Текст книги "Фонд последней надежды"

Глава 7. ЖЖ. Записки записного краеведа. 22 декабря

«…Рассказываю в подробностях о трагических событиях прошлого вечера. Когда я уже совершил свой моцион и приготовился ко сну, решив опробовать новые беруши, отвратительный шум перестрелки из какого-то дешёвого боевика, коим наслаждался мой сосед, перекрыли болезненные стоны и душераздирающее мычание… Тяжёлое предчувствие сжало мне сердце. Я вскочил, набросил халат и вышел. На мой стук дверь четвёртого нумера открылась не сразу. А когда открылась, моему взору предстал расхристанный сосед с нелепо торчащими седыми волосами и налитыми кровью глазами. Он одним движением втащил меня внутрь.

У американца царил холостяцкий беспорядок: разобранная кровать, сигарета, дымящаяся в пепельнице, полной окурков, бубнящий телевизор и початая бутылка водки под столиком… Американец указал мне на кресло (я сел) и отрывисто заговорил. Он извинялся за доставленное беспокойство, сказал, что постарается больше не шуметь. Якобы ему приснился – или снился уже несколько раз? – безобразный кошмар, связанный то ли с его матерью, то ли с какой-то Люси или, может быть, с другой мёртвой женщиной – тут он совсем запутался и замолчал, бессмысленно пялясь в угол. Внезапно больно сжал мою руку… Обернувшись, я не увидел ничего, кроме безвкусных обоев в ландышах. Тогда американец трясущимся пальцем указал вверх. Задрав голову, я обозрел потолок… И тут холод снова окатил моё сердце: сквозь побелку отчётливо, на глазах, начали проявляться какие-то пятна… Чёрные пятна… Мне на плечо что-то капнуло… И ещё… Я машинально дотронулся до халата… Кровь! Густая венозная кровь!

С соседом моим творилось что-то невообразимое! Ломая свои могучие волосатые руки, этот большой и сильный мужчина залился слезами и в панике заметался по нумеру, опрокидывая стулья, запинаясь о раскрытый чемодан с ворохом вещей… Капли зачастили, кровавым дождём пятная постельное бельё, наши с ним лица, руки, одежду… Не в силах вынести этот ужас, я выскочил из номера и ринулся на первый этаж, к ресепшен. Должно быть, мой вид и бессвязные речи возымели немедленное действие: вместе с дежурным мы примчались в нумер менее чем за минуту… И увидели страшную картину: несчастный американец навзничь лежал на полу разгромленной комнаты, уставясь выпученными глазами на злосчастный потолок, совершенно, к слову сказать, чистый… Да-да! Никаких следов кровавого дождя, впрочем, как и на моём халате и руках не оказалось. Почему-то гулко дребезжали стёкла в окне и, по очереди вспыхивая, гасли лампы в коридоре…

Портье бросился к телу, я же, покачиваясь, как зомби, отправился к себе. Примерно через час меня побеспокоили сержант полиции и давешний молодой человек из службы охраны, уже без плеера и жвачки, который с обескураженным видом сообщил, что с моим соседом случился смертельный приступ астмы. Сержант составил протокол и ушёл. А молодой человек задержался – просил подписать какую-то бумажку, заверяющую мой отказ от общения с журналистами. Я, хоть и пребывал в прострации, всё же нашёл в себе силы поторговаться… Попросил представителя охраны не заселять по возможности соседнюю комнату… Пригласить хоть муллу, хоть батюшку – пусть молитвы почитают, авось поможет… Парень посмотрел на меня, как на ненормального, покивал и, получив мою подпись, молча ушел.

Сегодня я, отложив все встречи и поручения, безвылазно сижу в отеле. Осторожные расспросы персонала, как и следовало ожидать, ни к чему не привели. Чёрт знает, какая у них тут текучка кадров! А если кто-то что-то и знает, то старательно держит язык за зубами. Попытки напроситься на приём к директору тоже оказались бесплодны.

Осуществив сложную поисковую операцию в Интернете, я откопал поистине удивительную информацию: смерть бедняги-турецкоподданного была отнюдь не единственной, произошедшей в негостеприимных стенах «Луча Востока»… В течение пяти лет со дня открытия отеля под его крышей случилось три обширных инфаркта, один суицид и два гибельных несчастных случая! И это не считая историй с относительно счастливым, во всяком случае, не летальным исходом! Готов съесть шляпу покойного соседа, но все эти события могут быть связаны только с…»

Церемония вручения престижных литературных наград проходила в специально снятом зале бизнес-центра «Арман». Внешне архитектурное решение бизнес-центра тяготело к восточно-европейской модели то ли собора, то ли муниципалитета. Изнутри же стены были по-турецки вызолочены и мягко сходились на немыслимой высоте в застеклённое подобие круглого юртового отверстия-шанырака, сквозь которое на присутствующих изливались дрожащие струйки зимнего света. Гостей было не меньше сотни: лауреаты, их родственники, друзья, а также журналисты и работники Фонда. Время от времени из колонок вылетало громовое: «Высокое жюри приглашает…». И тогда присутствующие, на секунду отвлекшись от шведских столов, от души рукоплескали очередному питомцу муз.

Иные лауреаты, заикаясь, произносили куцые благодарственные речи. Владислав Севостьянов, конечно, подготовился отменно. Белый смокинг из проката. Тщательно завитые светлые кудри. Ироничная полуулыбка. Получив из рук председателя жюри серебристую статуэтку легендарного крылатого коня Упырая, он неторопливо откашлялся. Все смолкли. Отлично поставленным баритоном Влад проникновенно начал:

– Друзья! Как сказал Марсель Пруст, каждую вещь желание расцвечивает, а обладание обесцвечивает. Позволю себе не согласиться с классиком. Сегодня – как раз тот день, когда обладание вот этим призом, – он триумфальным жестом воздел своего Упырая, – расцветило мою жизнь и, несомненно, жизни всех уважаемых лауреатов литературной премии Фонда «Ласт хоуп» необычайными красками. Отныне мы знаем, что талантливы, отныне мы знаем, что работаем для людей, отныне мы можем чувствовать себя той самой одушевленной силой, что невидима окружающим, и тем не менее творит чудеса, меняя эпохи, миры и самоё сознание человека, а в конечном счете, заставляет общество смотреть вперёд! Особую благодарность хочется выразить членам высокого жюри премии. Как известно, критик обязан знать всё, а о прочем – догадываться. И как же повезло нам, лауреатам…

Ася закатила глаза. Она слышала эту речь раз пятьдесят дома и дважды по дороге на церемонию. Ну, получил бабки – и отлично! Славу получил, интервью в газетах – чудо, как хорошо. Книжку в начале года выпустят – супер. Ася усмехнулась, некстати вспомнив о книжном кладбище фондовского подвала. А дальше – что? Зачем уж так-то возноситься главою непокорной?

Влад всё журчал и журчал, публика, приятно удивлённая его ораторским пылом, заворожённо внимала.

Олег с тоской бродил по душному залу, набитому скверно воспитанными и крикливо разодетыми людьми, основательно налегавшими на бесплатный хавчик и дармовое винище. Конечно, думать так – снобизм. Да что это, уж не зависть ли?

Он улыбнулся этой мысли и ослабил узел галстука. Надо обязательно познакомиться с кем-нибудь. Он же не монах. В конце концов, их договор с Машкой о соблюдении верности строго в пределах континента при всей внешней шутливости был вполне искренним, и Олег не сомневался, что Машка – там, в Большом Яблоке, своего не упускает. Странно, он совсем не ревнует её. Да и как можно ревновать Машку, такую взбалмошную, живую, как ртуть, жадную до удовольствий, маленькую бессовестную обезьянку! Что он, упырай какой-нибудь?

Олег неторопливо двинулся к фуршетным столам.

Свою жизнь Коршунов строил в соответствии с простым правилом: не делай другим того, что было бы неприятно тебе самому. Уравновешенность, здравый смысл, верность принципам – старомодные добродетели, но они никогда никого не подводили. Олег прекрасно помнил тот день, когда он решил стать совершенно независимым счастливым человеком.

…Это был двенадцатый, самый печальный день рождения в его жизни. Отец вечером не вернулся домой, а мама сказала, что они с папой решили разойтись. Олег давно ждал этого признания.

Маму, разумеется, не в чем было упрекнуть. Она старалась. Она не замечала ни поздних возвращений отца, ни лжи, ни увёрток, ни странных телефонных звонков, ни запаха чужих духов. Долго не замечала. И теперь, когда отец все же ушёл (даже не вспомнив о дне рождения сына!), именно маме пришлось обо всём рассказать. У неё дрожали губы, глаза были заплаканы. Она была в беде, а маленький мальчик, её сын, не мог ей ничем помочь.

Именно тогда Олег ясно понял, какой будет его жизнь. Он станет маме опорой и защитой. Он никогда не будет лгать ни ей, ни любой другой женщине. Он сам выстроит своё счастье – и никого при этом не обидит и не оскорбит. Ведь так просто – поступать по совести и стараться не подличать. Всего лишь необходимо соблюдать ряд несложных правил, кое-что из десяти заповедей (классика не тускнеет) ну, там, не убий, не укради, не возжелай жены ближнего своего и т. п. Но также: не подсиживай коллег, не утаивай налоги, не крути служебных романов, не сплетничай, не доноси, по возможности – не хитри.

Не зря написано: правду говорить легко и приятно. Олегу Коршунову удалось дожить до тридцати лет, почти не поступаясь своими принципами.

Раздумья его были прерваны шквалом аплодисментов: толпа приветствовала одного из лауреатов, волосатого мужика в дешевом смокинге с чужого плеча, обладателя вкрадчивого голоса «а ля сетевой маркетинг». Мужик произносил отлично отрепетированный текст, в котором чьи-то цитаты и напыщенные слова благодарности мешались с явно выраженной надеждой на продолжение банкета в смысле грантов и премий. Опричненько.

Олег равнодушно отвернулся к столу. И увидел свою ассистентку, уже изготовившуюся опрокинуть в пакетик целую салатницу фаршированных крабовых палочек.

– У вас что, булимия? – с любопытством спросил он.

– Э-э-э… – промямлила Ася, – Я, понимаете… У меня… Свекровь болеет…

«Вот дура, не надо было ничего брать. Что он теперь обо мне подумает? То же мне, жертва голодомора», – ругала себя Ася, не смея поднять глаз на шефа.

А тот вдруг сказал:

– Уважительная причина… Давайте прикрою.

Спрятавшись за широкими плечами Коршунова, Ася от души нагребла копчёной конины, маслин и волованчиков с икрой.

– Всё. Спасибо, Олег Юрьевич.

Её глаза смеялись. Олег удивился мгновенной метаморфозе: только что перед ним стояла мрачная баба в чёрном, с осточертевшим рыжим «хвостиком», перетянутым чуть ли не аптекарской резинкой, как вдруг этот офисный монстр трансформировался на глазах! Что-то проявилось в ней, как на старой затёртой фотографии вдруг проявляется тонкий профиль или изящный изгиб руки. Что-то неопределённо пикантное и в то же время наивное было в этих густо зачернённых снизу зеленовато-карих глазах, немного скуластом лице и улыбке… Да! Улыбка! Вот в чём дело. Улыбнувшись ей в ответ, он вдруг услышал тревожный звон внутренней сигнализации и буркнул, поджимая пальцы на ногах от неловкости:

– Вы одна, Ася, пришли или… С мужем?

Он становится похож на мальчишку, когда улыбается. И даже глупый хохолок на темечке ему идёт. Кажется, что-то про мужа спрашивает.

– Вообще-то, это секрет, но теперь уже… Не то, чтобы мы что-то скрывали… – замялась Ася. – В общем, мой муж – Влад Севостьянов.

– Кто? – вежливо переспросил Коршунов.

– Лауреат… – Ася кивнула в сторону зала.

Влад всё ещё тряс над головой своим Упыраем и желал всем присутствующим «творческого бриза в паруса». Однако сверху уже неслись новые позывные. Влад, сопровождаемый тремя поклонницами, степенно направился к фуршетным столам.

– Да ладно? – удивился Олег Юрьевич.

– Э-э-э… Хотите, познакомлю? – сказала Ася и, не дожидаясь ответа, окликнула: – Влад! Эй, Влад! Иди сюда, я тебя…

Обладатель первой премии Фонда «Ласт хоуп» повёл себя так. Не глядя на Асю, он сделал резкий разворот и быстро пошёл в сторону балкона. Поклонницы, бросая на сумасшедшую самозванку торжествующие взгляды, поспешили вслед за кумиром.

Олег Юрьевич хмыкнул:

– Как вы с мужем-то живёте… Прямо, именины сердца.

– Он… Я и забыла… Мы же договорились, что незнакомы… Ну, чтобы конфликта интересов… не было… – пробормотала Ася и уставилась в пол, словно стараясь проследить, на какую глубину внутрь паркета вросли её ноги. – Понимаете, Влад – писатель. А тут – конкурс. Обидно ведь было не поучаствовать…

– Ася, – сказал Коршунов, – все в порядке. Я никому ничего не скажу, даже если Софа начнёт загонять мне под ногти шприцы из программы «СПИДу – нет!»

Ася благодарно вскинула на него глаза. Нет, он и вправду ничего.

Коршунов помолчал и хмуро сказал, почему-то глядя в сторону:

– Хотите, я вас домой подброшу? Только дорогу покажете.

В машине шефа приятно пахло дорогим одеколоном. Панели с достоинством мигали, зоркинские пейзажи величаво проплывали за тонированными стеклами.

Курить хочется – жуть. Но как-то неудобно, надо дождаться, что ли, пока сам задымит. Она глянула за борт и сказала:

– Здесь по Калинина вверх…

– Калинина? А сейчас эта улица как называется?

– Авеню Карабасова.

– Да ладно, Ася, вы меня разыгрываете, – засмеялся Коршунов. – Не может быть… Так-таки авеню? Да еще Карабасова? А кто таков-то?

– Буркутский просветитель, – ответила Ася. – Книжки для детей писал, типа «Пойдемте, детки, учиться». С коммунистами связался, они его в тридцать восьмом и накрыли… Между прочим, с прадедушкой моим дружил.

– Да ну? – Олег Юрьевич вскинул брови. – А кто был ваш прадедушка?

– Из номенклатуры. – Ася машинально достала сигарету, сунула в рот. – Ещё два поворота, а дальше – прямо. Его в тридцать девятом шлёпнули. Я это в учебнике вычитала, мы с буркутской роднёй никогда не общались.

– И почему? – поинтересовался Олег Юрьевич, поднося ей зажигалку.

– Не срослось как-то. Прабабушка, его жена, в АЛЖИРе сгинула, акмолинском лагере жён изменников родины. Бабуля в спецдетдоме выросла, сунулась было к родственникам, но они её и на порог не пустили. Ну, я их понимаю, вообще-то. Времена были такие.

Олег Юрьевич кивнул. Типа тоже понял асиных неведомых родных.

Успокаивающе гудел мотор. Ася смотрела в окно и мучительно искала тему для продолжения разговора. Впереди блеснула роскошью витрина модного книжного магазина «Болконский». Ася нашлась:

– Знаете, Владу сложно самореализоваться как писателю. Его не печатают. В смысле, здесь печататься негде, а в Москве… Это ехать надо. А когда ещё Софа литературный конкурс придумает провести? А у нас ведь строго с конфликтом интересов. Родственникам сотрудников гранты не дают. Ну не увольняться же мне было по такому случаю…

Коршунов внимательно на неё посмотрел:

– Ася, вы давно замужем?

– Восемь лет.

– Повезло вашему писателю. А почитать-то его можно?

– Конечно. На фондовском сайте фрагменты романа, но у меня есть полный файл в рабочем компьютере… Вот здесь остановите, пожалуйста. – Ася нажала на ручку и уронила горящую сигарету на пальто.

– Ася! – укоризненно сказал шеф. – Вы так машину мне спалите.

Он подобрал сигарету и затушил в пепельнице.

– Не дёргайтесь.

Коршунов вышел из джипа, распахнул дверцу с асиной стороны и протянул ей руку.

Ладонь у него была тёплая и твёрдая.

– Ну что, до завтра? – сказал он и усмехнулся.

Ася кивнула и вышла. В подъезде она выдохнула воздух и бессильно прислонилась горячим лбом к почтовому ящику квартиры № 17. Ну и ну.

Приехав к себе, Олег первым делом открыл фондовский сайт, полюбовался на самодовольную физиономию лауреата первой премии в номинации «проза», кликнул на ссылку. Опубликованный на сайте отрывок из романа, к неудовольствию Олега, ему понравился. Толковый текст, настоящие мужские переживания, что-то есть от Мураками, но написано тоньше и легче. Надо же, и правда – талантливый писатель. Впрочем, не гений.

Делая обычные вечерние дела – уборку, обед на завтра, мытьё свекрови, мытьё посуды, готовя чай для поздно вернувшегося Влада и выслушивая его ликующие монологи и потом, укладываясь в своей светёлке, Ася снова и снова вспоминала этот глупый эпизод. Она никак не ожидала такой подлянки от собственного тела. Он ведь ей совсем не нравится, Коршунов. Да ей никогда такие и не нравились. Даже воображаемый партнер из любовных грёз, какой есть у всякой женщины, утеряв со временем черты лица Влада, всё равно оставался изящным томным блондином. А тут… Вот в книжках пишут – «кровь вскипела». Нормальный штамп. А оказывается, такое и вправду бывает. Кипит, и пузырьки в ушах лопаются.

Тьфу, пакость.

Не говоря уже о том, что он её начальник. Блин.