Текст книги "Я приду, когда будет хорошая погода"

Хэвон лишь кивнула.

– Что случилось?

– О чем ты?

– Я не знаю. Каждый раз, когда заходит разговор о тебе, Боён говорит, что должна извиниться перед тобой, разрешить недоразумение.

Недоразумение… Хэвон молча отпила пива и со вздохом поставила банку.

– Ненавижу это слово.

Двое мужчин замерли.

– Какое недоразумение? Просто, если ошибся, нужно признать это и извиниться. А то «Произошло недоразумение!», «Я думаю, вы что-то неправильно поняли», «Я пытаюсь прояснить ситуацию»… Почему люди так говорят?

Глаза Чану вдруг протрезвели.

– Кто-то что-то не так понял. А это вдвойне плохо. Это значит, что либо человек так плохо выражает свои мысли, что его не понимают, либо он сам чего-то не понимает. Коммуникация проваливается, и человек думает, что в этом виноват его собеседник. Но ведь это не так. Дело не в недопонимании, а в чьей-то ошибке. Не стоит винить другого человека в том, что он тебя «не понял».

Хэвон залпом допила оставшееся пиво.

– Вау. Даже ложное обвинение всплыло. Все так серьезно? – удивленно спросил Чану. Ынсоп лишь молча смотрел на Хэвон. Приехавшее такси включило фары и посигналило перед книжным магазином.

– Такси как раз вовремя. Я боюсь Хэвон, когда она злится, поэтому убегаю. До встречи.

Чану надел походную куртку, в которой пришел, и сказал Хэвон как раз перед тем, как раздвижная дверь за ним закрылась:

– Я дал Боён твой номер телефона. Для связи.

Двое смотрели, как уезжает такси.

Ынсоп бросил пустую банку из-под пива в мусорное ведро за барной стойкой. Хэвон, все еще ошеломленная, резко заявила:

– Хочу еще пива.

– Хорошо.

Ынсоп достал из холодильника пару пивных банок. Он немного подумал, затем принес оставшиеся пять и поставил их на стол. Хэвон широко улыбнулась.

– Спасибо. Я немного пьяна.

– Похоже, что так.

– А ты – нет.

– А я нет.

Ынсоп сел. Хэвон медленно поставила перед ним две банки, а перед собой три. Рождественская елка и лампочки на окне сонно мерцали. Она посмотрела на аккуратно сложенную стопку новогодних открыток и снова улыбнулась.

– И сегодня не получилось провести вечер творчества участников из-за разговоров о легендах.

Улыбка скользнула по лицу Ынсопа.

– Ну, никто никогда и не писал.

– Я… Есть очень хорошая, но в то же время грустная легенда о журавле, хотевшем отплатить за добро.

Они ощутили тепло, и их окутала атмосфера неопределенности.

– Давным-давно в горах жила немолодая пара, и однажды дедушка спас раненого журавля. Через несколько дней приходит к ним девушка и говорит, что хочет стать их приемной дочерью. Каждый день она ткала в своей комнате красивое полотно и попросила родителей никогда туда не заглядывать. Ее отец и мать продавали на базаре ткань и жили счастливо, пока не смогли устоять перед любопытством и не заглянули в комнату. Знаешь эту историю?

Ынсоп кивнул головой, не говоря ни слова. Конечно, он знал. Заглянув в комнату, старик со старухой увидели, как журавль, выщипывая клювом свои перья, ткал из них полотно. Это была история в том, как журавль, тайна которого была раскрыта, больше не мог оставаться в человеческом мире, поэтому он попрощался и улетел в небо.

Хэвон положила подбородок на стол и пробормотала себе под нос:

– Если говорят не смотреть, то лучше не смотреть. Если попросили не делать что-то, ты должен не делать. Зачем нарушать?

Ынсоп мягко перевел взгляд на Хэвон.

– Потому что трудно соблюдать запрет, – сказала Хэвон с горькой улыбкой. – А что насчет тебя? У тебя есть любимая легенда?

– Да. Про серебряные брови волка.

– Расскажи.

Ынсоп протянул руку, пододвинул к себе стул и облокотился на него. Он выглядел немного усталым, и все же неторопливо начал рассказ.

– У одного дровосека была очень трудная жизнь. Волк, которого он встретил в горах, вырвал себе брови и сказал: «Подними перед глазами эти серебряные брови и посмотри на людей».

Хэвон внимательно слушала. Ей нравились его приятный голос и всегда неторопливая манера речи.

– Когда он поднял брови, то увидел настоящие лица жителей деревни. Жирная курица, обезьяна, лиса, барсук… Так что он начал бродить то тут, то там, пока не нашел место, где увидел настоящего человека.

– Тогда было такое место?

– Да. Это история о дровосеке, который нашел деревню, где жили люди, и прожил он там до самой смерти.

– Интересно. Мне нравится эта легенда.

Ынсоп тепло улыбнулся.

– Рад, что тебе понравилось… Кстати, я уже давно засыпаю. Я закрою глаза на некоторое время.

– О… Если ты устал, могу пойти домой.

– Нет, пей в своем темпе. Просто разбуди меня позже.

Он придвинул еще один стул, положил на него ноги, закрыл глаза и вскоре крепко заснул. Хэвон передвинула пустую банку из-под пива, которую оставил на столе Ынсоп, и посмотрела на его лицо.

– И правда заснул…

Хэвон была очарована тишиной. Странно, но пить вот так в одиночестве рядом со спящим человеком было уютно.

– Кстати, кто такая Айрин? – шепотом спросила она у Ынсопа.

Стрелки часов приблизились к полуночи, и ее сознание окутал теплый мрак.

Глава 14. Дом «Грецкий орех», встречай заморозки

«Холодный арктический воздух температурой около минус сорока градусов по Цельсию движется на юг над Корейским полуостровом. В связи с тем, что все еще продолжаются сильные заморозки, пожилым людям необходимо воздержаться от выхода на улицу и уделить особое внимание состоянию сооружений. Особенно низкая температура и более десяти сантиметров снега ожидаются на восточном побережье…»

Ежедневный прогноз погоды предупредил о холодном фронте, а на смартфон пришло экстренное текстовое сообщение об экстремальных погодных условиях. Местность, которая переживала самую холодную зиму за последние десятилетия, не была исключением, и сейчас Хэвон посреди ночи сидела во дворе в шапке и пыталась растопить счетчик воды.

– Особого внимания состоянию здания здесь не уделяли. Кто, черт возьми, владелец этого гостевого дома?

Она хмыкнула и снова подула горячим воздухом из фена на счетчик, но лед, видимо, не собирался таять. Лежащий рядом фонарик освещал землю, а из дома было протянуто два удлинителя, пересекавших темный двор.

– В доме есть вода? – спросила она Мёнё, наблюдающую за ней с террасы, тетя лишь покачала головой.

– Нет. Можно и феном, но лучше использовать что-то помощнее.

Потом женщина посмотрела на смартфон в руке и вздохнула.

– Кто-то сказал, что они смогли растопить горелкой. Просто оставь его уже в покое, растает сам, когда придет время. Кстати, сегодня я не смогу постирать вещи!

Но и после того, как Мёнё вошла в дом, Хэвон осталась одна во дворе и долго еще пыталась растопить счетчик, все было безрезультатно. Не выдержав порывов ледяного ветра в щеку, она засунула тряпки и куски пенопласта в ящик со счетчиком, закрыла крышку и занесла удлинитель и фен обратно в дом. У нее разболелась голова, вдобавок такой ночью даже не было возможности принять горячий душ.

В комнате было не слишком тепло даже при работающем котле. Каштан, дрожа, зарылся в одеяло у ее ног.

Той же ночью

Хэвон проснулась, откинула одеяло и, содрогаясь от холода, встала с кровати. Она почувствовала, что что-то случилось. Босиком она спустилась по лестнице по холодным как лед половицам и заглянула в комнату тети. Кровать была пуста.

Она надела куртку, вышла во двор и услышала, что в котельной кто-то есть. Мёнё в отчаянии смотрела на старый котел, который обледенел и лопнул.

– Тетя, сломался котел?

– Похоже на то.

Они обе были ошеломлены. Было уже два часа ночи, и они не знали, что делать и как быть. Через мгновение Хэвон сказала:

– Я проверю котел в пристройке. Если все в порядке, будем спать там.

Она пошла вниз к одноэтажному кирпичному зданию, в котором останавливались гости. Хэвон думала, что раз главное здание и котельная стояли отдельно друг от друга, то проблем с котлом не избежать. Но вот пристройка, которой не пользовались целый год, представляла собой большое каменное здание с тремя гостевыми спальнями. Несколько раз безуспешно попытавшись включить и выключить котел, Хэвон расстроилась и даже рассердилась. Ее тете нельзя доверять вести гостиничный бизнес. Вместо того чтобы управлять жильем для туристов, она неохотно приносила гриль для барбекю, когда гости просили об этом, а затем быстро убирала его, потому что ей не нужны были шум и грязный двор. Если тебе не нравится вести такой бизнес, зачем тогда им заниматься?

– Поэтому она его и свернула…

Когда она вышла из пристройки и вошла в дом одна, Мёнё засовывала в сумку одежду.

– Там тоже котел не работает. Дома есть вода? Можно вскипятить на газовой плите и растопить трубу.

– Просто вызови такси.

– Что?

– Неизвестно, растает ли наледь днем. Поэтому сейчас пойдем в другое место. Воды все равно нет, а мне холодно и спать хочется. Поехали в мотель.

Тётя надела пальто и взяла с комода бумажник.

– А как же Каштан? Я не знаю, можно ли с ним в такси. Клетки же нет.

Мёнё остановилась. Каштан услышал свое имя и навострил уши. В доме становилось все холоднее и холоднее, и Хэвон тоже взяла несколько вещей и положила в сумку.

– Я одолжу машину у Ынсопа. Так мы сможем взять Каштана с собой.

К счастью, в соседнем доме горел свет. И Хэвон, стоя на дороге, отправила сообщение.

«Если ты не спишь, пожалуйста, открой окно».

На стекле появилась тень, окно открылось, и Ынсоп выглянул наружу. Под ночным небом, как беженки, стояли две женщины из орехового дома и их собака. Хэвон с извиняющимся лицом подняла руку.

– У нас котел замерз, можно взять твою машину? Мы собираемся переночевать с тетей в мотеле в центре города.

– Сейчас выйду.

Ынсоп вышел к ним в толстовке с ключом от машины. У него имелись опасения насчет их идеи.

– Примет ли мотель такую большую собаку?

– Ой… Я не подумала.

Хэвон упала духом. Мёнё, присевшая на корточки на тропинке, сказала:

– А если заплатить больше? Я тоже принимала гостей, которые приезжали с собаками.

– Гостевой дом и мотель – разные вещи.

– Но я не пойду в этот гостевой дом на холме. Там каждую ночь шумные вечеринки.

В такой ситуации она еще и привередничает! Хэвон сжала виски. Ынсоп сказал успокаивающе:

– Переночуйте в моем доме. В любом случае уже слишком поздно ехать в город.

– В твоем доме? Для тебя это будет неудобно.

– Я могу переночевать у своего дяди.

Ынсоп кивнул и указал большим пальцем на дом вниз по улице. Дом старосты Пукхён-ри мирно спал, пуская дым из трубы. Отказаться от такого привлекательного предложения было сложно. Мёнё выразила свою благодарность горькой улыбкой.

– Мы принесли тебе неудобства. Мы будем в долгу за эту ночь.

– Нет, что вы. Спокойно отдыхайте. Я разложу вам постель.

Несмотря на то что они были соседями, Хэвон впервые вошла в его дом. Это было небольшое здание с широким окном. В нем были две расположенные друг напротив друга в прямом коридоре комнаты, которые вели к стеклянной двери, выходящей во двор. Дверь в комнату Ынсопа была открыта, и ее внимание привлекли ноутбук с включенным экраном и знакомая парка на стуле. Вся мебель здесь была простой и скромной. Ынсоп вытащил одеяло и подушку из шкафа в соседней комнате.

– Я постелю, – Хэвон быстро вошла и расстелила одеяло. Она положила сумку в угол и вытерла лапы Каштана влажной салфеткой.

– Это комната моих родителей. Я увеличил температуру в бойлере, поэтому скоро станет теплее. Ванная комната в конце этажа. На этом спокойной ночи.

– Спасибо. Тебе тоже спокойной ночи.

Ынсоп попрощался с Мёнё и пошел к дому ниже по улице с зубной щеткой в кармане толстовки. Проводив его во двор, Хэвон закрыла стеклянную дверь и вернулась в комнату. Лежа на кровати с усталым лицом, Мёнё сказала:

– Мне жаль Ынсопа. Кажется, будто мы просто прогнали его посреди ночи.

– Да. Думаю, мы поспешили из страха лишиться комфорта.

– Давай завтра починим котел, – пробормотала Мёнё, словно давая клятву, повернулась на бок и попыталась заснуть. Каштан, обнюхав незнакомую комнату, устроился рядом с хозяйкой.

Прежде чем выключить свет, Хэвон заметила небольшую фотографию в рамке, стоящую на подоконнике. Это была фотография юного Ынсопа, обнимающего своих родителей за плечи. Выглядел он на ней лет на двадцать. Видя, что букетов цветов на ней нет, она подумала, что это, должно быть, не выпускная фотография, а просто семейное фото, сделанное на природе. Хэвон стала разглядывать лица, чтобы понять, на кого из родителей он больше похож, но так и не определилась.

– Потушишь свет? И давай ложись спать, – послышался сонный голос тети.

– Хорошо.

Она выключила свет и легла. Девушка привыкла спать на кровати. С тонкого футона на полу потолок казался ей выше, и расстояние от окрашенного в черный цвет окна казалось больше.

Из-за пробуждения посреди ночи или из-за хождения на ночном воздухе, у нее не получалось снова заснуть. Завтра необходимо как-то решить проблему с котлом и водоснабжением в ореховом доме. Она должна была открыть все краны раньше. Если бы вода продолжала течь, то не замерзла бы… Котельная тоже находилась снаружи, поэтому была плохо защищена от холода. Нужно будет купить дополнительное отопительное оборудование. Пять ма[29]29
  Ма (отрез) – единица измерения, равная 91,44 см.


[Закрыть] воздушно-пузырчатых пленок хватило бы, чтобы обернуть трубу… За вереницей мыслей она услышала звук капающей из крана воды, похожий на слуховую галлюцинацию. Слушая размеренное дыхание тети, в какой-то момент Хэвон заснула.

Рано утром во сне она услышала странный звук. Как будто где-то запускали петарды. Она снова прислушалась, но на этот раз ничего не услышала. Если земля не трясется, то это не землетрясение. Думая, что Корейский полуостров теперь стал сейсмически опасной зоной, Хэвон обернулась и поняла, что место рядом с ней пусто, а за окном уже светло.

– Тетя?

Мёнё не было ни в коридоре, ни в ванной, поэтому Хэвон надела тапочки и вышла во двор. На рассвете выпал крупный белый снег, и местность в лучах утреннего солнца ослепляла. На деревьях во дворе Ынсопа на каждой ветке как будто зацвели снежные цветы, а следы человека и собаки на снегу бок о бок тянулись по тропе. В следующий же момент Хэвон ахнула. За спиной Мёнё гостевой дом принял неописуемый вид.

То ли с потолка, то ли с крыши из лопнувшей трубы хлынула вода, водопадом пронеслась по дому, заливая крыльцо и террасу и размывая снег во дворе. Мятная краска стекала по стенам, напоминая змеиную кожу, а с перил закапала вода, постепенно превращавшаяся при двадцати градусах мороза в сосульки. Они стали напоминать ледяную кружевную занавеску.

– Эй, что происходит? Почему лопнули водопроводные трубы? – из дома ниже по улице вышел деревенский староста, широко открыл рот и начал причитать.

Ынсоп тоже смотрел на дом «Грецкий орех», потеряв дар речи. Мёнё медленно повернула к ним голову. Газовая горелка в ее руке выглядела как пистолет. Хэвон с трудом смогла произнести:

– Тетя, что случилось… Зачем она тебе?

– Я… Я просто пыталась его растопить. Гости гриль для барбекю просили. Значит, он должен был быть у нас на складе, верно? Огонь загорелся, и я быстро потушила его. Просто во дворе так много снега выпало…

Женщина все продолжала тараторить. Казалось, что она сошла с ума. Хэвон не понимала, о чем, черт возьми, она говорит, но ее шаль с одной стороны была обуглена.

– Тетя, все хорошо. Случился пожар?

Мёнё просто смотрела на горелку в своей руке, не отвечая. В следующий момент у нее вырвался смех. Словно не выдержав, она наклонилась, схватилась за живот и засмеялась. Каштан в замешательстве бегал по заснеженному полю, потом запрокинул голову в воздухе и завыл. Все словно остолбенели, а Мёнё улыбнулась, вытерла слезы с глаз и сказала:

– Ах, полегчало.

Хэвон больше не чувствовала холода. Несмотря на то что она вышла в тапочках Ынсопа и домашней одежде, ее тело как будто нагревалось.

– Да, все разрушено! Я вот-вот сломаюсь, а дом может быть в порядке? Мы должны сломаться вместе! – весело воскликнула Мёнё.

– Тетя… Что сломано?

– Мои глаза! Ты знаешь, что мой левый глаз больше не видит?

– Все в порядке. Сказали, что он вылечится.

– Ложь! Один глаз полностью ослеп, моя дорогая племянница.

Мёнё бесшумно рассмеялась, а лицо Хэвон побледнело. Тело горячее, а почему лоб холодный и так кружится голова? Внезапно она пошатнулась, и Ынсоп быстро схватил ее за руку. Мёнё все никак не могла перестать смеяться, и только староста Пукхён-ри широко открытыми глазами смотрел на соседку. Над домом «Грецкий орех», теперь напоминавшим зимний дворец, треща, пролетела оседлая птица и устремилась в горы.

Днем в книжном магазине было тихо без посетителей. Ынсопу нужно было идти на каток на рисовом поле, но он с трудом мог уйти. Хэвон сидела, облокотившись на стол. Она сказала решительно:

– Иди. Ты же волнуешься о безопасности детей.

– Да, чуть позже.

Ынсоп наводил порядок на полках и располагал на виду бестселлеры. Утром он стал свидетелем шокирующей сцены, поэтому сейчас проверил водопроводный кран и радиатор уличного туалета за магазином и дважды обернул трубу поролоном, покрытым с одной стороны серебряной фольгой.

В сервисном центре в Хечхоне сообщили, что не смогут приехать ни сегодня, ни завтра, потому что уже заняты. Слишком много домов пострадало из-за заморозков. Предположительно очередь дойдет до орехового дома через два дня, однако Хэвон беспокоилась, что до этого все замерзнет еще сильнее.

Перед книжным магазином остановилась желто-зеленая машина. Окно опустилось, и Суджон помахала рукой с водительского места. Спереди, откинувшись в кресле, сидела Мёнё в солнцезащитных очках, а сзади лежал Каштан и торчали колесики двух брошенных как попало чемоданов. Когда Хэвон открыла раздвижную дверь, Мёнё сказала ей:

– Я эвакуируюсь в теплую страну. Позаботься о себе.

– Теплая страна, это где же? – выкрикнула Хэвон. Ее захлестнули эмоции.

– Называется Святая Земля Суджон. Не знаю, слышала ли ты о такой.

Тетя приподняла уголки губ. Суджон, держа руль, объяснила успокаивающим голосом:

– Мы едем ко мне, я предложила ей переехать. Мои дети учатся в университете, поэтому у нас есть две пустые комнаты, и мой муж хорошо знает Мёнё, так что все в порядке.

Затем она достала из сумки маленький мешочек-саше и протянула его Хэвон:

– Наша госпожа менеджер, положи это в книжном магазине. Его аромат обладает успокаивающими свойствами.

Мёнё рядом с ней улыбнулась, и машина Суджон направилась к городу. Хэвон измученно посмотрела на пейзаж, держа в руке прекрасный мешочек с травами. Как это могло случиться? Ей просто хотелось расплакаться.

У Хэвон не было аппетита, поэтому она пропустила ужин, а поздно вечером приняла горячий душ. Когда она открыла зеркальный шкафчик в ванной, то обнаружила сложенные друг на друга полотенца, новое мыло, бритву и лосьон после бритья. Вытеревшись и переодевшись, она легла в своей временной комнате, но после встала и все же надела свитер. Было какое-то зловещее предчувствие, и, пока она не могла найти повод убедить себя, что это не так, это чувство, казалось, продолжало разрастаться.

Найдя фонарик Ынсопа на полке рядом с дверью, она направилась к темному дому «Грецкий орех». Она не могла включить свет, потому что поставила предохранитель, опасаясь возгорания из-за короткого замыкания. Хэвон подумала, что теперь этот дом похож на неразорвавшуюся бомбу. И дом, и люди в нем. Возможно, тете поставили ошибочный диагноз. Девушка не могла вынести даже мысли, что у тети может быть еще одна серьезная болезнь, кроме слепоты на один глаз. Найти бы рецепт или аптечку, а может быть… Хэвон не хотела даже думать об этом, но, может быть, есть завещание. Она нервничала, осознавая, что тетя Мёнё способна оставить завещание и проломить себе затылок.

Интерьер орехового дома, освещенный фонариком, был нереально мрачным и удивительным. Замороженный пол блестел в лунном свете, покрытая льдом раковина и перила лестницы казались восхитительной диковиной. Хэвон пробормотала себе под нос, что на таком полу можно было бы играть в кёрлинг.

Она вошла в комнату тети, стараясь не поскользнуться. Открыла три ящика комода один за другим и осмотрела в свете фонаря. Квитанции, образцы косметики, сломанные булавки, щетки и тому подобное пробудили ее ото сна и сильно удивили.

Она все оглядела и не нашла ничего похожего на какой-нибудь рецепт или медицинский документ, приговаривающий к смерти. Затем в последнем ящике Хэвон обнаружила письмо, доставленное тете Мёнё ранее. Девушка посмотрела на имя отправителя на конверте. Шим Мёнджу. Это было имя ее мамы. Она положила письмо, которое хотела было открыть, и, отвернувшись, тихонько закрыла ящик. Ей не хотелось снова узнавать разговоры сестер.

Воздух, такой же холодный, как и снаружи, витал внутри дома, поэтому она обхватила руками свое дрожащее тело и вышла из парадной двери. Ынсоп под фонарем садился на скутер, и, когда увидел Хэвон, их взгляды встретились.

– Что ты делала в «Грецком орехе»?

– Кое-что искала. А что ты здесь делаешь?

– Направляюсь в книжный магазин.

Уже за полночь, зачем он туда идет? И тут Хэвон поняла.

– Ты хочешь ночевать там?

Ынсоп немного растерялся и смутился.

– На самом деле в доме дяди есть только одна комната, куда поступает отопление. Он был построен по его проекту, но отопление провели только в одну часть дома, так что остальная предназначена только для летнего использования.

Он мысленно вздохнул. Работая в книжном магазине, он собирался спать на стульях, однако не думал, что она об этом узнает. Вот почему его двоюродные братья зимой даже не едут в родной город. Если приедут, то вернутся домой с простудой.

– Мне очень жаль. Это же все из-за нас. Просто… вернись к себе домой. А я уйду.

– О чем ты говоришь? Куда ты пойдешь?

Хэвон стояла неподвижно, как будто ее настигла паника.

– Куда пойду, спрашиваешь… Ну, могу вернуться в Сеул. Там у меня есть комната.

Ынсоп встревожено протянул руку и схватил ее за плечо.

– Успокойся, все это не имеет большого значения. Просто водопровод и бойлер замерзли, и сейчас так в нескольких домах. Приедет специалист, и в течение нескольких дней все будет улажено. Я тоже помогу, так что не паникуй.

– Моя тетя сообщила, что не может видеть одним глазом.

– Да, так что будьте более осторожны. Пока ваш дом не отремонтируют.

Она молча кивнула, но на лице у нее было выражение неуверенности.

– Ты не ужинала. У тебя голодный вид, – тепло сказал Ынсоп.

Ужин? Она даже не хотела к нему притрагиваться. Ее желудок был пуст, она думала, что такова и ее душа. Ынсоп слез со скутера.

– Я сделаю бутерброды, хочешь поесть вместе?

– Давай.

Наконец Хэвон слабо улыбнулась.

Ынсоп сделал бутерброды на кухне. Раньше ей пользовались его родители, и там был кафельный пол, теперь у него есть мини-кухня на одной стороне коридора. Поставив на стол тарелку с бутербродами и два стакана молока, они сели. Это был деревенский дом, поэтому пол под подушкой был теплым, несмотря на сквозняк.

Бутерброды были с капустой, помидором, жареным яйцом и сыром. Хлеб был поджарен на сковороде, и вокруг витал запах масла.

На них обоих были старые свитера и пижамные штаны, поэтому они не обращали особого внимания на наряды друг друга. Хэвон не чувствовала себя неловко даже без носков, и этой ночью она налила между ломтями хлеба много майонеза, к которому обычно не прикасалась, и все съела. Ночной перекус вместе с подогретым молоком дал ей ощущение безопасности.

– Что ты искала в ореховом доме? – вытирая от майонеза руки салфеткой, спросил Ынсоп.

– Я хочу знать, чем болеет моя тетя… Смотрела, есть ли рецепт. Я не могу поверить, что это произошло, глаз у нее так давно воспалился. Кто будет мириться с такими болезненными симптомами?

Хэвон вздыхала и теребила золотую кисточку на подушке.

– Когда кто-то болеет, то о нем заботятся и поддерживают близкие… Разве это не так? Люди зависят друг от друга. Честно говоря, тетя… мне грустно, потому что бывают моменты, когда я стараюсь не быть с ней рядом.

На лице Ынсопа появилась задумчивость.

– Я думаю, что есть два типа людей. Кто-то хочет, чтобы его утешали, когда он болен, и этот человек благодарен за заботу. А есть такие люди, что чем сильнее они болеют, тем дальше прячутся в пещере и страдают в одиночестве. Те, кто не хочет, чтобы их находили и заглядывали к ним.

Когда Хэвон посмотрела на Ынсопа, он мягко улыбнулся.

– Разве твоя тетя не относится ко второму типу?

Это действительно было так. Если другой человек не хочет утешения или заботы, окружающим людям и правда не следует выражать свою заботу о нем? Она понимает это, однако не может не чувствовать грусти, думая об этом. Ынсоп встал с пустой тарелкой и чашкой.

– Иди ложись. Я здесь уберу и тоже пойду.

– Просто… Ты тоже живи здесь. Ты же можешь спать в своей комнате, – нерешительно предложила Хэвон.

Он выглядел так, будто не мог дышать.

– Правда?

– Конечно, это же твой дом.

– Спасибо… Но ведь это не так… – неловко пробормотал Ынсоп, и Хэвон слегка улыбнулась.

Она обхватила колени и стала смотреть, как он убирает со стола. Пока он это делал, ее опасения постепенно утихали. Просто она стала эмоциональной, но у нее было оптимистическое ощущение, что все это из-за холода и что со временем она будет улыбаться. Она благодарна за эту ночь, когда не нужно быть одной, и мысль о том, что она может спать под одной крышей с кем-то, кому не нужно быть любовником или членом семьи, облегчила ее сердце. В то же время она удивилась, что так думает. Ынсоп вопросительно посмотрел на нее. Отражались ли бушующие внутри чувства в выражении ее лица?

– Что такое?

Хэвон покачала головой.

– Нет, ничего.

Ынсоп не мог подойти к ней и сказал, оставаясь на месте:

– Что ж… Я пойду умоюсь.

– Да, тогда и я пошла. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Он пошел в ванную, а она ушла в свою комнату. Хэвон подумала, что с какого-то момента они с Ынсопом часто стали желать друг другу спокойной ночи. Она была сбита с толку. Опуская голову на подушку, девушка почему-то находилась в замешательстве, но не знала, что его сердце билось сильнее, когда он прислонился к противоположной стене, выложенной плиткой.