Текст книги "Дорогая Эмми Блю"

Глава двенадцатая

Пятница, 14 декабря 2004

– Мне по-прежнему кажется, что твой голос не сочетается с твоим лицом.

Лукас на другом конце провода смеётся.

– Я по-прежнему не знаю, как на это реагировать.

– Я не говорю, что это плохо, – автобус сворачивает за угол, и я хватаюсь за сиденье передо мной, чтобы не упасть. – Просто я думаю, что ты немножечко похож на Ричарда Гира.

– Эмми, мне шестнадцать.

– На молодого Ричарда Гира.

– Он всё равно слишком старый, – Лукас смеётся. – Похоже, он родился сразу сорокалетним.

Я тоже смеюсь, инстинктивно зажав рукой рот. Оборачиваюсь, смотрю через плечо. За мной сидит лишь одна девушка, которую я как-то видела, года два назад. Она отрывает глаза от книги на латыни – они занимаются латынью на кружке после школы, который начинается в полчетвёртого – и смотрит на меня. Наши взгляды встречаются, и я быстро отворачиваюсь. Я не сомневаюсь, что она тоже знает. Она может делать вид, будто сидит тут, тихая, как мышь, и читает книгу, но все они знают. Вся школа уже в курсе, что это я написала анонимное письмо по поводу мистера Моргана. Вся школа знает, что из-за меня его уволили, что Джорджия теперь со мной не разговаривает и целыми днями ревёт прямо в классе, а все остальные её успокаивают. Она ей расскажет, эта молчаливая девушка. «Ей на всё наплевать. Она сидела в автобусе и смеялась. Прямо хохотала в голос».

И на уроке английского будут шептаться, достаточно громко, чтобы я услышала: «Ты знаешь, что она в прошлом году спала с Заком Эйлоттом? Они встречались, кажется, неделю». Она сама лезла к Моргану. Это очевидно. Джорджия говорит, она всё время врёт. И всегда врала».

– Эй, ты тут?

Я закрываю глаза, прижимаюсь к дребезжащему окну автобуса.

– Ага, – мне противно слышать свой голос, такой сдавленный, будто мне сжимают горло. – По-прежнему в автобусе. Уверен, что можешь без проблем со мной говорить?

– Конечно. У папы свободный тариф.

– И он не возражает?

– Он не знает, – Лукас смеётся. – Но, думаю, и не возражал бы. Он был бы рад уже тому, что я хоть иногда не ною о том, как хочу вернуться в Англию. Хотя я очень, очень хочу.

– Я тоже хочу, чтобы ты был здесь.

– Было бы классно, да? – спрашивает Лукас. Мне нравится его манера говорить. Он кажется взрослее мальчишек из нашей школы. Умнее. Увереннее. – Ты бы помогла нам с братом доесть этот нелепый мамин обед. Курицу с какой-то оранжевой фигнёй. Думаю, это абрикосы. Наш папаша – просто демон, он заставляет нас доедать всё, даже то, что нам не нравится. А потом ты показала бы мне какой-нибудь свой дурацкий фильм.

Я не могу сдержать улыбку.

– Ещё бы не классно, – мой желудок сводит от тоски, потому что я мечтаю об этом больше всего на свете. Об обеде, приготовленном для меня. О шумной, занятой семье, о звоне тарелок в раковине, о набитом, тугом, тёплом животе. О том, чтобы сидеть, накрывшись одеялом, смотреть фильмы и болтать. О друге. Мне так сильно не хватает друга.

– Всё в порядке? – спрашивает Лукас.

– Да. Я просто устала.

– Зато ещё один день позади, – напоминает он.

– Это был тяжёлый день. Несколько уроков в компании Джорджии.

– Но ты справилась. И теперь едешь в автобусе домой, смотреть «Жителей Ист-Энда» и есть сэндвичи с сыром и огурцами.

– Лукас, я же сказала, что терпеть не могу огурцы.

– Нет уж, съешь парочку ради своего бедного бро, тоскующего по дому, – он смеётся. Бро. Мне нравится, что он считает себя моим бро.

Я нажимаю красную кнопку, чтобы остановить автобус.

– Лучше я ради тебя намажу на тост «Мармайт», – обещаю я.

– Эмми, да это почти секс по телефону! Особенно когда ты сказала «Мармайт».

Я вновь хохочу, уже не заботясь о том, что за спиной сидит девушка из моей школы, о том, что она всем расскажет. Я могу смеяться. Могу жить своей жизнью, ходить в школу, учиться. Лукас прав. Я не сделала ничего плохого.

– Ты самый странный человек, что я встречала, – говорю я. Автобус с грохотом останавливается, и я выхожу.

– Только мы не встречались, – Лукас вздыхает. – Ну надо же, всю жизнь прожили в часе езды друг от друга, а познакомились, как только я переехал в другую страну. Безумие, правда?

– Полнейшее безумие. Этот шарик – просто садист, да?

– И гений, – добавляет Лукас.

Глава тринадцатая

– Ваш звонок был переадресован на голосовой почтовый ящик.

Опять на голосовой почтовый ящик. Лукас всегда мне отвечает. Или перезванивает. Что сегодня не так? Именно сегодня, когда мне так нужна его помощь? Я смотрю на ворота школы, на огромные квадратные окна, на головы в окнах, на длинные ряды велосипедов у входа, на уголки мониторов в кабинете информатики, и желудок опять сводит. Я не могу. Я думала, что смогу, но я не могу.

Ноги дрожат, я спотыкаюсь о бордюр. В этот самый момент телефон у меня в руке резко звонит. Подношу его к уху, не глядя на экран.

– Да?

– Привет, это я.

Я застываю. Небо, затянутое тучами, темнеет.

– Я? К-кто это?

На другом конце провода слышится вздох и знакомый смех.

– Ты серьёзно не сохранила мой номер?

– Хм-м…

– Господи, да я это, я. Элиот.

– А, да? Прости. Привет, – я глубоко вздыхаю и начинаю медленно идти, понемногу набирая скорость. Вот и всё. Я этого не сделаю. Я не пройду школьные ворота. Я думала, что смогу. Правда думала, что смогу, но я не могу.

– Я, да, я забыла его сохранить. Прости.

– Эмми, у тебя всё в порядке? – спрашивает Элиот. – У тебя голос… странный.

Зачем спрашивать, всё ли у тебя в порядке? Даже если тебе удалось взять себя в руки, стоит кому-то задать этот вопрос, и комок снова прыгает прямо в горло.

– Я только что… я должна была пойти на собеседование и не смогла. Прямо сейчас. Когда ты позвонил.

Какое-то время Элиот молчит, потом спрашивает:

– И почему ты не смогла?

Я подхожу к автобусной остановке. В груди у меня тугой узел, ноги в туфлях на каблуках, позаимствованных у Рози, – неуклюжие, шаткие, царапают тротуар. Мужчина, разговаривающий по телефону, смотрит на меня, будто не одобряет, что я стою рядом.

– Это ш-ш-кола, – бормочу я Элиоту, слова расплываются. – Мне понр-равился этот вариант, и зарплата нич-чего, но стоило мне её увидеть, и я не смогла войти. Я была в шоке или что-то вроде того… – я не знаю, зачем всё это ему рассказываю, но мне приятно слышать его голос и приятно, что кто-то меня слушает. Чёрные тучи сгущаются у меня над головой.

– Ничего, – спокойно говорит Элиот. – Это не так страшно, Эмми. Я уверен, люди часто не могут прийти на собеседование вовремя или даже заболевают. Ты всегда можешь попросить назначить тебе другой день.

Я качаю головой, сглатываю, отчаянно пытаюсь унять бешено стучащее сердце. Хина. Что я скажу Хине из отдела кадров?

– Нет, – отвечаю я. – Нет, не думаю, что этот вариант мне подойдёт, – я опускаю глаза, смотрю на чёрные туфли-лодочки, после долгих раздумий выбранные из гардероба Рози, на прямую миди-юбку, купленную специально для этого случая, на ногти, накрашенные вчера вечером, когда я была уверена, что готова. Наконец-то. Мои глаза наполняются слезами. Пустая трата денег. Пустая трата времени.

– Ну и хорошо, – беззаботно говорит Элиот. – Иногда нужно столкнуться с чем-нибудь лицом к лицу, чтобы понять, что никогда этого не хотел.

И я киваю, хотя это бессмысленно, потому что он меня не видит, и ещё потому что это неправда. Я очень хотела. Радостное волнение, которое я чувствовала, собираясь на собеседование, подбирая одежду, представляя, чего смогу достичь в этой профессии, доказывают, что я действительно хотела. Мне просто слишком страшно. Всё ещё страшно переступить порог школы. Мне тридцать. Мне тридцать лет, и я всё ещё не в силах это сделать. Меня трясет от злости на себя, словно бьет током.

– Эмми, ты ещё тут?

Я резко смахиваю слёзы, бегущие по щекам.

– Д-да. Прости. Я здесь.

– Если тебе нужно с кем-нибудь поговорить, то я…

– Зачем ты звонишь? – перебиваю я.

– А, ну да, – Элиот откашливается. – Просто хотел уточнить насчёт отеля. Где женится мой брат. Через несколько недель мы там устраиваем вечеринку, чтобы всё разведать. Ты с нами?

– Да, – я шумно выдыхаю. – Да, с вами.

– Отлично. Ана приедет чуть позже, у неё конференция, и если хочешь, я могу за тобой заехать. Мне по пути.

Я вытираю щёки рукавом кардигана.

– Да ну?

– Ты не знаешь, где я живу? – Элиот хохочет.

– Нет, – говорю я, и он снова смеётся.

– В Гастингсе.

– Правда? Не знала, что ты живёшь так близко.

– Ага. Мы соседи. Ну и я подумал, что это поможет тебе сэкономить на автобусе, на пароходе, не будет всей этой суеты…

Я думаю обо всём этом. И думаю, есть ли смысл отказываться. Может быть, мне не очень нравится путешествовать с Элиотом, но отказаться будет грубо. Нелепо. Он брат Лукаса. Он будет помогать с девчишником, который должны организовать мы с Томом, «легендой и звездой», и Люсиль, подружкой невесты, которая общается только смайлами. Он спас меня от покупки ужасного сэндвича на пароходе, оставив в моей сумке два восхитительных миндальных круассана, и это было очень мило. По-настоящему мило.

– Да, – говорю я. – Спасибо, ты мне очень поможешь.

– Отлично, – говорит Элиот. – Тогда напиши мне свой адрес, ладно? Не прощаюсь, скоро свяжемся.

По дороге домой в автобусе проверяю телефон. Лукас прочитал, но не ответил, и, зайдя в его инстаграм, я вижу, что они с Мари сидят в ресторане в Онфлёре, держа в руках запотевшие бокалы с белым вином. «Когда вы оба закончили работать пораньше и твоя будущая жена внезапно предлагает повеселиться». Хэштег #причинынанейжениться и десять радостных смайликов в ряд. Я стараюсь не обращать внимания на то, как больно сжимается сердце. Он слишком занят, чтобы успокоить мою панику, унять мою грусть, потому что он со своей невестой. Будущей женой. Конечно, она важнее, чем я. Автобус мчится по городу, приближаясь к моей остановке.

Я вижу влюбленных, которые держатся за руки, родителей, которые гоняются за малышами. Я вижу здание, где раньше располагалась фотостудия «Моменты» – там я работала шесть лет, прежде чем она закрылась. Теперь вывески нет. Я вижу квартиру, где жила с Адамом, а потом одна, прежде чем перебралась на Фишерс-Уэй. Новые жильцы заменили старые стеклопакеты, двери балкона теперь белые, на окнах ставни.

Перемены.

У всех перемены. Но не у меня.

CD-диск № 3

Дорогая Воздушная Девочка,

Трек 1. Потому что я научил тебя плавать в море (и не слушай братца, это был я!!)

Трек 2. Потому что Бон Джови, и других причин тут не надо

Трек 3. Потому что между нами всего 120 миль, а это не так уж и много

Трек 4. Потому что ты – не то, что с тобой случилось

Трек 5. Потому что ты никогда не видела падающую звезду

Воздушный Мальчик.

х

Глава четырнадцатая

В пятницу Элиот приезжает рано. На полчаса раньше, чем его ждали. Я понимаю, что он приехал, только когда стаскиваю чемодан вниз и слышу его голос. Нахожу его в дверях кухни беседующим с Луизой, которая, как обычно, что-то мешает в огромной кастрюле.

– Я всегда ходила в «Шелби». Да тогда больше и пойти-то было некуда, – говорит она. – А с тех пор как его закрыли, я не была в Гастингсе – это, конечно, очень грустно.

Элиот отвечает что-то о невезучем владельце и займе под залог, а Луиза отвечает:

– Да, конечно, Клинт был хозяином с тех пор, как ему стукнуло двадцать один.

Я с трудом узнаю знакомую мне Луизу Датч.

– Привет, – кричу я, и Элиот поворачивается ко мне. На нём джинсы и белая футболка с логотипом группы, о которой я никогда не слышала, на груди; белый цвет оттеняет его золотистый загар. – Ты что-то сильно рано.

– Я тоже рад тебя видеть, – он улыбается, пожимает плечами. – Слышал, будут пробки, и выехал пораньше, но слухи не оправдались, и вот я к твоим услугам ещё лишних полчаса.

Луиза смотрит мимо него, чуть заметно улыбается мне, потом вновь переводит взгляд на кастрюлю. Пахнет чесноком и дымом. Уверена, она опять готовит либо овощное чили, либо чатни из всех помидоров, что вырастила у себя в зимнем саду.

– Ясно, – говорю я. – Хорошо, если ты готов, то я готова.

– Окей, – Элиот кивает. – Луиза, очень рад был познакомиться.

– И я тоже, – отвечает она. – До свидания, Эмми. Хорошей поездки.

Не помню, чтобы она когда-то раньше желала мне хорошей поездки. Не потому что она грубая, просто она слишком уж сама по себе. Будто боится отвлечься от дела или наговорить лишнего.

– Луиза кажется мне милой, – говорит Элиот, пристёгивая ремень.

– Ну да. Она тихая.

Элиот приподнимает тёмную бровь, смотрит через плечо в окно заднего вида.

– Хм, а мне она тихой не показалась.

– Может, ты ей понравился больше, чем я, – предполагаю я с улыбкой.

– Ну, меня трудно не полюбить.

– Думаю, она считает меня слишком нудной, – снова предполагаю я. – Не понимает, почему я постоянно таскаюсь во Францию, почему Люк ко мне вообще не приезжает. Говорит, что пароходами я путешествую чаще, чем автобусами, спрашивает, что у него не так с ногами. А ещё интересуется, видела ли я рубрику «Работа» в местной газете.

Элиот внимательно слушает, на лбу отчётливо видны хмурые складки.

– Может быть, она таким образом о тебе заботится?

– Может быть, – говорю я. – Но вместе с тем считает меня нелепой, вечно ноющей мечтательницей, которая не может вытащить голову из задницы.

– А ты не такая? – Элиот усмехается.

– Я много какая. Но уж точно не такая.

– Рад слышать, – Элиот заводит машину, придерживает рукой спинку моего сиденья. Гравий хрустит под колёсами. – Эмми не нелепая мечтательница, – говорит он.

– И может вытащить голову из задницы, – добавляю я.

– И может вытащить голову из задницы. Буду иметь в виду.

Мы проезжаем мимо реки, солнце отражается в воде серебряными пластинками, и я говорю, чтобы Элиот пихал меня локтем, если ему что-то от меня понадобится. Он выключает радио – исполнитель вопит так, будто стоит в паре миль от микрофона – и спрашивает:

– Что?

– Ты не против, если я надену наушники? Я слушаю подкаст, как стать лучшим шафером… ну или, в моём случае, шафериней.

Уголки его губ приподнимаются в ухмылке.

– Интересно.

– Так что не услышу, если ты захочешь мне что-то сказать.

– Хорошо, – говорит он, – постучу. Вспомним азбуку Морзе, – и тихо подпевает радио. Я смотрю в окно, изо всех сил пытаясь слушать, что мне рассказывают о свадебной речи и организации мальчишников, но слова сливаются в водоворот непонятной болтовни, и мысли блуждают. Потому что в детстве я слишком часто смотрела на океан, мимо которого мы сейчас едем, и думала об отце. Об этом свободном, красивом незнакомце, у которого такие же глаза или веснушки, как у меня, и который понятия не имеет, что у него есть дочь, тоскующая по нему за этим океаном. Он слишком занят чем-то другим, путешествует со своей группой, прекрасный и сильный. Обожающие фанаты ждут его у туристического автобуса или за большими железными воротами особняка. Сотни рук размахивают концертными программами, как флагами.

– Раньше я слушала рок-группы по радио и представляла, что барабанщик – мой отец, – сказала я однажды Лукасу. – Лет до двенадцати думала, что он играет в Bon Jovi.

– А потом поняла, что Тико Торрес не из Бретани и его зовут не Питер? – он рассмеялся.

– Я рада, что тебе весело, потому что я чуть не умерла от горя, когда до меня дошло, что мой папа никак не может быть их барабанщиком.

– Почему?

– Потому что это означало, что я никогда не познакомлюсь с Джоном. Не увижу, как он сердито смотрит на меня со сцены, делая вид, что терпеть меня не может или в упор не замечает, ведь он же рок-звезда, а рок-звёзды не влюбляются. Он никогда не пригласит меня на вечеринку, поборов себя, не спасёт от пьяницы, не поцелует под дождём, в темноте, и не потеряет от меня голову.

Лукас расхохотался, обвил рукой мои плечи и сказал:

– Опять фанфики читала, что ли? – а потом добавил: – Ещё есть время, Эмми Блю. Джон Бон просто чокнутый, если он в тебя не влюбится. Скоро ты найдёшь своего отца, и он вас познакомит. Все музыканты друг друга знают, это факт.

Вот почему моё сердце кажется мне хрупким как хрусталь. Мой папа знал обо мне. Он знает. Получается, он пытался меня найти и не смог? И если не смог, то почему? Он забыл обо мне? Как ему живётся, если он знает, что в мире есть девочка, плоть от его плоти?

Элиот постукивает по моей ноге. Я вынимаю наушник, смотрю на него.

– Есть пожелания? – он указывает на окно. Я даже не заметила, что машина остановилась и радио молчит. – Пойду заправлю бак. Тебе взять чего-нибудь? Шоколадку? Конфет? Мешок угля?

Я улыбаюсь.

– Нет, спасибо.

Элиот кивает и выходит из машины. Мой телефон вибрирует. Сообщение от Лукаса.

Лукас: Что, тусишь со старьёвщиком?

Я наклоняюсь, вижу в боковом зеркале Элиота, который прислонился к фургону, одна рука под мышкой, другая на насосе, а карие глаза смотрят на циферблат бензомера. Как в подростковом возрасте, я развлекаюсь тем, что ищу доказательства общего генофонда Лукаса и Элиота. У них одинаковые плечи. Широкие и округлые. И губы. Кораллово-розовые губы и привычка пожёвывать нижнюю, когда им скучно или они сосредоточены. Именно этим Элиот сейчас и занимается.

Эмми: На борту безопасно. Остановились заправить машину.

Лукас: Жду не дождусь нашей встречи!

Эмми: Тоже))

Лукас: P. S. Ну, весело пообщаться с Сарделиотом. Постарайся не умереть от скуки. Ты мне нужна живая!

Несколько минут спустя Элиот плюхается на водительское сиденье и кладёт мне на колени шоколадный батончик.

– По-прежнему любишь «Пикник»? – спрашивает он, заводя мотор.

– Ого, вот это у тебя память! Спасибо.

– Пожалуйста, – Элиот улыбается. – Можешь воткнуть наушники обратно. Толкну, когда будешь нужна.

– Да всё уже закончилось, – я ставлю подкаст на паузу, наматываю наушники на телефон. Элиот кивает, отхлёбывает воду из бутылки и спрашивает:

– Ну, что будем делать? Обсуждать девчишник?

– Боюсь, наша легенда и звезда не обрадуется, если мы всё спланируем без его бесценных советов. Он притащится завтра, когда начнём пить.

– Ещё бы. Том никогда не упустит возможность нажраться и паршиво станцевать. Ну ладно. Хочешь рассказать мне о собеседовании, на которое ты не пошла?

Я качаю головой.

– Если честно, не очень. Ты же не настаиваешь?

– Нет. Конечно нет. Хорошо. Тогда сама выбери тему для разговора. Только не вот это вот о судьбе-е. Или счастливых шансах. Ты же не настаиваешь?

Я не в силах сдержать улыбку.

– Я бы назвала тебя засранцем, если бы не батончик.

– Ага, – Элиот улыбается. – Тактика!

Мы вновь выезжаем на главную дорогу. Машин почти нет, асфальт ровный, небо – безмятежно-голубое. Элиот щёлкает кнопки радио, выбирая станцию. Наконец определяется, и машину наполняет тихое жужжание «Битлз». Он постукивает пальцами по рулю в такт мелодии.

И я не знаю, в чём дело – в сотне неотвеченных звонков маме, в тишине, которую я хочу заполнить, или просто в близости кого-то, с кем я могу быть собой, но… я решаю ему рассказать.

– Недавно мне пришла посылка. Открытки с днём рождения. Из детства. От папы. И на них адрес…

Глава пятнадцатая

Суббота, 10 июня 2006.

– Ты не можешь выбрать «Мальтесерс», Люк.

– Это ещё почему же?

– Потому что «Мальтесерс» – драже, а не батончик, а смысл выбора батончика именно в том, чтобы выбрать батончик.

– Идиотская игра, – Лукас одним пальцем поправляет солнечные очки, поднимает лицо к небу. – И я всё равно остаюсь при своём мнении.

– Ладно, – Элиот смотрит на меня, качает головой и улыбается. – А ты выбираешь «Пикник»?

– Скорее ад замёрзнет, чем я выберу что-то другое.

– В нём столько изюма… больше, чем шоколада. Он почти фруктовый!

– Элиот, я сказала – «Пикник», и это мой окончательный ответ.

– Ладно. А я выберу «Дайри Милк».

– Ты такой банальный, – бурчит Лукас и вытягивается на шезлонге. – Ну, что дальше? Как насчёт картошки? Выберите, какую картошку вы будете есть до конца жизни. Я первый. Пюре.

– Пюре? – Элиот корчит рожу, опускает очки-авиаторы. – Может, я и банальный, но ты… ты просто отвратительный.

День сегодня солнечный, на небе ни облачка, и мы лежим в саду за домом Моро: я и Лукас – на шезлонгах размером с кровать, а Элиот – на винтажной тёмно-синей кушетке. Жан и Аманда ушли за покупками к барбекю в честь наших с Лукасом дней рождения, и, как всегда, когда я здесь, у меня замечательный день. И вместе с тем мне немного не по себе. Это странно, но в такие моменты, когда у Лукаса и Элиота щеки болят от смеха, когда мы развлекаемся глупыми играми, чтобы скоротать время, когда в руках у нас стаканы с холодным лимонадом, в небе – солнце, а впереди – прекрасные планы, быть такой счастливой мне кажется почти рискованным. Будто я искушаю судьбу и всё опять пойдёт не так. До Люка всё было так ужасно, так безнадежно. Я потеряла лучшую подругу, потому что она поверила не мне, а своему отцу. Поверила, что я глупая девочка, которая в него втюрилась. Что я разбила их семью. Ту самую семью, которую я знала, любила и боготворила целых пять лет. Джорджия, ее мама, её сестра Меган и, конечно же, Роберт. И бабушка Джорджии, которая иногда заходила по пятницам на ужин, когда я оставалась у них на ночь. Эти вечера, пижама, попкорн и Роберт, всегда такой веселый, так любивший расспрашивать о том о сём Джорджию и меня. И я их потеряла. В одно мгновение. Одноклассники, которые одалживали мне ручки, смеялись над моими шутками, хвалили меня за новую сумку, теперь смеялись надо мной, огрызались, называли словами, о которых я едва могу думать, не говоря уже о том, чтобы произносить их вслух. И учителя. Большинство из них были со мной по-прежнему добры, но я стала замечать, как они исподтишка на меня поглядывают. Да, может быть, я и раньше казалась странной, потому что не участвовала в школьных поездках, потому что моя мама не ходила на собрания, зато писала жалобы на бессмысленность изучаемых предметов. После Летнего бала в моей жизни больше не было ни капли тепла. Но в лице Лукаса и Элиота я вновь обрела семью. Их дружба. Их любовь. Это казалось слишком прекрасным, чтобы быть правдой. По крайней мере для меня.

– Давай, жги, Эм, – Лукас хлопает меня по колену, просунув руку в щель между шезлонгами. – Порази нас всех.

– Жареную, наверное, – говорю я неуверенно.

– И я выбираю жареную, – Элиот хлопает в ладоши, а Лукас закатывает глаза. – Ладно, я выбираю жареную по-домашнему.

– По-домашнему или по-магазинному, это одно и то же, – говорю я.

– Да, Эм, та, которую жаришь ты, – огонь, – признаёт Лукас. – Но я всё равно за пюре.

– Пюре – гадость, – не сдаётся Элиот. – У меня только со школьными обедами ассоциируется.

– Школьные обеды по-любому гадость, о чём вообще речь, Эл?

– Не все, а конкретно наши, – уточняет Элиот, отхлёбывает лимонад и лениво улыбается мне. – Твоя очередь, Эм. Придумывай вопрос.

Я молчу, склонив голову набок, и думаю.

– Хм. Любимая знаменитость. Можно выбрать только кого-то одного.

– Окей, – Лукас зевает.

– Я первая. Джон…

– Бон Джови! – в один голос вопят Элиот и Лукас. Мы смотрим друг на друга и начинаем хохотать, мальчишки дают друг другу пять.

– Слишком просто, – говорит Лукас. – Она всегда выбирает Джови.

Я улыбаюсь так, что болят щёки, и уже не могу поверить, что на прошлой неделе столкнулась с Джорджией. Я была совсем одна в кафетерии колледжа, она – тоже. Я смотрела на неё из угла, и тысячи воспоминаний кружились в моей голове. Вот мы в седьмом классе, заплетаем друг другу волосы. Вот нам по четырнадцать, и её мама повела нас на концерт Busted, и купила каждой по плакату, и мы даже расплакались от избытка чувств, когда они вышли на сцену. Ночёвки, где мы вовсю веселились. Пекли. Жарили. Красили друг друга. И мне стало так отчаянно грустно, потому что у нас всё это было, а теперь мы даже не здороваемся. Это не её вина. Это его вина. Не её. Не моя. Его. Но я не успела ничего сказать, не успела подойти к ней. Она поднялась и сказала: «Ты не посмеешь, Эмми, ты, мать твою, не посмеешь».

– Ты больше любишь блондинок, да, Эл? – голос Лукаса врывается в мои воспоминания. – Ты говорил, у тебя нет определённого типажа, но всё же предпочитаешь светленьких.

– Наверное, да, – Элиот многозначительно смотрит на меня. – А Лукас просто любит всех, у кого есть глаза, нос и рот, верно, Эмми?

Лукас хохочет.

– Да ну вас. Не такой я и ужасный.

– Такой, – говорю я Лукасу. – Ты очень милый, и я тебя люблю, но ты впрямь готов мутить со всеми подряд.

– Это ведь нормально для молодого темпераментного мужчины.

– Не знаю, – Элиот пожимает плечами, – я вот не такой неразборчивый.

– Ладно, – Лукас переворачивается, смотрит на меня. – Новая тема. Фильмы. И лучше не вспоминай всю ту бредятину, что ты заставила меня посмотреть, Эм. Они под запретом.

Я смогу жить без Джорджии. У меня есть Лукас. У меня есть Элиот. Больше мне никто не нужен.