Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 37. Произведения 1906–1910 гг."

ДЕТИ

Барыня с детьми, мальчик, гимназист, 14 лет, Таничка 5 лет. Ходят в саду. К ним подходит крестьянка-старуха.

Барыня. Ты что, Матрена?

Старуха. К вашей милости.

Барыня. Да об чем?

Старуха. Да что матушка-барыня, и говорить совестно, да что поделаешь. Опять родила кумушка-то ваша. Девчонку бог дал. Приказала просить, не приведете ли в православную веру?

Барыня. Да ведь она недавно родила?

Старуха. Как сказать? Летось постом год был.

Барыня. Сколько ж у тебя внуков теперь?

Старуха. И, матушка, и не перечтешь, отдала бы половину. И всё мал мала меньше. Беда.

Барыня. У дочери сколько?

Старуха. Седьмой, матушка-барыня, и все живы. Хоть бы прибрал бог которых.

Барыня. Что ты говоришь. Как можно так говорить.

Старуха. Да что станешь делать. И согрешишь, окаянная. Да уж нужды много. Что ж, матушка, пожалейте нас, окрестите. А то, верите богу, барыня, не то что попу заплатить, а и хлеба вволю нет. Мелкота всё. Зять в людях. А мы с бабой одни. Я старая, а она то с брюхом, то с ребенком. Какая же от нее работа. Во все дела всё я одна. А арава эта то и знает, что есть просит.

Барыня. Неужели семеро?

Старуха. Однова дыхнуть, семеро. Старшенькая только-только стала подсоблять, а то всё мелкота.

Барыня. Да отчего же это уже так много?

Старуха. Что станешь делать, матушка-барыня. Придет на побывку али на праздник. Дело молодое. А живет в городе, близко. Хоть бы куда занесло его в даль.

Барыня. Да, кто плачется, что детей нет и что умирают, а вы плачетесь, что много слишком.

Старуха. Много, много. Не под силу. Что же, матушка– барыня, обнадежить ее?

Барыня. Хорошо. Тех крестила и этого буду. Мальчик?

Старуха. Малый, да и здоровенный, не судом кричит… Когда же прикажете?

Барыня. Когда хотите.

(Старуха благодарит и уходит.)

Таничка. Мама, отчего у одних дети есть, а у других нет? У тебя есть, у Матрены есть, а у Параши нет.

Барыня. Параша не замужем. Дети рожаются, когда женятся. Женятся, станут мужем с женой, тогда рожаются.

Таничка. Всегда рожаются?

Барыня. Нет, не всегда, вот у повара жена есть, а детей у них нет.

Таничка. А нельзя сделать так, чтоб кто хочет, чтобы у него были дети, чтоб они рожались, а кто не хочет, чтоб они не рожались.

Мальчик. Какие ты глупости спрашиваешь.

Таничка. Совсем не глупости. Я думала, что если Матрениной дочери не хочется детей, так сделать так, чтоб их не было. Мама, можно так сделать?

Мальчик. Вот я и говорю, что ты глупости болтаешь, чего не знаешь.

Таничка. Мама, можно так сделать?

Барыня. Как тебе сказать. Мы этого не знаем. Это от бога.

Таничка. Да от чего дети рожаются?

Мальчик. От козла. (Смеется.)

Таничка (обиженно). Ничего смешного нет. Я думаю, что если Матрена говорит, что им трудно от детей, то надо так сделать, чтоб они не рожались. Вот у няни нет и не было детей.

Барыня. Да ведь она девушка, не замужем.

Таничка. Так и всем, кто не любит детей, надо так. А то как же, дети родятся, а их кормить нечем.

(Барыня переглядывается с мальчиком и молчит.)

Когда вырасту большая, непременно женюсь и сделаю так, чтобы у меня была девочка и мальчик. А больше чтоб не было. А то разве хорошо, дети есть, а их не любят. Я своих зато как любить буду. Правда, мама? Я пойду к няне, у нее спрошу. (Уходит.)

Барыня (сыну). Да, как это говорится: из уст младенцев… что то истина, истинная правда, что она говорит. Если бы люди понимали, что женитьба великое дело, а не забава, что жениться надо не для себя, а для детей, не было бы этих ужасов, подкинутых, заброшенных детей, не было бы того, что у Матрениной дочери, что дети не радость, а горе.

ВОСПИТАНИЕ

Дворник чистит замки. Катя, 7 лет, строит домики из кирпичиков. Николай, гимназист, 15 лет, входит, швыряет книгу.

Николай. Черт их дери и с гимназией треклятой.

Дворник. А что?

Николай. Опять палку закатили. Опять история будет. Черт бы их подрал. Очень мне нужна география проклятая. Какие-то Калифорнии. На черта мне их знать.

Дворник. Да что ж они вам сделают?

Николай. Опять оставят.

Дворник. Да отчего же вы не учитесь?

Николай. Отчего? оттого, что не могу глупости учить. Эх, пропадай всё. (Кидается на стул.) Пойду скажу мамаше. Не могу, да и всё тут. Пускай делают, что хотят. А я не могу. А не возьмет меня из гимназии, уйду. Ей-богу, уйду.

Дворник. Куда ж уйдете-то?

Николай. Из дома уйду. Наймусь в кучера, в дворники, всё лучше этой чертовской глупости.

Дворник. Да ведь в дворниках тоже трудно. Рано вставать, дрова колоть, носить, топить.

Николай. Фю (свищет). Это праздник. Дрова колоть, любимое дело. Вот удивил. Да это самое любезное дело. Нет, ты попробовай географию учить.

Дворник. Это точно. Зачем же она вам? Принуждают?

Николай. А вот ты спроси – зачем, зачем? Не зачем. Так заведено. Они думают, что без этого нельзя.

Дворник. А затем, чтобы потом служить, чины получать, жалованье, как вот папаша, дядюшка.

Николай. А коли я не хочу.

Катя. А коли он не хочет?

(Входит мать с запиской в руке.)

Мать. А мне директор пишет, у тебя опять единица. Этак нельзя, Николинька. Одно из двух: или учиться, или не учиться.

Hиколай. Разумеется, одно: не могу, не могу и не могу. Отпустите меня, ради бога. Не могу я учиться.

Мать. Как не могу?

Николай. Так не могу, не идет мне это в голову.

Мать. Не идет потому, что ты не о том думаешь. У тебя всё глупости в голове. Ты не думай о глупостях, а думай о том, что тебе задают.

Николай. Маменька, я серьезно говорю. Пустите меня. Мне ничего не нужно, только избавьте меня от этого ужасного учения, от этой каторги. Не могу.

Мать. Что ж ты будешь делать?

Николай. Это мое дело.

Мать. Нет, это не твое дело, а мое. Я дам богу ответ за вас, я должна воспитать вас.

Николай. Да если я не могу.

Мать (строго). Что за глупости: не могу. Я в последний раз говорю с тобой, как мать. Прошу тебя перемениться и исполнить то, что от тебя требуют. Если же ты не послушаешь меня теперь, я должна буду принять меры.

Николай. Я вам сказал, что не могу и не хочу.

Мать. Николай, берегись.

Николай. Нечего беречься. За что вы меня мучаете? Это вы не понимаете.

Мать. Не смей говорить так. Как ты смеешь говорить. Вон отсюда! Смотри!

Николай. И уйду. Ничего не боюсь. Ничего мне от вас не нужно. (Убегает, хлопая дверью.)

Мать (сама с собой). Ах, измучил он меня. Ведь я знаю, отчего всё это. А всё оттого, что он думает не о том, что должно, а об своих глупостях: об собаках, об курах.

Катя. Да как же, мама, помнишь, ты сама мне рассказывала, как нельзя не думать об белом медведе.

Мать. Не про то я говорю, а про то, что надо учиться, когда велят.

Катя. Да он говорит, что не может.

Мать. Он говорит пустяки.

Катя. Да ведь он не говорит, что не хочет ничего делать, он только учиться географии не хочет. А он хочет работать, хочет в кучера, в дворники.

Мать. Если бы он был дворников сын, он бы и был дворником, а [если он] сын твоего отца, то ему надо учиться.

Катя. А он [не] хочет учиться.

Мать. Мало ли чего он хочет или не хочет, надо слушаться.

Катя. А если не может?

Мать. Смотри и ты так же не делай.

Катя. А я именно так и хочу. Ни за что не стану учиться, чему не хочу.

Мать. И будешь дура.

Катя. А я, когда вырасту большая и у меня будут дети ни за что не стану их заставлять учиться. Хотят, пускай учатся а не хотят, и не надо.

Мать. Вырастешь, не будешь так делать.

Катя. Нет, непременно буду.

Мать. Не будешь, когда вырастешь.

Катя. Нет, буду, буду, буду.

Мать. Ну и будешь дура.

Катя. Няня говорит, что и дураки и дуры богу нужны.

** ПОЧЕМУ ХРИСТИАНСКИЕ НАРОДЫ ВООБЩЕ И В ОСОБЕННОСТИ РУССКИЙ НАХОДЯТСЯ ТЕПЕРЬ В БЕДСТВЕННОМ ПОЛОЖЕНИИ

Люди мирно живут между собой и согласно действуют только тогда, когда они соединены одним и тем же мировоззрением: одинаково понимают цель и назначение своей деятельности.

Так это для семей, так это и для различных кружков людей, так это для политических партий, так это для целых сословий и так это в особенности для народов, соединенных в государства.

Люди одного народа живут более или менее мирно между собой и отстаивают дружно свои общие интересы только до тех пор, пока живут одним и тем же усвоенным и признаваемым всеми людьми народа мировоззрением. Общее людям народа мировоззрение выражается обыкновенно установившейся в народе религией.

Так это было всегда и в языческой древности, так это есть и теперь и в языческих, и магометанских народах, и с особенной ясностью в самом древнем и до сих пор продолжающем жить одной и той же мирной и согласной жизнью народе Китая.[88]88
  В подлиннике: Китае


[Закрыть] Так это было и среди так называемых христианских народов. Народы эти были внутренно соединены той религией, которая носила название христианской.

Религия эта представляла из себя очень неразумное и внутренно противоречивое соединение самых основных и вечных истин о жизни человеческой с самыми грубыми требованиями языческой жизни. Но как ни грубо было это соединение, оно, облекаясь в торжественные формы, долгое время отвечало нравственным и умственным требованиям европейских народов.

Но чем дальше подвигалась жизнь, чем больше просвещались народы, тем всё очевиднее и очевиднее становилось внутреннее противоречие, заключающееся в этой религии, ее неосновательность, несостоятельность и ненужность. Так это продолжалось веками и в наше время дошло до того, что религия эта держится только инерцией, никем уже не признается и не исполняет главного свойственного религии внешнего воздействия на народ: соединения людей в одном мировоззрении, одном общем всем понимании назначения и цели жизни.

Прежде религиозное учение это распадалось на различные секты, и секты горячо отстаивали каждая свое понимание, теперь этого уже нет. Если и существуют различные секты между разными охотниками словопрений, никто уже серьезно не интересуется этими сектами. Вся масса народа – как самые ученые, так и самые неученые рабочие не верят уже не только в эту когда-[то] двигавшую людьми христианскую религию, но не верят ни в какую религию, верят, что самое понятие религии есть нечто отсталое и ненужное. Люди ученые верят в науку, в социализм, анархизм, прогресс. Люди неученые верят в обряды, в церковную службу, в воскресное неделание, но верят как в предание, приличие; но веры, как веры, соединяющей людей, движущей ими, совсем нет, или остаются исчезающие ее остатки.

Ослабление веры, замена или скорее затемнение ее суеверными обычаями и для масс и рационалистическое толкование основ веры высшими учеными классами происходит везде: и в браманизме, и в конфуцианстве, и в буддизме, и в магометанстве, но нигде нет того полного освобождения народов от религии, какое произошло и с необыкновенной быстротой происходит в христианстве.

Затемнение основ веры суеверными толкованиями и обычаями есть общее всем религиям явление. Общие причины затемнения основ веры заключаются, во-первых, и главное, в том, что всегда именно непонимающие люди желают толковать учение и своими толкованиями извращают и ослабляют его; во-вторых, в том, что большинство ищет видимых форм проявления учения и переводит на вещественный духовный смысл учения; в-третьих, в общих всем религиям жреческих искажениях религиозных основ учений ради выгод жрецов и властвующих классов.

Все три причины эти извращения религии общи всем религиозным учениям и исказили отчасти учения браманизма, буддизма, таосизма, конфуцианства, еврейства, магометанства: но причины эти не уничтожили веру в эти учения. И народы Азии, несмотря на извращения, которым подверглись эти учения, продолжают верить в них и соединены между собою и отстаивают свою независимость. Только одна так называемая христианская религия утратила всякую обязательность для народов, исповедующих ее, и перестала быть религией. Отчего это? Какие особенные причины произвели это странное явление?

Причина эта в том, что так называемое церковно-христианское учение не есть цельное, возникшее на основании проповеди одного великого учителя учение, каковы буддизм, конфуцианство, таосизм, а есть только подделка под истинное учение великого учителя, не имеющая с истинным учением почти ничего общего, кроме названия основателя и некоторых ничем не связанных положении, заимствованных из основного учения.

Знаю, что то, что я имею высказать теперь, именно то, что та церковная вера, которую веками исповедовали и теперь исповедуют миллионы людей под именем христианства, есть не что иное, как очень грубая еврейская секта, не имеющая ничего общего с истинным христианством, – покажется людям, исповедующим на словах учение этой секты, не только невероятным, но верхом ужаснейшего кощунства.

Но я не могу не сказать этого. Не могу не сказать этого потому, что для того, чтобы люди могли воспользоваться тем великим благом, которое дает нам истинное христианское учение, нам необходимо прежде всего освободиться от того бессвязного, ложного и, главное, глубоко-безнравственного учения, которое скрыло от нас истинное христианское учение. Учение это, скрывшее от нас учение Христа, есть то учение Павла, изложенное в его посланиях и ставшее в основу церковного учения. Учение это не только не есть учение Христа, но есть учение прямо противоположное ему.

Стоит только внимательно прочесть евангелия, не обращая <в них > особенного внимания на всё то, что носит печать суеверных вставок, сделанных составителями, вроде чуда Каны Галилейской, воскрешений, исцелений, изгнания бесов и воскресения самого Христа, а останавливаясь на том, что просто, ясно, понятно и внутренно связано одною и тою же мыслью, – и прочесть затем хотя бы признаваемые самыми лучшими послания Павла, чтобы ясно стало то полное несогласие, которое не может не быть между всемирным, вечным учением простого, святого человека Иисуса с практическим временным, местным, неясным, запутанным, высокопарным и подделывающимся под существующее зло учением фарисея Павла.

Как сущность учения Христа (как всё истинно великое) проста, ясна, доступна всем и может быть выражена одним словом: человек – сын бога, – так сущность учения Павла искусственна, темна и совершенно непонятна для всякого свободного от гипноза человека.

Сущность учения Христа в том, что истинное благо человека – в исполнении воли отца. Воля же отца – в единении людей. А потому и награда за исполнение воли отца есть само исполнение, слияние с отцом. Награда сейчас – в сознании единства с волей отца. Сознание это дает высшую радость и свободу. Достигнуть этого можно только возвышением в себе духа, перенесением жизни в жизнь духовную.

Сущность учения Павла в том, что смерть Христа и его воскресение спасает людей от их грехов и жестоких наказаний, предназначенных богом теперешним людям за грехи прародительские.

Как основа учения Христа в том, что главная и единственная обязанность человека есть исполнение воли бога, то есть любви к людям, – единственная основа учения Павла та, что единственная обязанность человека – это вера в то, что Христос своей смертью искупил и искупает грехи людей.

Как, по учению Христа, награда за перенесение своей жизни в духовную сущность каждого человека есть радостная свобода этого сознания соединения с богом, – так, по учению Павла, награда доброй жизни не здесь, а в будущем, посмертном состоянии. По учению Павла, жить доброй жизнью надо, главное, для того, чтобы получить за это награду «там». С своей обычной нелогичностью он говорит, как бы в доказательство того, что должно быть блаженство будущей жизни: «Если мы не распутничаем и лишаем себя удовольствия делать гадости здесь, а награды в будущей жизни нет, то мы останемся в дураках».

Да, основа учения Христа – истина, смысл – назначение жизни. Основа учения Павла – расчет и фантазия.

Из таких различных основ естественно вытекают и еще более различные выводы.

Там, где Христос говорит, что люди не должны ждать наград и наказаний в будущем и должны, как работники у хозяина, понимать свое назначение, исполнять его, – всё учение Павла основано на страхе наказаний и на обещаниях наград, вознесения на небо или на самом безнравственном положении о том, что если ты веришь, то избавишься от грехов, ты безгрешен.

Там, где в евангелии признается равенство всех людей и говорится, что то, что велико перед людьми, мерзость перед богом, Павел учит повиновению властям, признавая установление их от бога, так что противящийся власти противится божию установлению.

Там, где Христос учит тому, что человек должен всегда прощать, Павел призывает анафему на тех, кто не делает то, что он велит, и советует напоить и накормить голодного врага с тем, чтобы этим поступком собрать на голову врагу горячие уголья, и просит бога наказать за какие-то личные расчеты с ним Александра Медника.

Евангелие говорит, что люди все равны; Павел знает рабов и велит им повиноваться господам. Христос говорит: не клянись вовсе и кесарю отдавай только то, что кесарево, а то, что богово – твоя душа – не отдавай никому. Павел говорит: «Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от бога; существующие же власти от бога установлены». (К Римл. XIII, 1, 2.)

Христос говорит: «Взявшие меч от меча погибнут». Павел говорит: «Начальник есть божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч; он – божий слуга…, отмститель в наказание делающему злое». (Римл. XIII, 4.)

Христос говорит: сыны бога никому не обязаны платить подати. Павел говорит: «Для сего вы и подати платите: ибо они божии служители, сим самым постоянно занятые. II потому отдавайте всякому должное; кому подать – подать; кому оброк – оброк, кому страх – страх, кому честь – честь». (Римл. XIII, 6, 7.)

Но не одни эти противоположные учения Христа и Павла показывают несовместимость великого, всемирного учения, уясняющего то, что было высказано всеми величайшими мудрецами Греции, Рима и Востока, с мелкой, сектантской, случайной, задорной проповедью непросвещенного, самоуверенного и мелко-тщеславного, хвастливого и ловкого еврея. Несовместимость эта не может не быть очевидна для всякого человека, воспринявшего сущность великого христианского учения.

А между тем целый ряд случайных причин сделали то, что это ничтожное и лживое учение заняло место великого вечного и истинного учения Христа и даже на много веков скрыло его от сознания большинства людей.

Правда, во все времена среди христианских народов были люди, понимавшие христианское учение в его истинном значении, но это были только исключения. Большинство же так называемых христиан, в особенности после того, как властью церкви все писания Павла даже и его советы приятелям о том, чтобы пить вино для поправления желудка, были признаны непререкаемым произведением святого духа, – большинство верило, что именно это безнравственное и запутанное учение, поддающееся, вследствие этого, самым произвольным толкованиям, и есть настоящее учение самого бога-Христа.

Причин такого заблуждения было много различных.

Первая та, что Павел, как и все самолюбивые, славолюбивые проповедники лжи, суетился, бегал из места в место, вербовал учеников, не брезгая никакими средствами для приобретения их; люди же, понявшие истинное учение, жили им и не торопились проповедовать.

Вторая причина была в том, что послания, проповедующие, под именем Иисуса Христа, учение Павла, стали, вследствие торопливой деятельности Павла, известны прежде, чем евангелия (это было в 50-х годах после рождения Христа. Евангелия же появились позднее).

Третья причина была в том, что грубо суеверное учение Павла было доступнее грубой толпе, охотно принявшей новое суеверие, заменявшее старое.

Четвертая причина была та, что учение это (как ни ложно оно было по отношению тех основ, которые оно извращало), будучи все-таки разумнее грубого исповедуемого[89]89
  В подлиннике: исповедоваемого


[Закрыть] народами язычества, между тем не нарушало языческих форм жизни, как и язычество, допуская и оправдывая насилия, казни, рабство. Тогда как истинное учение Христа, отрицая всякое насилие, казни, войны, рабство, богатство, – в корне уничтожало весь склад языческой жизни.

Сущность дела была такая.

В Галилее и Иудее появился великий мудрец, учитель жизни, Иисус, прозванный Христом. Учение его слагалось из тех вечных истин о жизни человеческой, смутно предчувствуемых всеми людьми и более или менее ясно высказанных всеми великими учителями человечества: браминскими мудрецами, Конфуцием, Лao-Тзе, Буддой. Истины эти были восприняты окружавшими Христа простыми людьми и более или менее приурочены к еврейским верованиям того времени, из которых главное было ожидание пришествия мессии.

Появление Христа с его учением, изменявшим весь строй существующей жизни, было принято некоторыми как исполнение пророчеств о мессии. Очень может быть, что и сам Христос более или менее приурочивал свое вечное, всемирное учение к случайным, временным религиозным формам того народа, среди которого он проповедовал. Но, как бы то ни было, учение Иисуса привлекло учеников, расшевелило народ и, всё более и более распространяясь, стало так неприятно еврейским властям, что они казнили Христа и после его смерти гнали, мучили и казнили его последователей (Стефана и других). Казни, как всегда, только усиливали веру последователей.

Упорство и убежденность этих последователей, вероятно, обратили на себя внимание и сильно поразили одного из фарисеев-гонителей, по имени Савла. И Савл этот, получив потом название Павла, человек очень славолюбивый, легкомысленный, горячий и ловкий, вдруг по каким-то внутренним причинам, о которых мы можем только догадываться, вместо прежней своей деятельности, направленной против учеников Иисуса, решился, воспользовавшись той силой убежденности, которую он встретил в последователях Христа, сделаться основателем новой религиозной секты, в основы которой он положил те очень неопределенные и неясные понятия, которые он имел об учении Христа, все сросшиеся с ним еврейские фарисейские предания, а главное, свои измышления о действенности веры, которая должна спасать и оправдывать людей.

С этого времени, с 50-х годов, после смерти Христа, и началась усиленная проповедь этого ложного христианства, и в эти 5-6 лет были написаны первые (признанные потом священными) псевдо-христианские письмена, именно послания. Послания первые определили для масс совершенно превратное значение христианства. Когда же было установлено среди большинства верующих именно это ложное понимание христианства, стали появляться и евангелия, которые, в особенности Матфея, были не дельные произведения одного лица, а соединение многих описаний о жизни и учении Христа. Сначала появилось [евангелие] Марка, потом Матфея, Луки, потом Иоанна.

Все евангелия эти не представляют из себя цельных произведений, а все они суть соединения из различных писаний. Так, например, евангелие Матфея в основе своей имеет краткое евангелие евреев, заключающее в себе одну нагорную проповедь. Всё же евангелие составлено из прибавляемых к нему дополнений. То же и с другими евангелиями. Все евангелия эти (кроме главной части евангелия Иоанна), появившись позднее Павла, более или менее подгонялись под существовавшее уже павловское учение.

Так что истинное учение великого учителя, что, которое сделало то, что сам Христос и его последователи умирали за него, сделало и то, что Павел избрал это учение для своих славолюбивых целей; истинное учение, с первых шагов своих извращенное павловским извращением, всё более и более прикрывалось толстым слоем суеверий, искажений, лжепониманием, и кончилось тем, что истинное учение Христа стало неизвестно большинству и заменилось вполне тем странным церковным учением – с папами, митрополитами, таинствами, иконами, оправданиями верою и т. п., которое с истинным христианским учением почти ничего не имеет общего, кроме имени.

Таково отношение истинно-христианского учения к павловско-церковному учению, называемому христианским. Учение было ложное по отношению к тому, что им будто бы представлялось, но как ни ложно оно было, учение это все-таки было шагом вперед в сравнении с религиозными понятиями варваров времен Константина. И потому Константин и окружающие его люди охотно приняли это учение, совершенно уверенные в том, что учение это есть учение Христа. Попав в руки властвующих, учение это всё более и более огрубевало и приближалось к миросозерцанию народных масс. Явились иконы, статуи, обоготворенные существа, и народ искренно верил в это учение.

Так это было и в Византии и в Риме. Так это было и все средние века, и часть новых – до конца 18 столетия, когда люди, так называемые христианские народы, дружно соединились во имя этой церковной павловской веры, которая давала им, хотя и очень низменное и ничего не имеющее общего с истинным христианством, объяснение смысла и назначения человеческой жизни.

У людей была религия, они верили в нее, и потому могли жить согласной жизнью, защищая общие интересы.

Так это продолжалось долго, продолжалось бы и теперь, если бы эта церковная вера была самостоятельное религиозное учение, как учение браманизма, буддизма, как учение шинто, в особенности как китайское учение Конфуция, и не была подделкой под учение христианства, не имеющей в самой себе никакого корня.

Чем дальше жило христианское человечество, чем больше распространялось образование и чем смелее и смелее становились на основании извращенной и признанной непогрешимой веры как светские, так и духовные властители, тем всё больше и больше изобличалась фальшь извращенной веры, вся неосновательность и внутренняя противоречивость учения, признающего основой жизни любовь и вместе с тем оправдывающего войны и всякого рода насилия.

Люди всё меньше и меньше верили в учение, и кончилось тем, что всё огромное большинство христианских народов перестало верить не только в это извращенное учение, но и в какое бы то ни было общее большинству людей религиозное учение. Все разделились на бесчисленное количество не вер, а мировоззрений; все, как пословица говорит, расползлись, как слепые щенята от матери, и все теперь люди нашего христианского мира с разными мировоззрениями и даже верами: монархисты, социалисты, республиканцы, анархисты, спиритисты, евангелисты и т. п., все боятся друг друга, ненавидят друг друга.

Не стану описывать бедственность, разделенность, озлобленность людей христианского человечества. Всякий знает это. Стоит только прочесть первую попавшуюся какую бы то ни было, самую консервативную или самую революционную газету. Всякий, живущий среди христианского мира, не может не видеть, что как ни плохо теперешнее положение христианского мира, то, что ожидает его, еще хуже.

Взаимное озлобление растет, и все заплатки, предлагаемые[90]90
  В подлиннике: предполагаемые


[Закрыть] как правительствами, так и революционерами, социалистами, анархистами, не могут привести людей, не имеющих перед собою никакого другого идеала, кроме личного благосостояния, и потому не могущих не завидовать друг другу и не ненавидеть друг друга, ни к чему другому, кроме [как] к всякого рода побоищам внешним и внутренним и к величайшим бедствиям.

Спасение не в мирных конференциях и пенсионных кассах, не в спиритизме, евангелизме, свободном протестантстве, социализме; спасение в одном: в признании одной такой веры, которая могла бы соединить людей нашего времени. И вера эта есть, и много есть людей уже теперь, которые знают ее.

Вера эта есть то учение Христа, которое было скрыто от людей лживым учением Павла и церковью. Стоит только снять эти покровы, скрывающие от нас истину, и нам откроется то учение Христа, которое объясняет людям смысл их жизни и указывает на проявление этого учения в жизни и дает людям возможность мирной и разумной жизни.

Учение это просто, ясно, удобоисполнимо, одно для всех людей мира и не только не расходится с учениями Кришны, Будды, Лао-Тзе, Конфуция в их неизвращенном виде, Сократа, Эпиктета, Марка Аврелия и всех мудрецов, понимавших общее для всех людей одно назначение человека и общий всем, во всех учениях один и тот же закон, вытекающий из сознания этого назначения, – но подтверждает и уясняет их.

Казалось бы, так просто и легко страдающим людям освободиться от того грубого суеверия, извращенного христианства, в котором они жили и живут, и усвоить то религиозное учение, которое было извращено и исполнение которого неизбежно дает полное удовлетворение как телесной, так и духовной природе человека. Но на пути этого осуществления стоит много и много самых разнообразных препятствий: и то, что ложное учение это признано божественным; и то, что оно так переплелось с истинным учением, что отделить ложное от истинного особенно трудно; и то, что обман этот освящен преданием древности, и на основании его совершено много дел, считающихся хорошими, которые, признав истинное учение, надо было бы признать постыдными; и то, что на основании ложного учения сложилась жизнь господ и рабов, вследствие которой возможно было произвести все те мнимые блага матерьяльного прогресса, которым так гордится наше человечество; – а при установлении истинного христианства вся наибольшая часть этих приспособлений должна будет погибнуть, так как без рабов некому будет их делать.

Препятствие особенно важное и то, что истинное учение невыгодно для людей властвующих. Властвующие же люди имеют возможность, посредством и ложного воспитания и подкупа, насилия и гипноза взрослых, распространять ложное учение, вполне скрывающее от людей то истинное учение, которое одно дает несомненное и неотъемлемое благо всем людям.

Главное препятствие (состоит) в том, что именно вследствие того, что ложь извращения христианского учения слишком очевидна, в последнее время всё более и более распространялось и распространяется грубое суеверие, в много раз вреднейшее, чем все суеверия древности, суеверие о том, что религия вообще есть нечто ненужное, отжитое, что без религии человечество может жить разумной жизнью.

Суеверие это особенно свойственно людям ограниченным. А так как таковых большинство людей в наше время, то грубое суеверие это всё более и более распространяется. Люди эти, имея в виду самые извращения религии, воображают, что религия вообще есть нечто отсталое, пережитое человечеством, и что теперь люди узнали, что они могут жить без религии, то есть без ответа на вопрос: зачем живут люди, и чем им, как разумным существам, надо руководствоваться.

Грубое суеверие это распространяется преимущественно людьми, так называемыми учеными, то есть людьми особенно ограниченными и потерявшими способность самобытного, разумного мышления, вследствие постоянного изучения чужих мыслей и занятия самыми праздными и ненужными вопросами. Особенно же легко и охотно воспринимается это суеверие отупевшими от машинной работы городскими фабричными рабочими, количество которых становится всё больше и больше, в самых считающихся просвещенными, то есть в сущности самых отсталых и извращенных людях нашего времени.