Автор книги: Лев Толстой
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 45 (всего у книги 58 страниц)
ЭПИЛОГЪ.
Славянскій вопросъ, начинавшій занимать общество съ начала зимы, все разростаясь и разростаясь, дошелъ къ серединѣ лѣта до крайнихъ своихъ размѣровъ. Были сербскія спички, конфеты князя Милана и цвѣтъ платьевъ самый модный Черняевскаго волоса. Въ средѣ людей главный интересъ жизни есть разговоръ печатный и изустный; ни о чемъ другомъ не говорилось и не писалось, какъ о славянскомъ вопросѣ. Кружки столичныхъ людей взаимно опьяняли другъ друга криками о славянахъ, какъ перепела, закросивающія [?] до полусмерти. Издавались книги въ пользу славянъ, чтенія, концерты, балы давались въ пользу славянъ. Собирали деньги добровольно и почти насильно въ пользу славянъ. Болѣе всѣхъ производили шума газетчики. Имъ, живущимъ новостями, казалось, что не можетъ быть не важно то, что даетъ такой обильный плодъ новостей. Потомъ шумѣли всѣ тѣ, которые любятъ шумѣть и щумятъ всегда при всякомъ предлогѣ.[1814]1814
На полях написано: Отбирали деньги у нищихъ для угнетенныхъ, которые такъ зажирѣли, что не хотѣли драться.
Свіяжскій и Степанъ Аркадьичъ нетолько христіане, но православные.
У Лидіи Ивановны разрывалось сердце. Дамы во [1 неразобр.] покупали револьверы. Тероръ со всѣми призн[аками]. Встрѣчаясь, боятся, разумъ не обязателенъ. И во главѣ тѣже ограниченные, гордые своей честностью и страшные
[Закрыть] Предлоги для шума никогда не переводятся въ цивилизованномъ обществѣ, гдѣ есть газеты, раздувающія всякія событія, но иногда эти предлоги маленькіе, коротенькіе, но имѣющіе приличныя вывѣски, и тогда эти предлоги быстро смѣняются одинъ другимъ; такіе бываютъ – пріѣзды иностранцевъ: американцевъ, пруссаковъ, выставки, и болѣе длинные и съ хорошими словами – голодъ гдѣ нибудь въ Россіи, Общество Краснаго Креста, и теперь явился уже самый большой предлогъ и съ самыми хорошими словами. Какъ бываютъ маленькіе грибы и иногда нѣсколько маленькихъ сростутся въ одинъ большой, такъ теперь нѣсколько вздоровъ маленькихъ срослись вдругъ въ одинъ большой вздоръ – славянскій вопросъ. Шумѣли всѣ любящіе шумѣть, но громче всѣхъ шумѣли обиженные и недовольные. Слышнѣе всѣхъ были голоса главнокомандующихъ безъ армій, редакторовъ безъ газетъ, министровъ безъ министерствъ, начальниковъ партій безъ партизановъ. Комокъ снѣга все наросталъ и наросталъ, и тѣмъ, кто перекатывалъ его, т. е. городскимъ, въ особенности столичнымъ жителямъ, казалось, что онъ катится съ необычайной быстротой куда то по безконечной горѣ и долженъ дойти до огромныхъ размѣровъ. А въ сущности налипъ только снѣгъ тамъ, по городамъ, гдѣ перекатывали комъ, а когда они устали перекатывать, шаръ остановился и растаялъ и развалился отъ солнца. Но это стало замѣтно уже гораздо послѣ. Въ то же время какъ запыхавшiеся, разгоряченные въ азартѣ, они, возбуждая себя крикомъ, катили этотъ шаръ, нетолько имъ самимъ, но и постороннимъ самымъ спокойнымъ наблюдателямъ казалось иногда, что тутъ совершается что то важное. Если же кому и казалось, что все это есть вздоръ, то тѣ, которые такъ думали, должны были молчать, потому что опасно было противурѣчить бѣснующейся толпѣ и неловко, потому что все бѣснованiе это было прикрыто самыми высокими мотивами: рѣзня въ Болгарiи, человѣчество, христiанство.
Ошалѣвшимъ людямъ, бѣснующимся въ маленькомъ кружкѣ, казалось, что вся Россiя, весь народъ бѣснуется вмѣстѣ съ ними. Тогда какъ народъ продолжалъ жить все той же спокойной жизнью, съ сознанiемъ того, что судьбы его историческiе совершатся такiя, какiя будутъ угодны Богу, и что предвидѣть и творить эти судьбы не дано и не велѣно человѣку.[1815]1815
Зачеркнуто: <Узнавъ про смерть Анны, Алексѣй Александровичъ испыталъ ужасъ.> Алексѣй Александровичъ горячо сочувствовалъ дѣлу. И увлеченіе его этимъ дѣломъ много способствовало ему загладить тяжелое впечатлѣніе отъ смерти Анны. Онъ написалъ нѣсколько записокъ о томъ, какъ должно было вести дѣло. Но взгляды его на рѣшеніе вопроса были различны съ взглядами графини Лидіи Ивановны. Графиня Лидія Ивановна въ этомъ дѣлѣ руководствовалась указаніями Landau. И кромѣ того, любовь ея теперь съ Алексѣя Александровича была перенесена на одного Черногорца.
[Закрыть]
Послѣднiй годъ былъ очень тяжелый годъ для Сергѣя Ивановича. Никто кромѣ его не зналъ всего, что онъ перенесъ въ этотъ годъ. Для знавшихъ его онъ былъ точно такой же, какъ всегда, умный, прiятный собесѣдникъ, полезный, образцовый общественный дѣятель, знаменитый ораторъ и даже ученый, написавшiй какую то очень ученую книгу. Но никто не зналъ, что эта то книга и была источникомъ его затаенныхъ страданiй. «Опытъ обзора основъ и формъ государственности» была книга, надъ которой онъ работалъ 6 лѣтъ. Многiя части этой книги были напечатаны въ повременныхъ изданiяхъ и получили одобренiе знающихъ людей. Другiе части были читаны Сергѣемъ Ивановичемъ людямъ своего круга, и тоже все это было признано «замѣчательнымъ». Книга эта послѣ тщательной отдѣлки была издана въ прошломъ году и разослана книгопродавцамъ. Ни съ кѣмъ не говоря про свою книгу, ни у кого не спрашивая о ней, неохотно, равнодушно отвѣчая своимъ друзьямъ, незнавшимъ о томъ, какъ идетъ его книга, не спрашивая даже у книгопродавцевъ, покупается ли она, Сергѣй Ивановичъ тайно отъ всѣхъ, однако зорко, съ напряженнымъ вниманiемъ слѣдилъ за впечатлѣнiемъ, которое произведетъ его книга въ обществѣ и въ литературѣ. Въ обществѣ она не произвела никакого. Никто не говорилъ съ нимъ про нее. Даже друзья его, встрѣтивъ его равнодушное отношеніе къ вопросамъ о книгѣ, перестали его о ней спрашивать. Иногда онъ объяснялъ себѣ это равнодушіе тѣмъ, что книга была слишкомъ высока, иногда тѣмъ, что она не нехороша, – нехороша она не могла быть, – но не нужна еще. Въ литературѣ тоже не было ни слова цѣлый мѣсяцъ. Сергѣй Ивановичъ расчитывалъ до подробности время полученія книги и писанія рецензій, но прошелъ другой, было тоже молчаніе. Только въ «Сѣверномъ Жукѣ», въ шуточномъ фельетонѣ о пѣвцѣ, спавшемъ съ голоса, было кстати сказано нѣсколько презрительныхъ словъ о книгѣ Кознышева, показывающихъ, что книга эта уже давно осуждена и предана на посмѣяніе. Наконецъ на 3-й мѣсяцъ въ серьезномъ журналѣ была критическая статья. Сергѣй Ивановичъ зналъ и автора статьи. Онъ встрѣтилъ его разъ у Голубцева. Это былъ неокончившій курсъ въ гимназіи фельетонистъ, очень бойкій какъ писатель, но ужасно робкій въ отношеніяхъ личныхъ. Сергѣй Ивановичъ помнилъ, что онъ старался его покровительствовать и развязать, но что за это фельетонистъ разсердился. Статья была ужасна. Очевидно, нарочно фельетонистъ понялъ всю книгу такъ, какъ невозможно было понять ее. Но онъ такъ ловко подобралъ выписки, что выходило похоже, и все это было остроумно въ высшей степени. Такъ зло остроумно, что Сергѣй Ивановичъ самъ бы не отказался отъ такого остроумія, – но это то было ужасно. Послѣ этой статьи наступило мертвое и печатное и изустное молчаніе о книгѣ, и Сергѣй Ивановичъ видѣлъ, что его 6-тилѣтній трудъ, выработанный имъ съ такой любовью и трудомъ, прошелъ безслѣдно. Онъ пережилъ тяжелое время, онъ переносилъ свое горе совсѣмъ одинъ, но положеніе его было еще тяжелѣе оттого, что окончаніе книги и неудача ея отнимали у него цѣлую отрасль занятій.
Онъ былъ уменъ, образованъ, здоровъ и дѣятеленъ и не зналъ, куда употребить теперь всю свою дѣятельность. Разговоры занимали въ Москвѣ большую часть времени, но онъ, давнишній городской житель, не позволялъ себѣ уходить всему въ разговоры, какъ это дѣлалъ его неопытный братъ. Оставалось еще много досуга и умственныхъ силъ. Часть этаго досуга онъ посвящалъ на общественную дѣятельность; онъ говорилъ и въ съѣздѣ, и въ собраніи, и въ комитетахъ, и въ обществахъ, но и этаго было мало. Онъ не зналъ, куда положить свою дѣятельность. Поэтому возникшій Славянскій вопросъ былъ для него находка. Онъ взялся за него и составилъ одинъ изъ центровъ деятельности въ Москвѣ. Проработавъ всю весну и часть лѣта, онъ только въ Июлѣ мѣсяцѣ собрался поѣхать въ деревню къ брату. Онъ ѣхалъ и отдохнуть на двѣ недѣли, и еще была у него цѣль – на мѣстѣ, въ деревенской глуши, видѣть тотъ подъемъ народнаго духа, въ которомъ онъ былъ убѣжденъ. Котовасовъ, давно сбиравшійся побываетъ у Левина, звавшаго его къ себѣ, поѣхалъ съ нимъ вмѣстѣ.
II.
Небольшая московская станція желѣзной дороги была полна народа. Богатые экипажи привозили дамъ и мущинъ. Вслѣдъ за Сергѣемъ Ивановичемъ и Котовасовымъ подъѣхали добровольцы на 3-хъ извощикахъ. У входа дамы съ букетами встрѣтили ихъ и толпою пошли за ними.
– Вы тоже пріѣхали проводить, – сказала по французски дама, сопутствуемая лакеями.
– Нѣтъ, я самъ ѣду, Княгиня. Сколько нынче?
– Пять; стало быть, уже около 300. И пожертвованій, знаете, ужъ до сотни тысячъ отъ графини Лидіи Ивановны прислано. И одинъ молодой человѣкъ прекрасный просилъ. Не знаю, почему его не приняли. Я хотѣла просить васъ, я его знаю, напишите.
Сергѣй Ивановичъ тутъ же, въ тѣснотѣ перваго класса, написалъ записочку и только засталъ послѣднюю рѣчь, которую съ бокаломъ въ рукахъ прочелъ имъ Сѣверовъ.
– Vous savez, le comte Vronsky part aussi,[1816]1816
[Вы знаете, граф Вронский тоже отправляется,]
[Закрыть] – сказала Княгиня.
– Я не зналъ, что онъ ѣдетъ. Гдѣ же онъ?
– Онъ здѣсь. Одна мать провожаетъ его. Онъ, говорятъ, ужасно убитъ. И избѣгаетъ людей. Все таки это лучшее, что онъ могъ сдѣлать.
– О да, разумѣется.
– Вы знаете, что послѣ этаго несчастья онъ былъ какъ сумашедшій; его насилу вывели изъ этаго состоянія torpeur.[1817]1817
[оцепенения.]
[Закрыть] Но теперь боятся больше всего вида станцій желѣзныхъ дорогъ.
– А, Княгиня! какъ я радъ, что не опоздалъ, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, поспѣшно входя и отдуваясь. Онъ былъ очень красенъ, очевидно послѣ завтрака. – Пріятно жить въ такое время. А, Сергѣй Ивановичъ, вы куда?
– Я въ деревню къ брату, – холодно отвѣчалъ Сергѣй Ивановичъ.
– А какъ я завидую вамъ.
– Что, вы говорите, Алексѣй здѣсь? Я пойду къ нему.
– Какъ онъ становится несносенъ, – сказала Княгиня. – И все одна фраза. И тамъ ему не рады. Такъ и есть. Я думаю, ему непріятно видѣть его. Вотъ и выпроводили.
– Какое однако общее движеніе народное.
– Parlez lui en route.[1818]1818
[ – Поговорите с ним в пути.]
[Закрыть]
– Да, можетъ быть, если придется. Я никогда не любила его. Но это выкупаетъ многое. Онъ не только ѣдетъ самъ, но эскадронъ ведетъ на свой счетъ.
Послышался звонокъ. Всѣ затолпились къ дверямъ. Добровольцы, изъ которыхъ замѣтны были особенно 3 – высокій кирасирскій офицеръ въ большихъ сапогахъ, въ Австрійской мундирной фуфайкѣ съ сумкой черезъ плечо, и худой съ ввалившейся грудью юноша въ войлочной безъ полей шляпѣ, и очень пьяный и акуратный артилеристъ, прошли впереди. За ними бросилась толпа.
– Le voilà[1819]1819
[– Вот он,]
[Закрыть] – проговорила Княгиня, и Сергѣй Ивановичъ увидалъ Вронскаго въ длинномъ пальто и широкой шляпѣ (ничего не было въ немъ военнаго), съ опущенными блестящими глазами и нахмуренными бровями.
Онъ шелъ подъ руку съ матерью. Впереди лакей очищалъ имъ дорогу. Вронскій узналъ Княгиню и Сергѣя Ивановича и приподнялъ имъ шляпу. Постарѣвшее лицо его казалось окаменѣлымъ, одни глаза блестѣли. Выйдя на платформу, они видѣли, какъ онъ молча, не оглядываясь, пропустивъ мать, скрылся въ отдѣленіи вагона.
На платформѣ раздалось «Боже Царя Храни», потомъ крики ура, живіо. Высокій молодой человѣкъ особенно замѣтно кланялся, махая надъ головой шляпой и букетомъ, и другіе, высовываясь, благодарили и принимали что то подаваемое имъ въ вагонъ.
Сергѣй Ивановичъ простился съ Княгиней и, сойдясь съ Котовасовымъ, вошелъ въ биткомъ набитый вагонъ. Положивъ денегъ въ кружку для Сербовъ, они сѣли у окна и, провожаемые криками, тронулись.
На Царицынской станціи поѣздъ встрѣтилъ стройный хоръ молодыхъ людей, пѣвшихъ «Славься» и потомъ «Боже Царя храни». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергѣй Ивановичъ, вышедшій съ Котовасовымъ изъ вагона, не видѣлъ Вронскаго. Онъ, очевидно, даже нарочно задернулъ свое окно. Котовасовъ нашелъ тутъ много знакомыхъ изъ пѣвцовъ. Они были очень веселы и хвалились, что они спѣлись особенно хорошо и еще лучше, чѣмъ «Славься», поютъ хороводныя пѣсни.
На слѣдующихъ двухъ станціяхъ были опять встрѣчи, и, только отъѣхавъ верстъ 100, гдѣ не было городовъ, поѣздъ принялъ свой обычный видъ. Котовасовъ перешелъ во второй классъ и разговорился съ добровольцами, a Сергѣй Ивановичъ, встрѣтившись въ коридорѣ съ Графиней Вронской, разговорился съ нею.
* № 191 (рук. № 103).ЭПИЛОГЪ.
Въ средѣ людей, вслѣдствіи достатка лишенныхъ физическаго труда и не имѣющихъ внутренней потребности умственнаго труда, никогда не переводятся общіе модные интересы, иногда быстро смѣняющіеся одинъ другимъ, иногда подолгу останавливающіе вниманіе общества. Интересы никогда не касаются лично тѣхъ людей, которыхъ они занимаютъ, a имѣютъ всегда предлогомъ общее благо и относятся къ самымъ сложнымъ и непонятнымъ явленіямъ жизни; а такъ какъ непонятнѣе непонятной жизни отдѣльнаго человѣка есть только жизнь и дѣятельность народовъ и изъ періодовъ жизни народовъ самый непонятный, какъ неимѣющій еще окончанія, есть не выразившій еще своей цѣли періодъ современный, то модные эти интересы большей частью относятся къ этому самому, къ современной исторіи, иначе къ политикѣ.
Таковый модный интересъ былъ Славянскій вопросъ, съ начала зимы начавшій занимать общество, и къ серединѣ лѣта, не смѣняясь другимъ вопросомъ, какъ снѣжный катимый шаръ, дошелъ до самыхъ большихъ размѣровъ, достигаемыхъ такими модами. Онъ имѣлъ размѣры соединенныхъ въ одно Американскихъ друзей Болгарской церкви, пріѣзда Славянскихъ братьевъ и Самарскаго голода.
Въ средѣ людей, главный интересъ жизни которыхъ есть разговоръ печатный и изустный, ни о чемъ другомъ не говорили и не писали, какъ о Славянскомъ вопросѣ и Сербской войнѣ. Балы, концерты, чтенія, обѣды давались, книги издавались въ пользу Славянъ. Собирали деньги добровольно и почти насильно въ пользу Славянъ. Были Славянскія спички, конфеты князя Милана, самый модный цвѣтъ былъ Черняевскій.
Все, что дѣлали люди достаточныхъ классовъ, убивая своего прирожденнаго врага – скуку, дѣлали теперь въ пользу Славянъ. Шумѣли болѣе всѣхъ тѣ, которые любятъ шумѣть, шумятъ всегда при всякомъ предлогѣ; изъ дѣланья шума сдѣлали свое призваніе и даже имѣютъ соревнованіе между собой о томъ, кто лучше и больше и громче шумитъ.
Таковы были во главѣ всѣхъ люди, занимающіеся газетами. Для нихъ, избравшихъ себѣ профессію сообщенія важныхъ новостей и сужденіе объ этихъ новостяхъ, не могло не быть желательно то, чтобы то, что даетъ такой обширный плодъ новостей, разросталось какъ можно больше. Вся цѣль ихъ состояла только въ томъ, чтобы перекричать другихъ кричащихъ. При этомъ вообще крикъ, т.е. распространеніе всякихъ напечатанныхъ въ большомъ количествѣ фразъ и словъ, они считали безусловно полезнымъ и хорошимъ, такъ какъ это означало подъемъ общественнаго мнѣнія. Они перекрикивали другъ друга съ сознаніемъ, что этотъ крикъ вообще полезенъ.[1820]1820
Зачеркнуто: а потому крикъ все возрасталъ и возрасталъ.
[Закрыть]
Потомъ шумѣли всѣ неудавшіеся и обиженные. Громче всѣхъ были слышны послѣ газетъ голоса главнокомандующихъ безъ армій, редакторовъ безъ газетъ, министровъ безъ министерствъ, начальниковъ партій безъ партизановъ. Комокъ снѣга все наросталъ и наросталъ, и тѣмъ, кто перекатывалъ его, т. е. городскимъ, въ особенности столичнымъ жителямъ, казалось, что онъ катится съ необычайной быстротой куда то по безконечной горѣ и долженъ дойти до огромныхъ размѣровъ. А въ сущности налипалъ снѣгъ только тамъ, по городамъ, гдѣ перекатывался комокъ, и когда наступило время, шаръ остановился, растаялъ и развалился отъ солнца. Но это стало замѣтно уже гораздо послѣ. Въ то время какъ запыхавшіеся, разгоряченные въ азартѣ, они, возбуждая себя крикомъ, катали этотъ шаръ, не только имъ самимъ, но и постороннимъ, самымъ спокойнымъ наблюдателямъ казалось иногда, что тутъ совершается что то важное. Если же кому и казалось, что все это есть вздоръ, то тѣ, которые такъ думали, должны были молчать, потому что опасно было противурѣчить.
Одурманенная своимъ крикомъ толпа дошла уже до состоянія возбужденія, при которомъ[1821]1821
Зачеркнуто: ошалѣвшимъ людямъ, бѣснующимся въ маленькомъ кружкѣ, казалось, что вся Россія, весь народъ
[Закрыть] теряются права разсудка и которое въ первую, французскую революцію называлось терроромъ.
Были даны поводы къ возбужденію – рѣзня въ Болгаріи, сочувствіе къ геройству воюющихъ Славянъ, въ особенности Черно-горцевъ, и была дана программа чувствъ, которыя эти событія должны были возбуждать, – негодованіе, желаніе мести Туркамъ, сочувствіе и помощь воюющимъ, и внѣ этаго все остальное исключалось.[1822]1822
Зач.: и разумъ уже не имѣлъ никакихъ правъ.
[Закрыть] Если въ то время кто говорилъ, что бываютъ Турки и добрые, его называли измѣнникомъ. Если кто говорилъ, что бываютъ Сербы трусы, его называли злодѣемъ и безчестнымъ. Если кто бы сказалъ, что почти также, какъ дѣйствовали Турки, дѣйствовали и другія правительства, его бы растерзали.
Говорить завѣдомо ложь и утаивать истину, если такъ нужно для общаго возбужденія, считалось политическимъ тактомъ. Повтореніе все однаго и тогоже, не давая никому высказывать не подходящее подъ общій тонъ мнѣніе, торжествовалось какъ новое пріобрѣтеніе обществомъ – общественное мнѣніе.
Опьяненіе доходило до такой степени, что самыя безсмысленныя, противурѣчивыя, невозможныя извѣстія принимались за истину, если они подходили подъ программу, и дѣйствія самыя безобразныя, дикія, если они были въ общемъ теченіи, считались прекрасными.[1823]1823
Зач.: Являлись извѣстія, которыя всѣ повторяли, нисколько не смущаясь безсмыслицей и невозможностью
[Закрыть] Были три сряду телеграммы о томъ, что Турки разбиты на всѣхъ пунктахъ и бѣгутъ, и на завтра ожидают рѣшительного сраженія. Никто не спрашивалъ, съ кѣмъ ожидается и съ кѣмъ будетъ сраженіе, когда Турки бѣжали послѣ перваго дня.
Были описанія мѣстностей, которыхъ никогда не было. Были описанія такихъ подвиговъ, которые не могли быть[1824]1824
Зачеркнуто: какъ послѣ 4-й пули русскіе люди умирали, крича: «Ахъ, смерть имъ, о Господи» и «Напредъ».
[Закрыть] и которыхъ было бы лучше чтобы не было.
Недоставало солдатъ и денегъ, и потому дамы ѣхали жить въ Бѣлградъ, и всѣмъ казалось это цѣлесообразно.
Война объявлялась не правительствомъ, a нѣсколькими людьми,[1825]1825
Зач.: дамами и мущинами,
[Закрыть] и всѣмъ казалось это очень просто.
Въ войнѣ за христіанство слышалось только то, что надо отомстить Туркамъ.[1826]1826
Зач.: и нѣмецкимъ волонтерамъ говорили, что они убиваютъ плѣнныхъ, и всѣ находили, что это прекрасно.
[Закрыть] Барыни въ соболяхъ и шлейфахъ шли къ мужикамъ выпрашивать у нихъ деньги и набирали меньше, чѣмъ сколько стоилъ ихъ шлейфъ.
Спасали отъ бѣдствія и угнетенія Сербовъ, тѣхъ самыхъ угнетенныхъ, которые, по словамъ ихъ министровъ, отъ жира плохо дерутся. Этихъ то жирныхъ въ угнетеніи Сербовъ шли спасать худые и голые русскіе мужики. И для этихъ жирныхъ Сербовъ отбирали копейки подъ предлогомъ Божьяго дѣла у голодныхъ русскихъ людей.
Люди христіане, женщины христіанскія для цѣлей христіанскихъ объявляли войну, покупали порохъ, пули и посылали, подкупая ихъ, русскихъ людей убивать своихъ братьевъ – людей и быть ими убиваемы.
Ошалѣвшимъ людямъ, бѣснующимся въ маленькомъ кружкѣ, казалось, что вся Россія, весь народъ бѣснуется съ ними. Тогда какъ народъ лродолжалъ жить все той же спокойной жизнью, съ сознаніемъ того, что у него только затѣмъ и есть Царь, Правительство, чтобы оно рѣшало за него его государственныя дѣла, и что давно, еще когда онъ по преданіямъ призвалъ братьевъ съ Рюрикомъ, теперь униженіемъ, лишеніями всякаго рода имъ куплено дорогое право быть чистымъ отъ чьей бы то ни было крови и отъ суда надъ ближнимъ.[1827]1827
Зач.: и изъ за мелочнаго тщеславія, изъ моды не отступался отъ этаго права, а готовый на все спокойно ждалъ совершенія своихъ судебъ отъ высшей власти.
[Закрыть]
Славянскій вопросъ былъ одинъ изъ тѣхъ модныхъ вопросовъ, которые, смѣняясь одинъ другимъ, постоянно занимаютъ общество. Онъ имѣлъ общій признакъ всѣмъ такого рода вопросамъ. Онъ не касался личныхъ интересовъ тѣхъ, которые имъ занимались (кромѣ какъ тѣмъ, что онъ давалъ имъ занятіе). Онъ имѣлъ своей задачей благо большаго количества людей и, главное, по сущности своей былъ совершенно непонятенъ; онъ касался не только непонятной человѣку жизни отдѣльных людей, но еще болѣе непонятной жизни совокупности людей, народовъ и не только жизни народовъ въ прошедшемъ, но въ настоящемъ и будущемъ. И знающіе и незнающіе, и образованные и необразованные могли говорить о немъ что хотѣли, и ни одинъ не былъ правѣе другого.
Сергѣй Ивановичъ, полагавшій, также какъ и другіе, что онъ одинъ съ нѣкоторыми людьми своего круга видитъ настоящее громадное значеніе этаго вопроса, отдавшись разговорамъ объ этомъ дѣлѣ, съ удовольствіемъ слѣдилъ за разроставшимъ съ зимы и дошедшемъ къ лѣту до всеобщаго энтузіазма, какъ ему казалось, интересомъ къ этому дѣлу.
* № 193 (кор. № 122).И чѣмъ болѣе Сергѣй Иванычъ занимался этимъ дѣломъ, которому онъ посвятилъ всего себя, тѣмъ очевиднѣе ему казалось, что этотъ комъ снѣга, катаемый имъ вмѣстѣ съ другими городскими жителями, самъ катится съ необычайной быстротой куда то по безконечному пространству. Одурманенный крикомъ толпы, среди которой онъ находился, и своей собственной дѣятельностью, Сергѣй Иванычъ не видѣлъ, что то самое общественное мнѣніе, которому онъ приписывалъ такую важность, было только мнѣніе сотенъ и что это частное мнѣніе, обладая печатью, все возбуждая и возбуждая себя взаимнымъ крикомъ, довело уже давно этотъ малый кругъ, на который оно дѣйствовало, до того состоянія одуренія, при которомъ теряются права разсудка и которое въ первую французскую революцію называлось терроромъ.
Сергѣй Иванычъ и самъ не замѣчалъ, какъ принимались за истину самыя безсмысленныя, невозможныя извѣстія только потому, что всѣ хотѣли, чтобъ это была правда. Сергѣю Иванычу казалось очень естественно, что въ армію, гдѣ нѣтъ одеждъ и пищи, гдѣ дорогъ каждый кусокъ хлѣба, ѣдутъ толпами дамы, что Генералъ Черняевъ производитъ князя въ короли и что отъ этаго восторжествуетъ славянское дѣло; что три дня сряду получаютъ телеграммы о томъ, что Турки разбиты на всѣхъ пунктахъ и бѣгутъ и на завтра ожидаютъ рѣшительнаго сраженія.
Ему казалось также естественно и не противно чувству то, что люди христіане, женщины христіанскія, для цѣлей христіанскихъ покупали порохъ, пули и посылали людей убивать себѣ подобныхъ и быть убиваемы; что въ войнѣ за христіанство слышалось только то, что надо отмстить Туркамъ; что отбирали деньги у Русскихъ бѣдняковъ почти насильно для того, чтобы посылать въ Сербію спасать отъ бѣдствія и угнетенія Сербовъ, тѣхъ самыхъ угнетенныхъ, которые, по словамъ ихъ министровъ, отъ жира плохо дерутся.
И Сергѣю Иванычу вмѣстѣ со всѣми, принимавшими участіе въ производимомъ террорѣ, казалось, что это не могло быть ошибочно и дурно, потому что въ этомъ самомъ выражалась душа всего народа. Сергѣю Иванычу и не приходило въ голову, что народъ, всегда готовый на всѣ труды, лишенія и на смерть для совершенія своихъ судебъ, продолжая жить все тою же молчаливою и могучею жизнью, смиренно ждалъ, не заботясь ни о Сербахъ, ни о Черногорцахъ, твердо зная то, что у него только затѣмъ и есть правительство, Царь, чтобы оно рѣшало за него его государственныя дѣла, и что давно, еще, когда онъ по преданіямъ призвалъ братьевъ съ Рюрикомъ, имъ куплено дорогое ему право быть чистымъ отъ суда надъ ближнимъ и отъ чьей бы то ни было крови.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
