Текст книги "Записки сироты"

– Что же вы не танцуете?

– Ах, Маруся, как ты хорошо играешь, как ангел! – воскликнула Лизочка, никак не сдерживая своих восторгов.

– Тебе нравится? Я очень рада! – ласково улыбнулась Маруся. – Хотите, я сыграю вам песню, сложенную самим папой? Ах, как он любил ее! Она называется «Молитва девочки». Он посвятил ее мне.

И не дожидаясь ответа, Маруся заиграла чудную, мелодичную песенку… Нотки, дрожа и точно тая, вылетали из-под ее маленьких пальчиков, и рояль пел, как живой.

И это играла Маруся, маленькая десятилетняя наша подруга!

Когда она кончила, Горина-мать рассыпалась в похвалах, говоря, что ее единственное желание в том, чтобы Зиночка, Милочка и Алечка играли так же. Тетя ничего не сказала, она крепко-крепко обняла Марусю и поцеловала ее таким же нежным поцелуем, как целовала нас с Лизочкой. Но кто был совсем сконфужен – так это Витя. Куда делся его гордый вид маленького барина! Он неловко подошел к Марусе и шепнул ей:

– Вы меня простите, пожалуйста, я не знал, что вы такая!

– Я не сержусь, что вы! – и Маруся так же ласково улыбнулась ему, как улыбалась нам всем.

Как хорошо кончился наш детский вечер, начинавшийся было так неудачно! Мы танцевали, играли в разные игры, дружно и весело, и, наконец, наши маленькие гости, получив от тети по сюрпризу с елки, разъехались по домам, обещая видеться как можно чаще.

Глава тринадцатая
Корь. На новом месте

– Здорова ли ты, Лизочка? – заботливо спрашивала тетя свою притихшую девочку.

Целый день Лизочка была скучная и не хотела играть с нами. И лицо у нее было такое красное и горячее!

– Нет, я здорова, мамочка! – отвечала она, стараясь улыбнуться.

Но улыбка у нее не вышла. Запекшиеся горячие губки раскрылись и снова закрылись. Лизочка, очевидно, была совсем больна, но, не желая беспокоить матери, крепилась через силу.

– Ты бы пошла прилегла на моей кроватке, а я расскажу тебе сказочку, – предложила ей тетя.

– Да-да, мамочка!

И Лиза, чтобы исполнить ее желание, легла на тетину постель, позволила укутать себе ножки тяжелым пледом и, опустив голову на подушку, прошептала:

– Ах, как хорошо у тебя, мамочка!

Тетя села около постели и ласково стала гладить головку Лизы.

– Ах, как ты горишь, Лизок! – сказала она. – Я позову доктора.

Но Лизочка не слышала уже слов тети, она заснула или была в забытьи, не знаю. Только она стала говорить что-то так часто и скоро, что с трудом можно было разобрать. Она вспомнила и Алечку, и Зиночку, и елку, и злого Витю, и бедного Иванова, и Марусю, и большую куклу, виденную нами в витрине игрушечного магазина. Я поняла, что она бредит.

Лизочке становилось с каждым днем все хуже и хуже. На лице ее появилась красная сыпь, и вся она горела, как в огне.

Доктор велел отделить нас от кузиночки, говоря, что у нее корь, которая очень прилипчива. Яше запрещено было входить в ее комнату, а меня решили отправить на время ее болезни к Марусиной маме, с которой тетя успела познакомиться и подружиться.

Когда няня привела меня к Даниным (фамилия Маруси и ее мамы), Маруся встретила меня радостная и ликующая.

– Ну вот, Катя, как славно ты проведешь у нас несколько деньков! – говорила она. – Жаль только, что Лизочка больна, а то бы нам было превесело!

Несмотря на ласковую предупредительность Марусиной мамы, на дружбу самой Маруси, мне все это время точно чего-то не хватало. Не хватало тетиных поцелуев на сон грядущий, когда она, наклоняясь над моей кроваткой, крестила меня со словами: «Христос с тобою, крошка, спи спокойно»; не хватало и няниной добродушной воркотни, когда она приходила тушить лампу и недовольно ворчала на нас с Лизочкой, болтавших без умолку, лежа в кроватках. И я горячо молилась богу, чтобы он как можно скорее дал облегчение больной Лизочке.

Милосердный господь услышал мою детскую молитву: через две недели Лизочка выздоровела, и меня взяли обратно домой…

Глава четырнадцатая
Снова Ленч

Прошел месяц.

Лизочка вполне оправилась от своей болезни; но дядя и тетя не рисковали еще выпускать малютку на воздух, что очень огорчало нашу общую любимицу. Чтобы как-нибудь развлечь девочку, тетя Маша придумала чтение по вечерам всей семьей. Няня растапливала камин (февраль месяц отличался особенными стужами в этом году), и вся наша семья собиралась у камина вокруг маленького столика – послушать интересное чтение. Читал обыкновенно Яша, и читал прекрасно; он же доставал и книги из гимназической библиотеки: а мы с жадным вниманием слушали маленького чтеца.

Однажды вечером, когда на дворе бушевала вьюга, свистел холодный зимний ветер, завывая по трубам домов, мы снова собрались вокруг маленького круглого столика. У нас было так тепло, светло и уютно! Яша уже раскрыл вновь принесенную им книгу и готовился приступить к чтению, как вдруг неожиданно в передней дрогнул звонок. Мы молча с удивлением переглянулись.

– Это, вероятно, кто-нибудь приехал приглашать тебя к больному, – заметила тетя, обращаясь к дяде.

– По всей вероятности, – подтвердил дядя и пошел в прихожую. Мы с Яшей бросились за ним следом.

В нашей маленькой прихожей тускло горела стенная лампа, но при ее бледном свете мы могли различить высокого, запорошенного снегом и окоченевшего от стужи человека; няня, впустившая его, теперь спрашивала, что ему надо.

Но бедняга от холода не мог выговорить ни слова.

Дрожащими пальцами старался он размотать с шеи рваный гарусный шарф, но тщетно, закоченевшие пальцы не слушались.

– Вы больной? – спросил участливо дядя.

Наконец, с помощью няни, странный гость распутал шарф, закрывавший его шею и половину лица.

Что-то знакомое предстало моим глазам. Я невольно подалась вперед, взглянула на незнакомца и вскрикнула невольно:

– Да это Ленч!

Да, это был Ленч! Но, боже мой, как он изменился! Худой, бледный, постаревший на десять лет, он так мало походил на моего прежнего хозяина!

Теперь он уже не казался прежним грозным и строгим господином Ленчем. Он пристально вгляделся в меня и, очевидно узнав, глухо сказал:

– Ты ли это, Клара?

– Да, это я, – тихо пролепетала я, – а вот и Яша, помните Яшу-Альфа? – И я тихонько подтолкнула в его сторону моего названого брата.

Ленч взглянул на него, с трудом узнав в чистеньком и сытом гимназисте свою бывшую несчастную маленькую жертву Альфа. Он хотел что-то сказать и вдруг пошатнулся.

– Что с вами? – участливо повторил свой вопрос дядя и поддержал несчастного. – Вы больны? Я доктор и помогу вам.

– О, нет, не мне! – со стоном вырвалось из груди Ленча. – Я умоляю вас спасти мою дочь, мою бедную умирающую Марго! Сама судьба посылает мне вас! Я просил в аптеке адрес врача. Меня направили к вам, и вот я случайно встречаю здесь Клару и Альфа. О, они не злые дети! Они простят своего прежнего жестокого хозяина и помогут упросить вас ехать к моей бедной дочери!

И, говоря это, несчастный упал на колени и простирал к нам руки, рыдая и плача.

Вся моя прежняя вражда и ненависть к этому человеку исчезли при виде его страданий. Я бросилась на шею дяди, умоляя его помочь несчастному; Яша не отставал от меня. Впрочем, мы упрашивали напрасно. Дядя в первую же минуту все простил Ленчу и видел в нем не врага своих приемных детей, а глубоко несчастного человека, которому надо было помочь.

– Едем, Катя, – твердо проговорил дядя после небольшого раздумья. – Ведь у вашей дочери, – обратился он к Ленчу, – не заразительная болезнь?

– О нет, бедняжка Марго умирает от какой-то тяжелой внутренней болезни, она уже месяц не встает на ноги.

– Ну, тогда я беру тебя, Катя! – еще раз решил дядя. – Ты можешь помочь своей бывшей подруге. А ты, Яша, беги к тете и скажи, чтобы она положила в корзинку провизии: молока, бульона, яиц да бутылку вина… Вы, вероятно, очень нуждаетесь? – спросил он Ленча.

Тот только рукой махнул в ответ.

– Да одеяло теплое и белья чтобы няня уложила! – крикнул дядя вдогонку убегавшему Яше.

Через десять минут все было готово. Я, дядя и Ленч, согревшийся от стакана вина, данного ему Яшей, ехали на самую дальнюю окраину города, где жил несчастный со своей больной дочерью.

По дороге Ленч рассказал дяде, что, выйдя из тюрьмы, он уже не мог продолжать своего дела. Вся его труппа разбежалась. Жена умерла от горя и нужды, и он приехал в Петербург искать работы со своей дочерью. Но работы не оказалось, и они должны были пробавляться людским подаянием.

Мне было очень жаль бедного Ленча, и вся моя былая ненависть к нему исчезла от его печальных, полных горечи рассказов.

Глава пятнадцатая
Добром на зло!

Извозчик остановился у большого пятиэтажного дома, стоявшего в каком-то глухом и узком переулке. Мы вошли в темный двор и ощупью стали подниматься по скользкой и узкой лестнице. Дядя крепко держал меня за руку, чтобы я не упала. Наконец, мы подошли к низенькой двери где-то высоко под самой крышей, на чердаке, и наш спутник толкнул ее. Я очутилась в сырой и холодной комнате, освещенной одним только огарком, вставленным в бутылку…

«Боже мой! И тут могут жить люди!» – невольно с ужасом подумала я и крепко прижалась к руке дяди.

– Это ты, папа? – послышался откуда-то из угла слабый детский голосок.

– Я, а со мною добрые люди! – поспешил ответить Ленч.

Тут только заметила я связку соломы в углу, а на ней разметавшуюся и покрытую жалкими лохмотьями девочку.

– Марго! – невольно вскрикнула я и бросилась вперед.

Она открыла впалые глаза и протянула мне худенькие ручки. Она, казалось, сразу узнала меня и нимало не удивилась моему приходу.

– Клара! Клара! – шептала она, точно в забытьи. – Я рада, что ты пришла, я знала, что ты придешь, Клара. Мне так не хотелось умирать, не испросив у тебя прощения. Прости меня, Клара, я много виновата перед тобой. Но судьба нас так жестоко покарала за все.

Я крепко обняла больную и как можно утешила ее. Дядя, осмотрев Марго, не нашел в ней никакой особенной болезни; она была больна истощением сил от голода и нужды.

– Ну, слава богу, теперь ты скоро поправишься, дитя мое! – проговорил он, окончив выслушивать и выстукивать девочку. – Хороший уход и пища вылечат тебя без всяких лекарств! Завтра же мы перевезем тебя к нам, и Катя не откажется поухаживать за тобой!

Конечно, я с радостью ухватилась за предложение дяди. На другое утро Марго перевезли к нам. Скоро она поправилась, и дядя поместил ее в школу, а отцу ее дал работу у себя в больнице. Ленч со слезами благодарил нас за все, что мы делали для него и для Марго.

– Вы настоящие благодетели, – говорил он. – За все зло, причиненное мною вашим детям, вы отплачиваете мне величайшим добром…

Марго выходила я и могу смело гордиться этим. Зато я приобрела в ней впервые друга на всю жизнь. Она привязалась ко мне, как к родной сестре, чем заставляет даже ревновать мою дорогую Лизочку. Марго очень изменилась к лучшему, как и ее отец, который стал неузнаваемым с тех пор, как наша семья облагодетельствовала его с дочерью. Каждое воскресенье и он, и Марго приходят к нам, и мы проводим сообща праздники. О неприятном прошлом все как бы позабыли, по крайней мере, никто не говорит о нем.

Не знаю, как другие, но я сознаю себя счастливой оттого, что могла отплатить добром за зло моим недавним врагам.