Текст книги "История шарлатанства"

Фридрих Вильгельм Адам Сертюрнер в возрасте всего 21 года успешно выделил морфин из смолистых веществ в головках опийного мака. К тому моменту он даже не был химиком, а лишь с 16 лет учился на фармацевта. Несмотря на несовершенство оборудования, он оказался упорным человеком. Сертюрнер назвал новое вещество principium somniferum за его снотворное действие в составе опия. А позже переименовал его в честь древнегреческого бога снов – Морфея.

Итак, морфин, вот и ты! Разумеется, Сертюрнеру надо было изучить вещество. Сначала он опробовал не слишком чистые образцы на бродячих собаках и на мыши, которая забрела в лабораторию. Затем выпил препарат сам и дал нескольким мальчикам-подросткам (привет, любители медицинской этики!). Сертюрнер отметил: «Эффект у трех молодых людей был невероятно быстрым и сильным: он проявлялся… слабостью и выраженной сонливостью на грани с обмороком… Сам я также впал в состояние, подобное сну». Опасаясь отравления, ученый дал подросткам уксус, чтобы вызвать рвоту. У некоторых тошнота и одурманенное состояние сохранялись в течение нескольких дней.

Сертюрнер понял главное: экстракт имел те самые свойства, за которые так обожали и ненавидели опиум. Поскольку общество на тот момент было готово попробовать нечто более сильное и очищенное, морфин вскоре оказался на рынке. Сэр Уильям Ослер, один из основателей современной медицинской науки, назвал морфин «божественным лекарством» (тут мы снова возвращаемся к богам и их головной боли). Хотя он, конечно, имел в виду, что морфин кардинально отличается от всего, созданного человечеством ранее.

В XIX веке такие методы лечения, как кровопускания, рвотные, пиявки и клизмы, все еще были в моде, однако морфин показался чем-то значительно более щадящим. Вместе с опиумом он на многие годы вошел во все медицинские справочники и рекомендовался при таких проблемах, как боль и диарея (следует отметить, что благодаря опиуму удалось спасти многих пострадавших от холеры и дизентерии). К сожалению, люди принимали его от всего подряд: морфином «лечили» укусы змей, бешенство, столбняк, язвы, диабет, отравления, депрессию и другие психические заболевания. Врачи и пациенты нашли в лице морфина очень удобное лекарство.

Во время Гражданской войны в США огромные количества морфина и опиума не только помогали при дизентерии и кошмарных боевых ранениях, но и формировали зависимость – она развивалась так часто, что в те годы ее часто называли солдатской или армейской болезнью. По воспоминаниям, военный хирург армии Севера майор Натан Майер, восседая на лошади, сыпал морфин на свою руку в перчатке и давал слизывать бойцам.

А в 1850-х годах, когда опиаты, казалось бы, уже были доступны в самой удобной и действенной форме, Александр Вуд изобрел шприц для подкожных инъекций. Морфин в инъекциях был гораздо сильнее и действовал в куда меньших дозах. В результате злоупотребление им стало еще популярнее – особенно в средних и богатых слоях общества, поскольку морфин, шприцы и иглы были дороги.

В 80-х годах XIX века изобретение Вуда привело к появлению двух новых слов – «морфиномания» и «морфинизм», то есть зависимость от морфина. Шприц стал не только чудом для медицины, но и причиной всеобщих проблем.

Если опиум был источником радости и обезболивания для человечества, то морфин казался буквально спасением, ниспосланным с небес. Но и тот и другой вызывали зависимость, так что окончательного удовлетворения люди не получали. Наша природная страсть копаться в глубинах природы очень сильна и заставляет нас всегда искать что-нибудь лучше (или ужаснее) существующего. Так, где-то между изобретением ракеты (XIII век) и электронной почты (1971) мы умудрились придумать монстра по имени героин.

В 1874 году лондонский фармацевт Чарльз Ромли Элдер Райт находился в поиске такой формы морфина, которая бы не вызывала зависимости. Разработанный им новый опиат, диацетилморфин, оказался невероятно мощным, но лишь спустя десятилетие немецкий химик Генрих Дрезер, работавший на Bayer, решил сделать это лекарство главным источником заработка компании.

В то же самое время другой химик Bayer, Феликс Хоффман, как раз «заново открыл» аспирин. Однако Дрезер не считал, что на аспирине удастся получить большие барыши, – он думал, что аспирин «ослабляет сердце» (просим читателей, принимающих аспирин в связи с заболеваниями коронарных артерий, проигнорировать этот пассаж). Поэтому Дрезер дал Хоффману задание не возиться с аспирином, а на скорую руку синтезировать диацетилморфин, тем более что его уже создали ранее. Лекарство протестировали на кроликах и лягушках, а затем и на рабочих самой компании Bayer – им оно пришлось по вкусу. Некоторые отметили, что от него они почувствовали себя могучими и героическими (heroisch на немецком).

Препарат так и назвали – героин. Конечно-конечно, он не должен был вызывать зависимость и мог использоваться в качестве обезболивающего теми, кто хотел отказаться от опиума. (К слову, аспирин был и является мощным обезболивающим.) Также полагали, что у героина меньше побочных эффектов. Кроме того, он был очень сильным – в 8 раз сильнее морфина, то есть мог применяться в меньших дозах. Но было еще кое-что самое вкусное.

Bayer – компания, сейчас уже завязавшая с производством героина

Bayer рекламировала героин как лекарство от морфиновой зависимости.

К 1899 году компания производила тонну героина в год в виде таблеток, порошков, эликсиров и подслащенных пастилок. Лекарство продавалось по всему свету и считалось средством от туберкулеза, астмы, простуды и кашля разного происхождения. Реклама изобиловала невероятными похвалами: «Героин улучшает цвет лица, оживляет ум, регулирует деятельность желудочно-кишечного тракта и является идеальным защитником вашего здоровья». Многие врачи повелись на россказни об отсутствии зависимости при приеме героина. «Бостонский медицинский журнал» в 1900 году отмечал, что героин «имеет множество преимуществ перед морфином… и не является снотворным», а также, что особенно ценно, «не несет в себе риска формирования привычки». Однако реальные факты все же стали достоянием общественности, и в начале XX века в медицинской прессе стало появляться все больше и больше свидетельств об ужасной оборотной стороне героина.

Злоупотребление опиумом продолжалось и в XX веке, пока международное сообщество не решилось положить этому конец. В 1912 году гаагская Международная опиумная конвенция объявила о начале контроля за наркотиками. Bayer прекратила производство героина в 1913 году. В США в 1914 году был также принят собственный документ, «Акт Гаррисона», который регулировал ввоз, продажу и оборот опиатов и производных коки.

Эра публичного и социально приемлемого употребления опиатов завершилась. «Успокоительный сироп миссис Шарлотты Уинслоу» уже нельзя было купить так же легко, как бутылку молока. В 1924 году героин в США был запрещен окончательно и бесповоротно.

Но было уже поздно. Появилось поколение людей, употребляющих героин, – а за ним и другие поколения. Законодательные меры и строгий учет не остановили череду смертей от опиатов. В 2015 году в США от этих наркотиков умерло 33 000 человек, причем половина из них погибла от официально выписываемых обезболивающих.

Препараты для лечения передозировки опиатами, такие как наркан (налоксон), сейчас доступны в Америке не только в приемных отделениях скоропомощных больниц, но и на прилавках аптек, причем без рецепта. Но это лишь временная мера. Общество продолжает борьбу с нелегальным наркотрафиком, а также поиск здорового баланса между обезболиванием и смертельными побочными эффектами. Пока на свете существуют поля опийного мака, а в медицине нет более безопасного класса мощных обезболивающих, битва не завершена.

Поэтому, когда в следующий раз вы увидите в продаже аспирин компании Bayer, вспомните, как он был некогда оттеснен героином, «героем» и злодеем, ответственным за самую страшную наркотическую зависимость на свете.

Стрихнин
Отравленные марафонцы, смертельные деревья, стимуляторы либидо, недобросовестные пивовары и индийская тяжелоатлетка

Однажды в жаркий и влажный день в 1904 году на стартовую линию олимпийского марафона в Миссури вышла разношерстная компания бегунов. Там были обремененный долгами почтовый служащий с Кубы, поймавший попутку до места забега, два представителя африканского племени, привезенные в город на выставку об англо-бурской войне, и американский стайер Томас Хикс.

Марафон начинался и заканчивался на стадионе Сент-Луиса, но в остальном проходил по обычным сельским дорогам штата Миссури. Жара была за тридцать. Холмистая местность, плохие дороги и клубы пыли от проезжавших мимо автомобилей делали этот марафон одним из труднейших за всю историю Олимпийских игр.

Были ли пункты неотложной помощи? Да, примерно на 17-м километре маршрута был колодец.

Просто каменный колодец с ведром внутри.

Американский бегун Хикс на 22-м километре начал плохо себя чувствовать, и его тренеры решили немного помочь своему подопечному. Тогда до запрета допинга было еще далеко, и препараты для улучшения спортивных достижений широко использовались. Команда Хикса смешала для него энергетический коктейль образца 1904 года: 1 миллиграмм стрихнина (да-да!) и яичный белок, чтобы было не так горько. Хикс выпил коктейль и продолжил забег.

Даже оторвавшись от ближайшего соперника на милю, с каждым холмом он бежал все медленнее и медленнее. Обезвоживание постепенно усиливалось. Тренеры запретили ему пить воду во время забега, лишь любезно предлагали прополоскать рот «теплой дистиллированной водой». Когда очередная доза стрихнина для помощи атлету оказалась готова, смешивать ее с водой, очевидно, было нельзя. Что же придумали помощники? Да просто смешали стрихнин с бренди.

Поражая всех своей выносливостью, Хикс стремился вперед. Последние две мили, по словам одного из устроителей гонки, он бежал «автоматически, как хорошо смазанный механизм. Его глаза были тусклыми и безжизненными, лицо посерело и осунулось, руки опустились вниз, будто к ним были привязаны грузы, колени почти не сгибались, но ноги как-то шевелились».

Захватывающая концовка олимпийского марафона 1904 года!

Это потому, что спортсмен был на волосок от смерти. К этому моменту Хикс уже был на грани токсической дозы стрихнина. В сочетании с августовской жарой, тяжелым обезвоживанием и просто физической перегрузкой яд чуть не убил легкоатлета. И почти наверняка убил бы, если бы тренеры, как собирались, дали ему третью дозу стрихнина.

На финишной прямой Хиксу пришлось опираться на членов своей команды, чтобы не упасть. На фотографиях, запечатлевших этот момент, видно натянутое, застывшее выражение лица – это симптом отравления стрихнином, которое вызывает длительные спазмы лицевой мускулатуры. Едва ковыляющий, галлюцинирующий и потерявший 3,5 килограмма к концу гонки, Хикс был признан победителем марафона 1904 года.

Трудно поверить сегодня, но тренеры Хикса, как и тогдашнее медицинское сообщество, действительно верили, что стрихнин придает человеку энергии. И это не то чтобы полный бред. В небольших дозах стрихнин работает как кратковременный стимулятор, действие которого на нервную систему аналогично эффекту кофеина. Правда, в отличие от кофеина, достаточно 5 миллиграммов стрихнина, чтобы убить взрослого.

В силу этого свойства стрихнин активно (и жестоко) использовался в Средние века, чтобы травить крыс, кошек, собак и других лишних животных. Блокируя действие глицина – вещества, участвующего в нервно-мышечной передаче, – стрихнин в высоких дозах вызывает сильные и болезненные мышечные спазмы. При отсутствии медицинской помощи сила и частота этих спазмов нарастают, и пострадавший может погибнуть за несколько часов от асфиксии или просто полного упадка сил на фоне тяжелых судорог.

Короче, отличное тонизирующее средство для олимпийского атлета.

Или энергетик для студента, готовящегося к сессии.

Стрихнин, аналог Red Bull в Викторианскую эпоху, был до известной степени популярен у студентов-медиков конца XIX века как средство для борьбы с сонливостью. Леонард Сандалл, однако, в 1896 году немного переборщил с дозой. Хотя он и выжил, его рассказ определенно не из приятных:

«Три года назад я готовился к экзамену, и силы были уже на нуле. Я стал принимать по 10 минимов [то есть 0,6 миллилитров] раствора стрихнина с таким же количеством разбавленной фосфорной кислоты два раза в день. На второй день приема, к вечеру, я почувствовал напряжение мышц лица и необычный металлический вкус во рту. Возникли сильное беспокойство и тревога, мне хотелось начать ходить и делать что-нибудь, а не просто сидеть и читать. Я прилег и почувствовал, как икроножные мышцы напрягаются и резко сокращаются. Пальцы ног начали подгибаться, а при движениях головой я видел вспышки света перед глазами. Я понял, что со мной происходит что-то очень нехорошее… Все тело покрылось холодным потом, сердце сдавливали боли, я чувствовал, что отключаюсь… Вскоре я потерял сознание и провалился в глубокий сон, а утром проснулся совсем здоровым. Не было ни головной боли, ничего – только сильное желание все время двигаться и слегка затрудненные движения челюстей. Эти симптомы исчезли в течение дня».

Это и есть краткое описание начальной стадии отравления стрихнином. Воспоминаний о таких отравлениях осталось мало, ибо, чтобы их оставить, надо для начала выжить. Сандаллу повезло – другим повезло меньше.

РАСТЕНИЕ, КОТОРОМУ МЫ ОБЯЗАНЫ ЯДОМ

Стрихнин – алкалоид, который получают из семян чилибухи (рвотного ореха, Strychnos nux-vomica), лиственного дерева, произрастающего в Индии и Юго-Восточной Азии. Это средних размеров деревце имеет высоту до 12 метров и вполне невинный вид: оно внешне напоминает грушу-переростка. Цветки имеют характерный неприятный запах и сменяются округлыми плодами с белой мякотью, каждый из которых содержит по пять семян.

Все без исключения части чилибухи ядовиты. Даже растения-паразиты, вырастающие на ней, всасывают в себя большое количество яда.

В 1840 году один английский моряк, лечившийся от гонореи в больнице Калькутты, от тоски и безделья начал избивать персонал клиники.

Тогда этого всеобщего любимца решили полечить новым средством – измельченными листьями kuchila molung, паразитического растения, которое перед тем росло на чилибухе.

Четырьмя часами позже моряк скончался. Руководство больницы охарактеризовало это происшествие как «досадную ошибку».

Хотя семена чилибухи еще в Средние века начали завозить в Европу и использовали в качестве яда для животных, их возможности в человеческой медицине никого всерьез не интересовали до 1811 года, пока доктор Пьер Фукье из Парижа не провел свои знаменитые эксперименты. Французские врачи по большей части игнорировали это растение, пока доктор Фукье не предположил, что выброс энергии, вызванный стрихнином, может вновь привести в движение конечности парализованных пациентов.

Вооружившись спиртовой настойкой стрихнина, Фукье нашел подопытных: 16 парализованных больных в госпитале Шарите. Первым испытуемым оказался 34-летний драпировщик, который был прикован к постели из-за странного прогрессирующего паралича ног, распространившегося и на таз. Доктор начал лечить его экстрактом, малые дозы которого сначала оказались неэффективными. Но по мере их увеличения у больного появились судороги, которые, кажется, «встряхнули» его нервную систему и привели ее в нормальное состояние. Через 3 месяца, получив в итоге 314 гран стрихнина, драпировщик на своих ногах ушел из клиники, а его паралич полностью прошел (повезло, что это случилось вовремя).

Другие эксперименты Фукье оказались менее успешными. Так, несчастный М. Ванхов был выбран для лечения клизмами со стрихнином. Характерно, что, по сообщениям, паралич у пациента стал несколько уменьшаться, когда он случайно получил несколько таблеток стрихнина вдобавок к клизмам. Хотя он и не умер от вскоре случившихся судорог (что странно), Ванхов все же был исключен из отчета Фукье, когда его здоровье перестало улучшаться.

Интригующие результаты Фукье подвигли других французских ученых на новые работы, и в 1818 году стрихнин был впервые выделен из семян. Ученые начали проводить интенсивные исследования для оценки эффективности чистого стрихнина в качестве лекарственного препарата. Шли они непросто: обычно применялось от 1 до 3 миллиграммов стрихнина, однако быстро стало понятно, что смертельная доза составляет 5 миллиграммов и ее довольно легко превысить. Что и делали некоторые доктора.

Вверху: Доктор Фукье отдыхает между отравлениями очередных пациентов

Внизу: Стрихнин совершенно справедливо маркирован как яд!

Колоссальные риски, связанные с приемом стрихнина, скоро затмили его лекарственный потенциал. Однако, хотя в клиниках интерес к нему угас, популярность препарата в народе и в аптеках только усилилась.

Вскоре после выделения стрихнина французские ученые начали эксперименты по его применению для улучшения сексуальных функций. Идея состояла в повышении интимной чувствительности после приема небольших доз лекарства. И она была не нова: именно слухи о сексуальных свойствах растения способствовали его импорту на Запад из Индии и Юго-Восточной Азии в Викторианскую эпоху. «Мне рассказывали про самых развратных раджпутов, что они используют рвотный орех в качестве стимулятора своей страсти», – отметил один из путешественников по Индии в 1830-х годах.

Доктора Труссо и Пидиу описали историю 25-летнего мужчины, который уже полтора года мог лишь «платонически» общаться со своей женой. Принимая стрихнин, он восстановил потерянную мужскую силу, а прекратив прием лекарства, вновь ее утратил. В те времена, когда не было «Виагры», можно было рассчитывать хотя бы на стрихнин.

Оцените игру слов: «Подарите себе немного „ночной энергии“ со стрихниновыми энергетическими таблетками!»

В 1960-х годах компания All Products Limited из Майами решила реанимировать старую идею Викторианской эпохи о стимулирующих способностях стрихнина. Воспользовавшись расцветавшей сексуальной революцией, в 1966 году она выпустила новое лекарство «Джемс», рекламировавшееся как мощный афродизиак. Украшенный громоздким слоганом «Натуральный энергетик для мужской и женской семейной жизни», «Джемс» содержал в себе небольшие дозы стрихнина.

Скоро компания оказалась втянутой в судебный процесс по обвинению в мошенничестве с использованием почтовых отправлений. Забавно, что поводом для юридических проблем послужил не сам факт наличия стрихнина в таблетках, а безосновательность суждений о якобы существующих сексуальных эффектах препарата. All Products Limited не стала бороться в суде и быстро проиграла.

Когда стрихнин уже стал мейнстримом, множество шарлатанов ринулось получать выгоду от продаж нового средства. Fellows and Company, фирма, основанная отцом и сыном и сначала базировавшаяся в Канаде, а затем переехавшая в Лондон, продавала несколько сомнительных лекарств для домашних аптечек вроде «Пастилок от глистов», «Горькой настойки от несварения» и весьма непонятной «Золотой мази». Но настоящей золотой жилой оказалась разработка «Состава с гипофосфитами от Феллоуза», невероятно популярного лекарства начала XX века, содержавшего стрихнин. Сам Джеймс Феллоуз, страдавший от «легочной болезни второй стадии» (то есть туберкулеза), якобы полностью излечился, принимая сей сироп. Эта реклама дала лекарству успешный старт.

Сироп от Fellows был представлен на рынке как эффективный при «лечении анемии, неврастении, бронхита, гриппа, легочного туберкулеза и изнуряющих болезней у детей, а также в период выздоровления от тяжелых заболеваний».

ГОРЬКОЕ БУТЫЛОЧНОЕ, ИЛИ СКАНДАЛЫ СО СТРИХНИНОВЫМ ПИВОМ

В 1851 году появились слухи о том, что ведущий британский производитель пива Allsopp’s Ales добавляет в свои IPA стрихнин, дабы сделать их более горькими. Как известно всем фанатам пива, IPA, или India Pale Ales, – это сорта пива с выраженной хмельной горчинкой. И вот теперь компанию Allsopp’s обвинили в том, что она придает пиву горечь, заменяя хмель дешевым и ядовитым стрихнином.

Слухи были столь распространены, что сам Генри Олсоп, основатель компании, запросил у двух известных английских химиков анализ пива на стрихнин. В самом деле, что может быть хуже негативных отзывов в прессе?

Возможно, результат кого-то и удивил, но химики не нашли в пиве стрихнина, так что подозрения в массовом отравлении были успешно сняты с Олсопа. Однако поводы для таких слухов были – пусть Allsopp’s Ales и не добавляла в свое пиво стрихнин, но зато это делали владельцы пабов по всей Британии. И нередко. В XIX веке пабы были обязаны продавать покупателям пиво по его закупочной цене. И как тут получишь прибыль? Например, пиво можно разбавлять – но это скоро распугает клиентов. Как же разбавить пиво так, чтобы это не отразилось на его вкусе?

Элементарно – добавить в него стрихнин.

Этот чудо-порошок, отлично растворимый в воде, придает пиву горечь, подобно хмелю, и усиливает опьянение. Иными словами, для жадного хозяина паба это едва ли не лучшее решение. В XIX веке от отравления стрихнином умерло немало английских пьяниц.

Построив свой маркетинговый план на положительных отзывах покупателей, компания Fellows получила колоссальную прибыль, продавая безрецептурную смесь со стрихнином по цене 7 шиллингов за бутылочку в 15 унций. По тем временам цена была высокой, но разве жалко отдать деньги за чудесную бутылочку с красной пломбировкой (здесь должны быть возгласы «вау!»)?

Менее популярным оказался конкурент – тоник под названием «Сироп от Истона». Однако он содержал в два раза больше стрихнина, чем сироп Феллоуза. В 1911 году в пинте этого снадобья содержалось 6 жидких унций яда; таким образом, смертельная доза достигалась при приеме лишь ¼ пинты (чуть больше 100 миллилитров).

Другой тоник со стрихнином, «Метатон», начали выпускать в 1930 году. В нем содержалось 1/25 грана стрихнина на унцию. «Метатон» и по сей день можно свободно купить в Великобритании. Традиционно он рекламируется как энергетик для восстановления здоровья и сил после болезни – правда, в 1970 году стрихнин из его состава потихоньку убрали.

Также стрихнин применялся и в Германии в составе «Таблеток доктора Кёстера от метеоризма». Использовали их при проблемах с пищеварением. Доктор Теодор Морелль в начале 1940-х годов выписывал эти таблетки одному из своих пациентов, страдавшему от запоров и повышенного газообразования из-за вегетарианской диеты. Врач советовал принимать от 8 до 16 таблеток в день, и пациент послушно принимал их целых девять лет, пока его жизнь не прервалась в бункере под Берлином в последние дни Второй мировой войны. Да, Адольф Гитлер принимал сублетальные дозы стрихнина во время своего страшного правления. Со временем стрихнин накапливался в его организме, толкая его, быть может, на все более непредсказуемые поступки в последние годы жизни.