Текст книги "Бездна"

Девушка, открыв рот, не сводила с него ошарашенных глаз, ежесекундно смаргивая, словно надеясь спугнуть невероятное видение, этот ночной кошмар. Слова и вовсе все позабыла.

– А где же ваши дамы? – вспомнил её спутник, успевший переварить иронию судьбы. – Тоже где-то здесь?

– Увы, они покинули меня, оставив прозябать в вашем захолустье, и подались в Москву. Там больше простору для их деятельности. К тому же внешне они не изменились, в отличие от… хм… вашего покорного слуги, – последние слова Альберт пробормотал с горечью, хотя упрёками осыпать своих недавних жертв не стал.

И до Стаськи вдруг дошло. Ну конечно! Они же – воплощённые мечты! И стоило нефору поверить в себя и выбрать стезю художника, как его двойник исчерпал свои силы и стал дряхлеть. Если она и Инна сделают то же самое, их копии начнут гаснуть, пока не растворятся в небытии. А этот покорять столицу не отправился, предчувствуя свой скорый конец?

Видимо, Колян прозрел сие одновременно с девушкой, ибо, потупив голову, чтобы не столкнуться взглядом с выжидательно-настороженным прищуром Альберта, виновато сказал:

– Простите, но обещать вам бросить рисовать не могу.

– Я понимаю, юноша, – в голосе стареющего мужчины сквозило явное разочарование. Может, он надеялся, что неуравновешенный нефор выбросит эту «блажь» из головы и станет дальше прожигать жизнь? – Однажды взяв кисть… – он посмотрел на свою, зажатую перепачканными краской пальцами, сухо, невесело рассмеялся, – отказаться от этого можно, только перестав дышать. Вот я и тешусь напоследок, – ещё один грустный взгляд на картины. – Иначе что после меня останется? – потом гордо вскинул подбородок: – Когда я исчезну, эти полотна подскочат в цене. Приходите на мою выставку, Николай. Вместе с друзьями. Своего имени я не изменял – Альберт Ким. По нему и найдёте.

Он впервые назвал парня настоящим полным именем, произнеся его не иронично, а с уважением. Как равного, как достойного собрата в благородном служении высокому искусству. Это обескураживало. Бойкий и уверенный в себе шалопай растерялся и стал казаться ещё долговязее и нескладнее, чем был на самом деле. Однако не дал себя сбить с избранного пути, не пошёл на попятную, а упрямо набычился.

Стаська и та как-то прониклась жалостью к художнику, и жестокость, им проявленная на острове, потускнела, словно приснившаяся.

– Мы можем вам чем-нибудь помочь? – участливо спросила девушка.

Вместо ответа она поймала на себе недоверчиво-удивлённый взгляд.

Колян неловко зашарил по карманам, вытащил в кулаке деньги – не бог весть что, зарплата за три дня – смущённо протянул Альберту:

– На первое время хватит.

Тот не стал воротить нос и чваниться. Склонил голову:

– Благодарю вас, юноша, – снова возвращаясь к прежней манере общения.

– Прощайте, – парень схватил девушку за руку и, не оглядываясь, поволок на выход из парка.

Художник долго глядел им в след.

Вылетев на площадь, как пробка из бутылки, Стаська взмолилась:

– Коля, ну давай чуть помедленнее! Иначе оба рухнем!

– Это я виноват, – процедил сквозь зубы парень, останавливаясь.

Лицо у него было перекошенное, бледное, глаза – сумасшедшие, словно он только что совершил уголовное преступление. И девушка поняла, что сюсюкать, успокаивая затравленную совесть, сейчас не время. Нужно грубо и резко, как по щекам отхлестать, приводя в чувство.

– Прекрати! В чём ты виноват?!

– Это из-за меня…

– Он тебя не жалел там, на острове! Никого из нас! Посмеивался! Всех оптом свалил бы в могилу ради собственного процветания! О его жизни вопрос не стоял! Только о молодости! И его жадные, загребущие руки готовы были удавить тебя! Без всяких угрызений совести! – Стаська, встряхивая парня за плечи, почти кричала ему в лицо, и оно медленно оживало, прояснялось. – Ты ни в чём не виноват! Слышишь? Это возмездие! Справедливое возмездие судьбы!

Глава 6
Невеста

Артём начинал злиться. Он уже несколько раз прошёлся взад-вперёд по аллее, подзабытое внимание к нему снова начало сгущаться, но ожидаемые персонажи не появлялись. Он снова развернулся и в который раз пошёл инспектировать прогулочную зону.

Стоило ему отвернуться от Пушкина, как в противоположном конце появилась Инна. Сегодня она возвращалась не из университета, а с вокзала. Поезд запаздывал, и отец, которого она провожала в Москву, успел высказать ей кучу совершенно бесполезных наставлений, как неделю жить без него. Понятное дело, что она пропускала их мимо ушей и только согласно кивала. Зажатый в руке пакет с продуктами – сметана в пластиковом стаканчике, яблоки, без которых она не могла обойтись и дня, и десяток яиц – покачивался в такт шагам.

Как странно всё устроено, размышляла она, глядя под ноги (дорогу она знала наизусть и ничего нового увидеть не ожидала), к бочке мёда непременно добавляется ложка дёгтя. И так всегда и во всём. Вот если бы она не связалась с готами и не поверила Сичкину (фи, от одного упоминания мутит!), что необходима инициация, может быть, никогда не встретилась бы с Артёмом. Правда, в такой ситуации! Этот случай на острове у него как кость поперёк горла. Никак забыть не может. И смотрит хмуро, как бы даже с презрением. Или ей так кажется, потому что до сих пор не отделалась от стыда? Впрочем, иногда… да, иногда… она ловила на себе его взгляды… такие, что земля уходила из-под ног, а внутри… и слова-то не сразу подберёшь… снизу вверх шквалом огненная река, только что голова не вспыхивала факелом. Она прикрыла свободной ладошкой пылающую щёку, загоревшуюся при одном воспоминании. А потом снова… глаза синие-синие, как ледяная стена. Говорят, время творит чудеса. Возможно, когда-нибудь оно победит и его отвращение, сгладится, забудется ночь на острове… Или наоборот, сочтёт нужным прервать знакомство? Ну, чем она ему может быть интересна? А вдруг у него есть девушка? Вдруг он её любит, а с ней просто нянчится, как с недотёпой? Глупая курица, размазня! Теперь её словно окатили стылой водой, и по спине побежали морозные мурашки.

Она подняла руку, чтобы заправить выбившуюся прядку за ухо, и её тут же кто-то схватил, стиснув в запястье. Охнув, она отпрянула назад, вскинув голову, но рука осталась в капкане, не позволяя ни убежать, ни отгородиться. Прямо ей в лицо скалился Сичкин, шаря по груди бесстыжими зенками.

Она ещё не успела сообразить, насколько далеко в своём «ухаживании» собирается зайти тру-гот, как на них ураганом налетел кто-то другой. Из-за его стремительности, она не сразу узнала Артёма. Не вдаваясь в расспросы и объяснения, он с размаху врезал Сичкину кулаком в рожу. Тот взревел и выпустил руку. Но не упал и не отступил, а с угрожающим рыком попёр на обидчика. Инна взвизгнула от ужаса, и пакет, взлетев в воздух, звучно впечатался ему в нос, из которого уже капало красным. Яйца глухо хрустнули и, утонув в сметане, добротно растеклись по лицу, как яичница по сковороде (правда, вместе со скорлупой), поползли на грудь, а яблоки после бомбардировки лба осыпались и раскатились.

– Уйди! – рявкнул Артём девчонке, боясь задеть её размахом, но Сичкин (либо его многострадальный нос), успев правильно оценить противника, решил иначе и цапнул отпущенную было руку, чтобы прикрыться предметом раздора.

Инна поджала ноги, повиснув на кулаке, но тот не разжался, и она впилась в него зубами.

Внезапно вспыхнувшая драка не оставила равнодушными зрителей. Готы повскакали с травы и бросились на выручку. Увы, их симпатии оказались не на стороне Артёма. Трое набросились на него со спины, пытаясь скрутить руки сзади. Самый удобный момент для удара Сичкина, однако, остался невостребованным, ибо он взвыл, стряхивая кусачую девчонку с расцарапанного до крови кулака и отступая на шаг. А его противник успел расшвырять нападающих и надавать им оплеух. Очередная атака готского вожака захлебнулась на вдохе – откуда ни возьмись вихрем налетел долговязый разряженный франт в белой рубахе и лаковых штиблетах и с разгону этим самым штиблетом засадил ему между ног. Гот согнулся пополам, двумя руками зажимая ушибленное место и ничего не видя перед собой от наступившей тьмы. Зато остальные его помощники, разделившись, набросились сразу и на Артёма, и на Коляна, который драться не умел совсем, но был не глуп и изобретателен. Уворачивался и сталкивал нападающих лбами. Наука боя постигалась художником без теории, сразу – на практике, оставляя живописные отметины в самых заметных местах: ворот рубашки, за который его схватили в первую очередь, с треском возвестил о кончине парадного вида, а чей-то меткий кулак так зазвездил ему в глаз, что ночное небо постыдилось бы с ним соперничать. Сичкин, проморгавшись, попытался снова цапнуть Инну, которая не покидала побоища, только ревела, умываясь слезами, и бестолково наскакивала с кулачками на атакующих. Но тут на него набросилась рыжая бестия, схватив за волосы и полоснув маникюрными когтями по щеке. Златоглавый здоровяк расшвыривал атакующих готов, пробиваясь к взбесившему его объекту, те разлетались с визгом, как шавки, но не убегали, а обступали со всех сторон. Однако ближе, чем на расстояние удара, к нему было не подобраться, и равных ему среди неформальской своры не нашлось. Оставалось только орать всякое обидное и делать ложные выпады, не давая ему сосредоточиться на главном противнике. Но вот кто-то из них догадался, как утихомирить бойца, бывшего им не по зубам. Сзади на его голову обрушился такой удар доской, что сама она, не выдержав потрясения, разлетелась надвое.

Артём на мгновение замер, заставив орущих подавиться своей руганью, а потом рухнул на землю, как подкошенный, без вскрика и больше не шелохнулся.

– А-а-а-а! – повис в разом наступившей тишине Иннин вопль. Она упала на колени рядом с неподвижным телом, обняла обеими руками и, уткнувшись лицом ему в грудь, зарыдала.

С автомагистрали пробился вой сирены «скорой помощи», он стремительно приближался. Видимо, кто-то из прохожих догадался её вызвать, увидев такое безобразие. Вызвал ли кто-нибудь полицию? Её появления пока не наблюдалось, тем не менее готы мигом сообразили, кто будет крайним в потасовке. А если ещё этот верзила окочурился – тем более. В мгновение ока они разбежались кто куда. Сичкин, постанывая, в раскорячку тоже уполз-упрыгал за ними. На поле боя остались только трупом лежащий Артём, рыдающая над ним Инна и Стаська с Коляном, подбежавшие чуть позже, когда готы бросились врассыпную. Гуляющие в аллее горожане разбежались ещё раньше.

Артём был живой, только без сознания. Оказывается, безутешная причина потасовки не только рыдала, но и очень добросовестно прощупала пульс, а приложившись ухом к груди – и биение сердца, о чём в первую очередь сообщила подруге. Та выдала облегчённый выдох и непонятную фразу: «Эх, Баюра бы сюда!», потом сразу приступила к осмотру разбитой головы. Затылок лежал в лужице крови, но Стаська уверила Инну, что это даже хорошо, что кровь вытекла, а не свернулась в голове, тогда гематома и воспаление были бы обеспечены. Под рукой не нашлось не то что чудодейственного камня волхва, но элементарного бинта, оставалось уповать на скорую, которая почему-то умолкла. Неужели проехала мимо? Или спешила вообще по другому адресу? Но переполошиться и схватиться за телефон не успела.

– Кто пострадавший? – раздалось над самым ухом.

Нависшие над Артёмом сотоварищи по драке раздались в стороны, открывая лежащего. Сине-белые комбинезоны с красными крестами быстро и профессионально приступили к осмотру, на ходу задавая вопросы. Впрочем, их, то есть вопросов, было немного. О происшествии они знали из телефонного звонка, остальное было очевидно, уточнили лишь некоторые детали. Клацнул пластиковый ящик, открывая взору друзей медицинские пыточные приспособления, пузырьки, жгуты… впрочем, пока ограничились марлевыми тампонами и бинтами, соорудив на голове Артёма после промывки её перекисью белоснежную шапочку. Стаська с тоской подумала: как у Сашки, а потом у Яна. Судьба поровну одарила друзей, никого не обделила. Как сорока-ворона: этому дала, этому дала, а этому – её взгляд упал на встревоженное лицо Коляна – не дала… Тьфу-тьфу!

Безвольное тело погрузили на складные носилки и быстро понесли к машине. Ребята трусцой побежали следом. Когда носилки въехали внутрь фургона, друзья приготовились по очереди прошмыгнуть за ними, но путь им преградил главный комбинезон:

– А вы куда?

Странный вопрос. Неужели они оставят раненого товарища без присмотра и заботы! Три голоса наперебой затараторили:

– Ну как же… Мы с ним… Вдруг что случится или понадобится…

– Всех не возьмём, – безапелляционно отрезал врач. – Только ближайшего родственника.

И Инна с безумными глазами выскочила вперёд:

– Я его невеста!

– Невесту возьмём.

Стаська с Коляном не успели подобрать упавшие челюсти, а дверь машины уже захлопнулась за нырнувшей в неё девушкой. Перед ними остался врач.

– А куда вы его? – сообразила наконец Стаська осведомиться о маршруте «скорой».

– В Ясенецкую, – коротко ответил комбинезон и полез в кабину. – Приходите завтра, не раньше. Он всё равно будет в реанимации.

Больница имени врача Войно-Ясенецкого в народе именовалась просто Ясенецкой и находилась в центре города, за две улицы от площади Ленина, в отличие от других, ютящихся на окраинах. Но своей популярностью и доверием населения пользовалась не только по этой причине, она славилась и новейшей медицинской аппаратурой, и высоким профессионализмом медперсонала.

– Хорошо, что в Ясенецкую, – немного придя в себя, сообщила девушка приятелю, когда машина сорвалась с места. Всё-таки на душе спокойнее, когда знаешь, что Артёму будет оказана помощь по всем правилам самой современной науки.

Колян тоскливо смотрел на удаляющийся красный крест. Стаська критически оглядела его фирменную рубашку серо-бурмалинового цвета с надорванным воротом, чёрные мятые брюки с серебряной искрой в яично-сметанных кляксах, опустила глаза к ногам. Правая туфля, которая с разбегу угостила в промежность ушлого гота, открыла рот и сморщилась, осыпав труху лакового покрытия. Подруга озадаченно присвистнула, дотягиваясь глазами до лица, – на скуле медленно, но широко наливался фиолетовый фонарь, вытесняя красноту от удара и грозясь утопить пол-лица.

– А где моя сумка?! – спохватилась она.

Оба оглянулись на место побоища. Сумка валялась на обочине пешеходной дорожки, открытая. Из неё высыпались тетради, некоторые отнесло далеко, и ветер любопытно листал их, ознакамливаясь с уровнем грамотности неугомонных недорослей. Они бросились назад подбирать разлетевшиеся каракули. Появившиеся прохожие, не ведавшие о разразившемся здесь сражении всего несколько минут назад, с недоумением оглядывались на парня с девушкой, растрёпанных и перемазанных, ползающих по дорожке и траве, собирающих какой-то мусор. Стаська горестно стонала, обнаруживая ущерб, нанесённый атрибутам обучения и воспитания подрастающего поколения.

Колян её успокаивал, пришлёпывая в стопку мятые тетрадки:

– Да плюнь ты на них! Подумаешь! Скажешь своей школоте, чтоб новые завели!

– Да?! А про эти что скажу? Извините, мол, подралась с хулиганами, а ваши тетради использовала в качестве орудия устрашения? Или – хлестала ими по мордасам?

Парню нарисованная картина показалась забавной и интригующей, и он рассмеялся:

– А что? По крайней мере, оригинально. Вот посмотришь, как тебя сразу зауважают, будут твои суффиксы зубрить на пятёрки.

– Ага, – засомневалась учительница, разглядывая порванный листок, но аккуратно складывая тетрадь и пряча её вместе с остальными в сумку, – скорее – на кулачные бои приглашать, – и вдруг вспомнила, даже вскочила, снова чуть не рассыпав свои трофеи: – А как же Серов?! Вы ведь договаривались с Артёмом к нему идти!

Колян, похоже, об этом и не забывал. Но раз такое дело – не бросать же друга в беде. Он, не вставая с корточек и не поднимая головы, отряхнул руки:

– Знать, не судьба.

– Ты что такое говоришь?! – топнула ногой подруга. – Ради этого всё и было затеяно!

– Но Артём… – начал парень, собираясь объяснить разгневанной девушке, что сам себя он представить не сумеет, а давним друзьям легче найти общий язык. Но Стаська его перебила:

– Ты адрес знаешь?

– Ну.

– Вот и поезжай один! Артёма ещё не скоро выпишут из больницы!

Парень выпрямился во весь рост, оттянул на груди рубашку, косясь на разноцветные разводы, потом похлюпал драной туфлей:

– В таком виде? Как бы его удар не хватил.

– Не хватит! – уверенно заявила девушка. – А если не явишься, он обидится и больше приглашать не станет. И вообще! Синяки мужчину только украшают… – неуверенно добавила она, пытаясь ободрить парня. Но тот переполошился ещё больше:

– Что?! У меня ещё и синяки?!

– Дать тебе зеркальце?

– Не! – замахал рукой Колян. – Зеркалами я сыт по горло.

– Ну, что? – поторопила его Стаська, видя, что он скользит невидящим взглядом вокруг, размышляя, как ему поступить.

И парень принял волевое решение:

– А чего, собственно, мне перед ним выпендриваться? Лучше, чем есть, не станешь. Да, драчун! Чумазый и растрёпанный! Разгильдяй, прогульщик и опоздун! И морда у меня разбитая! Если он только маменькиных сыночков под крылышко собирает, причёсанных и напомаженных, то на хрен он мне самому сдался! Пусть оценит мои способности! Настоящий мастер определяет таланты не по внешнему виду человека!

– Коля! Ты молодец! – восхитилась подруга, погладив его по груди. – Это слова настоящего мужчины! Если Серов тоже настоящий – оценит!

***

Проводив художника до остановки и посадив в автобус, Стаська отправилась домой, приводить себя в порядок, пока ученики не застукали её на улице в таком непотребном виде. Обжигаясь, торопливо выхлебала кофе и без аппетита умяла бутерброд, чтоб не рухнуть где-нибудь от потери сил. Вытряхнула сумку и запихнула в неё ещё для Инны парочку, Артёму купит по дороге чего-нибудь полегче, диетического.

Плутать по коридорам больницы не пришлось. Срочных тяжёлых больных принимали в угловом крыле, где был удобный подъезд и не было процедурных кабинетов, чтобы не толпились ни пациенты, ни обслуживающий их медперсонал.

«Невеста» сидела в коридоре в полном одиночестве, сцепив пальцы в кулачок и неотрывно пялила опухшие глаза на горящее красным табло над дверью «Реанимация». Увидев Стаську, чуть снова не расплакалась.

Но тут дверь открылась, и на порог кабинета вышел врач, зыркнул на притихших девушек:

– Кто из вас невеста? – Инна вскочила. – Пострадавший пришёл в сознание. Его отвезли в двести десятый бокс. Можете повидаться, – и строго добавил: – Недолго. Ему нужен покой. А вы, – обратился он к Стаське, – приходите завтра.

Инна закрутила головой, пытаясь разобраться, в какую сторону бежать, и врач подсказал:

– В конце коридора – гардероб. Наденьте халат, потом – на второй этаж, – и скрылся за дверью.

Инна рванула бегом, не оглядываясь на подругу, та усмехнулась и, покачав головой, побрела следом. Её всё равно не пустят, придётся подождать Инну, чтобы выспросить, как и что. Если она будет в состоянии вразумительно говорить.

В маленькой палате стояла единственная кровать. Посередине комнаты. В изголовье – какой-то аппарат, по стенам – тоже, девушка не приглядывалась, да она и не понимала в них ничего. Её внимание было приковано к Артёму, который, широко распахнув глаза, смотрел на «невесту» с удивлением и восторгом. Ему сказали, кто дежурил во время операции в коридоре, и предупредили о свидании, а он, услышав, потерял дар речи.

Инна, не отрываясь, смотрела в эту синь, которая впервые не пугала, а звала и вбирала её всю целиком. Осторожно опустилась на стул рядом с кроватью. Артём поймал её руку и крепко сжал, не отводя взгляда. И она, плохо отдавая себе отчёт, что делает, потянулась к нему и поцеловала в щёку. Он закрыл глаза и улыбнулся.

За спиной скрипнула дверь.

– Вам пора. На сегодня хватит, – услышала девушка. Медленно поднялась, боясь оторвать глаз от самого дорогого ей человека, самого любимого, и стала пятиться на выход. Медсестра уже захлопотала у прибора с проводками, и мешать ей было нельзя.

***

Миссия чёрного вестника выпала на долю Стаськи. Она привычно поднялась на седьмой этаж и позвонила в квартиру Артёма, куда обычно приходила вместе с другом. Наталья Николаевна, раскрасневшаяся и улыбчивая, в кухонном фартуке, открыла ей дверь, удивлённо выглянула на лестницу – сына вместе с девушкой не было.

– Я одна, – поставила гостья её перед очевидным фактом.

– Разминулись с Артёмом? А я тороплюсь, жарю его любимые сырники. Даже обрадовалась, что он запаздывает – не успеваю… – и осеклась, видя, что девушка не поддерживает её пустопорожнюю болтовню, а с серьёзным лицом дожидается, когда она иссякнет. – Что-то случилось?

– Наталья Николаевна, вы только не волнуйтесь, – начала Стаська, в душе понимая, что таким началом запросто можно довести до инфаркта, но ничего другого не пришло на ум. И вообще, утешать она не умела, потому, наверное, и не любила. – Сейчас уже всё в порядке. Мы подрались с хулиганами. Артёма увезли в больницу… – лицо матери с каждой порцией информации становилось белее и белее, а руки сами собой начали развязывать фартук. – Но страшное теперь позади. Мы сами сначала очень испугались! Его перевели в палату, сказали: опасности нет, но надо полежать, полечиться.

Как и ожидала Стаська, перепуганная женщина бросилась в комнату одеваться, чтобы лететь в больницу, а она сначала пошла на кухню, откуда уже чадили сырники, чтобы выключить плиту.

С Натальей Николаевной они знали друг друга давно, и многие секреты у них были общие. Например, история Яна, которую Артём рассказал дома по возвращении из путешествия. Собственно, они с братом так и договаривались, чтобы подготовить мать к появлению исчезнувшего в детстве сына. Когда он появится, никто не знал. Тем более. Неожиданный визит не должен стать причиной обморока, инфаркта или других, не менее катастрофичных последствий счастливого свидания. О том, какие отношения связали Стаську и Яна, он тоже намекнул, правда, туманно, не вдаваясь в подробности. Однако этого оказалось достаточно, чтобы прозорливая женщина додумала всё остальное. Теперь она воспринимала девушку исключительно как невесту своего чудесным образом отыскавшегося сына. Стаська ей всегда нравилась и за годы знакомства стала почти родной. Лишь одно обстоятельство омрачало радужные мечты матери о будущем Артёма: эта долгая дружба с девушкой никак не перерастала в нечто большее, они словно не замечали, что составляют идеальную пару. Зато теперь всё встало на свои места. Теперь она знала, что Ян (к новому имени она уже привыкла и даже мысленно не называла его Ванечкой) появится внезапно, ждала его каждый день, а Стаська стала его частью, свидетельством того, что не приснилось, не намечталось, что безумие её пощадило.

– Наталья Николаевна! Не надо, – девушка крепко обняла суматошно одевающуюся женщину, путающуюся в рукавах, мешая ей поймать ускользающие из дрожащих пальцев пуговицы, – вас к нему всё равно не пустят! – мягко, но настойчиво оттеснила её до кресла, усадила. – Я только что из больницы…

Стоило матери сесть, как силы её совсем покинули. Она превратилась в безвольную растёкшуюся массу, не способную пошевелиться, и только заворожённо слушала торопливый рассказ Стаськи (острые подробности, провоцирующие кошмарные домыслы и вызывающие панику, девушка благоразумно опускала), не сводя с неё глаз. К концу повествования её кровь, замершая, как автомагистраль в час пик в центре города, возобновила движение, возвращая лицу привычные краски жизни, и сообразительность проснулась вместе с ней. Мать открыла рот и выдохнула слово, сначала не вписавшееся в сознание, отодвинутое тревогой, – но ведь опасности уже нет! – и теперь выплывшее на первый план и сигналящее красным, как светофор на перекрёстке:

– Невеста…

– Ну да, – подтвердила девушка, – Инна первая догадалась так назваться, иначе её не взяли бы в «скорую». Нельзя же было отправлять Артёма одного, а родственников его среди нас не было.

– А я уж подумала… – разочарованно протянула Наталья Николаевна, машинально застёгивая пуговицы, которые отодвинувшаяся Стаська освободила наконец, а сама уселась напротив прямо на ковре у её ног.

– Да любит она его, любит, – махнула рукой официальная невеста Яна (ну, или почти официальная), утешая будущую свекровь.

– А он?! – встрепенулась тревога матери.

– О-о-о! – девушка красноречиво закатила глаза. – Не то слово! Думаете, почему он не вылазил из ремонта на Пушкинском?

– Он говорил, что помогает профессору, хорошему человеку, который сам не справляется…

– Ага… Или профессорской дочке!

Наталья Николаевна снова прервала процесс застёгивания:

– Но почему он мне про неё ничего не сказал? Даже не обмолвился?

– Да он её боится как огня! – возмущалась подруга. – Да что там её! Одного её имени!

– Артём?!! – в это не верилось совсем. Хорошо зная сына, мать была совершенно сбита с толку. Да скорее весь мир перевернётся вверх тормашками, чем что-то или кто-то его испугает!

Стаська рассмеялась:

– Сама бы не поверила, если б не видела.

– Так, может…

– Я вас умоляю, Наталья Николаевна, миленькая, – девушка обхватила руками её колени, с собачьей преданностью заглядывая в глаза. – Не надо ему ничего говорить! И вмешиваться в их отношения не надо. Такие вопросы решаются только двоими. Они сами должны определиться и всё понять. Третий – всегда лишний! И вообще – я вам ничего не говорила! Он ведь со мной тоже не откровенничает. Но не увидеть их взаимности способен только слепой. Если не считать их самих.

Женщина покорно обмякла в кресле. Радоваться ли приоткрывшейся ей неизвестной страничке биографии сына или печалиться, она не могла понять. Но решила довериться Стаське. Они, молодые, в иных вопросах мудрее во сто крат своих родителей. Влезешь, куда не просят, только всё испортишь.

– А когда к нему пустят? – сменила она тему.

Девушка тоже была рада перейти к насущным вопросам. Душевные переживания – слишком тонкие, болезненные, сам не разберёшься, а другим тем более не объяснишь.

– С утра – вряд ли. Врачебный обход, процедуры… и всякое-разное. Думаю – после обеда, – и многообещающе улыбнулась: – Инна, наверняка, будет там. Вот как раз и познакомитесь.

***

Артём поправлялся быстро. Что являлось тому причиной, никто, даже врачи, объяснить не мог. То ли суперсовременное медицинское оборудование, задействованное в лечении, и богатый профессиональный опыт медиков, то ли крепкий здоровый организм, закалённый спортивными тренировками, то ли внимательное, неослабевающее внимание друзей и родных, то ли правильное питание и вынужденный отдых в постели, чего так не хватало в суматошных буднях… Словом, перечислив все положительные факторы, лечащий врач сделал напрашивающийся сам собой вывод: комплексная причина. И только одну причину он предусмотреть не мог, как не могли и все те, кто до сего дня хорошо знал Артёма. Эта причина не пропускала ни одного дня посещения больного. Как только кончались занятия в университете, она бегом бежала в больницу, чтобы посидеть рядом с ним, посмотреть в открывшуюся ей так внезапно и счастливо синеву, не отворачивающуюся от неё под хмурыми бровями, а молчаливо и щедро дарящую седьмое небо… Почему молчаливо? Так они же практически ни разу не были наедине. Наталья Николаевна (кстати, очень приятная женщина и к Инне отнеслась с материнской теплотой и нежностью), конечно же – Стаська с Коляном, а потом – друзья и коллеги с работы… И влюблённым оставалось обмениваться только говорящими взглядами.

Сегодня они снова были вчетвером.

– Серов спрашивает о тебе, беспокоится, – в который раз говорил Колян. – Всё порывается приехать, но я отговариваю. Чего лишний раз тебя дёргать?

Артём кивал. Он сидел на кушетке в коридоре вместе с друзьями. Голова была пока перевязана, но скорее – для страховки и напоминания, что её следует беречь и не переутомляться. Ему разрешали уже не только вставать, но даже выходить в садик.

– Ты и так ему всё расскажешь. Меня на днях обещали выписать.

– Правда?!!

Стаська радостно переглянулась с Инной и отметила про себя, что девчонка за последние дни необыкновенно расцвела. Глаза, которые больше не прятались за ресницами, наполнились загадочной глубиной, исчез вечно растрёпанный хвостик. Послушные вьющиеся волосы цвета белого золота волнами стекали на плечи. Она по-прежнему не пользовалась косметикой, но в её случае она была и не нужна. Наоборот, только изуродовала бы и опошлила эту красоту, изящество. Девушка тряхнула головой, отгоняя непрошенные размышления, и спросила:

– Он не рассказывал тебе, Артём, как Серов его принимал?

– Не успел, – ответил за друга Колян. – Как-то удобного случая не подворачивалось.

– Ну и как? – заинтересовался больной.

– Представляешь, открывает он дверь, а на пороге – я. Под глазом – фингал, ворот на ниточке мотается, на пузе – яичница, ботинок пастью ощерился…

Слушатели, представив картину, покатились со смеху.

– У него глаза на лоб полезли. Ну, думаю: ещё одну «скорую» вызывать придётся. Но знаешь, нос загибать не стал, чистоплюйством не страдает, как всякие… – он не стал конкретизировать, кто именно, его и так все поняли. – «С фронта?» – спрашивает. «Ага». – «Кто победил?». «Наши». «Ну, заходи». Вобщем, показал я ему свои акварели, лепку… животные в основном. Правда, помялось всё, фигурки некоторые побились.

– А он?

– Долго смотрел… Потом говорит: «Да ты самородок», – Колян засмущался. До последнего не верил в удачу, хоть и хорохорился. И похвала мастера грела душу так, что на щеках выступал румянец. Увидев же, с каким восхищением воззрились на него друзья, и вовсе почувствовал себя не в своей тарелке и, чтобы прогнать неловкость, срочно переключился на Инну, с подковыркой выпалив:

– А ты чего? Рассказывай давай, как твой отец всех международных ориенталистов за пояс заткнул!

– Ну почему сразу за пояс? – опешила девчонка от такого напора.

– А как же! – художник, не задумавшись ни на мгновение, с серьёзным видом знатока развил свою мысль для непонятливых, не слишком стараясь, чтобы его доводы выглядели правдоподобно, не говоря уж о научной достоверности: – Кто колонизировал все восточные ханства? Он! А значит, он и главный спец по всем восходящим солнцам! Пусть тюбетейки кланяются ему в пояс и лобызают ботинки!

Такой расклад наизнанку, высказанный безапелляционно как неопровержимый исторический факт, вызвал новый взрыв хохота, втянувший и самого оратора, не выдержавшего строгой академической роли, в которую впрягся.

Артём, отсмеявшись, поправил повязку на голове и уже серьёзно спросил:

– Он ещё не вернулся? Звонит? – последнее можно было не спрашивать, и так понятно, что беспокоится за дочку. И Инна поняла вопрос правильно: что говорит, как идут дела, когда собирается назад.