Текст книги "Фонд последней надежды"
Автор книги: Лиля Калаус
Жанр: Любовное фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Лиля Калаус
Фонд последней надежды
(Пост)колониальный роман
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Я рок кляну – зачем печать всезнанья
на лоб высокий уложил,
зачем предвижу я прощанья,
зачем не рву в предсмертном плаче жил…
Не жди и ты, мой друг, минуты счастья,
запомни: казнь идёт к душе.
Подставь жемчужные запястья —
и спи уже…
Альманах «Зоркинский Светоч», 1915 г.
Глава 1. ЖЖ. Записки записного краеведа. 10 декабря
«…Итак, я в Зорком. Прилетел сегодня утренним рейсом «Люфтганзы» из Гамбурга и сразу же отправился в отель, где заранее зарезервировал себе нумер, не желая стеснять никого из старых друзей. Сейчас-то отель носит гордое имя «Луч Востока», в прежние же времена вывеска на нём была куда скромнее: «Дом колхозника».
Отлёт домой назначен на 24-е: не хотелось бы опоздать на Рождество.
Автомобильные пробки, низкое свинцовое небо, холод – климат тут резко континентальный, поэтому зима бывает весьма суровой, – и памятный абрис Академии наук в строительных лесах… Вот первые мои впечатления от встречи с родиной.
Я вселился в шестой нумер и прилёг отдохнуть после перелёта. Во втором часу дня в коридоре поднялась какая-то тихая суета, я выглянул и увидел двух дюжих санитаров, быстро уносивших носилки, на которых кто-то лежал, накрытый с головой белой простыней. Возле распахнутой двери соседнего, четвёртого, нумера стоял, покручивая на пальце кольцо с ключами, озадаченный портье. Из самой комнаты доносились ахи и охи, по-видимому, горничной, сетовавшей на страшный беспорядок.
Не ответив на мои вопросы, портье посоветовал вернуться к себе, с тем чтобы позже навести справки у службы охраны. Поскольку я человек любопытный и обстоятельный, час назад я навёл-таки справки. Молодой человек в униформе и при оружии, не снимая наушников от плеера и непрестанно что-то жуя, поведал мне, что с одним из постояльцев произошёл несчастный…»
В офисе № 6 благотворительного Фонда «Ласт Хоуп» воцарилась обморочная тишина. Замолкли дробные перещёлки «мышек» и въедливые телефонные трели.
Ася затаила дыхание.
– Сплетни! Глупые, я говорю, сплетни! – отчеканила похожая на богомола координатор Камилла Джакоповна Му. В отличие от богомола, Му откусывала головы не только самцам. Сухое костистое тело, базедовые глаза, манера одеваться в лапидарном стиле жён первых большевиков, выдающая трудоголика со стажем. Она седьмой год несла на своих узких плечиках немалый удельный вес двух самых громоздких в Фонде программ – образования и библиотечного дела. Коллеги за глаза называли ее Стальной коровой.
– Криз-зисный менеджер! Практика фандрайз-зинга не предполагает! И бюдж-жет поломают?! – голос Мадлен Генриховны, замдиректора Фонда по гуманитарным программам, дрожал и ломался, как жало у осы. Мадлен Генриховна Мамкова являла собой хрестоматийный пример из раздела медицины, посвящённого менопаузе. Непрерывно прихорашиваясь и украшая себя то антикварной ювелиркой, то бижутерией в хиппозном стиле, ежемесячно перекрашиваясь, мучая варикозные ноги высокими каблуками, носилась она по коридорам Фонда на гребне волны самых зловонных сплетен и слухов.
– Трёх директоров пересидели – чего нам какого-то кризисного менеджера бояться, я говорю! – буркнула на это Джакоповна.
«Она и Армагеддон легко пересидит», – настучала Ася по сети подружке Майре, ассистентке Джакоповны «за всё». Майра хихикнула.
Гневно жужжа и рассыпая пёстрые листочки стикеров, Мадлен Генриховна вылетела из офиса.
Флегматичная толстуха Лариса Витальевна, помощник координатора по библиотечному делу, вытерла складчатую, как гусеница, шею влажной салфеткой и сказала тусклым голосом:
– Ваша правда, Камилла Джакоповна. Так что в министерство писать? Будем библиотечную конференцию проводить?
– Пиши – будем, – бросила Джакоповна. – Сразу после Нового года. Майра, займись-ка приглашениями.
– Дурды, Камилля-хынум! – по-мушиному бойкая быстроглазая Майра тряхнула своими не то неряшливыми узбекскими косичками, не то чересчур аккуратными дредами и вонзила коготки в клавиатуру. – Аська, дай дырокол, будь другом!
Ася отнесла ей дырокол. Вернулась на место. С тоской уставилась в окно. В зимнем сереньком небе уныло кружили две вороны. Падаль, что ли, чуют? Не к добру. А-а-ах… Подавив очередной зевок, Ася поймала пристальный взгляд Стальной коровы и торопливо зацокала: «По сообщениям информационных агентств, вулканический пепел, витающий над Южной Америкой…»
– Ой, мамочки-и… И водилы тоже сказали, мол, вполовину штат сократя-ат… – Ира Дружинина, координатор медицинской программы, горестно всхлипнула и потянулась за сумочкой. Её трепещущий, как крылья тропической бабочки, блузон переливался разноцветьем на радость каждому охотнику и фазану. На столе Иры стояли только золочёный стаканчик с двумя карандашиками (один для губ, другой – для бровей) и коллаж в золочёной же рамочке, подаренный коллегами на День Святого Валентина (тело Дженнифер Лопес, сжимающей «Оскара», плюс голова Иры с сигаретой в зубах). Поговаривали, что её блистающая Сваровски сотка является магическим дивайсом, то есть одновременно и пудреницей.
– Да кто тебя сократит, кому ты нужна-то, – дребезжащим тенорком вступил помощник координатора по программе образования Николай-улы, желчный старикан в сизом кримпленовом костюме. Его паучьи многосуставчатые пальцы, перепачканные чернилами, как обычно со скоростью звука перетасовывали личную картотеку. Ася засмотрелась на сплошную вереницу картонок, вручную нарезанных из древних перфокарт. Николай-улы совершенно не признавал компьютеров. – Ты, милочка, работай хорошо, кто ж хорошего работничка-то со двора прогонит? Кхе-хе…
Майра фыркнула. Лариса Витальевна снова вытерла шею. Джакоповна передёрнулась, стрекоча по-буркутски по телефону.
Хотя Ася родилась и выросла здесь, в Зорком, да и сама частично была буркуткой, родного языка она, как и многие зоркинские буркуты, так толком и не выучила. Вереница смутно знакомых гортанных созвучий раздражала мозг и вызывала лёгкую заложенность ушей.
Ира тем временем подробно рассказала коллегам о том, как подлая инфляция погубила её планы отдыха на Бермудах. Резкие слова и выражения в адрес Международного валютного фонда, Белого дома, Николя Саркози и почему-то четы Клинтонов лились сплошным потоком.
– И тут ещё этот ваш кризисный менеджер, – Ира изящно взялась за виски. – Где это видано?! Ой, я не могу… А мне на конгресс по раку шейки матки ехать… А ещё летняя школа врачебного менеджмента… И сорок тысяч кондомов по программе «СПИДу – нет!»… Если меня сократят… Что этот… кризисный… с этими кондомами делать будет?! – Ира всхлипнула.
– Да что вы истерику устроили, Ира! – загудел, наконец, Тарас Гамаюнович Подопригора, волосатый и круглый, как шмель. – Кризисных менеджеров в некоммерческие организации не посылают! Вы хоть знаете, что это за профессия, а? Откуда у нас, в благотворительном фонде, может быть банкротство? Это – во-первых. – Тараска эффектно крутанулся в кресле, его объёмистая утроба, обтянутая оранжево-полосатой немецкой майкой, всколыхнулась. – И во-вторых! Мада – дура. Что за чушь! Где у нас в штатном расписании такая должность?!
Ира, приоткрыв от волнения ротик, преданно внимала речам Подопригоры. Тарас Гамаюнович слыл в Фонде человеком ушлым и тёртым. Почитая себя супержурналюгой, он, как личность творческая, собственно к работе относился спустя рукава, но имидж свой строил, не покладая рук. Он так умел составить бюджет программы «Информ-бюро», что за годы службы в Фонде ухитрился побывать на всех Олимпийских играх, Уимблдонских турнирах и чемпионатах мира по футболу.
– И в третьих! Кто вам сказал, что пол-офиса уволят? Я сам вчера заходил к Артёму, – Тараска выдержал паузу, после чего, купаясь во всеобщем внимании, продолжил, – так вот. Он мне опредёленно сказал, что сам слышал, как наш шеф рассказывал Корнелии, как ему из Нью-Йорка кто-то по телефону рассказывал, что максимум треть сократят. Максимум! А никакую не половину. И сокращать будут, в основном, обслугу – водителей там, помощников, ассистентов, айтишников, охранников. Ну?! Так что не плачь, солнышко. Свети нам и дальше, шейка ты наша раковая.
Припудрившись, Ира вернулась к раскладыванию компьютерной «косынки». Майра, изумлённо присвистнув, замерла. Лариса Витальевна с исказившимся лицом потянулась к Джакоповне. Николай-улы вскочил и забегал по узкому проходу меж столов, ломая руки в ситцевых нарукавниках и бормоча под нос про какие-то пункты, подпункты, параграфы и уложения.
Блин. Вот сволочь, Тараска, мог бы хоть предупредить!
– И четвёртое. Насчёт нового сотрудничка. Амбцибовицкий говорит, ему в бухгалтерии сказали, что он никакой не кризисный, а тем более – не менеджер. И никто не знает, чем он у нас будет заниматься! В общем, тут интрига страшная и полный секрет. Но! – Тараска понизил голос, и Ася поняла, что шеф перебирается с малоустойчивого берега неясных фактов на зыбкую почву бредовых предположений. – Говорят, у Вертолетти когда-то был роман с внучкой последнего венецианского дожа. Так вот, эта самая внучка вроде бы попросила Вертолетти временно трудоустроить своего то ли сыночка, то ли муженька, то ли племянника. Оболтус, говорят, страшный, два состояния в Монако спустил, плюс одно – в Вегасе. Вот она его и задвинула к нам – по самые помидоры, – Тараска захохотал. – Дальше нашего Буркутстана уж совсем… Не в Монголию же его. Короче, я думаю, ему сейчас быстренько сочинят какую-нибудь новую программу, выделят кабинетик, начислят зарплату необидную, подкатят машинку от фирмы. А там, имхо, и обратно, годика через пол, к Европам поближе. Если, конечно, вести себя будет прилично.
Джакоповна хмыкнув, повернулась к своему растерянному коллективу:
– Это что такое? Майра, ты давай быстрее, что копаешься там? Справку набрала? Распечатай на подпись, мне в министерство ещё ехать. Виталий пусть уже машину подгоняет. Лариса, информатику давай доделай. Казбек, прозвони все вузы, пусть статистику по занятости дадут, наконец. А вы, Тарас Гамаюн-улы, что вы тут за сплетни нам, это самое, а? Где только находите их, а?
На что Тараска заметил, как бы ни к кому не обращаясь:
– А что касается сокращений… Есть и хорошие новости!
Ася увидела, как сама Джакоповна невольно тянет к нему ухо.
– Артём вчера как раз членам Правления повестку отправлял. А я к себе прибежал и Кайрату Муратаевичу (он же мой программный эксперт) позвонил и между делом у него всё выспросил. Так вот! Он мне сказал, что «Информ-бюро» не тронут никогда! Куда им без СМИ-то?! Разве штат урежут.
– А без образования и библиотек, значит, обойдутся?! – голос Джакоповны сорвался на визг.
– А вот это я не знаю! – осклабился Тараска. – Это я не интересовался. Аська! Сбегай за пирожными, чаю охота!
Ася вздохнула. Гамаюныч в своём репертуаре. Надо же! Штат урежут… А ведь весь его штат – это она, Ася, помощник координатора, и есть.
Она вышла из офиса через чёрный ход, постояла секунду, вдыхая острый виноградный запах декабря. Офис «Ласт хоуп» арендовал первый этаж жилого дома. Квадратный советский двор – с прогнившими скамейками, ржавыми качелями и гаражами, детской площадкой, теперь служившей, естественно, парковкой, был усыпан мелким серым снежком пополам с прелой листвой. На лавке перед подъездом тесно сидели бухгалтер Фонда Инна Федоровна, делопроизводитель Эльза Вольфовна и грант-менеджер Макбал Идрисовна, все три – незамужние крашеные блондинки лет сорока с нарощенным маникюром и пробивающимися сквозь тоналку усиками. Они дружно пыхнули ментоловым дымом и, не мигая, уставились на Асю.
Ася робко улыбнулась коллегам.
– Пирожков купить? Я в кулинарку.
Бухгалтерия, раздумывая, возвела очи горе. Ася по инерции сделала несколько шагов и в следующую секунду плечом налетела на мужика в чёрном плаще.
– Э-э-э… – промямлила она, заглядевшись на незнакомца.
Мужик – высокий, молодой, синеглазый, покривил рот. Уронив сухое «простите», он стремительно покинул двор. Странно-сосредоточенное у него было лицо. Как будто его закоротило над атомным чемоданчиком с красной кнопкой.
Подавив желание завернуть за угол и проверить – вошёл ли он в парадные двери Фонда, Ася глянула на лавку: окутанная дымом бухгалтерия потрясённо безмолвствовала.
Глава 2. ЖЖ. Записки записного краеведа. 11 декабря
«…Наутро местные газеты полностью удовлетворили моё любопытство – в них я обнаружил пару заметок о том, что в нашей гостинице скончался от инсульта пожилой турецкий предприниматель О.Б. Инцидент, как говорится, «был исперчен». Однако меня не покидает чувство, что визит мой, так странно и несчастливо начавшись, еще одарит меня нежданными сюрпризами…
Теперь, когда мой пенсионный статус означает лишь вечный отдых у телевизора, я могу не без грусти констатировать: из всех немногих страстей, отпущенных мне Всевышним, осталась, пожалуй, единственная неудовлетворенная. Моё любопытство.
Мне нравится наблюдать – да-да, обыкновеннейшим образом наблюдать. За людьми. За животными. За капризами погоды. Даже за симптомами моих банальных возрастных болезней. С годами я выработал что-то вроде личного Наблюдательного Листа. Я делаю кое-какие записи, думаю, сопоставляю.
Удивительные времена! Интересно, все ли человеки понимают, в какое потрясающее время мы живём?! Живой Журнал – уникальнейшая возможность выставить напоказ самое сокровенное, не теряя при этом милой робкому сердцу анонимности. Теперь, в эпоху ЖЖ, нет нужды таскать с собой глупые блокноты.
…С каждым днём я всё больше и больше убеждаюсь в том, как мало случайного в нашей жизни. Мы, живущие, находимся словно бы в прозрачном коконе, от которого в разные стороны разбегаются паутинки – какая толще, какая тоньше. Потолще – это семья, дети, друзья. Потоньше – знакомые, дальняя родня, сослуживцы, соседи. Совсем тонкие, рвущиеся на глазах, – случайные знакомые, попутчики, однокашники. Почти незаметные, однако же, стальные паутинки – гражданские свободы, совесть, моральные и культурные нормы, знания. Метафизические, но в критическую минуту способные напрячься до крепости титановой струны – вера, суеверия, предчувствия, всевозможные предположения, интуиция. Все это, вкупе с предлагаемыми обстоятельствами рождения, и определяет существование каждого человека. И как же трудно выйти из этого кокона… Как трудно выскочить из своего коридорчика хотя бы в соседний, где, быть может, тоже бегает обезумевшая подопытная крыса, вырабатывая слюну по свистку лаборанта…
Я вовсе не исключение. Негоже мне ставить доморощенные философемы на пьедестал научных открытий. В последние годы у меня появилось много свободного времени, а так как своё единственное увлечение в результате переезда в другую страну я потерял, мне пришлось обзаводиться новым. И я стал Наблюдателем. Тут я обязан сделать маленькое лирическое…»
Припарковавшись, Олег Юрьевич Коршунов вышел из джипа и окинул пытливым взглядом фондовскую стоянку. К машинам Олег с детства питал суеверное уважение и верил в трансцендентальную связь автомобиля и его владельца.
У качелей высился погребальный «лимузин-мерс» – сто пудов, директорский. Сзади притулился лимонно-жёлтый «жучок», за его ветровым стеклом болтался громадный пучок фазаньих перьев. Директорская секретарша? Следом плечом к плечу стояли три джипаря – «лехус», «гелен», «паджерик» (мужики-координаторы), за ними – «пыжик» со страшно исцарапанным левым боком (обезьянка с гранатой), очень аккуратная «девятка» (завхоз?), две древние праворукие «мазды» (айтишники, к гадалке не ходи) и кораллово-розовый RAV-4 аж с двумя «туфельками» на заднем стекле (офисная пелотка?)
Налюбовавшись, Олег вышел из двора на улицу и поднялся по обледенелым ступенькам на высокое крыльцо Международного Благотворительного Фонда «Ласт Хоуп».
За стеклянной дверью его встретила лесным ароматом освежителя воздуха приёмная. Слева торчал древний ксерокс, справа громоздился диван для посетителей, у окна тосковала пустая вешалка, на журнальном столике играли многоцветьем разноязыкие экземпляры знаменитой брошюры Вертиго Вертолетти «Смотри вперёд!» Последовав этому призыву, Олег поднял глаза. За стойкой ресепшен – никого, кроме вкусно пыхтящей кофеварки.
Олег вздёрнул бровь, снял плащ, повесил на вешалку, и, не торопясь прошёлся по комнате из конца в конец. Где-то в глубине здания слышались смутные отголоски человеческой жизни: смех, болтовня, шаги. На ресепшен мелодично зазвонил телефон. После десятка трелей – умолк.
«Порядочки… – подумал Олег. – Ну и дыра. Настоящая дырища. Провинция в кубе. Машки на них нет».
Телефон снова как-то безнадёжно зазвонил. На этот раз открылась внутренняя дверь, и в прихожую вплыла царевна-лебедь – тонкая, смуглая, сосредоточенная, в снежно-белом пушистом платье. Не глядя на посетителя, дева подняла трубку и меланхолично произнесла:
– Здравствуйте. Фонд «Ласт Хоуп». Слушаю вас внимательно. Говорите, пожалуйста. Абирке. Да. Штурманга, соединяю, пожалуйста. Биилек минуточку, миирза… – она понажимала какие-то кнопки и осторожно уложила трубку на место.
Олег кашлянул. Царевна-лебедь подняла скорбные раскосые очи:
– Здравствуйте. Что вы хотели?
– Привет, – кашлянул Олег (Лебедь пугливо вздрогнула.) – Моя фамилия Коршунов. Мне назначено на пять.
– Кем назначено? – переспросила дева.
– Директором, милая, – Олег даже чуточку разозлился. – Вы бы вот что – кнопочку бы нажали и уточнили.
Дева надула губки и скрылась за дверью.
Олегу стало смешно. А вообще что-то во всём этом есть. Непуганое что-то, наивное и простое. Доброе, лузерское, безобидное. Как кролик на пашне. Однако, смех смехом, но…
И тут в прихожую изо всех дверей одновременно ввалились чуть ли не двадцать человек. Посетители, пришедшие с улицы, сопя и перекрикиваясь на местном наречии, принялись раздеваться (олегов плащ немедленно был сорван с вешалки и затоптан). Офисный же планктон выстроился в две очереди – к ксероксу и к кофеварке. Высокая тощая девушка, с вывернутыми, как у саранчи ногами, вскочила на столик, крикнула в потолок «Мерде! Мерде!!», сорвала с себя косуху и запустила ею в плешивого толстячка, прикрывавшего насморочный пятачок папкой. Две девушки-аборигенки, причитая «ой-бой, блин!», «вот бишарашка проклятая», принялись стаскивать скандалистку со стола. Толстячок же, обмахнувшись своей папкой, спросил: «Мойдодыр у себя? Ладно, я потом зайду», и, натянув девкину косуху, слинял на улицу.
– Эй, вы! – кто-то ухватил Олега за рукав. Он захлопнул рот и повернулся.
– Балтабай Модадырович вас ждёт.
Директорская приёмная была обставлена в винтажном стиле соцарта. А может, здесь просто ничего не трогали со времён волюнтаризма и покорения целины. Багровая пыльная штора с золотыми кистями совершенно скрывала окно. Под шторой, за массивным дубовым столом, сидел улыбчивый мальчик-купидон в костюме с искрой. Он тихонько тарахтел на клавиатуре, неслышно журча в телефонную трубку, при этом ухитряясь делать пометки в ежедневнике. Его пухлые щёчки приятно золотились в свете настольной лампы Ильича. Увидев Олега, купидон взмахнул ресницами и скрылся за дверью, обитой дерматином.
Олег огляделся. Дева с ресепшен исчезла. Зато в углу, на потрескавшемся кожаном диване, под сумрачной репродукцией Шишкино-Айвазовского, обнаружилась старая дама с мясистым лицом. Она была в панбархатном платье, из буклей парика торчала увядшая роза. Когда Олег уже решил, что старуха – тоже деталь интерьера, она густо закашлялась, достала из лакового ридикюля сигаретку и глянула на Олега. Он машинально нащупал в кармане зажигалку. Прикурив, старуха надменно кивнула и сказала, выдыхая коричневый дым:
– Манда Пулитцер премия барымтач?
Олег офигел.
В ту же секунду директорская дверь скрипнула, купидон выпорхнул в приёмную, захлопотал вокруг старухи, разгоняя руками дым и ласково журя посетительницу. Олег встряхнулся и решительно вошёл в кабинет директора.
Одутловатый дядька в «тройке», в полосатой «бабочке», подпирающей третий подбородок, приподнялся в кресле и, сложив ручки домиком, дружелюбно потряс ими над гигантской чашкой с алым сердцем по борту, стоявшей перед ним на столе.
– Велком, велком! Милости просим! Дурды жабанай! Хау, как говорится, дую ду… Айм, как говорится, вери глед… Сиддаун, плиз. Ти, кофи?
– Сенкью вери мач, – машинально ответил Олег и чуть было не уселся мимо стула.
– Ван минут. Артёмчик, турмаша, чайку нашему гостю, – пропел директор куда-то в сторону. Почти мгновенно в кабинет впёрся зарумянившийся Артём с гигантским жостовским подносом, заваленным печеньем и конфетами.
– Ты позови Корнелию, дружок, – шепнул директор Артему и вновь повернулся к Олегу, – Хау хэв ричед?
– А? – Олег обжёгся чаем, – Э-э-э… То есть, вери вел.
– Ыт ыз найс.
Помолчали.
Директор перелистал блокнот, с запинкой выговорил:
– Ауа организейшен из, как говорится, глэд ту велкам ю, диар миста Коршунофф.
Олег отставил чашку и внимательно всмотрелся в бегающие очи директора Фонд «Ласт Хоуп».
– My Uncle based life’s regulation, – со вкусом произнёс он и пожал плечами, как бы говоря: «Вы же понимаете». Собеседник озабоченно покивал. – On high ideals, when he fell ill – His bearing forced our admiration…
– …И лучше выдумать не мог, – пропело чьё-то богатое контральто у него за спиной.
Кабинет пересекала эффектная брюнетка лет тридцати. Глубоко декольтированный деловой костюм, умело наложенная косметика. Высокая, почти одного роста с ним, узкая, гибкая, как анаконда. И взгляд цепенящий.
– Корнелия-хынум, – с явным облегчением произнёс директор. – Давай скорее, вилкам, вилкам ту тэйбл.
Корнелия грациозно присела на краешек стула.
– Ыт ыз… Ыт ыз… – директор снова полез в блокнот.
– Вы знаете, Балтабай-ага, – иронически молвила она, – у меня такое чувство, что наш гость, похоже, знает русский. Ведь так, Олег Юрьевич?
Олег глупо кивнул.
– Судя по резюме, – продолжала она, оскалив в улыбке чуть выдающиеся клычки, – Олег Юрьевич у нас вообще… Полиглот какой-то. Где только не работал. Да, Олег Юрьевич?
– Йес. То есть, я могу – по-русски.
«Да что это со мной сегодня! Туплю, – подумал Олег, – Но бабы тут действительно… Выдающиеся. Правду Рипли болтал».
– Меня зовут Корнелия Борисовна Тёмкина. Я – зам Балтабая Модадыровича по оргвопросам. Ваш, – она вдруг облизнулась, – непосредственный босс.
– А обо мне вы, кажется, всё уже знаете, – сейчас же ввернул Олег.
Корнелии банальность пришлась по вкусу:
– Работаем, Олег Юрьевич, работаем.
– Ну, вот и славно, как говорится, – подытожил директор и с облегчением содрал колючую «бабочку». – Конечно, это не совсем по правилам… Мы ведь тут хорошо понимаем, что у нас тут международная организация. Разумеется, вся документация у нас тут на английском, и сотрудники у нас регулярно посещают тут курсы, и мы, знаете, даже зарплату снижаем, если они у нас тут тесты не сдают…
«Интересно, сам-то ты хоть один тест сдал?», – злобно подумал Олег.
– Мы вас так ждали, так ждали, как говорится, дорогой вы наш человек! Сам мистер Вертолетти звонил, как говорится… Такая честь, такая честь!
Олег решил перейти к делу:
– Э-э-э, Алабай Мойдодырович, мне кажется…
Корнелия засмеялась, развёртывая «Мишку на севере». Директор обиженно смолк.
Рядом с Олегом соткался из воздуха Артём и ловко подсунул ему визитную карточку.
– Извините, ради бога, Балтабай Модадырович. Я хотел сказать, что я очень рад нашему знакомству. И готов приступить к работе с завтрашнего дня.
– Штурманга, – неприязненно сказал Мойдодыр и отвернулся, вперив взор в настенную коллекцию ржавых сабель и дорогих спиннингов. – Корнелия-хынум, проводите гостя. Покажите Фонд, познакомьте, как говорится, с должностными обязанностями. Завтра милости просим на стафф-митинг.
Когда Олег прощался, он заметил за директорским креслом несколько повёрнутых затылками гипсовых бюстов – то ли основоположников марксизма-ленинизма, то ли бывших директоров Фонда «Ласт Хоуп».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
