо. А купила-то и нет. Вот у вас поработаю, мамаша заплатит, ты ей скажи, чтобы побольше заплатила, я в рощу поеду, осин пяток на верх возьму, тогда и крышу доделаю.
Барчук. А у вас разве своего леса нет?
Плотник. У нас леса такие, что три дня иди, конца не найдешь. Одно горе – не наши.
Барчук. А вот мамаша говорит, что ее больше всего наш лес мучает, все неприятности у нее от леса.
Плотник. В том-то и беда. У мамаши неприятности оттого, что леса много, а у меня неприятность оттого, что нет его ничего. Ну, с вами разболтался, работу забыл, а нашего брата не хвалят за это. (Берется за работу.)
Барчук. Я, когда вырасту, сделаю так, чтобы у меня ровно со всеми, всего ровно со всеми было.
Плотник. Вырастай поскорее, а то я не дождусь. Только, мотри, не забывай. И куда это я рубанок дел?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
