Текст книги "Полночное небо"

– Не факт, – возразила Салли. – Однажды магнитная буря вырубила всю систему электроснабжения Канады. А в Техасе тогда видели северное сияние. И все-таки, да – еще ни одна буря не длилась так долго, как сейчас, и не влияла на оба полушария Земли. Возможно, произошел радиоактивный выброс. Когда-то ученые пытались доказать, что ядерное оружие способно повредить атмосферу, хотя эта теория еще не подтверждена.

Не заметив, как напряглись коллеги при упоминании ядерного оружия, Салли продолжила строить предположения, делая пометки в блокноте:

– Посмотрим правде в глаза: наше оборудование не отметило никаких изменений в электромагнитном поле Земли. Так что эта версия тоже мимо.

– Короче, нам звездец – и хрен его знает, почему, – подытожил Иванов.

Задев Салли плечом, он удалился в санузел и громко хлопнул дверью.

– А ведь он прав, – вздохнул Тэл, – если отбросить почти нулевую вероятность, что проблема – на корабле.

Тэл надавил пальцами на веки, как будто хотел поскорее очнуться от кошмарного сна. Сложно сказать, что огорчало его больше: печальная судьба родной планеты или правота Иванова.

Все молчали. Было слышно, как в уборной Иванов открыл, а потом захлопнул дверцу аптечки.

– И все-таки я не понимаю, – снова заговорил Тэл. – Случись на Земле ядерная война, мы бы узнали. Если упал астероид – тоже. Что до всемирной эпидемии – медик из меня, конечно, хреновый, – но разве так бывает, что еще вчера все жили припеваючи, а сегодня планета вдруг вымерла?

Деви содрогнулась.

– И что теперь делать? – Тибс взглянул на Харпера.

Весь экипаж с надеждой смотрел на командира. Тот поднял руки перед собой, словно защищаясь.

– Понимаете… раньше такого не бывало. В учебном пособии о подобном нет ни слова. Я считаю, нам нужно следовать изначальному плану – продолжать полет и надеяться на то, что ближе к Земле появится хоть какая-то связь. В общем-то, выбор у нас невелик. Или будут другие предложения?

Четверо астронавтов помотали головами.

– Ладно. Значит, все согласны, что нам не стоит сворачивать с курса. А дальше – посмотрим по обстоятельствам.

Немного подождав, Харпер крикнул:

– Иванов! Ты согласен?

Дверь уборной распахнулась. Иванов, вытащив зубную щетку изо рта, процедил:

– Я тоже должен притвориться, что у нас есть другие варианты? Что ж, если это кого-нибудь утешит, – я согласен.

Дверь снова захлопнулась.

Тэл вздохнул, пробормотав себе под нос: «Козлина».

Тибс по-отечески приобнял Деви, и она положила голову ему на плечо – но через миг уже вскочила и скрылась в своей спальной ячейке. Мгновение спустя огонек ее лампы погас. Остальные тоже разошлись – молча, в подавленном настроении. Говорить было не о чем. Тибс, захватив книгу, отправился спать. Тэл сделал еще один подход со штангой, прежде чем последовать его примеру.

Оставшись одна в своем боксе, Салли задержала взгляд на фотографии дочери, а потом закрыла глаза. За стенкой шелестел голос Деви – она читала мантру на хинди. Портативная приставка Тэла издавала пронзительные звуки, скрипел по бумаге карандаш Харпера, из ячейки Тибса доносился шорох страниц. Привычным фоном утробно гудел корабль. Иванов вышел из уборной, бормоча ругательства, а позже, когда Салли уже засыпала, она услышала его тихие всхлипы.

* * *

Утром Салли проснулась, немного опередив будильник, который завела на семь часов. Отключив сигнал, она посмотрела на тяжелые складки шторы, и веки ее вновь опустились. Работа, к которой предстояло вернуться, теперь казалась унылой рутиной. Салли больше не заботило, сколько уникальных данных уловят приемники, какие грандиозные открытия ее ждут, стоит только щелкнуть пальцем. Не хотелось покидать центрифугу и расставаться с гравитацией.

Во сне она снова оказалась на Каллисто: разглядывала рыжеватые спирали вихрей на поверхности Юпитера и клокочущее Большое Красное Пятно. За шторой забрезжил искусственный рассвет, однако Салли не стала вставать, чтобы им насладиться. Не сегодня. Сон был не менее реальным и гораздо более чарующим. Закрыв глаза, она вернулась на спутник Юпитера.

3

Однажды мглистым днем, когда солнце уже скрылось, но еще не успело замести за собой следы, Августин и Айрис отправились к ангару. Девочке хотелось на прогулку – «долгую прогулку», как она уточнила, – и ангар вполне годился в качестве новой, неизведанной цели. Августин не бывал там с прошлого лета – с тех пор, как последний раз прилетел на станцию. Зловещие голубоватые сумерки и причудливые тени на снегу пробудили в нем жажду приключений. Глубокая тьма раннего вечера должна была застать их вдали от обсерватории, и они взяли с собой фонарик. В последний момент Августин захватил и ружье, убедившись, что оно заряжено. Тяжесть оружия за спиной и широкое пятно желтого света, плясавшее по снежной синеве, притупили его страхи.

В одной руке он держал фонарик, другой опирался на лыжную палку. Штурмовать зыбучие снежные заносы было тяжело: напоминал о себе артрит. Зато Айрис бесстрашно скользила по склону, опережая свет фонарика. Она то и дело оборачивалась – посмотреть, почему ее спутник плетется так медленно. Августин запыхался, не проделав и половины пути; колени гудели, ныли бедренные мышцы. Лыжи облегчили бы ему путь, но девочке они были велики, а рассекать сугробы в одиночку, заставляя ее идти следом, он посчитал нечестным. Путники шли уже около часа, когда вдалеке замаячила крыша ангара – отблеск гофрированного металла на фоне бескрайних снегов. Айрис ускорила шаг, упорно топча ножками снег – маленькая и решительная.

Подойдя ближе, Августин заметил, что высокие раздвижные двери ангара распахнуты. Внутрь уже нанесло снега. Там, где виднелся голый пол, темнели масляные пятна. Все вокруг говорило о поспешном отъезде. По бетону были рассыпаны сменные насадки для гаечного ключа; будто шестигранные звезды, они сложились в причудливое напольное созвездие. Неподалеку валялся пустой футляр. Закрыв глаза, Августин представил, что на площадке перед ангаром стоит самолет. Ученые уже на борту, багаж уложен, и только бортмеханик в спешке собирает свои вещи. Вот он хватает набор инструментов, не защелкнув замок, – и детали рассыпаются по полу. Августин видел из окна обсерватории, как самолет C-130 «Геркулес» взмывает в небо, и теперь, в ангаре, живо представил его стоящим на засыпанной снегом полосе. Вот второй пилот, выглядывая из кабины, кричит: «Скорее!», механик бросает инструменты, быстро поднимается на борт по шаткому трапу, ногой отталкивает его в сторону и захлопывает за собой дверцу. Самолет грохочет по длинной взлетной полосе, отрывается от земли и разрезает носом небо. Летит в те края, куда Августину вернуться уже не суждено.

Взлетная полоса давно опустела: поблескивал пластик погасших светодиодных ламп, ярко-оранжевые флаги почти утонули в снегу. Трап по-прежнему лежал на боку, ветер лениво крутил его колесико. Августин поднял одну из шестигранных насадок, подержал на стеганой рукавице и выронил; деталь упала, глухо звякнув. В этом ангаре все напоминало ему об отце: запах застарелого масла, инструменты, механизмы. В детстве Августин любил наблюдать, как отец спит на раздвижном кресле: ступни на подставке для ног, рот полуоткрыт, откуда-то из глубин горла вырывается рокочущий храп. В комнате стоял запах – ядреный, маслянистый, который источала отцовская одежда; так пахнет рядом с незажженной керосиновой горелкой или под днищем грузовика. Рядом всегда мелькал картинками телевизор. Мать либо возилась на кухне, либо отдыхала в спальне. А мальчик сидел на ковре, подобрав под себя ноги, чувствуя, как жесткий искусственный ворс щекочет коленки, – и притворялся, что смотрит телевизор, хотя на самом деле наблюдал за отцом.

Августин очистил от снега большой стальной ящик с инструментами и не без труда открыл верхнее отделение: там в одной куче лежали отвертки и сменные насадки к ним, спутанная проволока и целая россыпь болтов. Краем глаза он уловил движение и обернулся: Айрис карабкалась на поваленный трап, словно это была лесенка на детской площадке.

– Осторожнее там! – крикнул Августин, когда девочка подняла руки над головой, дразня его: «гляди, как я умею».

Она продолжила вышагивать по узкому краю конструкции, как по гимнастическому бревну, а Августин вернулся к осмотру ангара. Освещая фонариком все закоулки и сбивая ногой снег с таившихся под сугробами предметов, он обнаружил несколько скукоженных кип обледенелого картона, новые ящики с инструментами, груду резиновых покрышек. В дальнем углу высилось нечто массивное, накрытое плотным зеленым брезентом и стянутое эластичным тросом. Августин разомкнул замок, стащил вниз брезент и обнаружил пару снегоходов. Стоило догадаться, подумал он. Его не раз вместе с багажом доставляли к самолету или обратно на одной из этих махин. Августин обычно покидал обсерваторию летом, когда из-за таяния снегов все небо затягивало облаками, а со стороны Ледовитого океана полупрозрачной марлей стелились туманы и, подбираясь к горам, словно ширма, мешали астрономам выполнять свою работу. В это время года Августин выбирался в теплые края: на карибское побережье, в Индонезию, на Гавайи – в совершенно другие миры. Он отдыхал на дорогих курортах, заедал креветочные коктейли сырыми устрицами, в полдень обязательно наклюкивался джином, после чего вырубался на шезлонге у бассейна и обгорал до красноты. «Все бы сейчас отдал за пару литров джина!»

Августин погладил полированный борт ближайшего снегохода. Ключи по-прежнему торчали в замке. Он повернул их, вытащил заглушку и дернул за стартовый шнур. Мотор слабо покряхтел и тут же затих. Августин продолжил тянуть за шнур изо всех сил, пока двигатель наконец не ожил, и поршни не заработали самостоятельно. Черный маслянистый дым клубами повалил из-под капота, и мотор вошел в слегка покашливающий устойчивый ритм. Дым начал рассеиваться, и Августин одобрительно похлопал машину по блестящей черной боковине. Не то чтобы он хотел куда-то уехать, но иметь в своем распоряжении транспортное средство не помешает. Возможно, им с Айрис не придется возвращаться пешком. Он улыбнулся этой мысли и подумал, а не управится ли девочка со вторым снегоходом, – и тут замерзший двигатель чихнул и заглох. Однако Августина обеспокоило другое.

В конце тускло освещенной взлетной полосы, на фоне серебристой голубизны снега появился новый силуэт. Серовато-белое существо стояло на четырех лапах и почти сливалось с окружением. Не смотри Айрис так зачарованно в ту сторону, Августин, наверное, ничего не заметил бы. Девочка направилась к существу, ловко переступая по тонким металлическим опорам упавшего трапа и тихо воркуя. Она напевала ту странную, утробную песенку, которую уже не раз слышал Августин. Создание задрало морду к небу. Это была волчица.

Времени на раздумья не было. Августин сорвал с плеча ружье. Ремень с жужжащим звуком скользнул по непромокаемой поверхности парки. Волчица встрепенулась и зарычала. Бледный свет отразился в ее глазах, отчего они мягко засияли, как жемчужины. Зверь приблизился к ангару. Августин ждал, затаив дыхание. Айрис подобралась по трапу к волчице и уже протянула руку, чтобы прикоснуться к меху, а та уселась в сугроб и наблюдала за девочкой, переступая передними лапами и слушая ее песню. Скругленные на кончиках уши вздрагивали. Августин стянул рукавицы и, размяв пальцы, приготовился к неизбежному. Он не держал в руках оружие с подростковых лет, когда охотился с отцом неподалеку от дома в Мичигане. Они вдвоем молча сидели с ружьями и выжидали, а когда наступал нужный момент, и добыча попадала в перекрестье прицела, нажимали на спуск. Августин ненавидел каждую минуту таких прогулок.

Он поднял ружье и упер в плечо приклад. Навел прицел на лохматую голову волчицы. Айрис по-прежнему подбиралась к зверю, все ближе и ближе. Она сбросила варежки и вытянула ручки вперед, продолжая издавать тихие мурлыкающие звуки. Когда Августин нащупал спусковой крючок, волчица пошевелилась. Она задрала голову и завыла скорбным, сиротливым воем, а затем, поднявшись на четыре лапы, шагнула к девочке. Августин прицелился точнее. И когда зверь потянулся мордой к маленькой ладошке, грянул выстрел.

* * *

Грохот, должно быть, эхом разнесся среди гор и еще долго гулял от вершины к вершине, но Августин ничего не слышал. Для него все замерло. Голова волчицы дернулась назад, красная морось брызнула на снег. Тело зверя, на секунду оторвавшись от земли, рухнуло бесформенной грудой. Когда все закончилось, Августин услышал пронзительный детский крик.

Он бросился к девочке, оставив включенный фонарик на сиденье заглохшего снегохода. Потеряв равновесие, Айрис рухнула с трапа в сугроб. Снег, словно пудра, облепил ее волосы и ресницы; нос и щеки раскраснелись от мороза. Не переставая кричать, она кинулась к поверженному зверю и зарылась ручонками в белый мех. Августин хотел крикнуть, однако у него перехватило дыхание – с каждым шагом тяжелое ружье выбивало остатки воздуха из легких. Наконец подбежав, он увидел, что волчица еще жива. Пуля попала в шею. Кровь пропитала снег, живот слабо вздымался и опадал. Августин попытался оттащить Айрис от умирающего животного и вдруг заметил, что волчица слизывает слезы и снег с ее лица своим розовым языком, как будто умывает детеныша.

Волчья кровь обагрила лицо и руки девочки, но она, похоже, этого не замечала. Животное еще пару раз судорожно вздохнуло и застыло. Язык безвольно свесился из пасти, взгляд блестящих глаз затуманился и померк.

Ветер ворошил сугробы, вздымая к небу ледяную пыль, которая впивалась в кожу миллионом крошечных игл. Августин погладил хрупкое, дрожащее плечико девочки. Она не отстранилась, но ни в какую не хотела покидать мертвую волчицу, не переставая тихо плакать. Ее пальчики зарывались в густой теплый мех.

– Прости, – прошептал Августин, а снег все жалил и жалил ему лицо. – Я думал, что…

Запнувшись, он начал снова:

– Я думал…

На самом деле он не думал вовсе. Он схватил ружье, даже не осознав, что делает. И холодок где-то внутри подсказывал, что это произойдет снова. Августин внушал себе, что поступил так ради Айрис. Чтобы защитить ее от опасностей, которые подстерегали на каждом шагу. Может быть, и так: волки – отнюдь не безобидные создания. Однако имелась и другая причина. Он чувствовал, как в горле зарождается новый, первобытный привкус – подобный то ли страху, то ли одиночеству. Августин посмотрел на звезды, прося их притупить нахлынувшие чувства, как уже бывало раньше. Но сейчас не вышло. Легче не стало, а звезды лишь насмешливо подмигивали – холодные, далекие, равнодушные. Августину до боли захотелось собрать чемодан и сбежать – но бежать, конечно, было некуда. Он остался на месте, по-прежнему глядя в небо и поглаживая Айрис по спине. И тогда он впервые за долгие годы ощутил в полной мере беспомощность, одиночество, страх. И если бы слезы не замерзали в уголках глаз, он бы обязательно заплакал.

* * *

Фонарик перегорел и потерялся где-то в ангаре, поэтому Августин и Айрис возвращались во тьме, держа курс на громадную тень от купола обсерватории, черневшую под усыпанным звездами небом. Лыжную палку Августин где-то обронил и, лишившись опоры, шел еще медленнее, чем раньше. Ружье он перевесил на другое плечо, жалея, что не оставил его в ангаре. Каждый шаг отдавался резкой болью в суставах. И зачем ему понадобилось брать ружье? Плечо и спина у Августина покрылись синяками там, куда давил тяжелый ствол, а грудь до сих пор болела после отдачи.

Айрис мрачно смотрела перед собой, но не проронила ни слезинки. По дороге она снова затянула свой обычный напев, тихий и заунывный. Августин был только рад – что угодно, лишь бы в голове перестали звучать ее крики. Труп волчицы они забросали снегом и как могли утрамбовали получившийся курган – белый, в розоватых кровавых разводах. Айрис соорудила из варежек что-то вроде скребка и принялась деловито сгребать снег на могилку. Если бы не синие круги под глазами и дрожащий подбородок, она могла бы сойти за обычного ребенка, играющего во дворе. Августин попытался представить, что так оно и есть, но когда они закончили, вместо снеговика перед ними белел могильный холм.

Вернувшись на станцию, Айрис сразу же направилась на третий этаж. Августин сперва отнес ружье в кладовую. Оружие хранилось в неотапливаемом здании, чтобы потом на морозе механизм не пострадал от резкого перепада температур. Когда Августин впервые прибыл на станцию, ему рассказали, что в Арктике ружья надо обрабатывать специальной смазкой, чтобы детали сохраняли подвижность, – но тогда его это совсем не заботило. Коллега, который его просветил, раньше служил морпехом. Столь трепетное отношение к оружию напомнило Августину об отце, поэтому он резко заявил, что пока будет жить на станции, ни за что не притронется к ружьям.

После того, как Августин толчком открыл дверь обсерватории, силы его окончательно покинули. Он рухнул в кресло на первом этаже и стал ждать, когда мышцы снова начнут слушаться. Понадобилась добрая четверть часа, чтобы утихли судороги в ногах. Теплое помещение пока было вне досягаемости – на три лестничных пролета выше. Наконец, Августин, держась за перила, буквально втащил себя наверх. Когда он добрался до отапливаемого этажа, сердце у него колотилось как бешеное. Он сразу зарылся в груду матрасов, сложенных на полу. С трудом, потихоньку, он избавился от ботинок, затем снял парку, шапку и перчатки. Он все думал, почему же не спугнул волчицу. Можно было просто прицелиться выше, дать предупредительный выстрел, и животное удрало бы прочь. Поразмышляв немного, Августин уснул.

* * *

Когда он снова открыл глаза, солнце несмело ощупывало комнату прозрачными лучами. Часы показывали полдень. Августин позволил себе еще полежать, прежде чем проснулся окончательно. Когда он наконец встал и добрел до окна, солнце уже достигло верхней точки своего короткого пути. Айрис сидела далеко на склоне, позади хозяйственных построек, и глядела на горизонт. Вначале Августин рассердился и решил ее отругать, чтобы впредь неповадно было бродить одной, – а потом понял, что не вправе запрещать ей гулять, где вздумается. Она понимала тундру гораздо лучше, чем он. В снегах она чувствовала себя как дома – ему так никогда не удалось бы. Но разве он не должен о ней заботиться? Больше ведь некому. Случись что-то плохое, никто не поможет и не спасет. Ему не с кем посоветоваться, даже в интернет не зайти.

Августин снова ощутил страх и снова отодвинул это чувство подальше – уж слишком непривычным и неприятным соседом оно оказалось. Он посмотрел на свое отражение в оконном стекле: все лицо коробилось, словно смятая страница, которую тщетно пытались разгладить; на нем читались старость и усталость – еще отчетливее, чем раньше.

Августин взял из припасов батончик мюсли и уселся перекусить за любимым столом Айрис. Атлас-определитель, который он дал ей почитать, лежал открытым, страницами вниз, отчего корешок надорвался сразу в нескольких местах. Августин перевернул книгу. С фотографии на него смотрело знакомое белоснежное животное. Он несколько раз перечитал абзац, где говорилось, что у зверя сорок два зуба, стараясь не смотреть на соседний снимок с волчатами. «Полярные волки, как правило, не боятся человека. Они обитают так далеко на севере, что редко встречаются с людьми». Августин захлопнул книгу. Сорок два зуба.

* * *

Айрис по-прежнему сидела на снегу, не шевелясь. Когда солнце сгинуло за горами, Августин отложил старый журнал по астрофизике, на который тщетно пытался отвлечься. Все здешние книги, газеты и журналы давно были прочитаны. Он чувствовал себя странно: как будто только что познакомился с собственным «я». На него обрушилась волна переживаний, которым не подобрать названия. Августин не узнавал это новое в себе и боялся столкнуться с ним лицом к лицу.

Закрыв глаза, он сделал то, что обычно делал в трудную минуту: представил голубой шар Земли, каким он виден из космоса, и зияющую пустоту вокруг. Затем мысленно дорисовал Солнечную систему, планету за планетой; следом – галактику Млечный Путь и то, что за ее пределами, – и так далее. Августин надеялся, что благоговейное спокойствие, наконец, на него снизойдет. Увы, перед глазами стояло собственное неказистое отражение: изможденное лицо, обрамленное жесткими, седыми, как лунь, волосами и бородой. И другая картина: мертвая волчица и маленькая девочка, которая тянула голую ручонку к зубастой пасти. Что это, спрашивал он себя, – угрызения совести или трусость? Или болезнь? Тыльной стороной ладони он прикоснулся ко лбу: горячо. Так и знал, подумал Августин. Действительно заболел. Он почувствовал, как под кожей зарождается лихорадка, превращая бурлящую кровь в кипяток. Уши наполнил гул. Что-то давило на глазные яблоки изнутри и бухало в черепе, словно литавры.

Вот и все? Конец?.. Августин вспомнил про аптечку в кабинете начальника станции на первом этаже. Сходить за ней? Есть ли смысл? Каких лекарств может в ней не оказаться? А его скудные познания в анатомии, в диагностическом оборудовании, которого, конечно же, не было под рукой – да и толку от него, если не умеешь им пользоваться?

Августин лег и представил, что находится на смертном одре. Перед тем как провалиться в беспамятство, он подумал об Айрис, которая бродила по тундре одна-одинешенька. Сон растекался по телу медленно, снизу вверх. Когда волна уже подбиралась к голове, мелькнула мысль: «Неужели вот так оно и происходит?»

А еще: «Что же случится с Айрис, если я никогда не проснусь?»