Текст книги "Последнее лето"

– Это сборник историй с картинками. И люди, и животные, но не такие милые, как Джордж и Марта, – сообщил он.

– Ну что сказать? Других таких милах днем с огнем не сыщешь.

– В первой истории, – продолжил Джек, – есть говорящий змей и женщина, которая любит фрукты. Женщину зовут так же, как тебя! Хотя мне не нравится, что змей в этой истории отрицательный персонаж. Это подло. А ты знала, что змеи чувствуют запахи языком?

– А о чем история-то? – спросила я.

– Ну вроде как если у тебя есть хороший сад, никогда из него не уходи.

* * *

Просыпались все лениво и начали вставать лишь к полудню. Дэвид долго зевал – можно было все зубы пересчитать, – а затем спросил:

– Эй, а где Алисия?

– Осталась на яхте, – сказала Ди. – Поплыла вместе с ними на Род-Айленд.

– В смысле? Не… Да вы что? – сказал Дэвид.

– Представляете, как разъярится ее папаша, – сказал Терри. – Кстати, Рейф его вычислил. Сто процентов. Они приехали на винтажном бимере. Она выпрыгнула из машины, а он за ней следом. Это тот мужик, который маскирует бородкой безвольный подбородок.

– Но по-прежнему неизвестно, кто мать, – подал голос Лоу.

– Скоро выясним, – сказал Терри.

– Которая подаст на развод, – сострил Рейф. Он развернул свою тогу (под ней были плавки, как нетрудно догадаться, из гардероба Джеймса) и вытряхнул из нее песок. Тога оказалась простыней. – Интересно, какая плотность у этой ткани?

– Прошлым вечером я расшифровала трех родителей, – зевая, сказала Джен. – Хотите услышать каких?

– Трех? – спросила я с недоверием.

– Я сделала кое-что получше. Я захомутала Джеймса, – сказала Саки.

– Серьезно? – спросил Рейф. Он перестал отряхивать песок и недоуменно покачал головой: – Я тоже.

Они с Саки воззрились друг на друга.

Джуси громко расхохотался.

– Простыня с койки Джеймса, – сказал Рейф так, будто это что-то доказывало.

Саки сообщила, что они с Джеймсом занимались этим в рубке. Вроде на корабле это так называется?

Ди заявила, что они с Джеймсом развлекались на бильярдном столе в кают-компании. В основном просто целовались. Он хотел большего, но она не позволила.

Они сверили свои наблюдения касательно расположения родинки и перешли к уточнению других особенностей бычьей анатомии Джеймса.

– Эй, тут мелкие, – сказала я. – Уймитесь, потаскушки.

Неподалеку Джек под грудой одеял читал книжку «Джордж и Марта в солнечный день».

Джен сменила тему, очевидно недовольная, что не вступила в секс-клуб Джеймса. Ее досаду усиливало то обстоятельство, что свое ухватила даже строгая обладательница девственного рта Ди – но это по ее словам (которым я не очень доверяла, поскольку Ди любила приврать).

Терри сидел с самодовольным видом.

– То есть игра по факту закончена, – объявила Джен. – А все почему? Потому, что среди нас есть подлизы.

Один из наших парней, подбивая клинья к девице модельной внешности, похвалялся, что отец у него режиссер. Даже назвал имя и перечислил фильмы, которые тот снял. Он лез из кожи вон, чтобы произвести на нее впечатление.

Джуси. Как мы сразу не догадались!

– Стыдно, – сказал Рейф. – Стыд-стыдобища.

Джус опустил голову. Сплюнул. Со злости пнул тлеющие головешки.

Одна из наших девиц, пытаясь охмурить Джеймса беседой о бункерах, сказала, что ее мать – архитектор. Джен связала это признание с рассказом одной из мамаш о реконструкции на Пятой авеню пентхауса для какого-то принца из Саудовской Аравии. Ди.

Наконец – и это было хуже и неожиданнее всего, – Терри на пальцах объяснял Тесс, где у женщин расположена G-точка. Откуда ему известны такие подробности женского организма? Этот вопрос задала ему и Тесс. Джен слышала, что ответил Терри: у него в семье есть гинеколог.

Мы все знали, кто из родителей медик. Однажды, за не самым удачным ужином из вегетарианских хот-догов с тофу, она пыталась прочитать нам лекцию об опасности папиллома-вируса для человека.

Терри застонал и потянулся к пиву:

– Это все «оракл», говорю вам.

– Спихиваешь вину на травку? – спросила Саки. – Жалкое оправдание.

Я сникла.

– Выигрывает тот, кто продержится до конца, – напомнил Лоу. – У некоторых из нас еще есть шанс.

– И сколько вас, четверо? – спросила Джен. – Если считать Джека и Еву за одного?

– Лично я по-прежнему в игре, – сказала Саки.

– И я, – сказал Рейф.

– И я, – сказал Лоу.

Но энтузиазма у нас значительно поубавилось. Игра уже не казалась такой важной.

– Послушайте, ребята, – сказал Лоу. – Есть кое-что посерьезней. Когда мы ездили за едой, нас предупредили, что погода должна испортиться.

– В каком смысле? – вздрогнула от ужаса Ди. Напугать ее ничего не стоило.

– А сама-то как думаешь? Обещают сильный шторм. Если мы не вернемся сегодня утром, они сами за нами приплывут.

Мы немного поспорили о том, обязаны ли слушаться, и предположили, что родители выдумали этот предлог, чтобы поскорее вернуть нас обратно. Конечно, наступал сезон ов, но обычно они начинаются здесь в конце августа или даже в сентябре.

Впрочем, сопротивлялись мы вполсилы. На горизонте нависли тучи. Подул холодный ветер, и поверхность океана потемнела.

Мы нехотя собрали вещи, сняли брезент, выдернули лыжные палки и закинули все в лодки.

Джен села рядом со мной, по-прежнему дуясь из-за Джеймса. Дэвид погрузился в свои мысли, нервно дергая ногой, а Джек меланхолично рисовал в блокноте похожих на английских денди пингвинов.

Я оттолкнула лодку от берега и взялась за весла, раз никто другой не вызвался.

На пляже не осталось никаких видимых признаков нашего пребывания, не считая ямок там, где мы втыкали в песок палки, кое-где – отпечатков ног да головешек и пепла на месте костра. Может, пары обломанных веток. И еще высилась башня, которую постепенно размывало прибоем. Мы хорошо усвоили золотое правило: не оставляй после себя следов.

Конечно, следы остаются всегда. Хитрость в том, чтобы ловко их скрыть.

Разумеется, мы оставили после себя какое-то количество молекул, думала я, налегая на весла. Но ничего, что могло бы выдать, кто мы такие. Просто человеческие кожа, ногти и волосы, рассеявшиеся по морским просторам.

3

Уставшие и грязные, мы гребли против течения. Все мечтали о том, чтобы поскорее принять душ, а тусовщики после вчерашней вечеринки – еще и о лекарстве от похмелья. А я жаждала провести хотя бы пару минут в одиночестве.

Когда вдали за озером показался особняк, я почувствовала, будто возвращаюсь домой. Мне не стоило никакого труда вообразить, что я всю жизнь прожила тут, а не в сером и унылом доме в Гринпойнте.

Мне живо представилось: каждое лето я купаюсь в озере, ночью лежу на лужайке и изучаю созвездия в темном небе. Бегаю во всю прыть по проселочной дороге, широко раскинув руки, а над моей головой смыкаются высокой аркой кроны деревьев.

Брожу дикарем по дремучим чащобам.

* * *

Родители тем временем впали в нешуточную панику.

Большинство отправились в город за припасами, и на подъездной дороге осталось лишь несколько автомобилей. Некоторые папаши засобирались на выход – заколачивать фанерой окна. Они остановили нас в холле и попросили Рейфа и Терри помочь им.

Саки пробурчала что-то про грязных сексистов и, потребовав дать ей молоток, присоединилась к ним.

Джек и Шел пошли в лес.

Матери запасали водопроводную воду в ведрах. Сортировали и пересчитывали батарейки, раскладывали на кухонных столешницах ручные и налобные фонари. У нас моментально изъяли мини-холодильники, которые мы брали с собой на пляж.

Кто-то копался с радиоприемником. Из всех розеток торчали провода – заряжались телефоны.

Накаленная обстановочка.

Я пошла помогать мамашам выгребать лед из морозильников в пакеты. Пальцы у меня тут же онемели. Настенный телевизор показывал картинки формирования атмосферных вихрей; метеорологи рассуждали о направлении и скорости ветра, смерчах и проливных дождях. Мы слышали эти термины и прежде. Уже вовсю шла обязательная эвакуация, но находились упрямцы, надеявшиеся «продержаться и переждать». Те, что погибают исключительно по глупости.

Есть и такие, что погибают из-за любви к своим домам. Одни из-за немощи и старости, другие – в попытках спасти первых.

Некоторые из нас воспользовались внезапным послаблением в правилах: проходя с ведерком для льда мимо приоткрытой двери в спальню, я увидела, что Лоу валяется на родительской кровати. Щелкает пультом и переключает каналы в поисках развлечений.

– Тунеядец, – ткнула я в него пальцем.

Сзади подошел мужчина и остановился рядом со мной. Отец-коротышка. С пузцом.

Он стоял, по-женски уперев руки в бока, и гневно взирал на происходящее.

Но это был лицемерный гнев. Лоу моментально смекнул, что к чему. Изменился в лице.

– Лоренцо, а ну живо слезай с кровати! – приказал ему отец.

Лоренцо повиновался. Разом потерял вкус к отдыху. Полнейший провал.

– Вот это ты пролетел, – сказала я и оставила его наедине с собственным унижением. Встретила в холле Джен – она наводила красоту перед зеркалом – и раскрыла ей родственную связь Лоу.

– Минус один – осталось трое, – сказала она.

В гостиной я застала свою мать на коленях перед винным шкафом, словно перед алтарем.

– Еще нужен бурбон, херес, водка и вермут, – говорила она в телефон.

Я помахала ей, ведь мы не виделись несколько дней. Она явно меня заметила, но не отреагировала.

– Возьми как минимум четыре бутылки виски Bulleits, – сказала она телефонному собеседнику. – Постой-ка. А в больших бутылках есть?

* * *

Через некоторое время я забеспокоилась о Джеке и пошла его искать. Пробежала мимо теннисных кортов, до рощи с домиками на деревьях.

Джека я там не нашла, но заметила девочек-двойняшек, которые тянули друг у друга куклу. Похоже, они не слышали, как я подошла. Прежде чем я успела их окликнуть и спросить, не видели ли они моего младшего брата, одна из них, Кей, отпустила куклу, и вторая упала на землю.

Кей подняла камень, наклонилась и приложила им сестру по голове. Со всей силы.

– Ты что, сдурела?! – Я подбежала к лежащей в траве Эми и упала рядом с ней на колени.

Кей схватила куклу и унеслась прочь, строя рожи.

– Эми! Эми!

Лоб в крови. Глубокая рана. Бледное лицо. Девочка не двигалась.

– Черт знает что!

К такому меня не готовили. В лагере «Навыки выживания» в Поконосе ограничивались состязаниями по бегу с привязанной к товарищу ногой и игрой в «Захват флага».

Она была такая маленькая и хрупкая, что я засомневалась, можно ли ее перемещать в этом состоянии, но подняла ее и с обмякшим телом на руках, спотыкаясь, побрела к особняку.

* * *

С матерью Дэвида случилась истерика, и службу спасения вызвал кто-то другой. Единственный среди родителей врач (мать Терри, как мы теперь знали) была от нас далеко – наполняла продуктами магазинную тележку.

Мы предположили, что у Эми сотрясение мозга. Она так и не пришла в себя. Меня никто не благодарил, но все равно я чувствовала себя немного героем.

Когда подъехала «скорая помощь» и высадила бригаду парамедиков, все уже и думать забыли о подготовке к шторму. Над Эми, лежащей на диване, склонилась мать Дэвида, над которой, в свою очередь, склонилась моя мать; вокруг толпились отцы.

– Она впала в вегетативное состояние, да? – дрожащим голосом спрашивала мать Дэвида. – У нее поврежден мозг?

Моя мать механически похлопывала ее по плечу плоской, как доска, ладонью:

– Это маловероятно. Статистически.

Умеет моя мать утешать – талантище!

Врачи скорой принялись за работу. Я стояла поодаль и не видела, что происходит, но вскоре стало ясно: девочка не умрет и кома ей не грозит. Ее ноги, в коротеньких носочках в красную полоску, обутые в розовые сандалии Hello Kitty, вдруг заелозили по диванной подушке. Едва очнувшись, Эми жалобно захныкала и тут же наябедничала:

– Мамочка, Кей такая вредина! Она меня стукнула! Она забрала Лейси!

Но где же Джек? Вдруг Кей и моего брата стукнула камнем? А потом убежала с самым ценным его сокровищем – огромным плюшевым пингвином по имени Пингвино. Может, юная психопатка собирает коллекцию игрушек, отнятых у других детей?

Несколько минут спустя я в поисках съестного пошла в кладовку, щелкнула выключателем и увидела на полу Дэвида – он сидел там, а не рядом с раненой сестрой. Забился в угол. Рядом стояла бутылка.

– Тебе что, вчерашнего не хватило? – спросила я.

– На яхте я пил колу, – ответил он. – Был трезв. Готовил диверсию.

– Ты о чем?

– Я же не знал, что Алисия там останется, – продолжил он. – Она же ничего не сказала. Ей было не до того – флиртовала с каким-то стариканом. Сама виновата. Разве нет? Спать с врагом! Я ведь не знал, что надвигается шторм. Понятия не имел.

– Подожди. Про какую диверсию ты говорил?

– Ты даже не представляешь, на что похожи эти родители с яхты. Именно такие и загубили планету.

– Дэвид, что ты натворил?

– Сначала я думал продырявить топливный бак. Но, сама понимаешь, бензин попадет в океан, погибнет рыба. Я не хотел опускаться до их уровня. Поэтому просто запустил в навигационную систему маленький вирус.

Я изумленно уставилась на него. Я и не знала, что он настолько крутой компьютерщик.

– Видела бы ты их. Слышала бы, что они несут. Прогнили насквозь.

– Да, но… Вирус? Ты хочешь сказать…

– До Ньюпорта яхта не доплывет, – сказал он и отхлебнул из бутылки.

Шампанское запенилось вокруг рта, заструилось по шее и пролилось на рубашку.

– Послушай, – сказала я. – Они запустили мотор и отплыли. Экипаж починит поломку. Возможно, они уже давным-давно все исправили.

Дэвид покачал головой:

– Сильно сомневаюсь.

Вид у него был такой убитый, что я присела рядом и пихнула его локтем:

– У них же всюду резервные системы. Так ведь? И денег куры не клюют. Выкарабкаются. Готова поспорить.

Тем временем вновь застучал молоток, а затем чья-то мать попросила помочь найти собачий корм.

Подготовка к шторму возобновилась, и я ушла, оставив Дэвида в одиночку терзаться чувством вины. Мне надо было найти брата.

* * *

На чердаке Джека тоже не оказалось, но на нижней койке лежали его книжки и Пингвино.

В теплице обжимались Джен и Терри. Они расцепились, стоило мне сунуть голову внутрь.

– Нашли время, – заметила я.

– Нас отправили снимать урожай, – сказала Джен.

– И мы не удержались, – самодовольно пояснил Терри. – Это наше место. У нас тут много чего было.

– Наше место? Придурок. Сделай одолжение – заткнись, а? – одернула его Джен.

Они принялись срывать с веток помидоры черри. Теплица представляла собой четыре стены – сплошь расколотое стекло и разломанные балки, но среди зарослей сорняков все еще росли кое-какие овощи.

В сарае для инструментов было пусто.

На лодочной станции тоже.

Никого не оказалось и в домиках на деревьях, лишь инициалы темнели на стенах.

Младших я нашла в грязной низине на берегу озера, которую от особняка заслоняла стена тростника.

Они возились с коробкой из-под обуви и двумя сачками для ловли бабочек, которые позаимствовали все в том же шкафу с игрушками. Когда я подошла, они как раз присели перед коробкой на корточки и накрывали ее крышкой.

– Джек, я тебя обыскалась, – сказала я.

– Извини, Ева.

– Чем вы тут занимаетесь?

– Собираем кое-что.

Джеку нравилось собирать природные материалы – мох, цветы, камни – и сооружать из них миниатюрные диорамы на подносах или противнях. Он расставлял среди растений емкости с водой, в которых трепыхались рыбешки или головастики, выловленные из озера стаканом или банкой. Впрочем, скоро он начинал беспокоиться о здоровье пленников и выпускал их на свободу.

Одна его композиция была до того хороша, что хотелось уменьшиться и поселиться в ее декорациях. Там были крошечные деревья из собранных в лесу веточек, кусты из лишайника, мостик из выгнутого куска коры, пещера, сложенная из камешков, и цепочка прудиков из ракушек. В тени листиков и палочек висела серебристая куколка, откуда, как надеялся Джек, однажды появится бабочка.

Не появилась.

– Отлично, но вам пора возвращаться.

Шел покачал головой и показал что-то руками. Разговаривать он умел, но почти всегда молчал.

– У нас очень важное дело, Ева, – пояснил Джек, которого Шел обучил некоторым основным жестам.

– Что может быть важнее надвигающегося шторма?

– Это с ним и связано, – уперся он.

Не переубедить.

– Даю тебе еще час. Договорились?

Он посмотрел на Шела. Тот кивнул.

– И держитесь вместе, – сказала я.

– Мы же напарники, – кивнул Джек. – Будем. Честное-пречестное.

* * *

Добытчики вернулись с новой партией фанеры. Терпение отцов подходило к концу. Инструментов оказалось меньше, чем работников, поэтому молотками приходилось пользоваться по очереди.

Вернулся Джек. Подошел ко мне и показал кровоточащий палец.

– Что случилось? – спросила я.

Затем меня отвлекли: мимо прошмыгнула Кей, волоча за ногу сестрину куклу. Игрушке изрядно досталось: похоже, она стала одноногой, да и шевелюра у куклы поредела. Из лысины торчали жалкие остатки светлых волос.

– Потом расскажу, – ответил Джек.

Но не успела я вернуться к заколачиванию окна, как мне на плечо опустилась чья-то рука.

Отец Алисии. Мужчина с козлиной бородкой, который ходил на свидание с теткой из Тиндера.

– Ида, так ведь?

– Ева.

В их семье явно были проблемы с памятью на имена.

– Ева, ты не знаешь, где моя дочь?

Проклятье. Почему я?

Скажу ему про яхту, решила я. Но стоит ли говорить о возможных трудностях с навигацией?

Не хотелось подставлять Дэвида.

И все же.

Я застыла как была – с увесистым молотком в руке.

– Она решила не возвращаться вместе с нами, – наконец сказала я.

Отец Алисии от удивления разинул рот.

– Не понял. Ты хочешь сказать, что она все еще где-то там, у океана? Совсем одна? На пляже?

Саки рядом со мной прекратила стучать молотком.

– Алисия отплыла в Ньюпорт, – сказала она со свойственной ей прямотой. – На яхте под названием «Кобра». Владелец яхты – венчурный инвестор.

– Ха-ха! – недоверчиво засмеялся папаша с бородкой. – Нет, а если серьезно?

– А я серьезно, – сказала Саки.

– Вы что, надо мной издеваетесь?

– Не-а. – Саки вновь принялась прибивать фанеру.

Отец отошел, совершенно сбитый с толку.

Затем из комнаты для завтрака спустилась мать-гинеколог:

– Сообщают, что шторму присвоили четвертую категорию. Порывы ветра достигают 140 миль в час.

– Все это пустая истерика, – откликнулся отец-коротышка (папаша Лоу, не без злорадства подумала я). В руках – бутылка пива. Он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь с заколачиванием окон, только смотрел да критиковал. – Вот увидите.

Мать Алисии выставила голову из-за двери:

– Эй, а где Алисия?

Только не это. Опять? Я вздохнула:

– На борту яхты, идущей курсом на Род-Айленд.

– У них там отлично кормят, – подала голос Ди. – Повар раньше работал в ресторане «У Панисса».

Я не осмелилась взглянуть матери Алисии в лицо. Все знали, что ее дочь равнодушна к еде.

* * *

Дождь заметно усилился, а мы еще не успели заколотить все окна. Отцы наконец сдались и, смущенно откашливаясь и качая головами, вернулись к смешиванию коктейлей.

Когда прозвучал свисток к ужину, мы, оголодавшие, быстро заполнили обеденный зал. Дождь размеренно барабанил по крыше, но в огромном помещении звук терялся. С потолочной балки свисала роскошная люстра, некогда принадлежавшая Тедди Рузвельту. Во всяком случае, так утверждал буклет на пружине, в котором излагалась история дома. «Тот президент в инвалидной коляске», – кивнул со знанием дела Джуси, когда мы ее читали.

В зале размещался длинный обеденный стол – хоть устраивай королевский прием. Но даже за этим огромным столом все мы не помещались (дом не был рассчитан на такое количество гостей, и, например, чтобы поселить нас на чердаке, потребовалось особое разрешение хозяев), так что вдоль одной стены поставили дополнительные карточные столы. Обычно мы бежали наперегонки, чтобы занять один из этих столиков и оказаться подальше от родителей.

Но на этот раз ужина не было. На пустом королевском столе лежали лишь две мятые пачки рифленых чипсов.

Послышался гул недовольства.

– Перекличка! – объявила мать Джен.

– Ужин, – твердо сказала Саки.

– Будут спагетти, – уверила мать. – Раз так не терпится, накрывайте на стол.

Дэвид начал раскладывать ножи, а я – вилки. Возле ящика со столовыми приборами я шепнула ему:

– Ты рассказал кому-нибудь еще, что нахимичил с компьютером на яхте?

Он уныло покачал головой:

– А что, надо?

– Пока не знаю, дай подумать, – ответила я.

Но тут вошли родители Алисии.

– Береговая охрана получила сигнал бедствия, – вне себя от волнения, сообщила мать. – С той лодки, на которой она уплыла.

– Кто-нибудь идет им на помощь? – спросил отец Джен. – Какой-нибудь отряд оперативного реагирования?

– Мы не знаем. Не знаем мы! – взвилась мать.

– Мы не знаем, – пояснил отец.

* * *

Пока я накручивала на вилку спагетти, до меня дошло, что родители как минимум на два часа притормозили с выпивкой. Голос метеоролога приказал им готовиться, и они готовились.

Прислушаться к долгосрочным предсказаниям они не удосужились. Даже к не самым долгосрочным. Но рефлексы все же никуда не делись.

Когда я доедала ужин, у меня за спиной незаметно возник Джек.

– Ева, у нас тут неприятности…

Я спустилась за ним в подвал. Там стоял Шел – перед запертой дверью, ведущей, насколько я помнила, в помещение с бойлером.

– Прислушайся.

Я приложила ухо к двери. Сначала ничего не услышала, но потом различила… шипение? Нет – жужжание.

– Они вылетели из улья! Мы не думали, что они вылетят.

– Вы что, хотите сказать…

– Мы хотели перенести сюда всех пчел, но не успели. Взяли только один, самый большой.

Я отступила от двери.

– Джек, вы что, принесли в дом пчелиный улей?

– Всего одна капля дождя способна убить пчелу, – сказал он.

Я представила себе, как они с Шелом тащат по территории пчелиный улей, и едва сдержалась, чтобы не разораться.

Когда мы вернулись наверх, в столовой оставались лишь родители. Ветер крепчал. Под его порывами качался плохо прибитый лист фанеры, а по стеклянным стенам комнаты скребли ветки большой ивы.

Снаружи было темным-темно, лишь вдоль дорожек горели оранжевые огоньки подсветки.

– А куда все подевались? – спросил Джек.

Как выяснилось, все перебрались в библиотеку и смотрели телевизор. Экран показывал все ту же незамысловатую картинку: неуклонное спиральное вращение воздуха в циклоне.

– А нельзя включить что-нибудь другое? – спросил Джус.

– Эй, ребят, а у нас в доме пчелиный улей, – сказала я.

* * *

Своего пика шторм достиг среди ночи.

Я лежала без сна на коврике на полу и слушала, как от порывов ветра содрогаются стены. Я отлично запомнила момент, когда здоровенная ветка проломила чердачное окно, после чего упала на землю, прихватив с собой кусок крыши.

От выключателя не было толку: электричество вырубилось. Сквозь пробоину хлестал косой дождь.

Началась паника. Я протолкалась к Джеку – он сидел на кровати, прижимая к себе Пингвино, – и мы всей гурьбой двинулись вниз по лестнице. Родители уже топтались внизу, включали фонарики и зажигали свечи; стоял гвалт.

– Это большая ива, – крикнул кто-то.

В столовой вода лилась прямо на стол, за расколотым панорамным окном стояла стена ливня, с потолка падали куски штукатурки. В дыре торчал ивовый ствол. В свете фонаря можно было разглядеть снаружи спутанную массу черных корней, вырванных из земли.

– Кто-нибудь, сюда! Где фанера? – крикнул чей-то отец.

– Дайте мне беспроводную дрель, – закричал другой.

– А что это там? – спросил Лоу, указывая из разбитого окна на широкий газон.

– Пожалуйста, посветите, – попросила чья-то мать, и лучи фонариков метнулись в ту сторону.

– Блестит, – сказал Джек.

– Это вода, – сказал чей-то отец.

– Озеро поднялось, оно уже во дворе, – произнес Джек.

Куда ни посмотри, везде была вода.

– Кто-нибудь слышал прогноз? Сколько дюймов осадков выпало? – спросил кто-то еще.

Поднялся еще больший гвалт. Лучи фонариков лихорадочно прыгали по двору, освещая водный простор, – казалось, суши совсем не осталось. Дождь не унимался, и капли без конца выбивали на поверхности воды точечный узор.

В обеденном зале созвали очередное собрание. Слова родителей заглушал шум дождя и работающих дрелей. Над нами тусклой стеклянной медузой свисала с темного свода потолка незажженная люстра. На столе беспорядочной кучей валялись свечи. Мы переминались с ноги на ногу. От кого-то противно воняло потом.

Мы почти не слышали, что говорят родители, и начали переговариваться между собой. Мешки с песком? Они продаются? Или их надо набивать самим?

Я уже тосковала по электричеству. Без света, в доме с проломленными стенами и дырой в потолке, на меня вдруг навалилась странная безучастность. Как нам себя защитить? Что вообще мы можем предпринять?

Разговоры прекратились, взрослые потянулись к выходу, и их поток вынес нас из комнаты.

– Так что мы делаем? – спросила я одну из мамаш, оказавшуюся ко мне ближе других. – Я не расслышала.

– Две сотни мешков для мусора, – ответила она. – И куча клейкой ленты.

* * *

Потом было много работы. Сырость, холод, черный навес неба. Точную последовательность событий я не помню. Помню только, что, шлепая по воде, мы вышли на улицу, помочь отцам заделать пробоины в стенах. Каким именно способом они это делали, я не видела, но вряд ли высокотехнологичным.

Я держала зонт над головой одного из отцов и смотрела на свои ноги: в свете налобного фонарика видно было, что вода доходит до щиколоток. Под водой уже на пару дюймов скрылась нижняя часть подвальных окон.

Дом превратился в остров.

В перерывах между завываниями ветра до меня откуда-то сверху доносились голоса. Я вытянула шею, силясь что-нибудь рассмотреть. С края крыши показались тощие ноги в штанах карго.

– Эй, – окликнула я.

Ноги исчезли, вместо них появились голова и руки. Вэл. В одной руке белый мусорный мешок. Он трепыхался на ветру, как шарик.

– Что ты там делаешь? – крикнула я.

– Дыра в потолке. Пытаюсь залатать, – проорала Вэл.

На крышу в грозу они послали ребенка.

* * *

Мы теснее прижимались друг к другу, сидя на матрасах и ковриках в сухом углу чердака. За несколько часов мешки, которые Вэл закрепила на клейкую ленту, начали провисать, и образовались бреши. Проснувшись, я увидела, что вода заполняет комнату: лужа подползала все ближе. Сквозь надутый полиэтилен тянуло холодом.

Джека рядом не было, зато под боком храпел Джуси. В углу свернулся калачиком Лоу. Спальные мешки отсырели, подушки покрылись желтыми разводами, а лица спящих в сером утреннем свете казались чумазыми. Мы, как были, заснули в грязной одежде.

– Добровольцы! Нужны добровольцы! – раздался женский вопль.

В двери показалась мать-крестьянка; свои волосы с проседью она заплела в множество косичек, которые торчали в разные стороны. Выглядело это так, будто она пыталась изобразить у себя на голове афрокосы, но результат напоминал нечто вроде грязного ворсистого ковра.

– Надо спасать лодки, – сказала она. – Кто из вас хорошо плавает? Лодки вынесло со станции! Их уносит от берега!

Мы – Джуси, Вэл и я – надели сырую обувь и потопали вниз по лестнице. В отличие от заднего двора лужайка перед домом располагалась на возвышенности; родители, рассевшись по машинам, отчаянно пытались загнать их на зеленый холм по одну сторону от подъездной дороги.

Мы шли по газону за домом, и вода доходила нам до колен. Трава под водой превратилась в тину, и ноги в ней увязали. Я обрадовалась, когда мы добрались до настоящего озера: здесь, по крайней мере, можно было плыть, не касаясь дна.

Мы пустились вплавь.

Цвет воды с голубого сменился коричневым. По поверхности медленно кружили флотилии листьев и веток. Я заметила желтый надувной мяч, красную шлепку, детскую пластиковую тарелочку с разделителями для порций. Еще голубой с оранжевым надувной бассейн, разрисованный рыбками. Фиолетовую скакалку, спутавшуюся в клубок, и баскетбольное кольцо.

Я подумала: вода сейчас там, где ей быть не положено. Сухость – временное состояние. Как и безопасность.

Я плыла в мутной коричневой жиже, Джуси и Вэл не отставали, морщась каждый раз, когда задевали ногой что-то твердое.

Лодки прибило к причалу на дальней стороне озера, на берегу которого стояла уже разрушенная стихией рыбачья хижина. Вэл – всегда в полной готовности – достала из кармана амортизирующий трос и связала два каноэ вместе. Джус и я взяли по весельной лодке.

* * *

Кто-то из отцов развел огонь в камине. На всю библиотеку тепла не хватало – по дому тянуло сквозняком из столовой и от крыши, – поэтому мы жались ближе к очагу, сжимая в ладонях кружки с теплым питьем. Матери, которые обычно занимались приготовлением еды, по всей видимости, объявили забастовку. Двух из них я застала в ванной склоненными над дорожками кокаина.

Мать Алисии сидела не шевелясь в кресле в углу. Уже давно. Блуждала мыслями где-то далеко. У себя в голове, сказал Рейф.

Поначалу она вязала как подорванная, но затем все распустила. Когда я подошла спросить, не нужно ли ей что-нибудь, – любезность, которой я редко удостаивала родителей, – у нее на коленях, прикрытых пледом, лежал ворох разрезанной пряжи.

Она меня как будто не видела и к тому же сжимала в руках ножницы. Я решила, что лучше убраться подобру-поздорову.

– У нее диссоциация, – услышала я слова одной матери, вероятно психотерапевта, обращенные к одному из отцов. – Отрешение от реальности. Как в тот раз, когда мы вчетвером ездили в Кабо. Помнишь?

– Точно. Там еще была проститутка-трансвестит. И какой-то осел в сомбреро.

– Господи, Билл, – сказала мать. – Никто уже не использует слово «трансвестит».

День казался каким-то аморфным; безумица в кресле продолжала щелкать ножницами, группка накурившихся отцов, сидя у камина, разглагольствовала об утопии (травка у них по сравнению с «ораклом» – та еще дрянь, с презрением заявил Терри. Но все же наполнил себе пакетик). В темноте все сливалось: день был похож на ночь, ночь на день. Без электричества дом померк и словно обессилел в неравном бою с ом.

Затем меня осенило.

– Нам надо вернуть свои телефоны, – сказала я Терри.

По факту все ограничения были сняты. Родители – те, которые не резали пряжу и не пыхали марихуаной, – сами не отрывались от телефонов.

Мы выжидали. Наконец обдолбанные отцы прилегли в расслабленных позах, скрестив ноги, продолжая делиться идеями об идеальном мире для трудящихся. Он бы стал нашим спасением, сказал один. Если это спасение вообще возможно, сказал другой. Капитализм забил последний гвоздь в крышку нашего гроба, сказал третий.

С травки они переключились на сигареты и пытались выдыхать дым колечками, но кольца выходили без дырочек. Поглядывая через плечо, чтобы удостовериться в том, что нас по-прежнему не замечают, я на цыпочках пробралась к картине, за которой скрывался сейф.

Мне нравилась эта картина. На фоне сосен, опушенных снегом, стоял на задних лапах бурый медведь. Передние лапы он сложил перед собой, словно молил о чем-то. За его спиной простиралось ярко-голубое озеро, на дальнем берегу возвышались горы. Робкий медведь: склонил голову набок, смотрит пытливо.