Текст книги "Бумажный лебедь"

Сначала мне показалось, что Дамиану плевать. Однако безразличие его покинуло. Он напрягся всем телом. Зачем-то снял бейсболку, словно узнал о чьей-нибудь гибели или увидел нечто священное. Он взялся за козырек и медленно стянул кепку с головы.

Я впервые увидела его глаза – невероятно темные, черные. Таких я раньше не встречала. Черный – особенный цвет, без оттенков и переходов. Абсолютная, непроницаемая тьма, что вбирает все другие цвета. Упадешь в такую – и она поглотит тебя целиком. Его глаза были другими: льдистыми и угольно-жаркими одновременно. Чернота колодезной воды и ночной пустыни. Беспокойная, точно буря, и застывшая, как стекло. Словно одна чернота сражалась с другой – и в то же время сливалась с ней в сплошную тьму.

Отражение кулона сверкало в его глазах. Я вспомнила, каково это – стоять между двух зеркал и смотреть на бесконечную вереницу отражений, убегающую вдаль. Что-то в его глазах, в его лице не давало мне покоя. Казалось, Дамиан зачарован, он словно впал в оцепенение.

Похоже, я наконец-то нащупала слабое место.

– У меня дома есть еще драгоценности.

Дамиан посмотрел мне в глаза и вдруг схватил за руку. Он потащил меня через кухню, вверх по лесенке – на палубу. Спотыкаясь, я едва поспевала следом.

– Видишь? – Он махнул рукой.

Яхта раскачивалась посреди неизвестности, окруженная милями темных ревущих вод.

– Океану плевать на твою стекляшку! – Он тряхнул медальоном на цепочке.

Твои цацки – песок у меня под ногами.

– Жаль, – продолжил Дамиан чуть мягче, глядя, как камни играют на солнце. – Симпатичная вещица.

Отец рассказывал, как тщательно выбирал камни для кулона. Он остановился на александритах, потому что они напоминали радугу – при разном освещении меняли цвет. Дома камни смотрелись красновато-лиловыми, а под ярким солнцем искрились зеленцой. Отблески заплясали на лице у Дамиана.

– Симпатичная вещица, – повторил он тихо, с ноткой грусти.

– Это очень редкие камни, жемчужина – тоже. Они обеспечат тебя на всю жизнь. Уедешь куда угодно. Исчезнешь. Заживешь, как хочешь. Если нужно еще, то…

– И сколько стоит твоя жизнь, Скай Седжвик?

Он знал мое имя. Ну конечно: наверняка обчистил мою сумочку. А может, давно меня выслеживал, планировал похищение?

– А моя жизнь сколько стоит? – продолжил Дамиан, рассматривая кулон. – Как эта цепочка? Или как жемчужина? Как два этих камешка – очень редких, говоришь?

Я не знала, что ответить.

– Ты когда-нибудь держала в руках чью-то жизнь? – Он вложил украшение мне в ладони. – Чувствуешь?

Спятил, подумала я. Совсем рехнулся.

– Знаешь, как просто разрушить жизнь? – Выхватив медальон, Дамиан бросил его на палубу и немного погонял носком ботинка. – Проще простого!

Глядя мне в глаза, он наступил на кулон. Стеклышко треснуло.

– Не надо! – крикнула я. – Это единственное, что напоминает мне о матери!

– Напоминало, – поправил Дамиан и надавил сильнее.

К моему ужасу, украшение раскололось.

Напоминало.

Я тоже лишь напоминала себя прошлую.

Все, что попало на эту яхту, никогда уже не останется прежним.

Дамиан поднял разбитый медальон и осмотрел.

Я испытала мимолетный триумф: оба камня и жемчужина уцелели. Наверное, я выдала свою радость – Дамиан схватил меня за шею и сдавил так сильно, что я начала задыхаться.

Наконец он ослабил хватку.

– Ты любила свою мать?

Я рухнула на колени, тяжело дыша.

– Я ее почти не знала.

Дамиан подошел к перилам и замер, держа кулон над водой. Все еще не в силах подняться, я смотрела, как ветер треплет золотую цепочку. Я знала, что случится дальше, однако не могла отвести взгляд.

– Пепел к пеплу, – произнес Дамиан и разжал пальцы.

Он как будто выбросил за борт частичку меня самой, осквернил любовь отца к матери. Мои родители – два радужных александрита – канули в пучину, а вместе с ними и я – их розовая жемчужина. Дамиан Кабальеро уничтожил мой чудесный, хрупкий мирок.

Плакать я не могла: слишком устала. Я будто ползла по туннелям из наждачной бумаги, обдирая кожу, теряя себя слой за слоем: сперва – свободу, затем – красоту, следом – гордость. Я лежала на палубе, глядя на солнце, по которому так тосковала, – и мне было на все наплевать.

Плевать на Дамиана, который поднял меня на ноги и загнал обратно в каюту. Плевать на поиски лазеек для побега. Плевать, что мучитель запер меня и завел двигатель, увозя меня все дальше от дома, отца и прошлой жизни.

Я застыла на койке, глядя в иллюминатор, где клубились облака, принимая странные, пугающие формы. В голове звенела единственная мысль: если представится шанс, я не колеблясь убью Дамиана Кабальеро.

Глава 4

Ночью Дамиан вернулся в каюту.

Мне снились пиньяты[9]9
  Пиньята – полая фигура из папье-маше, обычно в форме животного, которую наполняют сладостями и игрушками. Дети должны с закрытыми глазами разбить пиньяту палкой. Эта забава распространена в Мексике.


[Закрыть], торт с розовой глазурью и Эстебан.

«Только тронь ее – и даже в аду от меня не скроешься!» – однажды крикнул он.

Эстебан когда-то вызвался меня защищать. Теперь даже он не мог спасти меня от человека, что вызвался меня мучить, – от того, чье появление меня разбудило.

Силуэт Дамиана темнел на фоне ярко освещенного коридора, отбрасывая зловещую черную тень. Мне захотелось спрятаться туда, где тень до меня не доберется.

Похититель поставил на кровать поднос и придвинул себе табуретку. Я почувствовала запах еды. Дамиан принес ужин.

Потупив глаза, я села поближе к подносу. Я прекрасно помнила, как опасно показывать характер, так что решила вести себя тихо. Быть хорошей, разумной девочкой. Несмотря на голодные спазмы в животе, попыталась есть культурно, не спеша.

На тарелке лежали незатейливо обжаренные кусочки рыбы с рисом в качестве гарнира. Господи, как же вкусно пахло! Столовых приборов не было – ну и ладно. Больше всего на свете я хотела вцепиться в рыбу зубами! Зная, что Дамиан наблюдает, отщипнула маленький кусочек. Рыба оказалась сочной; жир закапал с моих пальцев, пропитывая рис.

– Стой, – остановил меня Дамиан.

Нет! Неужели опять? Пожалуйста, дай поесть!

Можно хотя бы пальцы облизать?

– Вставай! – приказал он.

Я сглотнула слюну. Подавив желание кричать и плакать, скулить и умолять, поднялась с кровати.

– Раздевайся, – продолжал голос из тени.

Я так и знала. Рано или поздно, так или иначе, все сводится к одному: возьми его в рот, оближи, оседлай, погладь.

Потому что мать меня не любила.

Потому что отец меня избивал.

Потому что учитель меня облапал.

Потому что надо мной издевались в школе.

Потому что меня бросила жена.

Потому что дети знать меня не хотят.

Вот поэтому я алкоголик.

Я часами пропадаю в казино.

Я слишком много ем.

Я помешан на сексе.

Наношу себе увечья.

Выдираю себе ресницы.

Я наркоман.

Только иногда хочется большего. Иногда бывает сложно держать все в себе, и ты жаждешь, чтобы другие ощутили твою боль, прониклись твоим гневом, – потому что раненому зверю чертовски тяжело в мире глянцевых обложек, белозубых рекламных улыбок и счастливых людей. Порою жизнь несправедлива. Поэтому – возьми его в рот, оближи, оседлай, погладь.

Впрочем, какая разница, из-за чего обезумел Дамиан? Иногда ты встречаешь чистое зло, и других объяснений нет. Расстегивая блузку, я думала о своей награде. Могло показаться, что я смущенно опустила взгляд, а на самом деле я пожирала глазами рыбу с рисом. На что только не согласишься, если на кону – твоя жизнь. Я стянула джинсы и предстала перед похитителем в черных трусиках и бюстгальтере от «Ажан Провокатер»[10]10
  «Ажан Провокатер» (Agent Provocateur) – сеть магазинов элитного женского белья.


[Закрыть]. Коллекция называлась «В плену у ночи».

– Все снимай, – велел Дамиан с нажимом, будто злясь, что я такая непонятливая.

Я расстегнула кружевной, в сеточку, бюстгальтер, выскользнула из трусиков и выпрямилась, абсолютно голая.

Скрипнула табуретка.

– Включи свет.

Рыба. Думай о рыбе, твердила себе я, шаря рукой по стене в поисках выключателя.

– Выше и правее, – подсказал Дамиан.

Дрожащим пальцем я надавила на кнопку.

– Умница. А теперь подойди ближе.

Я как будто оказалась в дурацком порнофильме.

Я шла, опустив глаза, пока не уперлась взглядом в его уродливые мокасины. Боже, как же я их ненавидела! Шнурки, кожу, подошву и каждый чертов стежок, скреплявший эти опорки воедино. Я их ненавидела, потому что у меня отняли любимые золотые лодочки на шпильке, потому что я стояла босая, голая и беззащитная, меня мучил голод, терзала боль, а еще мне предстояло трахаться за рыбу. Да пошел он со своими мокасинами, грязными играми и…

– Повернись, – сказал Дамиан.

Я ожидала увидеть в его взгляде похоть, однако он смотрел совершенно равнодушно. Меня это разозлило: обычно мужчины глазели на меня, вожделея. Моя фигура не дотягивала до модельной, но я любила каждый дюйм своего тела. Оно было моим козырем, пропуском в элитные клубы, на модные показы и красные дорожки. Мужчины старались мне угодить, женщины старались мне угодить – их привлекала я, а не громкое имя, деньги или отцовская сеть отелей. Обладая красивой фигурой, я не стыдилась ее демонстрировать. Я не спала со всеми подряд, впрочем, и лишней скромностью не страдала.

Дамиан отобрал у меня и это: не просто раздел меня, он препарировал мое тело. Он внимательно меня изучил – руки, бедра, ступни, – не всю целиком, как женщину, а по частям, как наложницу или набор отдельных конечностей. В подобном осмотре нет ничего сексуального, и меня это разозлило, ведь я стала еще беззащитнее. Я повернулась к Дамиану спиной, ощущая его взгляд и гадая, не облизать ли незаметно пальцы: вдруг на них осталась хоть крошка еды?

Я почувствовала дуновение: Дамиан наклонился ближе и теперь дышал мне в спину.

– Ты воняешь, – произнес он. – Сходи в душ.

Душ. Мыло, вода. Хоть какая-то передышка.

Дождись меня, рыбка.

Бросив тоскливый взгляд на тарелку, я вышла в коридор.

В крохотной душевой кабинке негде было развернуться, но теплая вода меня расслабила, пусть кожу и покалывало из-за царапин и ссадин. Намыливая голову, я чуть не ахнула: совсем забыла, что роскошных длинных локонов больше нет. Я едва успела смыть пену, когда дверца кабинки распахнулась и Дамиан выключил воду.

– Тут тебе не хренов спа-салон! Мы на яхте, воды в баке мало. Советую помнить об этом.

Он сунул мне в руки полотенце. Местами протертое до дыр, зато вроде чистое. Выходя из ванной, я мельком взглянула в зеркало и снова вздрогнула при виде незнакомой девушки с жалкой прической.

Моя застенчивость пропала без следа. Я вытерлась на глазах у Дамиана и огляделась в поисках одежды. Он распахнул один из шкафов и швырнул на кровать пакеты с покупками. Мои собственные: из «Кейт Спейд», «Мейсис», «Олл Сейнтс», «Сефоры», «Зары». Мне не было нужды зарабатывать на жизнь. Я выучилась на магистра изобразительных искусств и решила поработать модным консультантом – просто так, любопытства ради. Поэтому частенько ходила по магазинам, и покупки иногда лежали в машине по нескольку дней, а то и дольше.

Черт!

Мои пакеты могли оказаться у Дамиана только в том случае, если он возвращался к машине. А если так – он, должно быть, избавился от нее или спрятал. В любом случае мои планы рушились. Я так надеялась, что отец найдет меня. Теперь мой след из хлебных крошек развеялся по ветру. Разве что камеры наблюдения на парковке запечатлели похитителя. Рост, телосложение, лицо – хоть что-нибудь, способное помочь детективам. Так или иначе, отец не из тех, кто легко сдается.

И я не сдамся. Ни за что.

Я заглянула в пакеты. Дурацкая мини-юбка в пайетках. Дурацкое платье с американской проймой – ткань просвечивает, на вороте аляповатый обруч. Ужас! И когда я успела накупить столько хлама? Уж лучше постирать и снова надеть белье, в котором меня сюда притащили. «Агент Простирни и Прополоскай».

Не дождавшись, пока я выберу вещи, Дамиан затолкал пакеты обратно на полки. На кровати остались лишь черные легинсы (о да!) и белые тонюсенькие стринги (о нет!). Он извлек из шкафа убогую, затрапезного вида футболку и швырнул мне. Судя по размеру, носил ее сам.

– Сними полотенце, – сказал Дамиан.

Как я уже говорила, рано или поздно все сводится к одному. Теперь-то от меня уже не воняло.

Я зажмурилась, ожидая услышать шелест, с которым его штаны упадут на пол.

И не услышала. Вместо этого он принялся втирать мне в висок какую-то мазь. Она пахла аптекой и чертовски щипала кожу, особенно в тех местах, откуда мне выдрали волосы. Он смазал все царапины, синяки и ссадины, которые заметил во время осмотра.

Я поняла: это награда за послушание. Наверное, он ждал, что я обрадуюсь поблажкам, а потом привяжусь к нему – ведь так и работает стокгольмский синдром? Я ничего подобного не чувствовала. Найди я свои туфли на шпильке – с радостью пригвоздила бы его поганое сердце к мачте поганого суденышка.

Умри, Да-ми-ан. УМРИ!

– Дальше – сама. – Он бросил тюбик на кровать и вышел, оставив дверь открытой.

Я услышала, как полилась вода: он чистил зубы.

К черту мазь! Я метнулась к тарелке с остывшей рыбой.

Рыба не подвела. В жизни не ела ничего вкуснее! Я жевала, и по щекам катились слезы счастья.

Закрыв глаза от удовольствия, я отправляла в рот щепотки риса и смаковала его густую, крахмалистую вязкость. Мои вкусовые рецепторы бились в экстазе от обычного белого риса.

О да, боже, да! Еще!

Я облизала тарелку. Да-да. Я вылизала ее дочиста, а потом прошлась языком еще раз. Кто знает, когда мне снова дадут поесть и что мне придется ради этого вытерпеть? Затем я надела лежавшие на кровати вещи. От футболки пахло Дамианом. Я чуть не выблевала рыбу обратно. Нет, запах не был противным. Скорее невыносимо животным: запах солнца, моря и пота – настолько въедливый, что не вывести никаким порошком.

Я мельком взглянула на дверь. Дамиан еще не вышел из ванной. Тогда я бросилась к шкафам. Нашла постельное белье, полотенца, дождевики, водолазное снаряжение. Осмотрела почти все полки, как вдруг наступила на что-то твердое и округлое. Я подняла ногу: к подошве прилип орешек. По полу был рассыпан жареный арахис: похоже, орехи выкатились из фунтика, который я видела в руках у Дамиана.

Усевшись на стул, я отправила орешек в рот.

Хрум, хрум, хру…

Дамиан вернулся.

Он зачесал назад влажные волосы – видимо, принял душ; переоделся в серые спортивные штаны и белую футболку. Прищурившись, посмотрел на меня.

– У меня жуткая аллергия на арахис! – выпалила я. – И я только что съела целую горсть! Срочно вызови врача, а то умру!

Он секунду глядел на меня, а потом открыл шкафчик, до которого я не успела добраться.

Получилось, подумала я. Сейчас он достанет спутниковый телефон, или рацию, или что там еще используют для связи на кораблях.

Дамиан извлек какую-то баночку, открутил крышку и, усевшись на кровать, начал втирать в свои ступни крем.

Он сидел и мазался чертовым кремом!

– Ты меня слышишь?! Я умираю! – Я изобразила пару судорожных вздохов.

Он продолжил возиться с кремом. Сначала намазал одну ступню, затем другую, словно это было делом первостепенной важности. Затем надел носки и, закрыв баночку, проронил:

– Что ж, умирай.

Ненависть жгла меня изнутри. Подонок не хотел ни денег, ни секса. Плевать ему, жива я или мертва! Он не говорил, куда мы плывем и зачем. А сейчас он с легкостью понял, что я блефую.

– Чего тебе надо?! – крикнула я и тут же об этом пожалела.

Дамиан молнией метнулся ко мне.

Я даже пикнуть не успела, а он уже вставил кляп мне в рот, а руки привязал к изголовью кровати.

Потом выключил свет и лег рядом.

Ублюдок даже не запыхался!

Заломленные руки болели, уголки потрескавшихся губ кровоточили от кляпа. Хуже всего – я понимала, что теперь так будет всегда. Одна каюта, одна кровать. Ночь за ночью я буду делить постель с чудовищем.

Глава 5

Я проснулась привязанной к кровати. Мышцы затекли. Дамиан где-то пропадал, а когда наконец вернулся с подносом, я испытала облегчение.

Однажды на семинаре по духовному развитию я услышала, что жить нужно здесь и сейчас, не задавая себе лишних «почему?» и «зачем?». Вообще-то семинар был предлогом, чтобы встретиться с девчонками, попробовать аюрведический массаж и посплетничать за стаканчиком смузи. Тех подруг уже и след простыл – обычное дело, когда вас объединяют лишь модные тренды и клубы. Время течет, люди меняются. Расставшись с МамаЛу и Эстебаном, я стала довольно закрытым человеком. Я больше не доверяла никому, кроме отца. Разве что Ник мог бы стать исключением. Я встречалась с ним дольше, чем с предыдущими парнями, в том числе и потому, что они с отцом поладили. Мне нравилось, что мои мужчины, мои защитники сдружились.

Я с улыбкой представила, как они вдвоем избивают Дамиана. Такие проблески радости мне были приятны гораздо больше, чем моя странная реакция на похитителя. Мой мозг потихоньку начал связывать его визиты с едой, передышками в ванной комнате и освобождением от болезненных пут.

Дамиан принес мне на завтрак склизкое нечто, похожее на овсянку, зачем-то сдобренную протеиновым порошком, яичным белком или чем-то столь же гадким. Но будь там хоть сырая печень с луком, я доела бы все до последней крошки. Целую ночь пролежав со связанными руками, которые, казалось, вот-вот отвалятся, я наконец-то заслужила ложку. И яблоко. И стакан воды.

Дамиан наблюдал за мной. В его глазах мне почудился странный проблеск, однако через миг ощущение пропало. Когда я доела, он выдал мне расческу и зубную щетку, разрешил пойти в уборную. Жизнь налаживалась.

О прическе я больше не волновалась – просто старалась не смотреть в зеркало. Дамиан наблюдал за мной и у входа в ванную. Затем я последовала за ним обратно в каюту и позволила себя запереть. Я даже улыбнулась, едва он захлопнул дверь. Упала на кровать и выдохнула.

Неизвестность меня убивала. Скрепя сердце я готовилась к новой порции унижений и боли, чтобы заслужить очередную подачку. Дамиан вел себя совершенно непредсказуемо, что пугало сильнее систематических пыток. Он держал меня в постоянном напряжении: я опасалась того, что вот-вот случится, и нервничала, когда ничего не происходило.

Как же мы убьем его?

Закрыв глаза, я представила, как мы с Эстебаном сидим в моей комнате и придумываем план. Я была серьезной восьмилетней девчушкой, на четыре года младше товарища, но во всех затеях выступала с ним на равных.

⁂

Эстебан хорошенько обдумал мой вопрос, прежде чем ответить. Я любила смотреть, как он, размышляя, накручивал на палец длинные темные волосы – так что получались завитки. МамаЛу все время рвалась его подстричь, и когда добивалась цели, лицо у Эстебана становилось открытым и беззащитным.

– Необязательно убивать, – сказал он. – Мы просто его проучим.

Десятилетний Гидеон Бенедикт Сент-Джон (он произносил свою фамилию «Син-Джин»), которого мы окрестили Гидиотом, был моим кошмаром наяву. Вдвое крупнее ровесников, он любил больно, до синяков, щипать меня за ноги.

– Сделай мне бумажный зуб. – Я кисло улыбнулась, глядя в зеркало.

Растянувшись на кровати, Эстебан вертел в руках лист бумаги – размышлял, как бы сложить из него жирафа.

– Хочешь спрятать дырку между зубами?

Кивнув, я вновь уставилась на свое отражение.

– Он все равно найдет, к чему прицепиться, güerita. – Эстебан частенько называл меня «блондиночкой» по-испански. – К тому же, как мы этот зуб прикрепим?

– Ты, главное, вырежи, а я приклею скотчем. – Открыв рот, я указала, куда.

Тут распахнулась дверь, и мы с Эстебаном подпрыгнули. Вошла разгневанная МамаЛу.

– Эстебан! Ты почему не в школе?

Получив подзатыльник, он взвыл:

– Уже бегу!

МамаЛу, бывало, отвешивала сыну затрещины, когда тот ее огорчал, – несильные, будто отмахивалась от назойливой мухи. Эстебану частенько попадало, потому что он частенько бедокурил. Оставив недоделанного жирафа на подоконнике, он вылез из окна, спустился по дереву во двор и был таков. МамаЛу задвинула шторы.

– Сколько раз я говорила: не впускай его! Вот узнает сеньор Седжвик…

– Не узнает, – перебила я.

– Не в нем дело, cielito lindo. – Няня начала расчесывать мне волосы. – Вы с Эстебаном… – Она покачала головой. – Наплачусь я из-за вас.

– А сделай мне прическу, как у тебя?

Волосы у няни были темными и густыми; она заплетала их в косы, а затем собирала в узел-кренделек. Эта корзинка из кос так напоминала маленький гамак, что хотелось в нее забраться.

– Старушечья прическа, – ответила МамаЛу и все-таки заплела мне две косички по бокам головы, связав их резинкой на затылке, а основную массу светлых волос оставила свободно ниспадать на плечи.

– Красавица! – Она вынула крохотный алый цветочек из своей прически, чтобы дополнить мою.

– Гидиот сказал, что только ведьмы ходят с дырками между зубов.

– Не Гидиот, а Гидеон, – поправила МамаЛу. – Когда Бог тебя создал, Скай, он оставил щелочку между зубами, чтобы сквозь нее настоящая любовь нашла дорогу к твоему сердцу.

У няни имелись истории на все случаи жизни.

– А как тогда папа Эстебана нашел дорогу к твоему сердцу? – спросила я. – У тебя-то зубы ровные.

Отец Эстебана был отважным моряком-рыболовом. Он погиб во время шторма, когда МамаЛу ждала ребенка. Она нам все-все рассказала о его приключениях: о чародеях, русалках, морских чудищах.

– Быть может, он так и не нашел дорогу к моему сердцу, – улыбнулась няня и легонько щелкнула меня по носу. – А теперь – бегом на урок! Мисс Эдмондс уже пришла.

– А Гидиот? Он тоже здесь?

Няня оставила вопрос без ответа.

Захватив портфель, я спустилась в столовую. Ребята уже расселись за обеденным столом. Пустовало лишь одно место – рядом с Гидиотом, потому что никто не хотел с ним сидеть.

– Отлично, все в сборе, – сказала мисс Эдмондс. – Начнем?

Не успела я открыть учебник, как Гидиот под столом наступил мне на ногу. Я поморщилась.

– Все хорошо, Скай? – спросила учительница.

Я кивнула, выдавив улыбку. Ябедничать не хотелось, так что вечерок меня ждал не из легких.

Мисс Эдмондс приезжала к нам из города трижды в неделю. Наше поместье – Каса Палома – мама получила в подарок на свадьбу от своего отца. Это был шикарный особняк в испанском стиле на окраине рыбацкого городка Паса-дель-Мар. Местные отправляли детей в маленькую городскую школу, а приезжие и семьи побогаче предпочитали частное обучение, и уроки проходили у нас – в самом большом доме в округе.

Учительница рассказывала нам про эрозию почв, оползни и землетрясения, и тут Гидиот дернул меня за волосы так сильно, что красный цветочек, который вплела МамаЛу, упал на пол. Я часто заморгала, сглатывая слезы, и уставилась на диаграммы в учебнике. Как же хотелось, чтобы Гидиот провалился в тектонический разлом – прямиком в раскаленное ядро!

– Ой! – вскрикнул Гидиот, потирая коленку.

– В чем дело? – спросила мисс Эдмондс.

– Что-то меня ужалило!

Пожав плечами, учительница продолжила урок. Обычное дело: жучки водились повсюду.

– Ай! – Снова подпрыгнул Гидеон. – Там кто-то есть! Честное слово!

Мисс Эдмондс заглянула под стол.

– Кого-нибудь еще кусают?

Все помотали головами.

Мое внимание привлек буфет за спиной у мисс Эдмондс – большой, старинный, с резными дверцами. Решетчатый узор выглядел декоративным, но, как мы с Эстебаном выяснили, через отверстия можно было подсматривать за происходящим в столовой.

Я хихикнула, догадавшись, что Эстебан тайком пробрался в дом. Он терпеть не мог свою школу, поэтому частенько прятался в буфете, когда приходила мисс Эдмондс, а потом рассказывал матери о том, что якобы узнал на своих уроках.

Эстебан просунул пальцы сквозь решетку и едва заметно мне помахал. А затем из отверстия показалась соломинка – или хитрое бумажное устройство? Спустя мгновение Гидиот уже скакал вокруг стола на одной ноге, держась за лодыжку.

– Ой-ой-ой!

– Гидеон! – возмутилась мисс Эдмондс. – Ты всех отвлекаешь! Посиди-ка в коридоре до конца урока.

Когда Гидиот выходил, я заметила у него на икрах маленькие красные точки. Под столом валялись апельсиновые косточки: вот чем стрелял через соломинку Эстебан. Выглянув из укрытия, он показал мне большой палец.

⁂

Я рассмеялась, вспоминая, как из старинного буфета высунулась ладонь с оттопыренным большим пальцем. И тут в замке скрипнул ключ.

Вернулся Дамиан, на сей раз без подноса.

– Состряпаешь обед сама, – буркнул он.

Я покорно пошла следом – в помещение в форме буквы «С», служившее кухней. Интерьер был выполнен из тика и красного дерева. Часть столешницы выдвигалась на манер барной стойки, к ней придвинуты стулья. Я огляделась: раковина, холодильник, плита с двумя конфорками, микроволновая печь и шкафчики – похоже, запертые. На стойке лежали несколько картофелин, разделочная доска и здоровенный мясницкий нож.

– Почисть картошку и нарежь кубиками, – велел Дамиан.

Он позволит мне взять в руки нож? Рисковый парень.

– Хорошо. – Я бы с радостью искромсала на кусочки его самого.

Я начала мыть картошку. Голова по-прежнему болела, а ноги подкашивались, так что пришлось на мгновение ухватиться за раковину. Я прикрыла глаза, и вдруг Дамиан схватил меня за левую руку, с силой прижал ее к разделочной доске и… ХРЯСЬ!

Он отрезал мне фалангу мизинца – ноготь, кость, плоть – отсек одним ударом, будто шинкуя морковь для салата. Боль накатила мгновение спустя, когда кровь хлынула на столешницу.

Я завизжала от ужаса, глядя на кончик собственного пальца, который лежал отдельно, мертвенно-бледный, словно реквизит для Хэллоуина. Дамиан надавил на рану, чтобы остановить кровь, и я заорала еще громче. Попятилась, врезалась во что-то спиной и осела на пол.

Как я ни сопротивлялась, Дамиан не отпускал. Он держал мою ладонь на весу, чем-то ее заматывая, делал бог знает что еще, а я только и могла, что кричать, ведь каждое его действие умножало боль. Крики постепенно сменились всхлипами; я съежилась на полу и лежала клубком, пока слезы не иссякли, уступив слабым, почти беззвучным стонам.

Опомнившись, я увидела, что мучитель стоит надо мной со спутниковым телефоном.

– Ну как, записал? – крикнул Дамиан в трубку. – Хорошо! – Он прошел вдоль стойки. – Отправь Уоррену Седжвику. Скажи: это ее предсмертные крики. Пусть послушает, как я кромсаю ее на кусочки.

Он положил отрезанную фалангу в герметичный пакет и швырнул в морозильник.

– Еще передай, что я пришлю ему маленький подарок. Последний привет от дочери. А остальное разбросаю по всему побережью.

Из трубки раздался неразборчивый ответ.

– Да знаю я, не впервой! – Казалось, Дамиан занервничал. – На этот раз все вышло иначе. Я растерялся, понимаешь? Я хотел выстрелить – а она начала молиться! Молиться, черт ее дери! – Он стукнул кулаком по столешнице.

Подскочил, звякнув, нож.

– Я облажался, Рафаэль. Я хотел, чтобы день рождения дочери он встретил в морге, опознавая ее труп. Знаю. Что-нибудь придумаю. – Дамиан взъерошил волосы. – Да пусть хоть всех ищеек мира наймет – плевать! Главное – он прочувствует все сполна. Хочу, чтобы он страдал. Пусть думает, что дочь мертва. – Дамиан взглянул на меня. – Возможно, через три недели так оно и будет.

Договорив, он вытер кровь с ножа. Затем усадил меня прямо и поднес к моим губам стакан апельсинового сока.

Я пила медленно: зубы отстукивали дробь. Меня бросало то в жар, то в холод; кружилась голова. Со стойки все еще капала кровь.

– Почему ты меня не убил?

Он не собирался меня похищать. Должен был застрелить, а вместо этого взял в заложницы. Поддался мимолетной слабости. За что, интересно, он мстил отцу?

– Что случится через три недели?

Дамиан не ответил. Он вытер следы кровавой расправы, затем осмотрел мою руку. Бинты уже порозовели, рану невыносимо жгло, однако он оставил все как есть.

Я по-прежнему сидела на полу, прислонившись спиной к буфету, а мучитель взялся за недочищенную картошку.

– Как насчет картофельного салата с мясной нарезкой?