Текст книги "Инженер магии"

IX

Обнесенный стенами город, тот, что служит ключом к Отрогам, не падет никогда, покуда бдит могучий его владыка, бдит в стенах Великой Твердыни, опоясанной крепким камнем, крепким камнем в три мощных слоя.

Плоскогорья Аналерии, Кифриена зеленые рощи и равнины Галлоса также – все поддержат того владыку. Эти земли, как и иные, под рукою его пребудут, под рукой пребудут, доколе не взметнутся пламени горы.

Явлен будет вздымающий горы белого меча обладатель. Вдоль хребта, поднятого им же, он проложит дорогу из камня, но никто не узрит того тракта, по нему никто не поскачет, кроме хаоса слуг суровых.

А потом из межзвездной дали низойдет на землю светило, низойдет, словно древний ангел. В нем пребудут орудия мощи, коих мир давно уж не видел, те, при помощи коих Найлан одолел возродившихся было Мастеров предвечного света.

Но никто пришлеца не приветит, как гармония, так и хаос, негодуя, его отвергнут. И воздвигнет он на безлюдье, где с востока бушует хаос, а на юге сияет солнце, мощный град из черного камня. Ополчившиеся державы сдержит ужас его орудий, и никто его не низвергнет.

Но к закату от Черного града, к северу и к югу от солнца, в ликовании и богатстве, торжествуя, пребудет хаос. И могучие слуги света, слуги света в белых одеждах, разъезжая по тайным тропам, будут власть вершить над землею.

Над землей вне Черного града, что останется за стенами, чьи суда бороздят просторы и чья сила несокрушима.

И настанет час, когда в небе вспыхнет ярко второе солнце; свет служителей света погубит, растопив, словно воск, их башни. Позабыты будут их тропы, имена их простые люди предадут со страхом проклятью, точно так же, как их ученье.

Но вовек ни Тени, ни Свету не стяжать господства над миром, ибо вечно лишь Равновесье и к нему одному стремленье. Сколько Свет ни будет пытаться Тьму развеять везде и повсюду, сколько Тьма ни станет пытаться враз накрыть собою всю землю, все потуги их будут тщетны пред могуществом Равновесья.

Вновь увидит мир перемены: над иссушенными полями, над нагорьями Аналерии и над новым Кифриеном жарким воцарится женщина властно. И грядут чудеса, однако даже чудеса преходящи...

Книга Рибэ. Песнь последняя.

Исходный текст

X

Второй колокол еще звенит, когда Доррин входит в классную комнату, где должно состояться вводное занятие «Красной Группы». Восемь учеников уже сидят на подушках – не хватает лишь Эдила, но Доррин видел, как этот долговязый малый откладывал в сторону свою гитару, чтобы поспешить сюда же. Лортрен стоит у окна, спиной к классу.

Доррин садится на одну из свободных подушек рядом с Элизабет как раз в тот момент, когда в комнату входит Эдил. Смущенно поклонившись, опоздавший направляется к ближайшей подушке и шлепается на место рядом с Кадарой.

Лортрен оборачивается к нему и, слегка ухмыльнувшись, произносит:

– Для вашего блага я должна начать с предупреждения. Хочу посоветовать не делиться полученными здесь знаниями с кем попало. Это не приказ, а именно совет, но следуя ему, вы сможете избежать некоторых неприятностей.

Далее – никаких испытаний и оценок у нас не будет. Ваши успехи – ваше личное дело, но с теми, кто вовсе не будет проявлять старания, нам придется расстаться. Зато усердные, но отстающие ученики могут рассчитывать на дополнительное время.

Если у кого-то возникнут вопросы, задавайте их не стесняясь. В противном случае и я, и другие наставники будем считать, что всем все понятно.

И последнее. Драки, разумеется вне уроков самообороны, категорически запрещаются. Равно как воровство, жульничество и интеллектуальное мошенничество – за все это полагается немедленная высылка.

– Прошу прощения, магистра, – подает голос Доррин, поднимая глаза на Лортрен. – Нельзя ли уточнить насчет интеллектуального мошенничества? Хотелось бы услышать точное определение этого понятия.

– Да, – усмехается Лортрен, – понятие довольно расплывчатое, но могу пояснить, что речь идет о всякого рода лжи. У нас нет времени разбираться с обманщиками, поэтому вы должны давать на все вопросы наставников правдивые, точные и исчерпывающие ответы. Правдивость – наше основное требование. Если вдуматься, так это другая сторона требования проявлять искреннее усердие. Уже в качестве рекомендации могу добавить: желательно, чтобы вы были честны и друг с другом. А поскольку честность не всегда ладит с тактом, – она обводит учеников взглядом, – не стоит спрашивать «хорошо ли я выгляжу?», если ты знаешь, что выглядишь сегодня хуже демона.

У многих это замечание вызывает улыбки.

– Еще вопросы есть? Нет? Тогда к делу. Я начну с того, что ознакомлю вас с некоторыми не слишком хорошо известными аспектами истории Отшельничьего. Это имеет отношение к тому, почему вы здесь.

Доррин ерзает на плотной коричневой подушке.

– Принято считать, что Основатели являлись мудрейшими, добрейшими и совершеннейшими из людей; что Креслин являл собой совершеннейший образец благородства, свой магический дар использовал лишь во благо и любил Мегеру больше жизни. Ну а Мегера, согласно преданиям, превосходила всех одаренностью и красотой, клинком владела не хуже Стража Западного Оплота, Креслина любила всем сердцем и обладала глубочайшим пониманием самой сути гармонии. В известном смысле так оно и было, но для нас важнее то, что все это ложь.

По комнате прокатывается приглушенный гул.

– Креслин являлся, пожалуй, одним из величайших бойцов своего времени, и его путь от Западного Оплота до Отшельничьего не просто орошен, а буквально залит кровью. Поначалу он решал все свои проблемы одним-единственным способом – с помощью меча. Например, он прикончил солдата, положившего глаз на Мегеру, хотя она и сама вполне могла постоять для себя. У него хватало сил, чтобы использовать магию гармонии для убийства, и именно так он и поступал. Вызванные им бури погубили тысячи людей. Правда, после таких подвигов ему становилось плохо, но это едва ли меняет дело.

Все десять учеников хранят гробовое молчание.

– Что до Мегеры, этого нежнейшего ангела, – продолжает магистра, – то поначалу она была Белой колдуньей, угрожавшей в Сарроннине власти своей родной сестры. Прежде чем сменить хаос на гармонию, она сгубила огнем добрых два десятка людей, а если и отреклась от хаоса, то не с охотой, а лишь ради спасения своей жизни. И взяла в руки меч с единственной целью: превзойти Креслина в искусстве убивать людей.

Да и совместная жизнь наших славных Основателей вовсе не была такой уж безоблачной. Достаточно сказать, что они отчаянно враждовали всю дорогу от Монтгрена до Отшельничьего, а в одной постели оказались лишь через год после свадьбы. Во время их последней стычки люди видели молнии с расстояния в дюжины кай. Считается, что после этого они уже не ссорились, но едва ли их отношения стали такими нежными и безмятежными, как это расписывали ваши учителя, – магистра указывает пальцем на Эдила. – О чем эта история говорит тебе?

– Ну, о том, что вещи не всегда таковы, какими кажутся.

– Ты мог бы додуматься и до большего. Ну а ты, – она переводит взгляд на Джилл, – ты, купеческая наследница, что думаешь?

– Думаю, что ты вознамерилась поразить нас всех правдой.

– Используя слово «правда», дитя, следует быть поосторожней. Правда и факты – вовсе не одно и то же. Ну а ты, – на сей раз Лортрен смотрит на Доррина, – что скажешь, любитель мастерить игрушки?

– Кроме желания поразить нас, – отвечает Доррин, стараясь собрать воедино разбегающиеся мысли, – ты стараешься показать, что тебе, да наверное, и всему миру нет дела до того, откуда мы и к какой... хм... уютной и безопасной жизни привыкли.

– Для начала не так уж плохо, – холодно улыбается Лортрен. – Все сказанное верно, но, кроме того, я еще и стремилась заставить вас думать.

Интересно, видел ли отец ее такой – холодной и отстраненной? Кажется, он разговаривал с магистрой с особой любезностью...

– Вам не помешает усвоить, что у действительности имеются две стороны. Она такова, какова есть, но еще и такова, какой видится людям, и эти две стороны редко бывают одинаковыми. А почему? – на сей раз взгляд магистры падает на Тирена, юного поэта с лохматой каштановой шевелюрой.

– Ну, потому что... люди... им иногда бывает труднее поверить реальности, чем выдумке. Так?

– Неплохо, – голос Лортрен смягчается. – Действительно, многим из нас бывает трудно принять некоторые аспекты реальности, даже те, которые нам понятны. Пока дело касается одного человека, это не имеет особого значения, но обманываются не только отдельные люди, но целые селения, города и народы.

Взгляд Доррина смещается к окну, к быстро бегущим облакам, а мысли – к вопросу о машинах и неколебимой отцовской убежденности в том, что все они годятся лишь для умножения хаоса.

– Ты не согласен, Доррин?

– Нет... то есть, да. Я хотел сказать, что даже у нас на Отшельничьем весьма умные и сведущие люди порой оказываются во власти предубеждений.

– Вроде тех, которые я имела в виду, когда рассказывала об Основателях?

Доррин кивает.

– Кажется, ты имеешь в виду что-то еще.

– Ну, тут немножко другое... – запинаясь, говорит Доррин и умолкает. Поминать о машинах ему не хочется, а никакие другие примеры, как назло, не приходят в голову.

– А что скажут остальные? – спрашивает Лортрен, обводя взглядом класс.

Некоторое время все молчат. Потом темноволосая девушка, Лизабет, произносит:

– Мне кажется, Доррин имел в виду следующее: наша вера в то, что касается сегодняшнего дня, и в то, что касается прошлого, – не совсем одинакова. Это... как бы разные виды веры.

Шендр непроизвольно хмыкает.

– Такое возможно, – понимающе кивает Лортрен, – хотя я не уверена, что это так уж важно. Людям бывает непросто принять некоторые действия, события или поступки, особенно если это так или иначе затрагивает их самих. Поэтому, помимо всего прочего, я попытаюсь научить вас видеть собственные слабости и преодолевать их.

Доррин старается не хмуриться. Сам он предпочел бы научиться не преодолевать собственные слабости, а научиться убеждать других смотреть на них иначе.

– А теперь, – продолжает магистра, – я хочу, чтобы вы сказали, почему разница между тем, какими людьми были Основатели согласно преданиям, и какими они являлись на самом деле, так для нас важна.

По правде сказать, Доррин вовсе не уверен в том, что она так уж важна. Люди есть люди, и пусть они верят во что хотят. Однако слова магистры юноша слушает внимательно.

XI

– Какова социальная основа Предания?

«Ну и вопросик, – думает Доррин, озирая маленькую классную комнату. – Ну какое вообще отношение может иметь Предание к нашему нынешнему положению? Вот уж воистину „Академия Драчунов и Болтунов“. Впрочем, болтовня всяко лучше изгнания».

Кадара наматывает на указательный палец правой руки короткую прядку рыжих волос и слегка морщит лоб. Брид ерзает на сплюснутой под его весом кожаной подушке. Аркол тупо смотрит на утренний туман за полуоткрытым окном.

– Ну... – в голосе Лортрен слышится раздражение. – Мерган, отвечай ты. О чем оно вообще, это Предание?

– Ну... – бормочет, уставясь в пол, низенькая пухлая девушка. – Там про этих... про ангелов. Что они были женщинами и бежали с небес на Крышу Мира, где основали Западный Оплот, а потом и другие западные королевства.

– Ты ведь не из Хамора или Нолдры, а с Отшельничьего, – с осуждением говорит магистра. – Могла бы знать Предание и получше. Ну а ты, Доррин, можешь сказать, что уникального было в бежавших на землю – в наш мир – ангелах?

Доррин облизывает губы:

– Уникального... Ну... Они удрали с Небес, чтобы не вести бессмысленную войну с демонами Света.

– Так гласит Предание. Но... – Лортрен мешкает, подыскивая нужное слово. – Но что необычного было именно в этих сошедших на землю ангелах?

Кадара поднимает руку.

– Как я понимаю, они все были женщинами.

– Согласно Преданию, да. Почему это утверждение некорректно?

– Некорректно? – растерянно переспрашивает Аркол. Обычно он предпочитает отмалчиваться.

– Вот именно, некорректно. Почему? – повторяет Лортрен. Поскольку молчание несколько затягивается, Доррин снова подает голос:

– Так ведь у них, надо думать, были дети, хотя...

– Хотя что?

– Нет, магистра, ничего интересного.

– Но ведь ты о чем-то подумал, так?

– Так, – неохотно признается он.

– Ну, я слушаю.

Доррин вздыхает:

– Согласно Преданию, у ангелов имелось оружие, способное взрывать солнца и уничтожать целые миры. Так неужто они не могли придумать устройство, позволяющее женщинам обзаводиться детьми без мужчин?

– Возможно, на небесах у них такие устройства и имелись, Доррин, но куда же, в таком случае, они подевались? И, что еще важнее: как могло случиться, что могущественные существа, предположительно способные сокрушать миры, кончили тем, что поселились в обычной каменной крепости на вершине горы, не имея никакого оружия, кроме коротких мечей?

– Они отказались от машин как от творений хаоса, – заявляет Аркол. Физиономия у него круглая, нос пуговкой – простецкий вид в сочетании с ревностной верой в Предание выглядит едва ли не забавно.

– О, это ответ истинно верующего.

Аркол краснеет, однако упрямо вскидывает подбородок и повторяет:

– Разрушение есть проявление хаоса. Ангелы бежали, дабы избежать его и не превратиться в орудия хаоса.

– Ну что, обсудим эту версию? – спрашивает Лортрен.

Доррину представляется, что обсуждать тут нечего. Уж ему-то известно, что никакие машины не вечны и сколько бы этого добра ни доставили ангелы на землю, за минувшие века все устройства вполне могли сломаться и оказаться переплавленными, а то и просто погребенными под вечными снегами Крыши Мира.

– Какой вообще в этом смысл, магистра? – вступает в разговор Брид. – Я хочу сказать, какой смысл в истории про женщин, будто бы удравших от шайки спятивших мужчин, засевших на вершине горы и, выучившись драться мечами, начавших внушать всем и каждому, будто все мужчины глупы и слабы?

– Святотатец! – бормочет Аркол.

Лортрен ухмыляется – не то чтобы удивленно, но как-то плотоядно.

– Брид, ты затрагиваешь интересный вопрос. Тебе случайно не известно, в какой державе Кандара с ее основания до падения вся власть и политика строились именно на Предании?

– В Западном Оплоте, конечно. Иначе бы ты не спрашивала.

– А какая страна, единственная в мире, следовала Преданию и во всем остальном? – не унимается Лортрен.

– Опять же Оплот, – пожимает плечами рационально мыслящий Брид. – Однако то, что на основе Предания возникла держава, где правили и владели оружием исключительно женщины, само по себе не служит доказательством ни истинности, ни ложности этого самого Предания. Тем паче что в конце концов Оплот пал.

– А откуда, скажи на милость, явился Креслин? И чье наследие позволяет тебе оставаться свободным от власти хаоса?

– Явился-то он из Оплота, но как раз потому, что удрал оттуда, восстав против Предания.

Лортрен едва заметно улыбается:

– Ну что ж, рассуждения Брида не лишены оснований. Мы еще потолкуем на эту тему, но сейчас вернемся к вопросу, прозвучавшему ранее. Почему Предание – в том виде, в каком оно преподносится, – нельзя признать корректным. Кадара?

– Женщины без мужчин, без магии и без всяких там хитрых устройств не могли иметь детей и оставить потомство. Магия хаоса никоим образом не укладывается в Предание, мужчины или какие-то ученые хитрости в нем не упоминаются, а значит...

– А значит, Предание не истинно, поскольку пусть не содержит лжи, но и не сообщает всей правды. Так?

Кадара кивает.

– Ну что ж, с вопросом об истинности Предания пока покончим. А вопрос о его социальной основе вам удалось обойти, хотя Брид высказался на сей счет довольно резко.

Русоволосый парень, словно огорчившись этим замечанием, смотрит себе под ноги.

Кадара улыбается. Доррин видит ее устремленный на Брида взгляд.

– А почему Предание действенно? – спрашивает Лортрен, указывая на Мерган.

Та беспомощно таращится на пол, смотрит в окно и, наконец, подняв глаза, мямлит:

– Я это... не знаю.

– А ты подумай. Аркол, вон он сидит, готов стереть в порошок Брида, который вдвое его сильнее, – лишь за то, что Брид сомневается в истинности Предания. Западный Оплот, единственная держава, вся жизнь которой основывалась на Предании, просуществовал дольше любого другого государства в Кандаре. Другое долговечное и стабильное государство – Отшельничий – было основано человеком, взращенным на Предании. О чем это говорит?

– Я не знаю, – беспомощно повторяет Мерган.

– А ты, Доррин?

– О том, что люди верили в это.

– Именно. Любая власть остается стабильной и крепкой, пока народ верит в учение, на котором она основана. Почему правители Западного Оплота держались за Предание, хотя, надо думать, осознавали его неточность?

– Потому что Предание работало на власть, – учтиво, но не без ехидцы говорит Брид.

Доррин качает головой. По его мнению, машины и инструменты куда надежнее легенд и убеждений. Они, а не пустые разглагольствования – вот что по-настоящему действенно. Чем сидеть тут, лучше бы вернуться к себе в комнату да покорпеть над чертежами нового двигателя.

– Тогда почему Белые добиваются таких успехов?

Доррин поджимает губы. Лортрен, хотя она и знает даже больше его отца, тоже многого не понимает. Двигать миром могут не только вера и меч. Но вот как это доказать?

– Большинство жителей Фэрхэвена вполне довольно своей жизнью. Почему? Скажи, Аркол, как такое возможно?

Доррин смотрит на Аркола, открывшего рот, как вытащенная на сушу рыба, и старается не обращать внимания на горящий взгляд Кадары, обращенный к Бриду.

XII

– Зачем мне учиться владеть оружием? – недовольно ворчит худощавый юноша.

– Во-первых, потому что мы живем в беспокойном мире, – отвечает магистра. – Во-вторых, потому что эти навыки улучшают физическое состояние и помогают быстрее соображать. И наконец, потому что в Кандаре тебе без этого не обойтись.

– Что? Я не собираюсь в Кандар. Там опасно!

В глазах Лортрен мелькает насмешливая искорка.

– Собираться, может, и не собираешься, а отправиться – отправишься. И не один, а в компании с такими, как твоя подружка Кадара.

– А она-то почему?

– По той же причине, что и ты.

– Из-за того, что мы не понимаем, в каком прекрасном месте нам посчастливилось жить?

– Не совсем. Из-за того, что вы не понимаете, ПОЧЕМУ это место столь замечательно.

– Но я все прекрасно понимаю.

– Вот как? Тогда почему ты используешь каждую свободную минуту, чтобы набросать чертеж какого-нибудь механизма, совершенно не вписывающегося в наш мир?

– Потому что он вполне мог бы вписаться. Все машины, о которых я думаю, имеют в своей основе не хаос, а гармонию. Я хочу сказать, что их детали можно выковать из черной стали...

– Ты хоть подумай, что говоришь. Ну кто мог бы их построить? Какой кузнец справится с таким количеством черного железа? И кто, наконец, смог бы эти машины применить?

– Да хотя бы ты.

– Но с какой целью? Наши поля – самые плодородные в мире. О здоровье народа успешно пекутся наши целители. Наши дома теплы, уютны и надежно противостоят непогоде. Изделия наших ремесленников славятся по всему побережью Восточного Океана. И всего этого мы добиваемся, не обращаясь к хаосу!

– Но могли бы добиться большего.

– В каком смысле? Разве машины могут сделать людей счастливее? Урожаи – богаче? Деревья – прямее или выше? А не придется ли из-за них потрошить горы ради добычи руды и перекапывать поля, чтобы извлечь из-под земли уголь?

– Но это не обязательно должно быть так.

– Доррин, прислушайся к собственным словам. Похоже, тебе кажется, будто машины имеют какую-то ценность сами по себе! То есть вне зависимости от того, что можно получить с их помощью.

– Это не так, – решительно говорит Доррин. – Не так, хотя убедительных доводов я пока не нашел.

– Может быть, ты и прав, – пожимает плечами Лортрен. – Тьма свидетель, я и сама кое-чему у тебя научилась. Но – и уж это тебе следует признать! – нельзя отрицать явное и очевидное. Тебе необходимо обрести самопонимание. Тогда, возможно, ты уразумеешь, что машины имеют смысл лишь в том случае, если они способствуют улучшению жизни. Но здесь, дома, тебе такого самопонимания не обрести.

Доррин отмалчивается, переводя взгляд на заваленный книгами письменный стол. Легкий ветерок, несущий солоноватый привкус Восточного Океана, касается его вспотевшего лба.

– Пора в тренировочный зал. Пришло время учиться обращаться с оружием.

Провожаемый суровым взглядом магистры, юноша медленно и уныло бредет в указанном направлении.

За темной дубовой дверью, в зале, вдоль стен которого тянутся полки и стойки с оружием, его встречает другая женщина в черном – наставник по боевым искусствам.

– Прежде всего пройдись вдоль стеллажей и выбери тот вид оружия, какой больше придется тебе по вкусу, – говорит она.

– Да мне бы его век не видеть.

– Тот, кому предстоит отправится в Кандар, – наставительно произносит магистра, – должен уметь постоять за себя. Выбирай, – она указывает на полку, – а как с этим обращаться – мы тебе покажем. Попробуй сначала клинок.

Сделав шаг, Доррин берется за рукоять короткого меча. То ли в силу идущей от Оплота традиции, то ли из-за его удобства и эффективности, многие в Братстве, особенно женщины, предпочитают именно это оружие. Взяв меч за удобную рукоять, он всматривается в него – не только глазами, но и чувствами, как всматривается в больного целитель. Почему-то ему становится не по себе. Ощущение тошноты проходит лишь тогда, когда клинок возвращается на полку. Обоюдоострая секира, длинный двуручный меч и прочее рубящее оружие вызывают у него те же ощущения. Более-менее подходящим юноше кажется разве что гладкий, потертый деревянный посох. Он осторожно касается его пальцами, берет в руки и кивает.

– Ты целитель? – спрашивает наставница. – Так бы сразу и сказал. Клинковое оружие большинству целителей не подходит.

Желание возразить, сказать, что он вовсе не целитель, Доррин подавляет. В конце концов, целительство ему ближе, чем что бы то ни было, ведь на кузнеца он так и не выучился.

Магистра кивает с таким видом, будто видела таких, как он, раньше.

– Ты один из ЭТИХ...

Доррин краснеет.

Наставница немного смущенно улыбается:

– Прости, я не хотела тебя обидеть. К тому же для большинства путников посох – лучшее оружие.

– Почему? – спрашивает Доррин, вспоминая ощущение смертельной угрозы, исходящее от клинков.

– Перво-наперво потому, что большинство не считает палку настоящим оружием, а если противник тебя недооценивает, с ним легче справиться. К тому же, умело владея посохом, можно отбиться от двух клинков. Правда, не лучших. Умелый боец с мечом может тебя одолеть. На сегодня все. Начнешь завтра, со вторым утренним колоколом.