Текст книги "Джек Ричер, или Дело"

Глава 03

Никто не ожидал меня возле отсека номер пятнадцать. Никакой спецгруппы. Вообще никого. Да и сам коридор был совершенно пуст и с той, и с другой стороны, насколько хватало глаз. И в нем стояла тишина. Я предположил, что все остальные уже там, где им положено находиться. Совещания, назначенные на полдень, были в полном разгаре.

Дверь в отсек номер пятнадцать оказалась открыта. Я постучал по ней один раз, в порядке вежливости, сообщая о своем прибытии, а также в порядке предупреждения, после чего вошел внутрь. Первоначально большинство офисных помещений в Пентагоне имели свободную планировку, и их площади с помощью стеллажей и картотечных шкафов разделялись на отсеки – отсюда и название, – но по прошествии лет предметы мебели заменили стенами, с помощью которых создали отдельные офисы. Офис 3С315, занимаемый Фрейзером, как раз и был таким: небольшое квадратное помещение с окном, из которого ничего не было видно, ковром на полу, фотографиями на стенах, металлическим письменным столом Министерства обороны США, стулом с подлокотниками и двумя стульями без них, сервантом и двухсекционным блоком хранения папок с данными.

В этом небольшом квадратном помещении не было никого, кроме самого Фрейзера, сидевшего на стуле за письменным столом. Он посмотрел на меня, улыбнулся и произнес:

– Привет, Ричер.

Я посмотрел налево, затем направо. Никого. Вообще никого. В офисе не было ни личной ванной комнаты, ни отдельной гардеробной, никаких дверей в другие помещения. Только пустой коридор за моей спиной. Все гигантское здание находилось в состоянии покоя.

– Закрой дверь, – сказал Фрейзер.

Я закрыл дверь.

– Присаживайся, если хочешь, – предложил он.

Я сел.

– Ты опоздал, – упрекнул меня Фрейзер.

– Извиняюсь, – ответил я. – Меня задержали.

Он кивнул.

– Здесь в двенадцать часов начинается кошмар. Перерывы на обед, пересменок, в общем, все, что хочешь. Просто зоопарк. Я никогда не планирую идти куда-то в двенадцать часов. Просто пережидаю это время в офисе.

В свои примерно сорок пять лет он был ростом около пяти футов и десяти дюймов; широкоплечий, с крепкой выпуклой грудью, красным лицом и черными волосами; и весил он, должно быть, фунтов двести. В его венах текло изрядное количество шотландской крови, профильтрованной через богатую почву Теннесси, откуда он был родом. Юношей он успел побывать во Вьетнаме, а в зрелом возрасте участвовал в Войне в заливе. Он был весь украшен боевыми знаками отличия, как рождественская елка – игрушками. Воин прежних времен, но, к своему несчастью, он мог говорить и улыбаться также умело, как и драться, и его назначили в ведомство по связям с Сенатом, а потому парни, держащие в руках финансовые ресурсы, были теперь его настоящими врагами.

– Итак, с чем ты ко мне пожаловал? – спросил он.

Я ничего не ответил. Мне и сказать-то было нечего. Я не ожидал, что дело зайдет так далеко.

– Хорошие новости, я надеюсь, – не отставал он.

– Никаких новостей, – ответил я.

– Никаких?

Я кивнул и добавил:

– Никаких.

– А ты говорил мне, что у тебя есть имя. Это же написано и в твоем сообщении.

– Я не знаю имени.

– Тогда о чем разговор? Зачем ты просил меня о встрече?

Я на секунду замолчал.

– Это был один из кратчайших путей, – сказал я.

– По дороге куда?

– Я прикрывался тем, что у меня есть имя. Мне было интересно, кто сможет появиться из-под камня и заткнуть мне глотку.

– И никто не появился?

– Пока нет. Но десять минут назад я думал, что это совсем другая история. В вестибюле были четверо ничем не занятых парней. В униформе ОСМО. Они пошли за мною следом. Я думал, что это опергруппа с заданием арестовать меня.

– И долго они шли за тобой?

– Вокруг кольца Е до кольца D. А потом на лестницах я ушел от них.

Фрейзер снова улыбнулся.

– Ты параноик, – сказал он. – Ты не ушел от них. Я же сказал тебе, что в двенадцать часов пересменок. Они просто, как и все остальные, вошли в метро. Обычно они треплются минуту или две, а потом идут в свою дежурку на кольце В. Они и не думали следить за тобой.

Я промолчал.

– Здесь повсюду шастают группы таких парней, – продолжал он. – И даже множество разных групп. У нас страшно раздутые штаты. Необходимо что-то предпринять. Скажу больше: это просто неизбежно. Я каждый день слышу такие разговоры в Конгрессе. И мы ничего не можем сделать. Мы должны постоянно помнить об этом. А такие люди, как ты, – в особенности.

– Как я? – переспросил я.

– Среди личного состава слишком много майоров. Наверняка слишком много.

– Полковников тоже много, – съязвил я.

– Полковников-то все же меньше, чем майоров.

Я промолчал.

– А я был в твоем списке тех, кто мог вылезти из-под камня? – спросил Фрейзер.

Вы были в этом списке, подумал я.

– Так я в нем был? – снова спросил он.

– Нет, – соврал я.

Он снова улыбнулся.

– Хороший ответ. Пожелай я заменить тебя кем-то, я велел бы убить тебя прямо там, в Миссисипи. А может быть, и приехал бы, чтобы самому заняться этим.

Я ничего не ответил. Он посмотрел на меня, и почти сразу его лицо начало растягиваться в улыбке; эта улыбка перешла в смех, который он изо всех сил старался подавить, но так и не смог. Его смех походил на лай, на чихание, и он должен был, откинув голову назад, смотреть в потолок.

– Что? – спросил я.

Его взгляд снова впился в меня. Он все еще улыбался.

– Извини, – произнес Фрейзер. – У меня все время вертится в голове эта избитая фраза. Ты знаешь, как говорят эти парни? «Его можно даже не арестовывать».

Я ничего не ответил.

– А ты ужасно выглядишь, – объявил он. – Ты знаешь, здесь есть парикмахерские. Тебе бы стоило там побывать.

– Не могу, – ответил я. – Мне надо выглядеть так, как я выгляжу сейчас.

За пять дней до этого мои волосы были на пять дней короче, но и этой длины вполне хватало для привлечения внимания. Леон Гарбер, в ту пору снова мой командир, вызвал меня в свой офис, и поскольку в его послании было указано «без повторений без посещений с какими-либо намерениями относительно процедур личной гигиены», я понял, что он решил ковать железо, пока горячо, и отругать меня как следует, пока улики были налицо, а точнее – на голове. Именно с этого и началась наша встреча. Он спросил меня:

– Каким нормативным армейским документом регламентируется внешний облик солдата?

Я посчитал это типичным для него вопросом с подвохом, поскольку сам Гарбер был, вне всякого сомнения, самым неряшливым офицером из всех, виденных мною. Он мог взять со склада квартирмейстера новехонькую шинель класса А, и через час она выглядела так, как будто он прошел в ней через две войны, спал в ней и как минимум три раза занимался на ней сексом с пьяной женщиной в критические дни.

– Не могу припомнить, – признался я, – каким нормативным армейским документом регламентируется внешний облик солдата.

– Да я и сам не могу, – сказал он. – Но я, кажется, вспомнил, что стандарт на ногти пальцев рук и правила личной гигиены изложены в восьмом разделе главы один. Я могу очень четко описать все, что сказано на той странице. Ты помнишь, что там сказано?

– Нет, – ответил я.

– В ней сказано, что соблюдение стандартов гигиенического ухода за волосами необходимо для того, чтобы обеспечить единообразие в облике военного контингента.

– Понятно.

– Все делается в соответствии с этими стандартами. Тебе известны указанные в них требования?

– Я был очень занят, – ответил я. – Я только что прибыл из Кореи.

– А мне докладывали, что из Японии.

– Там была короткая промежуточная остановка.

– И сколько ты там пробыл?

– Двенадцать часов.

– А в Японии есть парикмахеры?

– Уверен, что есть.

– Японским парикмахерам требуется более двенадцати часов на то, чтобы подстричь мужчину?

– Уверен, что нет.

– Глава первая, раздел восьмой, параграф второй, гласит, что волосы на верхней части головы должны быть аккуратно уложены, а их объем не может быть избыточным и создавать впечатление неровной укладки или неопрятности, портящих внешний вид. Там сказано, что контур прически должен быть коническим.

– Я не вполне представляю себе это, – чистосердечно признался я.

– Там сказано, что при коническом контуре масса уложенных волос солдата соответствует форме его головы, закругляясь в соответствии с естественным закруглением черепа при переходе в основание шеи.

– Я позабочусь об этом, – пообещал я.

– Пойми, это требования. Не пожелания.

– Ясно, – ответил я.

– Параграф два гласит, что причесанные волосы не должны спадать на уши или брови и не должны касаться воротника.

– Ясно, – снова сказал я.

– Может, ты считаешь, что твоя нынешняя прическа неровная, неаккуратная и неопрятная?

– По сравнению с чем?

– Ну а как в отношении того, что волосы не должны налезать на уши, на брови и на воротник?

– Я позабочусь об этом, – снова пообещал я.

В ответ Гарбер улыбнулся, после чего тон нашей встречи совершенно изменился.

– А насколько быстро отрастают у тебя волосы?

– Да не знаю, – я пожал плечами. – Думаю, что с такой же скоростью, как у всех. А что?

– У нас проблема, – сказал он. – В Миссисипи.

Глава 04

По словам Гарбера, проблема, возникшая в штате Миссисипи, была связана с двадцатисемилетней женщиной по имени Дженис Мэй Чапман. Проблема заключалась в том, что женщина была мертва. Ее противозаконно убили в одном из кварталов главной улицы города, который назывался Картер-Кроссинг.

– Она была одной из наших? – спросил я.

– Нет, – ответил Гарбер. – Она была гражданской.

– Тогда в чем заключается проблема?

– Сейчас объясню, – сказал он. – Но начну с истории. Это отдаленное глухое место. Северо-восточный угол штата, вблизи границ с Алабамой и Теннесси. Там проходит железнодорожная магистраль в направлении север-юг и узкая грунтовая дорога, проходящая через лес и идущая в направлении восток-запад, невдалеке от места, где находится родник. Раньше паровозы останавливались там для забора воды, пассажиры выходили из вагонов, чтобы покушать – таким образом в этом месте появился город. Но с конца Второй мировой войны по железной дороге проходило в день не больше двух составов, и оба состава были товарными, никаких пассажиров, так что история города словно повернулась вспять.

– Так продолжалось до того, как?..

– Пришла помощь в виде денег, выделенных государством. Ты же знаешь, как это бывает. Вашингтон не мог допустить того, чтобы бо́льшая часть Юга стала страной третьего мира, вот мы и бросили туда кое-какие деньги. И в действительности это были большие деньги. Ты когда-нибудь замечал, как люди, во всеуслышание восхваляющие малые государства, на деле предпочитают жить в государствах с самыми большими субсидиями? Малым государствам следует казнить таких.

– Ну а при чем здесь Картер-Кроссинг?

– В Картер-Кроссинге была создана военная база под названием Форт-Келхэм.

– Понятно, – кивнул я. – Я слышал о Келхэме, хотя никогда точно не знал, где он находится.

– Раньше он был огромным, – продолжал Гарбер. – Насколько я помню, земляные работы начались где-то в пятидесятом году. По завершении он должен был стать таким же, как Форт-Худ, но при окончательном рассмотрении проекта выяснилось, что база практически бесполезна, потому что в восточном направлении слишком удалена от I-55, а в западном направлении слишком удалена от I-65. Чтобы добраться до нее, нужно долго трястись по мелким необустроенным дорогам. А может быть, у техасских политиков более широкие глотки, чем у политиков штата Миссисипи… Как бы то ни было, все внимание было обращено на Худ, а Келхэм буквально засох на корню. Он все-таки продержался до конца Вьетнамской войны, а затем был преобразован в базу для рейнджерских курсов[6]6
  Рейнджерские курсы – учебное подразделение Армии США для прохождения интенсивного 61-дневного боевого курса руководства небольшими тактическими единицами.


[Закрыть], которые располагаются там и сейчас.

– Я полагал, что рейнджеров готовят в Беннинге.

– 75-й[7]7
  Речь идет о 75-м полке рейнджеров (75th Ranger Regiment), элитной части легкой пехоты в составе Армии США. Подчиняется Командованию специальных операций Армии США. Штаб-квартира расположена в Форт-Беннинге, штат Джорджия.


[Закрыть] на время отправляет своих лучших парней в Келхэм. Это неподалеку. Для тренировок на местности.

– 75-й – это же полк для выполнения спецопераций.

– Так они и мне сказали.

– И у них обучается достаточное число рейнджеров, с помощью которых можно обеспечить городу нормальное существование?

– Похоже на то, – согласился Гарбер. – Город не очень большой.

– Ну а что они говорят? Дженис Мэй Чапман убил кто-то из армейских рейнджеров?

– Сомневаюсь, – покачал головой Гарбер. – Возможно, это дело рук какого-то спустившегося с гор дикаря.

– В Миссисипи еще водятся дикари? И там, что, есть горы?

– Значит, это лесной дикарь. Деревьев-то там полно.

– Как бы там ни было, но с какой стати мы вообще говорим об этом?

Перед тем как ответить, Гарбер встал, вышел из-за письменного стола, пересек комнату и плотно запер дверь. Он был старше меня и намного ниже, но в ширину мы казались почти одинаковыми. И он был встревожен. Гарбер не часто держал дверь своего кабинета закрытой и редко мог выдержать дольше пяти минут без того, чтобы не обрушить на какого-нибудь несчастного короткую проповедь, или афоризм, или лозунг, которые он обычно выражал в форме, максимально легкой для запоминания. Он вернулся к столу и снова сел в кресло, при этом подушка, лежащая на сиденье, издала легкое шипение, выпуская из себя воздух. Удобно расположив свое тело, он спросил:

– Ты когда-нибудь слышал о месте, которое называют Косово?

– Это на Балканах, – ответил я. – Типа Сербии и Хорватии.

– Там назревает война. Очевидно, нам предстоит попытаться ее остановить. Очевидно, нам это не удастся, и дело кончится тем, что мы начнем своими бомбардировками вытрясать дерьмо то из одной воюющей стороны, то из другой.

– Понятно, – согласился я. – Всегда хорошо иметь в запасе план Б.

– Сербохорватский узел – это просто бедствие. Подобное Руанде. Полный тупик. И это двадцатый век, о господи!

– Как мне кажется, это дело вполне в духе двадцатого века.

– Думаю, сейчас все должно быть иначе.

– Могу дать совет: надо дождаться двадцать первого века.

– Мы не собираемся ничего дожидаться. Мы попытаемся сделать Косово сейчас.

– Ну что ж, тогда желаю успехов. Только не обращайтесь ко мне за помощью. Я всего лишь полицейский.

– Да у нас и так людей хватит. Работать вахтовым методом: туда-сюда…

– И кто это? – спросил я.

– Миротворцы, – ответил Гарбер.

– Какие? Из ООН?

– Не совсем. Только наши парни.

– Я и не знал об этом.

– Ты не знал, потому что вообще никто не должен знать об этом.

– И на сколько все это может затянуться?

– На двенадцать месяцев.

– Нам предстоит скрытное развертывание сухопутных сил на Балканах и обеспечение их пребывания там в течение целого года?

– Это вовсе не такая масштабная операция, – пожав плечами, ответил Гарбер. – Скорее что-то типа рекогносцировки – по крайней мере, вначале. На тот случай, если позднее что-то произойдет. Но в основном все делается для того, чтобы погасить конфликт. В том регионе действует масса враждебных друг другу политических группировок. Если кто-то вдруг спросит, мы всегда сможем сказать, что нас пригласил один из этих парней. При этом каждый думает, что нас поддерживает его соперник. Это играет роль сдерживающего средства.

– И кого же мы пошлем? – спросил я.

– Армейских рейнджеров, – ответил Гарбер.

Гарбер рассказал мне, что Форт-Келхэм на законном основании все еще действовал как курсы подготовки рейнджеров, но в дополнение к этому на его территории размещались два полнокомплектных батальона – имеющих кодовые названия батальон «Альфа» и батальон «Браво», – состоящие из уже подготовленных рейнджеров, тщательно отобранных из состава 75-го полка, которые секретно действовали в Косово на основе ежемесячной ротации. Относительная изолированность Келхэма делала его месторасположение превосходным с точки зрения сохранения секретности. Нет, дело не в том, сказал Гарбер, что мы действительно чувствуем необходимость скрывать что-то. В этом деле участвует очень немного людей, к тому же это гуманитарная миссия, выполняемая из самых чистых побуждений. Но Вашингтон есть Вашингтон, и о некоторых делах лучше помалкивать.

– В Картер-Кроссинге есть отделение полиции? – спросил я.

– Да, есть, – ответил Гарбер.

– Тогда я предложил бы вот что. Их уголовные расследования никогда не достигают цели, потому что они постоянно заняты только тем, что собираются на рыбалку. А сейчас они хотят внести некоторых служащих Келхэма в свой список подозреваемых.

– Да, это так, – согласился Гарбер.

– В том числе и людей из батальона «Альфа» и батальона «Браво».

– Да, – подтвердил Гарбер.

– И они хотят допросить их по полной.

– Да.

– Но мы не можем допустить, чтобы они задавали кому-либо из них вопросы, потому что мы должны сохранить в тайне все прибытия и убытия этих людей.

– Верно.

– У них есть достаточные основания?

Я надеялся на то, что Гарбер ответит «нет», но вместо этого он произнес:

– Косвенные и весьма шаткие.

– Шаткие? – переспросил я.

– Не повезло со временем. Дженис Мэй Чапман была убита через три дня после того, как батальон «Браво» вернулся после последнего месячного пребывания в Косово. Они прилетели непосредственно оттуда. В Келхэме есть посадочная полоса. Я же тебе говорил, там большое хозяйство. В целях сохранения секретности они приземлились в темноте. После этого вернувшийся батальон первые два дня находился в изоляции и получал инструкции относительно неразглашения секретной информации, касающейся их миссии.

– Ну а потом?

– Ну а потом, на третий день после возвращения, батальон получил недельный отпуск.

– И все они двинулись в город.

– Все до единого.

– Заполнив Мейн-стрит и прилегающие кварталы.

– Там, где расположены бары.

– А в этих барах они встречались с местными женщинами.

– Как обычно.

– И Дженис Мэй Чапман была местной женщиной.

– И, как говорят, относилась к этим парням по-дружески.

– Ужасно, – покачал головой я.

– Она была изнасилована и покалечена, – грустно добавил Гарбер.

– Как именно?

– Я об этом не спрашивал. Я не хочу об этом знать. Ей было двадцать семь лет. Джоди ведь тоже двадцать семь.

Джоди – его единственная дочь. Его единственное дитя. Самое любимое существо на свете.

– Как она? – спросил я.

– В полном порядке.

– А где она сейчас?

– Она адвокат, – ответил он, как будто я задал вопрос о том, кем она работает, а не где сейчас живет. Затем, повернувшись ко мне, спросил: – А как твой брат?

– С ним, насколько мне известно, тоже все в порядке, – ответил я.

– Он все еще в Министерстве финансов?

– Насколько мне известно, да.

– Он был хорошим человеком, – задумчиво произнес Гарбер, словно уйти из армии было для него все равно что умереть.

Я промолчал.

– Так что ты намерен предпринять там, в Миссисипи?

Это было, если помните, в 1997 году. И я ответил:

– Мы не можем исключить из дела местное отделение полиции. Ни под каким видом. Но мы также не можем взять на себя проведение каких-либо экспертиз и не можем воспользоваться имеющимися в их распоряжении ресурсами. Поэтому надо предложить им помощь. Мы должны направить кого-то к ним. Мы можем выполнить любые работы на базе. Если это дело рук кого-нибудь из келхэмских парней, мы поднесем им его на блюде, как того требует правосудие, но мы сможем сохранить в тайне то, что обязаны сохранять.

– Не так все просто, – подумав, сказал Гарбер. – Ситуация ухудшается.

– Каким образом?

– Командир батальона «Браво» – парень по имени Рид Райли. Ты его знаешь?

– Это имя я слышал так же часто, как звон колокола.

– В этом нет ничего удивительного. Его отец Карлтон Райли.

– Вот черт, – вырвалось у меня.

Гарбер согласно кивнул.

– Сенатор. Председатель Сенатской комиссии по делам Вооруженных сил. Он может стать для нас лучшим другом или злейшим врагом, в зависимости от того, в какую сторону подует ветер. А ты ведь знаешь, каково иметь дело с такими парнями. То, что его сын служит капитаном в пехоте, приносит ему миллион голосов. А если его сын к тому же еще и герой, то число голосов удваивается. Я даже не хочу и думать о том, что случится, если один из молодых парней батальона Райли окажется убийцей.

– Нам надо сейчас же послать кого-то в Келхэм.

– Вот для этого мы с тобой и встретились.

– Когда, по-твоему, я должен быть там?

– Я не хочу посылать тебя туда, – ответил Гарбер.

Глава 05

Гарбер сказал мне, что, думая о том, кому поручить работу в Келхэме, остановил свой выбор не на мне, а на только что произведенном в майоры военной полиции Данкане Мунро. Выходец из семьи военных, «Серебряная звезда», «Пурпурное сердце» и так далее и тому подобное. Он только что завершил какую-то важную работу в Корее и в настоящее время выполнял что-то особо значительное в Германии. Он был моложе меня на пять лет и, как я слышал, сейчас был в точности тем, кем я сам пять лет назад. Мы с ним никогда не встречались.

– Он вылетает сюда вечером, – объявил Гарбер. – Расчетное время прибытия что-то в районе полудня.

– Тебе пришлось звонить, – сказал я. – Так мне кажется.

– Это деликатная ситуация, – ответил он.

– Очевидно, – я пожал плечами. – Слишком деликатная для меня, насколько я понимаю.

– Только не раздувай из мухи слона. Ты нужен мне для другого дела, которое, я надеюсь, покажется тебе тоже важным.

– И что это?

– Тайная операция, – ответил он. – Вот поэтому я счастлив, что у тебя такие волосы. Неровно подстриженные и неопрятные. Есть два предмета, на которые мы совершенно не обращаем внимания, когда проводим тайные операции. Волосы и туфли. Туфли ты можешь в любой момент купить в «Гудвилле»[8]8
  «Гудвилл» – система благотворительных магазинов, продающих по бросовым ценам приносимые гражданами и уже побывавшие в употреблении вещи.


[Закрыть]. А вот волосы в любой момент ты купить не можешь.

– И где будет эта тайная операция?

– Конечно же, в Картер-Кроссинге, штат Миссисипи. За линией постов. А в городе ты появишься внезапно, под видом бесцельно слоняющегося отставника. Тебе знаком такой тип людей. Ты будешь изображать из себя парня, который чувствует себя там как дома, поскольку именно к такой окружающей среде он и привык. Ты произведешь на всех благоприятное впечатление. Установишь дружеские отношения с местными правоохранителями и будешь использовать эти отношения для того, чтобы, не привлекая к себе внимания, следить за тем, что и они, и Мунро ведут свои дела абсолютно правильно.

– Ты хочешь, чтобы я выдавал себя за гражданского?

– Это не так уж трудно. Мы же все сделаны примерно из одного теста. Ты в этом убедишься.

– Надо ли будет мне вести активное расследование?

– Нет. Твоя задача будет заключаться лишь в том, чтобы наблюдать и сообщать. Ты будешь словно преподаватель, оценивающий результаты тренировки. Ты же занимался такими делами раньше. Был моими глазами и ушами. Это дело должно быть выполнено абсолютно правильно.

– Понятно, – сказал я.

– Еще вопросы есть?

– Когда я отбываю?

– Завтра утром, первым рейсом.

– А что в твоем понимании означает, что это дело выполняется абсолютно правильно?

Гарбер молча поерзал на своем кресле, но не ответил на этот вопрос.

Вернувшись в казарму, я принял душ, но не побрился. Тайная операция – это та же работа по Станиславскому, в этом Гарбер прав. И мне был знаком тип человека, которым я должен был стать. Да он, этот тип, знаком любому солдату. В городах, расположенных по соседству с базами, полно парней, по тем или иным причинам списанным из армии, но они никогда не поселяются дальше мили от базы. Некоторым удается закрепиться на выбранном месте, некоторых вынуждают переселяться, но и те, кто переселяется, в конце концов обосновываются в городе, расположенном рядом с другой базой. Все то же самое, хотя и другое. Но эта та жизнь, которая им известна. И они чувствуют себя в ней вполне комфортно. Они продолжают придерживаться некоторых глубоко укоренившихся в их сознании принципов армейской дисциплины, словно это старые неизбывные привычки, похожие на цепи в структуре ДНК, – однако при этом они напрочь забывают о правилах личной гигиены. Глава первая, раздел восьмой, параграф второй перестают оказывать влияние на их жизни. Поэтому я не брился и не причесывался. Лишь просушивал волосы.

Потом я вывалил всю свою одежду на постель. Идти за туфлями в «Гудвилл» не было необходимости, поскольку у меня уже имелась подходящая пара. Примерно двенадцать лет назад я находился в Великобритании и купил там пару прочных коричневых башмаков в отделе для джентльменов в деревенской лавке, вокруг которой на много миль не было ни одного подобного магазина. Большие, тяжелые, крепкие и надежные башмаки. Они были в хорошем состоянии, хотя выглядели немного поношенными и сморщенными. В особенности задники и каблуки.

Я поставил башмаки на постель, где они оказались в одиночестве. Других личных вещей у меня не было. Вообще никаких. Даже носков. В ящике комода я обнаружил старую армейскую футболку, хлопковую, цвета хаки; когда я получал ее, она была плотной, с ярким рисунком, который сейчас почти исчез от многократных стирок, а ткань стала тонкой, как шелк. Я решил, что такая футболка мне подходит, и положил ее рядом с башмаками. После этого я дошел до гарнизонной лавки и побродил между стеллажами, куда не заглядывал уже невесть сколько времени. Я отыскал там пару парусиновых штанов цвета черного кофе и рубашку с длинными рукавами, изначально красно-коричневую, но это было еще до стирок, а теперь швы выцвели и приобрели непонятный розовый оттенок. Я не сильно обрадовался находке, но это оказалось единственным, что подошло мне по размеру. Продавалась рубашка со скидкой, что меня тоже устраивало, да и выглядела вполне гражданской одеждой. Я видел на людях вещи и похуже. А эта рубашка была, что называется, на все сезоны. Я не знал, какая будет температура в марте в северо-восточном углу штата Миссисипи. Если будет жарко, я смогу закатать рукава. Если холодно, смогу их опустить.

Я выбрал белое нижнее белье и носки цвета хаки, а затем, остановившись у секции с туалетными принадлежностями, взял складную дорожную зубную щетку. Такая щетка мне понравилась. Чистящий конец ее помещался в пластиковый футляр, из которого выдвигался, после чего откидывался и, будучи закреплен в этом положении специальным фиксатором, превращал укороченную складную щетку в полномерную и готовую к употреблению. Похоже, эта зубная щетка предназначалась для того, чтобы носить ее в кармане. Она была удобной, и ее рабочий конец со щетиной всегда оставался чистым. Отличная дизайнерская находка.

Я отправил одежду прямиком в прачечную, чтобы придать ей чуть ношенный вид. Ничто так не старит вещи, как прачечные, функционирующие на базах. После этого я решил пойти съесть гамбургер, поскольку еще не обедал. В кафетерии я встретил старого приятеля, своего коллегу-сослуживца по военной полиции Стэна Лоури, с которым мне часто доводилось работать вместе. Он сидел за столом перед подносом с полуфунтовым остатком какого-то блюда и картофелем фри. Я взял свою еду и сел напротив.

– Я слышал, ты отбываешь в Миссисипи, – сказал он.

– Где ты мог слышать такое? – спросил я.

– Мой сержант узнал это у сержанта Гарбера, когда был у него в офисе.

– Когда?

– Примерно два часа назад.

– Кошмар, – не выдержал я. – Я и сам еще не знал об этом два часа назад. Вероятно, в целях особой секретности.

– Мой сержант говорит, что тебя собираются использовать на вторых ролях.

– Твой сержант прав.

– Мой сержант говорит, что расследование поручено какому-то мальчишке.

Я кивнул.

– А я буду при нем нянькой.

– Так это ж полное дерьмо, Ричер. Это же крах.

– Только если этот мальчишка все сделает как надо.

– А это он сможет.

Я откусил кусок от гамбургера и отпил немного кофе.

– Честно говоря, не знаю, может ли вообще кто-то сделать все так, как надо. Дело весьма щепетильное. Может оказаться, что его вообще не выполнить как положено. Возможно, Гарбер защищает меня и приносит в жертву этого мальчишку.

– Мечтать не вредно, друг мой, – сказал Лоури. – Ты старый конь, и Гарбер заменил тебя перед самым концом службы, как в бейсболе, когда все базы загружены. Но вот-вот должна родиться новая звезда. А ты – уже история.

– Так ведь и ты тоже, – ответил я. – Если я старый конь, то ты сам уже стоишь перед воротами фабрики по выработке клея.

– Точно, – подтвердил мои слова Лоури. – Вот поэтому-то я и волнуюсь. Сегодня вечером начну просматривать рекламные объявления о вакансиях.

Во второй половине дня не произошло ничего особенного. Из прачечной доставили мое белье, которое после прохождения через огромные машины стало выглядеть чуть более отбеленным и поношенным. Оно было выглажено под паровым прессом, но после дневной носки все лишние складки разгладятся. Я оставил его на полу, аккуратно положив поверх башмаков. Тут зазвонил телефон, и оператор на коммутаторе объявил, что соединяет меня с Пентагоном; на линии был полковник Джон Джеймс Фрейзер. Он сказал, что находится в постоянном контакте с ведомством по связям с Сенатом, но напоминает, что это конфузное объявление подрывает его безупречную боевую репутацию, поэтому я не должен списывать его со счетов как кретина. К этому он добавил:

– Я незамедлительно должен знать о появлении хотя бы самого слабого намека или слуха о ком-либо из команды «Браво». Незамедлительно, договорились? Хоть днем, хоть ночью.

На что я ответил:

– А я должен знать, каким образом местному полицейскому отделению стало известно, что батальон «Браво» расквартирован в Келхэме. Я думал, это секретная информация.

– Они улетают и прилетают на транспортных самолетах С5. Это очень шумные машины.

– Особенно глубокой ночью. Так, может быть, объявить для всеобщего сведения, что это рейсы, связанные с дополнительными поставками? Бобы и пули[9]9
  «Бобы и пули» – название серии плакатов времени Второй мировой войны, призывающих к снабжению армии и населения всем необходимым.


[Закрыть].

– Месяц назад были еще и проблемы с погодой. Штормы в Атлантике. Потому они задержались. Приземлились только после рассвета. К тому же не забывайте, это город при базе. Вам ли не знать, что это. К тому же местные прекрасно чувствуют обстановку. Они знают всех в лицо. Месяц они тут, месяц их не видно… Люди ведь не бессловесные тупицы.

– Там уже циркулируют и намеки, и слухи, – сказал я. – Время их как раз и стимулирует. Ведь вы только что сказали – люди не бессловесные тупицы.

– Временные факторы легко можно списать на случайность или совпадение.

– Возможно, – согласился я. – Будем надеяться, что все получится.

– Мне надо немедленно знать все то, что капитан Райли сможет узнать, или должен будет узнать, или обязан будет узнать, или вдруг узнает. Абсолютно все, ясно? И без задержки.

– Это приказ?

– Это просьба старшего по званию офицера. Для вас это не одно и то же?

– А вы состоите в моей вертикали власти?

– Считайте, что да.

– Ясно, – сказал я.

– Абсолютно все, – снова повторил он. – Сообщайте мне немедленно и лично. Только в мое ухо. Хоть днем, хоть ночью.

– Ясно, – снова сказал я.

– Из-за этого много шума. Вы понимаете? И ставки очень высоки.

– Ясно, – в третий раз повторил я.

После этого Фрейзер объявил:

– Но я не хочу, чтобы вы делали что-то, что поставит вас в неловкое положение.