Текст книги "Здесь и сейчас"

– У-у??? – Определенно, что-то из области ненаучной фантастики. Я, действительно, знакома со всеми специалистами подобного рода земли Бремен: некоторые приходили любоваться на меня, будто на экспонат, остальных нашла и посетила я сама. Благотворительность, как я успела узнать, не их конек. Кстати, среди них, по всей вероятности, был и папа симпатяги Агнет – девочка же сказала мне, что ее папа психотерапевт. Интересно, кто именно?

– Он может встретиться с тобой в субботу или в воскресенье, нужно только позвонить ему. У меня есть номер его мобильного.

Мой ребенок так растрогал доктора, что тот дал номер частного телефона?

– А где он принимает? В клинике или у него кабинет? Как фамилия твоего чудесного врача, возможно, я его знаю?

– Нет, мам, ты его не знаешь, он не из клиники. – Оливер заметно смутился. – Ты понимаешь, он… он не совсем врач. Ну то есть он врач, конечно… почти.

Ветеринар, что ли? С представителями этой профессии я действительно не знакома. Так, вот все и становится на свои места. Я вдруг почувствовала разочарование. И как удалось хитрюшке Оли за несколько минут убедить меня в реальном существовании чудодейственного доктора? И как я повелась? Или сейчас выяснится, что протеже сына – гадалка со стажем.

Я постаралась не дать воли эмоциям.

– А кто же он? – Надо отдать мне должное, голос прозвучал беззаботно и жизнеутверждающе.

– Он Курт, брат Агнет. Он учится на доктора в Бремене, он каждые выходные приезжает домой.

Так, студенты меня еще не смотрели. А, нет, вру, меня смотрели и студенты.

– Мам, ты только не говори сразу нет. Курт, он совсем взрослый, он хороший и очень веселый. И еще он очень красивый. Он всем нравится и тебе тоже понравится. – Оли затараторил, словно трещетка, только бы не дать мне возможности вставить слово: – Он водил нас с Агнет в зоопарк и, знаешь, он так много знает про животных! Мам, он так смешно моржа передразнивает! Ты его попроси, он тебе покажет…

Я все-таки не выдержала и расхохоталась, представив, как прихожу к врачу и прошу того показать мне моржа. Оли расценил мой смех по-своему.

– Я знал, что ты согласишься! – обрадованно завопил он на весь дом. – Агнет сказала, что ты не согласишься, а я знал, знал! Ты ведь у меня самая лучшая на свете! Ты все всегда понимаешь! Ну… почти все…

И что остается делать после такого признания твоих заслуг?

Ребенок ведь старался, нельзя не отметить. Он думал обо мне и о том, как мне помочь. Правда, в проблему оказались посвящены совершенно посторонние люди, дети – Агнет и неведомый мне Курт, – но все равно. Все равно, имею ли я право отказаться от чистой и бескорыстной заботы? Я могу сейчас отмахнуться, указать Оливеру на его место во взрослой жизни, но кто из нас выиграет от этого? Точно не я и точно не Оли. Не зря же я двенадцать лет борюсь за доверие сына. Я, в самом крайнем случае, могу просто познакомиться с этим Куртом, от которого в восторге мой сын, и составить о нем собственное представление. Это нелишне. Между прочим, среди студентов попадаются умненькие, ведь учат же их чему-то. С Куртом можно будет просто побеседовать, а то я обычно теряюсь в общении с докторами, половину мучающих меня вопросов забываю задать. А когда вспоминаю, то уже бывает поздно, консультация окончена.

Сын воспользовался моей задумчивостью и моим молчанием, принялся активно убеждать:

– Курт уже скоро получит диплом доктора, а сейчас он изучает гипноз. Курт говорит, что гипноз – страшная сила, с его помощью можно чего хочешь узнать…

– Что, – машинально поправила я, – надо говорить «что хочешь».

За чистоту языка я тоже борюсь. Ужас, если задуматься, то вся моя жизнь – борьба: за доверие, чистоту языка, опрятность жилища, финансовое благополучие. Борьба с постоянно разрастающимися во дворе кустами; курящим Гюнтером; гадящим Профессором; с Эрикой, регулярно пытающейся меня протестировать и подогнать под таблицу с ответами; с больничной кассой, не желающей возмещать расходы на лечение; с китайским знахарем Минном Ли, рассчитывающим до конца жизни поить меня микстурами за мои же денежки; с оптовыми книжными базами; с зонтом, вырываемым ветром из рук; с заржавевшим замком на дверях гаража; с пятнами на одежде; с падающими на пол бутербродами; песком с ботинок; жеваными жевательными резинками; сквозняками; снами; пробуждениями; опозданиями; появляющимися морщинками; немытыми руками Оливера; грязью в машине… Да надо ли все перечислять? Неудивительно, что после этого я отказываюсь бороться с глобалистами, антиглобалистами, экономическим кризисом, ухудшающейся экологией, неонацистами, выделением нашего города в отдельную землю Бремерхафен, живущими на социальное пособие и прочей ерундой.

– Ну да, что хочешь, – послушно поправился сын. – Так вот, Курт говорит, что может сделать тебе гипноз, и ты не будешь больше видеть сны, никогда-никогда. Он как-то это назвал, но я забыл.

Само сочетание слов «никогда-никогда» меня настораживает, как и слово «навсегда». Я не уверена, что хочу, чтобы меня чего-то лишили навсегда. Даже волосков над верхней губой, даже снов. Вдруг мне когда-то будет этого не хватать, а у меня забрали это «навсегда»? Да и слово «гипноз» меня тоже настораживает.

– А что ты знаешь про гипноз? – осторожно интересуюсь я.

– Гипноз – это круто! Можно заставить другого человека делать все, что тебе хочется. Например, в воздухе висеть или луковицу есть и улыбаться. Курт нам показывал один раз.

Оба-на! В то время, как я тружусь на ниве чужого просвещения, какой-то доморощенный Вольф Мессинг просвещает моего сына, заставляя есть сырой лук? Я уверена, что детскому желудку это вредно! Интересно, а что еще он заставляет делать детей?

– А что еще можно делать с помощью гипноза? – как можно беззаботней интересуюсь я.

– Что угодно! – авторитетно заявляет сын. – Нечестные люди с помощью гипноза могут у тебя деньги отобрать, заставить украсть, и даже убить. Можно заставить влюбиться, но это ерунда, это только женщины делают…

Я почувствовала, как ноги мои стали ватными, дрожащими руками подтянула к себе стул и тяжело опустилась. Левая рука от плеча налилась непривычной тяжестью, в сердце что-то задрожало на тонкой ниточке.

– …так вот, он загипнотизировал Расти Мюллера, и тот, представляешь, ел козявки из носа! – Оливер хохотал, раскачиваясь на стуле и болтая ногами. – Он пальцем выковыривал из носа козявки и ел! У Мюллера такие противные козявки, жирные и зеленые, меня чуть не стошнило.

– А где вы все это делаете? Дома у Агнет?

– Что ты, мам! Там же в выходные мама дома, она не разрешила бы. Мы в гараже это делали. У Курта большой гараж, там даже диван есть и кресло-качалка.

Все-таки хорошо, когда ребенок тебе доверяет, а то можно никогда и не узнать, чем он на самом деле занимается вдали от родительских глаз. Таня, а что дальше-то тебя ждет, когда он еще повзрослеет? Гюнтер рассказывал мне, что в некоторых странах до сих пор позволяют родителям делать детям волевые запреты, без объяснения причин, и даже поднимать на детей руку. Иногда мне кажется, что я завидую родителям из этих стран, которые мы считаем отсталыми и не соблюдающими права человека.

– Оли, а почему ты никогда раньше не рассказывал мне про Курта? Раз он такой интересный, так много всего знает?

– Ты что, мам! Я же тебе говорил, что мы идем в зоопарк со старшим братом Агнет, ты сама разрешила. Ты спросила, с кем мы идем, и я тебе сказал, что с братом, помнишь? Я еще в зоопарке магнит купил и тебе подарил, а ты его на холодильник повесила.

Действительно, что-то такое было, и магнит висит, с немым укором смотрит на меня пингвиньей головой. Разумеется, я должна была прежде, чем разрешать, подробно расспросить, а не успокаивать себя мыслью, что они идут со старшим.

Так, решено, я встречаюсь с Куртом в ближайший выходной! Очень надеюсь, что мне не придется есть козявки и отнимать у людей деньги.

На всякий случай вечером, когда Оли отправился спать, я вошла в Интернет и почитала про гипноз. К встрече с Куртом я должна была тщательно подготовиться. Не для того, чтобы горе-гипнотизер не застал меня врасплох и не заставил питаться выделениями из носа, а для того, чтобы попытаться объективно оценить возможную степень его влияния на малышей. Если почувствую что-то угрожающее, то обязательно встречусь с его матерью, а может быть, и обращусь в полицию.

К четырем утра я более-менее познакомилась с проблемой, вызубрила термины и даже продумала линию поведения при встрече с Куртом.

У страха, как водится, оказались глаза велики. Всемирная паутина разъяснила мне, что истории о том, что можно загипнотизировать человека и отправить его убивать, не больше чем выдумки.

Ложиться спать было уже некогда, да и множество мыслей, разрывающих голову изнутри, выгнали оттуда последний сон.

– Здравствуйте. Меня зовут Таня Миттель, я мама Оливера. Я разговариваю с доктором Амелунгом?

Я старалась быть любезной при звонке Курту, даже назвала его доктором, хоть, видит Бог, больше всего мне хотелось назвать его паршивцем и пригрозить сообщить в полицию о его незаконных опытах над детьми. Я неделю пыталась успокоить нервы и раньше времени не делать выводов. Тщетно. К субботе в моей голове прочно укрепился образ безнравственного типа, этакого глянцевого молодчика, любителя порнушки и, возможно, сексуального маньяка.

– Добрый день, фрау Таня, – раздался в трубке удивительно приятный баритон, более подходящий солидному мужчине, нежели прыщавому юнцу с дыркой в кармане вместо диплома, – очень приятно, что вы позвонили. Оливер много рассказывал о вас.

Могу себе представить!

– Ну, раз Оливер много рассказывал, то я не буду отнимать у вас лишнее время и только попрошу вас о встрече. – Я даже издала вымученный смешок.

– С удовольствием, фрау Таня. – О, да, с таким голосом только назначать дамочкам свидания, отказы не принимаются. Я живо представила, как он плотоядно улыбается на том конце. – Только, если вам удобно, вечером, днем я обещал помочь маме по дому.

Йес, образ маминого помощника действует на женщин моего возраста и старше безотказно! И что может быть сексуальней, чем встреча в субботу вечером! Интересно, он уже начал меня гипнотизировать?

– Доктор Амелунг, назовите место и время, будьте добры.

– В пять вечера, если вам удобно. И прошу вас, не называйте меня доктором Амелунгом, я для вас просто Курт.

О!!! Если бы я не знала о твоих психологических развлечениях, то задумалась бы о возможности поправить с тобой, малыш, свое пошатнувшееся здоровье где-нибудь в мотеле. Хоть раньше и никогда не играла в сексуальные игры с юнцами.

– Вы не против Штадтпарка? Погода сегодня хорошая, мы сможем прогуляться, а Оли с Агнет покатаются на велосипедах.

О-о-о!!! Следует думать, что дело много хуже, чем я предполагала. Этот Курт – та еще штучка, чертов психолог. Не буду даже гадать, чем он занимается по вечерам в своем гараже с доступными девицами и обездоленными личной жизнью тетеньками. А детки пока покатаются на велосипедах.

– Хорошо, замечательное предложение. Значит, в пять часов у мельницы.

Ровно в пять мы с Оли подъехали к деревянной мельнице, моему любимому месту в парке. Погода действительно стояла дивная: нежаркое солнце и легкий ветерок, слишком летняя для начала октября. Все понимают, что со дня на день наступит настоящая осень, налетит дождями, задует холодными, затяжными ветрами, закружит ворохом разноцветных листьев, поэтому радуются каждому дополнительному теплому дню.

Народу в этот час было предостаточно, катались на велосипедах, прогуливались по дорожкам, плавали на лодках, и я могла не опасаться, что прямо здесь меня введут в транс и заставят совершать что-либо противоправное или противоестественное. Оливер-изменник покинул меня со словами:

– Все, мам, я погнал, вон Агнет едет.

Агнет издали на ходу помахала мне рукой, как старой знакомой.

– Оли, а как же я? – Я растерялась. – Где твой Курт?

– Да вот же он. – Оливер неопределенно махнул в сторону и был таков.

Я слезла с велосипеда и огляделась по сторонам. На траве под старым кленом валялась на одеяле влюбленная парочка, шли по дорожке двое пожилых джентльменов-англоманов, девчушки с теннисными ракетками, хохоча, удалялись прочь, заботливая мамаша вытирала нос карапузу. И тут я увидела его, действительно глянцевого и прекрасного, молодого Адониса с накачанным торсом и в угрожающе обтягивающих джинсах. Надо же, почти не ошиблась воображением. Правда, я готовилась увидеть кого-то помоложе, а этот был моим ровесником, но в наше время и не такое возможно. Или все-таки стоит подумать о возможности получить здесь гормональную поддержку? Нет, исключено. Мои опасения, что дело не закончится мирной беседой и придется призывать на помощь полицию, усилились. Адонис Амелунг, небожитель, спустившийся на грешную землю, приближался, призывно покачивая грудой первосортных мускулов, обнажив в ослепительной улыбке два ряда отполированных «Орбитом» зубов.

– Добрый вечер, фрау Таня, – нежно прошелестело над ухом.

Ух ты, и как это он умудряется издавать столь потрясающие звуки, практически не раскрывая рта? Это, надо понимать, высший пилотаж. В ответ на мое восхищение, на мой разинутый корытом рот, Адонис улыбнулся еще шире и сексуальнее и… прошел мимо.

Я в стремлении бежать следом – все-таки гипнотизирует, искуситель, – проводила его взглядом, повернула голову и нос к носу столкнулась с человечком. Я чуть не выпустила из рук велосипед.

Человечек оказался чуть ниже меня ростом, щуплый и неприметный, с бесцветными волосами и бесцветными глазами. Какой-то сивый. И одет он был сиво, в тертые серые слаксы и блекло-голубую, с голубиным отливом рубашку. И щетина на щеках у него была сивой, сивой и клочкастой, не набравшей полную силу из-за молодости и недостатка гормонов. Плюс ко всему человечек неестественно изгибался в области таза и опирался на палочку, тоже сивую. Все чистенько и опрятно, даже трехдневная щетина, даже инвалидная трость, но от этого не менее сиво. Весь из себя неприметный-пренеприметный – очень постараешься выглядеть незаметным, и то так не получится, – а сивые глаза смеются, щедро выплескивая наружу волны веселья, делясь радостью. Он искренне потешался, раскусив мою ошибку.

Курт? Но это никак не мог быть Курт, никоим образом. Я пока не в маразме и прекрасно помню, что мой сын называл брата Агнет красивым, а со вкусом у моего мальчика все в порядке. Я растерянно огляделась по сторонам, в надежде, что Оливер где-то недалеко и поможет мне разобраться в ситуации. Оливера на горизонте не наблюдалось.

– Они поехали вокруг озера, я разрешил Агнет, – успокоил меня завораживающий слух баритон.

Я почувствовала, как лицо заливает горячая волна. Наверно, даже уши у меня стали фиолетовыми от стыда. И во рту пересохло. Инстинктивно я выставила велосипед вперед словно щит.

– А я вот такой. Курт, – абсолютно спокойно произнес некрасивый человечек, и в этот же момент мой стыд исчез, как и не было. А казалось бы, должен был разгореться с новой силой.

Я заметила, что у Курта удивительно неправильной формы голова – яйцом, или даже дынькой, и отметила про себя, что это невероятно симпатично и очень ему идет. Курту было где-то около двадцати, может быть чуть больше. Мальчишка. Он мужественно ждал, пока мне не надоест бесцеремонно его разглядывать, и только обезоруживающе улыбался. Эта детская улыбка могла очаровать и обмануть кого угодно, в отличие от однозначной, во все тридцать два белоснежных зуба, секс-ухмылки прошедшего мимо Адониса.

Не попадай под его обаяние, Таня! Ты здесь с другой целью, прямо противоположной. Или он уже начал тебя гипнотизировать?

Я должна была срочно отвести взгляд, верное средство избежать гипноза – не встречаться взглядом с гипнотизером. Так, по крайней мере, советовали знатоки из Всемирной паутины. А еще мне необходимо было его о чем-нибудь спросить, но все вопросы вылетели из головы. Кажется, я хотела узнать у него про гипноз… Нет, я хотела узнать что-то про своего сына… Нет, я что-то думала про Расти Мюллера…

– Фрау Таня, может быть, мы прогуляемся до озера? Я забыл дать Агнет денег, а там продают мороженое.

– Да, конечно, – я вышла из оцепенения. То ли вышла, то ли не вышла. За этим голосом я готова была идти, как сказочная гамельнская крыса за дудочкой Крысолова. Вот только велосипед мешал. Как-то странно будет выглядеть наша прогулка: я верхом, а мой спутник рядом, изогнувшись, припадает на палочку.

– Велосипед, если хотите, можно оставить вон там, там есть стойка для велосипедов, – подсказал Курт.

Мысли он читает, что ли? Я поставила в стойло своего верного коня, мы двинулись вперед, и мне не пришлось задавать никаких вопросов, Курт сам принялся говорить. Сначала о природе и погоде, потом о себе. Я постепенно привыкла к его голосу и даже смогла трезво оценить информацию.

Курт учился на последнем курсе медицинского факультета университета Бремена. Занимался студенческой исследовательской работой, большей частью теоретической, уже набрал достаточно материала для диссертации. В Германии многие студенты-медики начинают писать диссертацию еще в университете, потом у врача первой ступени будет слишком много работы и мало времени. Еще он параллельно изучает экономику и юриспруденцию, потому что мечтает в будущем открыть собственный практис, а собственник должен быть грамотным хозяйственником.

– Сколько же вам лет, Курт?

– Скоро двадцать шесть, никто не дает. – Курт засмеялся приятным, как бы извиняющимся смехом. Можно было подумать, что таким образом он просит прощения за то, что невольно ввел меня в заблуждение.

Я повернула голову и пристально вгляделась в его лицо. И первое впечатление, что Курт еще совсем молод, оказалось ошибочным, из уголков глаз его резво разбегались в разные стороны короткие морщинки.

Мы как раз вышли к озеру, когда на нас налетели на велосипедах раскрасневшиеся от быстрой езды Оливер и Агнет.

– Смотрите не передавите народ, малышня, – с умильной гримасой на лице сказал Курт.

Странное дело, Оливер ничуть не обиделся на «малышню», мне он не позволяет так себя называть.

– Возьмите деньги на мороженое. – Курт достал из нагрудного кармана бумажку в десять евро и протянул Агнет.

Я тоже было полезла в карман, но Курт спокойно остановил:

– Не надо, сегодня очередь Агнет, Оли покупал в прошлый раз.

Я и не знала, что у них все по очереди, что был прошлый раз. И никто не спросил моего разрешения на мороженое для Оливера. И я, странное дело, ничего не возразила и не стала выяснять. Только завистливо отметила, с каким обожанием смотрит на хромающего, надломленного посередине Курта мой сын.

Оседлав велики, дети унеслись в направлении лотка с мороженым, и мы вновь остались вдвоем.

– Вы о чем-то хотели меня спросить, фрау Таня? – попробовал помочь мне Курт.

И я спросила. Я так спросила, что и во сне не приснится. Не иначе как этому взрослому хромому юноше ведомы заповедные точки, нажатие на которые позволяет отключать сознание. Если не сознание, то чувство меры и такт точно.

– Курт, скажите, мой сын считает вас красивым, почему? Вы же сами понимаете… Вы что-то ему внушили про себя? Загипнотизировали?

Вот ужас-то! Таня, ты взрослая женщина! Мать! Тебя родители учили приличному поведению. Хоть бы вопрос по-другому сформулировала. Будто последняя хамка. А мне ведь, положа руку на сердце, меньше всего хотелось сейчас обидеть Курта.

– Дети. Странные существа. В чем-то инопланетяне, – медленно, вроде что-то обдумывая, отозвался Курт. Он, казалось, ничуть не обиделся, даже и не думал. Он будто обрадовался моему бесцеремонному вопросу. – Они и в Шрека влюблены. Тоже не красавец, как вы считаете?

– Курт, извините меня, я не должна была… Само как-то вырвалось… – принялась оправдываться я.

– Что вы, ничего такого предосудительного вы не сказали, – успокоил со смехом Курт, задорно ковырнув палкой землю. – Мне даже приятно. Честное слово. Разве лучше было бы, если б вы шли рядом и думали: «Он такой страшненький, инвалид, что же дети в нем находят?» А вы признались, что ваш сын считает меня красивым, и мне это нравится.

– Нравится? – Мои брови на мгновение покинули насиженные места и улетели вверх. – Во мне или в детях?

Таня, а тебе не кажется, что ты с ним кокетничаешь?

– В вас. И в детях. Мне нравятся дети своей непосредственностью. И нравятся взрослые, похожие на детей.

Это я-то похожа на ребенка? Нет уж, дорогой.

– Только таких взрослых мало, поэтому я предпочитаю общество детей. Дети это чувствуют, что я искренне, и тоже тянутся ко мне. Как бы вам объяснить, взрослые часто страдают нехваткой времени и всегда имеют установку на воспитание. Да вы и сами это знаете. Это нормально, вы не подумайте. А у меня больше свободного времени, и я с ними на равных. Я сам многому учусь у них.

Курт Амелунг задорно крутанул в руке палку. Так часто крутят тростью фокусники, предупреждая, что сейчас начнется самое интересное.

– Есть козявки, например?

Господи, Таня, да остановись ты, куда тебя несет?

Курт улыбнулся мягко, слегка смущенно:

– Это вы про беднягу Мюллера? Каюсь. Я сам себя ругал после этого. Знаете, бес попутал. Но Мюллер меня в тот день окончательно достал, у него же гипертрофированный дух противоречия. Инфант террибль. А, кстати, вы знакомы с Расти Мюллером?

Тут уж смущенно засмеялась я: я знаю малыша Мюллера, с которым не хочет дружить никто из детей. Иногда и я с удовольствием накормила бы его козявками. Я виновато развела руками.

– Но это было всего один раз, больше не повторится. Наша болтушка Агнет всем растрезвонила в новой школе, что ее брат умеет гипнотизировать людей. Наплела с три короба, а детям же все подобное чрезвычайно интересно, вот они и принялись бегать за мной по выходным, упрашивать показать. Я месяц от них прятался, а потом решил, что это не выход, лучше один раз продемонстрировать. Тем более что старина Мюллер обвинил Агнетку во вранье и стал всячески цеплять. Детей было пятеро, и я со всех взял слово, что на этом мы закончим демонстрации сверхъестественных способностей и разговоры на эту тему, поскольку это не развлечение, а научный метод.

– Вы просили их не рассказывать родителям? – Я огорчилась, мне не хотелось, чтобы Оли выглядел доносчиком.

– Нет, зачем? Мы же не делали ничего предосудительного. – И тут же поправился: – Они не делали. А мне и так влетело от отца.

– Я его понимаю. Когда я узнала, что моего сына без моего ведома подвергли гипнозу, а другого мальчика заставили кушать носовое содержимое, мне первым делом захотелось вас поймать и сдать в полицию. Я даже предположила, что вы сексуальный маньяк и извращенец.

Я не хотела обидеть Курта, но после этих слов бессменная улыбка полностью сошла с его лица. Он еще больше изогнулся, затопорщился пегой щетиной, и мне показалось, что в глубине серых глаз блеснули слезы.

– Даже так? Но я слышал, что в школу в прошлом году приглашали гипнотизера, на праздник, и никто не увидел в этом преступления. – Красивый голос его дрогнул.

– Да, но он не проводил гипнотических сеансов в гараже.

После долгого молчания Курт озабоченно спросил:

– Фрау Таня, как вы думаете, может, стоит позвонить всем родителям и попросить у них извинения?

– Только не Мюллерам, – взмолилась я. – Папа Расти Мюллера работает в полиции…

Смешливый Курт захохотал, забыв про слезы, молодым жеребцом вскинув голову. Так, что гривой отлетели назад светлые волосы.

– Да, я знаю. Как раз Мюллеры уже в курсе, они же теперь наши соседи. Фрау Мюллер сказала, что так ему и нужно, а герр Мюллер ничего не сказал. Он слишком выматывается на работе, появляется дома только поздно вечером и старается не вмешиваться в дела семьи. Но даже он знает, что сынишка обладает несносным характером и регулярно находит повод, чтобы подразнить Агнет. А остальным родителям я позвоню и объяснюсь, мне надо было самому догадаться.

Удивительно, что он готов на такое, для этого нужно иметь истинное мужество. Мне самой захотелось заплакать. Вот уж правда – есть взрослые, похожие на детей. Определенно Курт из их числа. Я помню Юргена в этом возрасте – полная противоположность. Но Юрген к двадцати пяти сам был отцом.

– Из вас, Курт, выйдет прекрасный отец, – сказала я, чтобы хоть как-то его порадовать, и вновь попала мимо.

– Вы думаете, мне это грозит? – с сомнением переспросил он, повертев в руках палку, хлюпнул горьким смешком. В этот раз палка в его руках крутанулась как-то печально.

– Без сомнения, – энергично подтвердила я, искренне и безапелляционно.

Бедный, неужели он даже не подозревает, что при желании может вить из женщин веревки? Если бы меня сейчас попросили описать Амелунга, то я, не моргнув глазом, назвала бы его замечательным и красивым малым. Его соломенные волосы отливали чистым блеском в лучах вечернего солнца, в глубоких серых глазах отражалось спокойное вечернее небо, налетевший вечерний ветерок выгодно развернул его плечи, расправляя грудь, а вечерняя прохлада жутко симпатично вздыбила светлые волоски на руках. Что, вы говорите – он субтилен, сильно хромает, подпирая себя тростью, сломан посередине, как старый Оливеров деревянный клоун, зарос до ушей свиной щетиной и голова у него напоминает овощ? Какие глупости, как такое могло прийти вам в голову!

– Самое время начать работать в этом направлении. А впрочем, можно и подождать, годы пойдут вам на пользу.

– Вы в самом деле так считаете?

– В самом деле. Уверена, трудностей у вас не возникнет.

– Хм, мне так мама говорит, но я ей не верил.

– Вот и поверьте.

Как странно, неужели гипнотизерам тоже нужны психотерапевты?

Я вдруг поняла, что существовавшая между нами преграда окончательно рухнула, почувствовала, что готова полностью ему доверять.

– Курт, а расскажите мне про гипноз. Я уже несколько вечеров про него читаю. Один раз я читала до самого утра.

– Тогда это вы можете мне про него рассказать. – Курт привычно засмеялся мягким, глубоким смехом. Рядом с ним мне начало казаться, что жизнь – забавная и полная веселья штука, ощущение, которое я утратила давным-давно. – Я не читаю про гипноз в Интернете, а там иногда пишут забавные глупости. А что вы, фрау Таня, еще читаете?

– А еще я читаю в Интернете про сны. – Или лучше было соврать, что я читаю перед сном дамские любовные романы? Тогда я, право слово, скорей сошла бы за умственно полноценную. Я рассмеялась в ответ, с удовольствием потешаясь над собой. – Сначала я читала про сны, а после того, как узнала, что над моим сыном ставят опыты в гараже, постаралась как можно больше узнать о гипнозе. Вот вы говорите, что в Сети печатают глупости, а я почитала и успокоилась, там написано, что гипнозом нельзя заставить человека убить или украсть.

– Убить и украсть? – Курт сокрушенно покачал головой. – Знаете, это, наверно, самый распространенный миф. Клянусь, в мире существует только несколько специалистов, по пальцам пересчитать, которые способны на подобное воздействие, но и то не после однократного сеанса и с использованием дополнительных практик. Я, увы, не отношусь к их числу. И будьте уверены, никто из вышеупомянутых профессионалов не работает в старом гараже. Но вам почему пришла в голову мысль об убийстве?

– Оливер сказал.

– Вот поросята, – восхитился Курт, – я же битый час объяснял, что это невозможно. Но им в этом возрасте хочется верить в страшные сказки. Ха-ха!

Наблюдая за Куртом, я вдруг с удивлением для себя отметила, что люди при желании могли бы общаться друг с другом практически без слов, только смехом. Смех шутливый, радостный, энергичный, удивленный, виноватый, смех смущенный и горький смех – все это отдельные единицы общения, которые щедро демонстрировал мой собеседник.

– Может, и правда загипнотизировать их, чтобы не болтали глупостей, как вы думаете? – Новый взрыв шутих рядом со мной.

– Загипнотизируйте лучше меня. – Просьба легко слетела с языка, как бы в шутку, а как бы всерьез.

Кошмар, я забыла обо всем на свете, я понятия не имею, где мой сын. Я же шла сюда для того, чтобы пресечь всякие несанкционированные, доморощенные эксперименты. Я была настороже, я опасалась, что незнакомый юнец подвергнет меня психогенному воздействию. И вот сама прошу его об этом. Что это, Таня, безотчетное кокетство или что-то похуже? Возможно, это полнейшая безответственность взрослой женщины, бездумная авантюра и крайнее легкомыслие.

– Не беспокойтесь, я их вижу. Вон они, на том берегу. – Курт дернул головой в сторону катающихся невдалеке детей.

Определенно, он читает мысли.

– Вы имеете в виду свои сны? – Курт в секунду утратил веселость, стал совершенно серьезным. – Оливер рассказывал мне про вашу особенность.

– Особенность? – не поняла я. Или неправильно расслышала? – Вы сказали «особенность»? А вам не кажется это… ненормальностью? Психическим отклонением?

– Ничуть. Вы просто отличаетесь от других, не такая, как большинство. Ведь что такое вообще нормальность? Кто может ее определить? Нормально – быть похожим на других? А если вы не похожи на других, то вы ненормальны? Это не так. Я вот не похож…

Я ждала, что он продолжит: «…на других, но не считаю себя ненормальным», – но он не продолжил, конец фразы остался висеть в воздухе.

– А мой сын считает меня больной, – печально констатировала я.

– Неправда, – строго возразил Курт, безо всякого смеха, – это неправда, и вы знаете об этом. В беседе со мной он несколько раз отметил, что вы совершенно здоровы. Только вам мешают жить сны.

– Мешают, – уныло подтвердила я, – и никто не может мне помочь. Врачи говорят, что это, возможно, отдаленные последствия травмы головы или побочные действия восточной медицины. Как вы думаете?

– О чем? – удивился Курт. – О причине ваших сновидений? Ничего не думаю, и вам не советую на этом зацикливаться. Вас должна волновать не причина, какая вам, в сущности, разница, отчего снятся сны? Вам надо научиться управлять собственными снами, только и всего.

– Легко сказать! Пока они управляют мною. Я словно бы раздваиваюсь, живу одновременно на двух человек: днем один, а ночью другой. Это, вы знаете, очень тяжело, жить с раздвоением личности. Кажется, у вас это так называется, «раздвоение личности»?

– Что «это»? Фрау Таня, вы определенно не те книги читаете. Синдром такой действительно существует, но в данное время к вам он не имеет отношения.

– Спасибо, успокоили. – Я печально усмехнулась. – Но все равно не легче. Я же понимаю, что становлюсь плохой матерью, плохим сотрудником. Я невнимательна, забывчива и все время хочу спать, даже если ничего не снится. Я каждый вечер отправляюсь в постель как на каторгу, а утром не могу встать. Раньше я всегда готовила Оливеру завтрак, а теперь он не дожидается меня и завтракает сам. Он смотрит на меня с жалостью, это невыносимо!