Текст книги "Лгунья для миллиардера"

15

В авиации есть термин «точка невозврата», когда повернуть назад уже невозможно, поскольку пройдена половина пути и на обратную дорогу просто-напросто не хватит топлива.

Я когда-то читала, что в стрессовой ситуации раскрываются внутренние резервы организма. Человек способен совершить то, на что в обычной жизни у него никогда не хватило бы ни сил, ни духа.

Например, одна мать руками подняла автомобиль, чтобы вытащить из-под него своего сына, а хозяйка мелкой собачки разжала челюсти питбулю, чтобы достать из пасти своего питомца.

Так вот, я была уверена, что всё это не про меня. Потому что я в стрессовых ситуациях теряюсь, замираю, начинаю блеять что-то неразборчивое и вообще вести себя как испуганная овечка. И в итоге, убегаю и прячусь от опасности.

И так я думала, пока не услышала свой собственный голос:

– Мы поссорились. – и словно этого было недостаточно, мой голос ещё добавляет: – И отец лишил меня финансирования.

И в этот момент я вдруг ясно осознаю – точка невозврата для меня пройдена, на обратную дорогу мне просто не хватит топлива. Да я уже и не хочу поворачивать. Поэтому придётся теперь следовать выбранному пути.

– А почему о тебе нигде не упоминается? – спрашивает Александр. – О дочери Гейзмана нет вообще никакой информации, только о том, что у него есть сын.

Это становится всё легче и легче. На меня словно снисходит вдохновение.

– Они с моей матерью расстались, когда она была беременна, – я даже начинаю получать удовольствие от этой истории и от того, что могу себя представить в ней кем угодно. Сейчас я в прямом смысле слова являюсь творцом своей жизни. И я творю, что хочу, а скорее, даже вытворяю. – Потом отец снова нас нашёл, но просил никому не рассказывать о нём, чтобы у нас не возникло проблем. Вот мы и не рассказывали. Ну как-то так…

Мне становится очень смешно от того, какую дичь я тут несу. А Павлов слушает с серьёзным видом и кивает.

Врать, оказывается, так просто. Можно выдавать себя за кого угодно, придумать себе любую биографию, и те, кто не знают тебя близко, ни за что не догадаются, что ты только что выдумала всё это.

Чувствую себя воодушевлённой, у меня за спиной словно вырастают крылья, и я лечу вперёд, навстречу ветру, главное тут не снижать скорость и не оглядываться назад.

Нам приносят еду. Я милой улыбкой благодарю официанта, присутствия которого ещё полчаса назад так стеснялась, и жду, когда он расставит тарелки.

Я очень, прямо-таки зверски голодна.

Поскольку я теперь дочь банкира, могу позволить вести себя, как хочу. Поэтому и есть буду, как мне удобно.

Странным образом, но едва я становлюсь другим человеком, я и чувствовать себя начинаю по-другому. Я больше не стесняюсь своей провинциальности, того, что не умею вести себя за столом с королевским изяществом, не знаю, с какой стороны брать столовые приборы. Это всё вдруг становится неважным.

Я имею право быть тем, кем я захочу. И всем остальным придётся принять это как данность.

Беру свой стакан с соком и в несколько глотков опустошаю его почти полностью. Довольно жмурюсь. Мм, вкуснотища. Я люблю ананасовый сок, правда, раньше пила его только и пачки. А этот свежевыжатый, с кусочками мякоти, но сладкий. Приятно освежает. Именно то, что надо.

Наливаю ещё стакан и под внимательным взглядом Александра делаю несколько глотков.

– Очень вкусно. Я люблю ананасовый. Ты правильно догадался.

– Посмотрим, как обстоит дело с другими догадками, – загадочно улыбается он.

В ответ я играю бровями и беру вилку. В правую руку. Мне так удобно, и ничьё мнение не имеет значения.

В это время Александр с непередаваемым изяществом ест какой-то суп. Я забыла его название.

Сразу видно, что Павлов рос в богатстве и с детства ходил по элитным ресторанам. У них в семье, наверное, к ужину переодевались, заставляли маленького Сашу держать осанку, не хлюпать супом, не смеяться и громко не разговаривать, а столовые приборы он теперь наверняка различает с закрытыми глазами. Надо спросить его об этом.

Отковыриваю кусочек грудки.

Боже мой! Она такая нежная, сочная и невероятно вкусная. Так вот почему все эти блюда стоят такие бешеные деньги. И ведь действительно стоят каждого потраченного на них рубля!

Надо ещё попробовать соус.

И вдруг, словно по какому-то внутреннему наитию, я решаю соответствовать блюду, просто стыдно отнестись к нему так неуважительно. Перекладываю вилку в левую руку, беру нож и аккуратно отрезаю кусочек (это оказывается совсем не сложно). Затем обмакиваю его в густой насыщенный соус тёмно-бордового цвета.

Кажется, я мычу от удовольствия, потому что Павлов с хитрой улыбочкой говорит:

– Снова угадал?

– Ещё как, – подтверждаю я, отрываясь от блюда лишь затем, чтобы наколоть на вилку пучок сочной салатной зелени или аппетитно хрустящий поджаренной корочкой белый гриб.

Это совершенно точно самый лучший ужин в моей жизни. Когда уходит страх, я особенно остро начинаю ощущать удовольствие от красивого места, вкусной еды и компании симпатичного мужчины.

Присутствие Павлова уже не напрягает меня. Напротив, мне интересно общаться с ним. Он расспрашивает меня о детстве и жизни на берегу Чёрного моря. Я с удовольствием рассказываю истории из моего прошлого.

И всё-таки задаю вопрос, как проходили семейные ужины в его детстве. Александр смеётся и говорит, что я угадала верно.

– Мать надевала вечернее платье и фамильные драгоценности, мы с отцом надевали костюмы. Я ненавидел галстуки, особенно бабочку, которая натирала шею и подбородок. Поэтому я частенько болел, чтобы ужин приносили мне в комнату.

– Ну ты и хитрюга! – восхищаюсь я. – Какой находчивый.

– Да, я такой, умный, находчивый и ещё красивый, – он гордо выставляет грудь колесом и, задрав подбородок, поворачивает голову из стороны в сторону, чтобы я могла вдоволь налюбоваться им.

Я смеюсь и отодвигаю от себя пустую тарелку.

– Спасибо, это был просто потрясающий ужин.

– Подожди, ещё десерт.

Словно в подтверждение его слов появляется официант и ставит перед нами по куску штруделя с крупным шариком мороженого.

Если до этого момента мне казалось, что я уже сыта, то сейчас явно ощущаю, что в моём желудке не хватает именно этого восхитительно пахнущего кусочка.

– Ну? – требовательно вопрошает Павлов, наблюдая, как я смакую десерт.

– Беллиссимо! – подтверждаю я, размахивая в воздухе ложечкой.

– Значит, я ни разу не промахнулся? – спрашивает он вкрадчиво.

– Ни разочка, – подтверждаю, продолжая наслаждаться десертом.

– Значит, ты должна мне приз, – уже утверждает он. – Одно желание на мой выбор.

Я киваю. Должна так должна. На душе какая-то необъяснимая лёгкость. Словно меня и правда подменили. Нет страха, неуверенности, боязни выглядеть глупо. Я просто наслаждаюсь моментом и предвкушаю, какой приз он захочет.

Мне кажется, он попросит о поцелуе. И если бы старая я запаниковала от одной только мысли об этом, то новая ожидает этого момента с нетерпением.

– Говори, что ты хочешь, – мой голос слегка охрип, дыхание учащается. Думаю, мне понравится с ним целоваться.

– Хочу свидание. – говорит Александр, и я удивлённо вскидываю на него глаза.

– А сейчас у нас что?

– Сейчас у нас просто ужин. Свидание – это когда мужчина приглашает женщину в особое место, чтобы побыть там вместе, лучше узнать друг друга…

– Хорошо, – перебиваю его, – только, чур, я выбираю место и время. А ты не споришь.

– Согласен, – немедленно откликается он.

– Только тебе придётся оплатить наше свидание, – говорю это без малейшей тени смущения.

– Разумеется, – Павлов и не думает спорить. – Сообщи мне сумму, и я переведу её тебе на счёт.

– Договорились, – кладу в рот последний кусочек пирога и вытираю рот салфеткой. – А теперь отвези меня домой.

Всю дорогу я ёрзаю на сиденье. Моя задумка кружит голову. Я уже давно об этом думала, но всё никак не могла решиться. И вот теперь… Ох, неужели это наконец-то произойдёт?

16

Павлов останавливает машину у моего подъезда и выжидающе смотрит на меня. Я немного смущаюсь – поцеловать его или нет? Ведь этого он ждёт?

Меня уже не пугает, что он сочтёт меня неумехой. Хотя мой опыт поцелуев – весьма скромный. Просто мне не кажется, что тут стоит спешить. Мы ведь только познакомились.

Родители воспитывали меня строго, и к парням у меня выработался серьёзный подход.

Посмотрю, как Александр поведёт себя на испытании. Тогда и решу.

– Спасибо за ужин и за то, что подвёз, – улыбаюсь ему и выхожу из машины.

– И тебе спасибо за приятную компанию, – отвечает он.

Чувствую, что Павлов смотрит мне вслед. Кажется, он ожидал иного развития событий. Но внутри крепнет ощущение, что я поступаю правильно. Иду к подъезду, не оборачиваясь.

Едва зайдя в квартиру, я бросаю сумку, скидываю кроссовки и начинаю кружиться по прихожей. Меня переполняет чувство лёгкости, даже какой-то невесомости. И вместе с тем яркое ощущение настоящей, всамделишней жизни. Как будто до этого момента я не жила, может, спала, как та красавица в заброшенном замке с заросшим садом. А в ресторане я вдруг пробудилась и впервые за много лет вдохнула полной грудью.

Бегу в комнату и сажусь за ноутбук. Набираю в поисковике «прыжки с парашютом Москва» и углубляюсь в изучение предложений.

Ух ты! Сколько аэродромов находится недалеко от Москвы, в пределах всего полутора или двух часов езды.

Полностью погружаюсь в вопрос. Изучаю требования к одежде, к здоровью, делая заметку в уме, что нужно расспросить Павлова о его заболеваниях. И на аэродром надо позвонить заранее, записаться и узнать о подходящем дне. Ведь при плохой погоде самолёты в воздух не поднимаются.

Мне всё ещё не верится, неужели я решилась на это?

Я отмечаю несколько аэроклубов, открывая их на отдельных вкладках. Эти показались мне наиболее интересными. Теперь нужно их обзвонить. Смотрю на часы. К сожалению, только завтра. Придётся потерпеть.

От разглядывания очередной фотографии с довольно улыбающимся счастливчиком, совершившим очередной прыжок, меня отвлекает звонок телефона.

Снова смотрю на часы. Уже десятый час. Кто может звонить так поздно? Может, Павлов решил мне пожелать спокойной ночи? Проверить, как я дошла до квартиры?

Но на экране высвечивается мамин номер.

Ох ты ж…

Этот разговор точно не будет лёгким для нас обеих. И прежняя я наверняка паниковала бы сейчас, судорожно раздумывая, что же делать: не взять трубку, а потом написать эсэмэску, что не слышала звонка, или же ответить, но сказаться больной, мол, горло болит, не могу говорить.

У меня прежней были десятки подобных отмазок. Просто потому, что я боялась говорить с матерью, выслушивать её уговоры образумиться и вернуться домой, где все они волновались и переживали из-за меня.

Новая же я просто нажимает на зелёный значок ответа.

– Привет, мам, – отвечаю бодрым голосом, может, лишь самую малость преувеличенным.

– Юленька, – выдыхает мама, в голосе у неё стоят слёзы, – девочка моя, как ты там?

– Всё хорошо, мамуль, а у вас как? – стараюсь скорее перевести тему в более безопасное русло.

Моя мама – великий манипулятор. Нашей семьёй руководит именно она, несмотря на то, что мой отчим – сильный мужчина, и физически, и духовно, он лидер, с развитой харизмой и умением вести людей за собой. Виктор занимается рыболовным промыслом, и его бригада слушается своего начальника беспрекословно.

Но моя мама каким-то магическим образом умеет, ни разу в жизни не повысив голоса, держать нас всех в подчинении. И меня, и отца, и мальчишек – моих младших братьев, которые учатся в одиннадцатом классе и в следующем году будут поступать в вуз.

Но, конечно, это будет институт в Краснодаре или же ещё ближе к дому. Ведь мама станет волноваться, если мальчики уедут далеко. Как их старшая непослушная сестрёнка.

Мой переезд в Москву мама воспринимает как собственный воспитательный провал. И каждый раз пытается наставить меня на путь истинный. То есть вернуть блудную дочь туда, где ей самое место – в родной дом.

– Папа переживает, – говорит она, – спрашивает, может, выслать тебе денег?

– Не надо, мамуль, спасибо. У меня всё есть. Я ж подрабатываю, – говорю максимально убедительно, если мать услышит хоть тень сомнения, я ей уже ничего не докажу.

Кстати, отчима я называю папой с самого дня их свадьбы.

Помню тогда я подошла к нему и подёргала за штанину костюма. Мне было чуть больше трёх лет, и до ладони Виктора, особенно если она была поднята, я ещё не доставала.

Он нагнулся ко мне и подхватил на руки.

– Кто это тут у нас? – улыбнулся он, щекоча мне щёку усами.

Я обхватила его лицо, повернула к себе ухом и зашептала:

– Скажи, а ты правда теперь мой папа?

Виктор поднёс меня к окну, поставил на подоконник и, серьёзно глядя мне в глаза, ответил:

– Правда. Теперь я твой папа и буду защищать от всех, кто захочет тебя обидеть.

– Даже от Ваньки с Таманской?

– Даже от Ваньки, – улыбается он.

– Папочка, – шепчу ему на ухо, обхватив за шею. – Я тебя люблю.

Моей щеки в тот момент касалось что-то мокрое, но тогда я ещё не знала, что взрослый усатый мужчина может плакать от слов маленькой девочки.

Виктор не делал различия между мной и близнецами, даже относился ко мне более трепетно, бережно и заботливо, но не потому, что я не была его ребёнком, а потому, что я была девочкой – хрупкой и ранимой, которую требовалось защищать от всего мира.

Может, поэтому я и выросла такой трусихой. Ведь папа всегда был рядом…

– Это хорошо, что ты подрабатываешь, а на учёбу времени у тебя хватает? – мамин голос вырывает меня из воспоминаний.

– Да, мамуль, хватает, я ведь не полный день работаю. А скажи… – этот вопрос – табу в нашей семье, мама ни разу не ответила на него в моём детстве, но новая я очень хочет узнать ответ на него. – Мам, кем был мой отец? Который настоящий…

– Виктор – твой настоящий отец, – сталь в её голосе ощущается даже на расстоянии в тысячу с лишним километров.

– Да, но я имею в виду…

– Прости, доча, мне нужно идти, потом поговорим, в другой раз, – перебивает она и отключается.

Я смотрю на потемневшую трубку и думаю, что, наверное, никогда не узнаю ответ на этот вопрос. Да и стоит ли знать? Мама права, мой настоящий отец – Виктор. И никто иной.

Иду на кухню, завариваю себе ароматный зелёный чай с лепестками цветов и кусочками яблок. Снова сажусь за ноутбук и открываю сайт аэроклуба. С фотографии на меня смотрит улыбающийся мужчина в парашютном костюме и показывает большой палец. Совсем скоро и у меня будет такая же фотография.

17

Хорошая погода устанавливается в субботу.

Накануне днём мне звонят из аэроклуба и сообщают отличную новость. Я подтверждаю бронь и отправляю деньги. Выбираю индивидуальный прыжок, поскольку впервые не только не стеснена в средствах, но и никто не следит, как именно я потрачу деньги.

А Павлов оказывается совсем не жадным и присылает даже большую сумму, чем я называла. Мне это импонирует. К тому же теперь я смогу угостить его обедом после прыжка. Я уже разузнала про ближайшее кафе, где очень вкусно готовят, хотя, конечно, не так изысканно и дорого, как в ресторане, где Александр угощал меня ужином.

Ровно в семь ноль-ноль выхожу из подъезда. Я нещадно зеваю, поскольку за минувший час и чашку крепчайшего и суперсладкого кофе проснуться мне так и не удалось.

– Доброе утро, соня, – чёрный внедорожник припаркован у подъезда, Павлов стоит снаружи, прислонившись к водительской двери и скрестив на груди руки.

– Доброе утро, – бормочу в ответ и пытаюсь улыбнуться, хотя если бы впереди не маячило исполнение мечты, из дома в такую рань я б ни за что не выползла.

Сажусь в машину и откидываю голову на спинку кресла. Глаза так и закрываются, стараясь вернуть меня в царство снов, чтоб досмотреть историю про двух щук, которых я поймала без всякой удочки, едва шевеля в воде пальцами ног.

Чувствую прикосновение к груди и животу. Вот ведь наглец! Не могу сказать, что мне неприятны касания Павлова, особенно в состоянии полудрёмы, но всё равно возмущена его наглостью.

– Ты меня лапаешь? – спрашиваю, даже не открывая глаз. Строгое звучание голоса смазывается зеванием.

В ответ слышится смешок и иронично-обиженное:

– Даже и не думал, всего лишь хотел тебя пристегнуть.

– А-а, ну тогда пристёгивай, – разрешаю я и со спокойной душой пытаюсь уплыть в царство Морфея.

– Эй, ты только не засыпай! Я не знаю, куда ехать!

Точно, я ему так и не сказала – сюрприз же. Значит, поспать не получится, придётся показывать дорогу. У меня в телефоне забит маршрут, но Александру я его не показываю, а то неинтересно будет. Ни ему, ни мне.

Каждые две минуты зеваю с печальным стоном. Конечно, поспать ещё часик-полтора по дороге очень хочется, но сюрприз нельзя испортить. Мне же хочется посмотреть на лицо Павлова, когда он увидит, куда я его заманила.

Моргая, стараюсь надолго не закрывать глаза, а то они так и норовят не открыться, каждый раз с усилием приходится поднимать веки обратно.

– Ладно уж, уговорила, – ехидно произносит Александр, – посмотри за моим сиденьем.

Я наклоняюсь и шарю рукой в поисках того, сама не знаю чего. Павлов в это время оказывается в опасной близости от моего носа. Я глубоко вдыхаю его аромат, затем ещё раз и поднимаю глаза. Этот паразит искоса посматривает на меня и ухмыляется.

Он что, только что наблюдал, как я его нюхаю? Вот ведь гад! Ну никакой совести.

Пощупав ещё за сиденьем, рука натыкается на что-то продолговатое и металлическое. Тяну это к себе и вижу серебристый термос.

– Наливай, – командует Александр.

Немного смущённая тем, что он смотрел, как я его обнюхиваю, беспрекословно слушаюсь.

Отвинчиваю крышку, нажимаю кнопку, и салон заполняет божественный аромат.

– Господи, кофе! – это настолько потрясающее открытие, что я готова расцеловать Павлова.

– Можешь называть меня просто Саша, – снова усмехается он, – но мне приятно, что ты обо мне такого высокого мнения.

Я закатываю глаза – этот представитель мужеского пола просто невыносим. Но он взял с собой кофе, что мне не пришло в сонную голову, поэтому можно его простить.

Наливаю напиток в крышку от термоса. Он горячий, крепкий и сладкий – именно то, что нужно. Делаю пару глотков и блаженно жмурюсь. Кажется, утро и вправду становится добрее.

– Эй, а про меня ты забыла? Как насчёт поделиться? – и голос такой обиженный. Поднимаю на него глаза и встречаю лукавый взгляд. Ну ладно, держи.

Протягиваю ему крышку, из которой только пила сама, даже не собираясь её чем-то ополаскивать. Но к моему удивлению Павлов не только не выказывает какой-либо брезгливости, но даже, напротив, поворачивает крышку и подносит ко рту ровно тем местом, которого касались мои губы.

Меня словно пронзает разрядом молнии, где-то глубоко внутри зарождается горячечное тепло и распространяется по всему телу. Я чувствую, что жар приливает даже к щекам, окрашивая их в ярко-розовый цвет.

Во все глаза смотрю на Павлова, не в силах оторвать взгляд. А он наблюдает за мной в зеркало заднего вида. Он облизывает губы, на которых осталась полоска сладкого кофе, и я выдыхаю с каким-то сиплым свистом, только сейчас вдруг осознавая, что всё это время задерживала дыхание.

Александр протягивает обратно пустую крышку от термоса и бросает короткий взгляд. Его обычно голубые глаза становятся тёмно-синими. Я спешно отворачиваюсь, прерывая зрительный контакт, но родившиеся внутри ощущения никуда не исчезают.

– Спасибо, – говорит Павлов. И его голос точно так же сипит.

Неужели мы оба подхватили какой-то вирус? Но ведь тогда нас не допустят к прыжку. В голове кружат какие-то дурацкие мысли, как оправдания той бури, что творится у меня внутри. Но я понимаю, что вирус здесь совершенно ни при чём. И я не настолько наивна, чтобы не понимать, что происходит между нами.

Просто Саша мне нравится. И я ему, очевидно, тоже.

В салоне повисает молчание. Оно не неловкое. Оно… предгрозовое. И вот вроде бы ничего не произошло, но в то же время нечто неуловимо меняется навсегда.

Павлов включает радио, и дальше мы едем, слушая незатейливые мелодии. Каждый из нас думает о своём.

Я совершенно оглушена своими чувствами. К тому же мы находимся наедине, в тесном пространстве автомобиля, где всё пропитано его чуть терпким и ужасно сексуальным ароматом.

Зато спать мне уже совершенно не хочется. А чего хочется? Поскорее оказаться на аэродроме.

18

Когда я указываю последний поворот, справа мелькает вывеска аэроклуба. Павлов немного напрягается, но молчит.

Нас встречает коренастый мужичок в защитной одежде и жмёт Александру руку. Со мной только здоровается, хотя полёт заказывала я. Этот мужской шовинизм вызывает лишь улыбку.

Мужичок представляется инструктором Юрием и ведёт нас в один из ангаров. Их здесь три и ещё прямоугольное здание с большими окнами и вышкой. Все постройки яркие и красивые, раскрашены в два цвета – красно-белая, красно-зелёная, сине-жёлтая, и жёлто-зелёная. Смотрится в комплексе просто потрясающе.

– Как тебе такое в голову только пришло? – негромко интересуется Павлов, пока мы идём за инструктором, что-то рассказывающем нам о клубе.

– Мечта детства, – шепчу ему в ответ.

– Так ты раньше не прыгала? – кажется, Александр чего-то испугался.

– Не-а, – улыбаюсь, довольно жмурясь, – вообще в воздух никогда не поднималась, даже на колесе обозрения не каталась. – А ты?

– Давно, – отвечает он задумчиво, – в молодости.

– А сейчас ты старый? – удивляюсь я.

– Да уж постарше некоторых… – он явно хочет ещё что-то сказать, но в этот момент Юрий заходит в ангар, и мы следом за ним.

Здесь стоят два самолёта. Они тоже раскрашены в яркие цвета и кажутся какими-то… несуразными. Разве можно подняться на таких в небо, да ещё и прыгать из них?

Инструктор развеивает мои сомнения – из этих «Яков» не прыгают, они предназначены для тренировочных полётов. Мы будем прыгать из Ан-2, он в соседнем ангаре. А сейчас у нас будет инструктаж.

Спустя полчаса я перестаю воспринимать информацию, в голове всё путается и возникает трусливая мысль – а может, не надо? Да что я там забыла в этом небе? Мне и тут хорошо.

Юрий, видимо, заметив, как я приуныла, начинает рассказывать байки о полётах, падениях и сломанных костях.

Интересуюсь, где здесь дамская комната, и отправляюсь подышать. У соседнего ангара стоит молодая светловолосая девушка в узких джинсах и стильной кожаной куртке. Девушка не выглядит слишком взрослой, она вряд ли намного старше меня. Пока я раздумываю, стоит ли подойти и расспросить, она сама приближается ко мне.

– Прыгать? – спрашивает она без всяких предисловий.

Я только киваю в ответ.

– С дядей Юрой?

Снова киваю.

– Трусишь?

Неопределённо пожимаю плечами. Она усмехается и каким-то пацанским жестом хлопает меня кулаком по плечу.

– Не дрейфь, в первый раз все трусят. Главное, из самолёта шагнуть, а дальше… там небо.

В её голосе столько воодушевления, он даже теплеет, когда она произносит слово «небо».

– Маш! Ты готова? – к нам подходит высокий, такой же молодой пилот, и девушка уходит вслед за ним.

Через несколько шагов она оборачивается и кивает головой на пилота, одновременно приподняв бровь. Я поднимаю большой палец, выражая своё одобрение, и Маша заливается весёлым смехом. А что? Парень и правда весьма симпатичный, ещё и самолётом управляет.

Какие они здесь… необыкновенные.

Эта встреча воодушевляет меня, растворяя страх. Я возвращаюсь в ангар. Меня встречают две пары глаз и вопросительно смотрят, не передумала ли. Я уверенно улыбаюсь. Всё-таки так давно об этом мечтала. Да и свидание у меня сегодня, надо набраться ярких эмоций.

Дядя Юра, про себя я начинаю его называть, как та девушка, продолжает инструктаж. Руки держать крест-накрест. При приземлении ноги держать вместе, колени согнуть, подбородок прижать к груди. Если основной парашют не раскроется, дёргаем запасной.

Неужели они думают, что всё это можно запомнить с первого раза. Вряд ли. Вот и дядя Юра снова предлагает мне прыгнуть с ним в тандеме. Но я снова отказываюсь. Хочу одна. Только я и небо. Как и мечтала.

Потом примеряем парашюты. Дядя Юра затягивает ремни по телу, выдаёт нам широкие очки на резинке и ведёт наружу.

Оказывается шум, который я слышу в последние несколько минут, это звук мотора Ан-2, ожидающего нас.

Сердце бешено колотится. Все мысли куда-то улетают. Павлов берёт меня за руку, и я в благодарность за поддержку сжимаю его пальцы.

– Я рада, что ты со мной, – говорю ему, но слова тонут в шуме двигателя.

Мы забираемся в самолёт. На взлёте очень трясёт. Я испытываю горячечное возбуждение и скольжу взглядом по предметам вокруг, ни на чём не задерживаясь.

Внезапно ловлю заинтересованный взгляд Павлова и улыбаюсь ему в ответ, показывая большой палец. Он кивает, о чём-то раздумывая. Считает, что мне пороху не хватит прыгнуть? Ну уж это мы посмотрим.

Дядя Юра ещё раз громко повторяет, что надо держать вместе, а что крест-накрест. Что опускать, а что дёргать.

Возбуждение почти достигает максимума. Надеюсь, моё подсознание запоминает слова, потому что я почти ничего не воспринимаю.

В какой-то момент дядя Юра открывает дверь и подзывает меня. Мы ещё на земле договорились, что я пойду первой. Для меня в этом есть сакральный смысл. А Павлову всё равно, он уже прыгал. В молодости, усмехаюсь этому слову. Вот уж кто совсем не похож на старика.

Оборачиваюсь на Александра. Он уже стоит за моей спиной, словно страхуя. Киваю ему, он кивает в ответ. Серьёзный. Сосредоточенный. Почему-то сейчас думаю о том, что Павлов мне очень нравится.

Чем ближе подхожу к люку, тем громче становится свист ветра. Заглядываю вперёд. Передо мной раскрывается зелёно-жёлтая бездна. Прорисованные многоугольники полей, тонкие полоски рощиц и малюсенькие домики какой-то деревеньки далеко-далеко внизу.

Я ощущаю похлопывание по плечу и вспоминаю, что это условный сигнал – надо прыгать. Понимаю, что сейчас у меня – последний шанс передумать. Никто не будет смеяться. Струсить – это нормально. В этом нет ничего постыдного.

Но я не хочу трусить. Я хочу летать. Делаю шаг вперёд и исполняю свою самую заветную мечту.

Я проваливаюсь в воздушную яму ровно на три секунды свободного падения, когда душа уходит в пятки, а сердце бьётся где-то под подбородком.

Затем раскрывается парашют.

Меня резко встряхивает, и вдруг всё вокруг замирает. Я не чувствую ни ветра, ни шума, лишь абсолютное спокойствие и мирное дыхание вселенной. Я оглушена этой тишиной, поражена той гармонией, что окружает меня. Кажется, где-то рядом живёт бог.

Кручу головой, но натыкаюсь взглядом на Александра, который находится метрах в двадцати от меня под ярко-жёлтым куполом.

Приземляюсь на самом краю обозначенной поляны. От счастья кружится голова, ноги подгибаются, и я оседаю на землю. Меня накрывает купол парашюта. Я лежу на спине и наблюдаю, как медленно оседает ткань, а сквозь неё просачиваются рассеянные лучики солнца.

Как же мне здорово!

– Юля! Юля! – раздаётся встревоженное совсем рядом, я собираюсь встать, но не успеваю.

Ткань шуршит над моей головой, когда кто-то тащит её в сторону. И наконец меня обхватывают сильные руки Александра.

– Юль, – трясёт он меня за плечи. – Что с тобой? Ты в порядке?

Вместо ответа обхватываю его шею рукой и притягиваю к себе. Наши губы соединяются, мои пальцы путаются в его волосах. Рядом переговаривается с ветром парашют, делясь нашими общими эмоциями. Радостью, облегчением, восторгом.

Так вот оно какое, абсолютное, ничем не замутнённое счастье…