Текст книги "Фонд последней надежды"
Автор книги: Лиля Калаус
Жанр: Любовное фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 3. ЖЖ. Записки записного краеведа. 12 декабря
«…Я испытал острое желание путешествовать. Годы, десятилетия прожив на вечном приколе в порту приписки, я, наконец своими глазами увидел многое из того, о чём раньше только читал. Полуденный жар пиратских островов… Толчея Брайтон Бич… Средневековый шик Тауэра… Тенистые заводи Луары… Плесень, ползущая по каменным лицам индийских многоруких идолов… Каменная кладка Запретного города…
Но я не просто глазел на великолепие мира. Каждое впечатление я скрупулёзно заносил в свой блог, классифицировал, находил ему единственно верное место в своей коллекции, внимательно отслеживая паутинки связей и прихотливые маршруты мыслей. Я не ленился расспрашивать старожилов, нырять за информацией в библиотеки, изучать путеводители, делать фотографии… В один прекрасный день дети придумали название моему занятию. «Понимаете, – говорили они знакомым, – папа увлекся краеведением. Пусть поездит, попутешествует, главное, что мы в состоянии оплатить его милые чудачества!»
Так я и стал записным краеведом…
Где я только ни побывал! Оговорюсь: некоторые путевые этюды получились весьма посредственными, когда впечатления мои не выходили за границы общеизвестного культурного слоя. Иные же, скажу без ложной скромности, вполне могли бы стать украшением какого-нибудь многоцветного издания наподобие «Вокруг света». Да… Например, невероятно смешной очерк «Два-Куба». Или лиричная, на пуантах, зарисовка «Бермудский треугольник forever»…
Но сюда, в родной Зоркий, как-то не тянуло. Что-то суеверное было в этом нежелании обернуться, подобно жене Лота, на родные пенаты. И вскоре мне стало казаться, что нежелание это… Скорее, даже страх, да, страх перед прошлым стал превращаться в манию. И тогда я решил дать ему бой. Собрал вещи. Несколько часов перелёта – и вот я уже дышу декабрьским смогом города-миллионника, запертого в каменной чаше гор вместе с полчищами машин, выхлопными газами и мрачными испарениями фабрик и заводов. Ужас эколога.
Встреча с прошлым оказалась вовсе не…»
Свекровь доела кашу, высунула язык и придурковато затрясла головой. Ася убрала тарелку, вытерла старушке подбородок.
Та нежно улыбнулась, показав дорогие протезы:
– Ма-а-а-ма… Пря-я-я…Ни-и-и… Пря-яни…
Влад звякнул ложечкой.
– Ты когда сегодня придешь? Прошу тебя, родная, не задерживайся, – он аккуратно поддёрнул манжеты идеально отглаженной рубашки, схваченные опаловыми запонками.
– Как получится… Ты же знаешь, у нас уйти ровно в шесть – моветон. Никто, конечно, не упрекнёт, но коситься будут. Задолбают, короче, по корпоративной линии.
– Асенька, вслушайся: как ты говоришь? – засмеялся Влад, промокая губы белоснежной салфеткой. – Это же новояз какой-то…
Ася промолчала. Вера Ивановна увлечённо мусолила печатный пряник.
– Передай сахарницу, родная. Благодарю. – Влад размешал сахар, стукнул ложечкой о борт чашки, поднёс её к губам, беззвучно отхлебнул.
Ася с усилием отвела глаза от его чисто выбритого кадыка.
– Знаешь, в Фонде сейчас такое творится. Говорят, сокращения будут. Я боюсь, что…
– Неужели, родная? – рассеянно молвил Влад, не отрывая глаз от матери. В следующую секунду он ловко поймал брошенную ею чашку. Старушка хихикнула, пустила пузыри слюней.
– Ах, боже ты мой! – воскликнула Ася, – Не обжёгся?
Свекровь втянула носом воздух и вдруг безутешно заплакала – мелкие мутные слёзки запрыгали по румяным, как яблочки, щёчкам.
– Оби-и-дел… Мальчи-и-ик… Коси-и-ичка… – она показала иссохшим пальчиком на сына.
Ася обняла старушку, жалость дёрнула сердце:
– Ах, он безобразник, этот Владик… Мы ему знаете что? А-та-та сделаем. Да?
Свекровь, мгновенно успокоившись, закивала.
Влад судорожно вздохнул, отвернулся.
– Ах, боже ты мой. – Ася заботливо помогла старушке подняться, – Пойдёмте, Вера Ивановна, переоденемся…
Ася отвела свекровь в её комнату, когда-то запретную, как окровавленные покои в замке Синей Бороды. Добротный двуспальный гроб шифоньера. Укрытая тяжёлым, как свинец, золотым испанским покрывалом кровать. Туалетный столик в амурчиках, задыхающихся от ожирения, резной книжный шкаф из морёного дуба, намертво забитый медицинскими справочниками, репродукции прерафаэлитов в истлевших музейных рамах. На подоконнике, за муаровыми шторами, – ваза «смальта», богемского стекла. С букетом пыльных пластиковых роз кирпичного цвета.
Рассохшийся гроб шифоньера протяжно скрипнул, открываясь. Пахнуло то ли «Шанелью № 5», то ли «Красной Москвой». Ася задержала дыхание.
Помогая безудержно хихикающей Вере Ивановне надеть кремовую кофточку и английский шерстяной костюм, приглаживая затем её голубоватые, тонкие, как у куклы, волосы, Ася вспоминала, каким чудовищным холодом блистали глаза будущей свекрови тогда. Восемь лет назад…
– Ася! – позвал Влад из прихожей. – Опоздаешь.
Ася вышла в коридор:
– Только ты ей «Николодеон» поставь, она от сериалов плачет.
– Да, родная, – с отсутствующим видом Влад скинул шёлковый изумрудный халат на кресло в прихожей. Мельком глянул на себя в зеркало, и Ася как всегда перехватила его взгляд. Длинное породистое лицо, тщательно растрёпанные медовые кудри, пенное кружево рубашки, безупречно повязанный шейный платок – вылитый портрет Дориана Грея.
– Кстати… Как там с конкурсом? – Влад внимательно смотрел на неё из зеркала.
Она покачала головой. Пряча глаза, оделась, подхватила сумку и вышла за дверь.
С работой ей фантастически повезло – офис Фонда располагался в самом центре города, в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Ася шла по аллее, привычно разглядывая лысые головы безобразных карагачей. Вспоминала.
Вот она, зарёванная, переминается в прихожей. Где-то мелодично позвякивают китайские колокольцы, тихонько мурлычет саксофон. Под глазом наливается тугая дуля фингала. Сапоги изгадили натёртый мастикой пол, клеёнчатая куртка воняет псиной. В руках – школьный рюкзак, рваный пакет и сумка-бомжовка. Вера Ивановна, окутанная ароматами то ли «Шанели № 5», то ли «Красной Москвы», поджав губы, осматривает её с головы до ног и наконец произносит:
– Влад, родной, кто это?
– Мать, ты не поверишь, какая приключилась история, – в его голосе слышится смех, – Вообрази, иду домой, а возле подъезда…
– Возможно, поверю, – сверкнув бриллиантовыми искрами в ушах, Вера Ивановна поворачивается к сыну. – Родной, ты весь вымок. Надень домашние туфли. И будь добр, объясни своей гостье правила пользования туалетной комнатой.
Да… Правила пользования, потом правила мытья. Но за то, что Севостьяновы, ни мать, ни сын, никогда не спросили у Аси, что же с ней случилось, за то, что позволили ей жить в их квартире, пусть и на положении прислуги, она была так благодарна им, так благодарна… Разве что хвостом не виляла.
Стряпня, натирание паркета, базарный гомон, зубрёжка, магазины, закопчённый потолок библиотечной курилки, стирка, зачёты, натирание паркета… В те первые годы она сильно уставала. Но, может быть, именно эта тупая, мутная, каждодневная усталость и была ей необходима тогда?
И вот, наконец, защита диплома. Впереди маячит заветная аспирантура!
Вечером Влад заходит в её комнату. Он хмур.
– О чём ты говоришь, Ася? Тебе – в науку? Извини, ты же ударения в словах ставишь неверно. Мать уже договорилась с Инной Антоновной, поступишь в её гимназию учителем литературы. Конечно, я пойму тебя, если ты откажешься. Но мать…
Конечно, они были правы на все сто. Она бы в этой аспирантуре давно уже загнулась от голода.
Ах, если бы только это… «Ася, сегодня я вручаю тебе своего сына. Я долго заботилась о тебе, внимательно следила за твоими успехами. Да, девочка, отныне ты станешь полноправным членом нашей семьи. Целуй меня». Районный ЗАГС, дешёвая белая кофта, три глупых гладиолуса в потных руках. Жёсткие губы мужа. Праздничный ужин на троих. Ночь…
Хватит. Решительно расправив плечи, Ася свернула в фондовский дворик. И услышала гулькин вопль:
– Эй, Насырова! У тебя сигареты есть?
У чёрного хода толпилась группка курильщиков, жадно пыхающих первым утренним дозняком.
– Ты же знаешь, подруга, я только «Мальборо-лайт» курю, мне этих ваших вогов-смогов и даром не надь… – прокричала Гулька, требовательно протягивая пухлую ручку к асиной сумке.
– Маскара, Гулька! Зачем всегда орёшь, как бурундай? – рассудительная Майра клюнула Асю в щеку, – Асёка, салам! Кыл кылай?
– Ништяк, – вяло улыбнулась Ася, доставая сигареты. – Держи, Гулька.
– Чё вечером делаешь? Своему подштанники стираешь? – закуривая, пробасила Карапетова. – Давай ко мне заваливай, пива попьём. И Майрушку позовём. Ты как, Майрушка?
– Я не против. Ась, придёшь?
– Не знаю, девочки… Если получится. Мне базар ещё надо сделать…
– Ну ты посмотри! Ни фига себе? Мать-Тереза, блин. И не стыдно тебе? – Гулька гневно топнула ножкой. – Мы – типа освобождённые женщины Востока, а ты нас вечно позоришь, подкаблучница!
– То же мне, освобождённая… – хмыкнул Жорка Непомнящий, как всегда бесцеремонно влезая в чужой разговор. – Вали тогда к Алле Львовне, у неё как раз грантёры новые – Феминисткая мусульманская лига.
– Иди ты! – подавилась ковбойским дымом Гулька.
Коллеги изумлённо загоготали.
– Жорка, брешешь! Какой баян!
– Афигеть, дайте две! Феминистки-мусульманки, что ль?!
– Это чё… Шняга. А вот вы видали, как Нацбанк жопой в лужу сел? – Славка Сыскин, Жоркин ассистент, улыбчивый парняга с невероятно широкими плечами, похожий на Ивана-дурака, полез в карман и извлёк новенькую десятитысячную туаньговую купюру. – Гля, братва… Они, мудозвоны, по-буркутски не базарят, вот и ложанулись, вместо ихней «i» с точкой простую «и» написали!
Ася взяла у него радужную бумажку, вгляделась в текст. Подтянулись айтишники, водилы, завхоз Амбцибовицкий просочился сквозь толпу, Артёмка, отставив в сторону тонкую дамскую пахитоску, укоризненно качал головой… Злосчастная купюра под свист и улюлюканье пошла по рукам.
На купюре был изображён ан фас видный мыслитель и врач Древнего Востока Абу Али ибн Мубарак в нарядной чалме. К буркутам он имел такое же отношение, как Макбал Идрисовна к танцу маленьких лебедей. Просто арабского мыслителя угораздило родиться в крохотном горном селении неподалёку от тех мест, где ровно тысячу лет спустя Советская власть построила промышленный город Шыркан, центр металлургии и тяжёлого машиностроения Буркутской советской социалистической республики.
Учитывая исламские традиции, ни одного портрета Абу Али ибн Мубарака в действительности никогда не существовало, но это досадное упущение было исправлено при создании Буркутской энциклопедии. Так Мубарак стал символом буркутской государственности и был воплощён в десятках скульптурных монументов, сотнях научных работ и на обложках миллионов школьных дневников. Однако настоящая слава, и не снившаяся древнему врачу, пришла к нему, когда его полностью нафантазированное безвестным художником-дизайнером благородное бородатое лицо с тонким носом и добрыми раскосыми глазами украсило буркутскую туаньгу.
Слева от Мубарака была нарисована растопыренная ладонь, сквозь которую проходил пучок разноцветных линий, напоминающий длинную бензиновую струйку в луже. И это, учитывая количество нефтяных месторождений Буркутстана, было тоже весьма символично. По слухам, рука была Бати – типа бонус от Президента всем тем, чья зарплата предполагала расчёт в десятитысячных купюрах…
Гулька Карапетова, меняя тему, затараторила:
– Прикиньте, Жибек трепалась – вчера явился этот, менеджер кризисный. Только он не кризисный, под него, не поверишь, новую программу открывают. Жесть! Нет, вы подумайте, – от избытка энергии она подпрыгнула на своих толстых ножках, как на пружинках. – Сокращения же будут! Мойдодыр уже приказ подписал, а тут этого шустренького пристраивают! Бюджет-то не резиновый!
– И что за программа? – безразлично спросила Ася, думая о том, идти сегодня на курсы английского или закосить. Страсть как хотелось закосить.
– Да мне плевать. Сегодня на стаффе скажут. И про сокращения тоже.
Ася запечалилась. Нет, закосить не получится.
– Попрут меня, как пить дать… – сказала она. – Главное, английский-то у меня совсем фиговый. Дали бы, уроды, хоть два месяца дотянуть, как по контракту положено. Как думаете?
Майра тряхнула дредами. Гулька сверкнула глазами:
– Насчёт этого не волнуйся! Мы до Нью-Йорка дойдём, если будут нарушения контрактов! В суд подашь, если что. Всосала?
Сотрудники один за другим исчезали за железной дверью подъезда. Ушла и Майра. Гулька всё мусолила окурок, вытягивая из него последние капли никотина. Наконец, бросила в заснеженную урну.
– Пошли, подруга, а то Мамкова вызверится. Слушай, я тут вчера такие прикольные босоножки купила – не поверишь! Сиреневенькие, каблучары во-от такие, и со стразами, прикинь? Давай вместе сходим, классный магазин, там кофтёнки на лето кислотные, прям на тебя. А то вечно ты как ворона – в чёрном бродишь. И когда уж пострижёшься?!
Ася скривилась:
– Да ладно. Жаба душит.
– Ну сколько можно под бедную студентку косить, Насырова? Не девочка, небось. – Гулька ловко подмазала губы и нырнула в подъезд.
Глава 4. ЖЖ. Записки записного краеведа. Всё ещё 12 декабря
«…История отеля «Луч Востока» весьма любопытна. На углу улиц Иссык-Кульской и Командирской до прискорбного Октябрьского переворота находились так называемые «Доходные нумера Савойя» некоей мадам Каравайской, выстроенные и торжественно открытые на заре нового двадцатого века. Место не пользовалось доброй славой среди порядочных зоркинских мещан, точнее было бы сказать, что репутация его была весьма скандальной.
Зоркий, бывший тогда типично русским колониальным городком, старой казачьей станицей на границе великой империи, не избежал модных столичных поветрий, и молодёжь со всем своим провинциальным энтузиазмом бросилась в пучину новейших наслаждений. Чаще всего это были скромные (на взгляд искушённого жителя нулевых годов) прогулки в кокаиновые кущи под ручку с барышнями не самого тяжёлого поведения. Всё это было солидно сдобрено политикой с одной стороны и бешеным декадансом – с другой. Модно (как сказали бы сегодня – круто) было состоять, во-первых, в тайном обществе и с придыханием беседовать об эсерах и экономических реформах, а во-вторых – в скандальной связи с экзальтированной дамой, витийствующей о похоронных бубнах, дикой дрожи сладострастья и звенящих Арлекинах…
Бури второго десятилетия ХХ века пронеслись над нумерами почти незаметно, старые фото демонстрируют чуть просевшую кровлю и облепленные лозунгами стены. Здание было, разумеется, реквизировано большевиками, и в нём с места в карьер начал заседать местный реввоенсовет. В окрестностях Зоркого шныряло множество стремившихся в Монголию и Китай казачков и прочей белогвардейщины, так что знаменитый подвал мадам Каравайской, некогда носивший поэтическое имя «Кафе Бездна» и бывший приютом местной богемы, получил новое кровожадное амплуа.
В середине тридцатых «Доходные нумера Савойя» были отремонтированы и переименованы в «Дом колхозника». Переименованы, кстати, были и многие улицы Зоркого, так что «Дом колхозника» получил и новый адрес – Луначарского/Парижской Коммуны. Фасад бывших нумеров в процессе ремонта украсили модным тогда архитектурным изыском: на уровне второго этажа по сторонам от входа в кирпичной кладке пробили нишки. В недрах первой поместилась каменная девушка с серпом в руках, в недрах второй – каменный же юноша в папахе, ведший в поводу очаровательного барашка. Такие вот крестьянка и пастух. Гостиница же, как и следовало из её названия, была предназначена для нужд самого простого люда из глубинки. Никаких отдельных нумеров, конечно же, уже не было, крестьянки и пастухи заселялись в огромные многокоечные залы по принципу общежития.
Протекли над по-прежнему слегка просевшей кровлей годы и десятилетия. Во время Великой Отечественной «Дом колхозника» стал пристанищем эвакуированных москвичей и ленинградцев, в большинстве своём режиссёров, актёров, писателей, художников, журналистов. С их лёгкой руки в городе и повелось называть старую гостиницу гостеприимным Крестьянским домом.
Дальше… Оттепель, застой, сырые стены, поражённые жучком и плесенью, отвратительные запахи общаги, скверная столовка, вечная табличка у входа «Мест нет», орды щетинистых советских командировочных в мятых плащах, с воспалёнными глазами и вечным кочевым гастритом…
После обретения Буркутией желанной независимости Крестьянский дом некоторое время влачил жалкое существование, переходя из рук в руки, постепенно ветшая, пока, наконец, не был куплен неким рачительным хозяином, сразу же одевшим порядком одряхлевшее здание в строительные леса. Вскоре на пересечении улиц Жарбарсын и Курман-битыра был открыт фешенебельный четырёхзвездочный отель «Луч Востока».
Конечно, Крестьянский дом сейчас не узнать. Строители облицевали стены зеленой фаянсовой плиткой, вкрутили стеклопакеты, подвесили над входом громадный красный козырёк и установили шикарную вращающуюся дверь. Изнутри всё тоже поменялось самым радикальным образом: были восстановлены отдельные комнаты, правда, значительно уступавшие в размерах приснопамятным нумерам мадам Каравайской.
О сталинском ампире теперь напоминали лишь отреставрированные и позолоченные фигурки неактуальных ныне крестьянки и пастуха – видимо, дань босоногому…»
Сидя в зале заседаний Фонда Вертолетти «Ласт хоуп», Олег исподтишка оглядывал своих будущих сослуживцев. Народ разбился на группки и оживлённо обсуждал вчерашний футбол, новый шедевр Феди Бондарчука, чью-то выслугу лет и рецепт какой-то удивительной яичницы. Олег про себя усмехнулся – голоса будущих коллег звучали чуточку громче и напряжённее, чем это обычно бывает. Наконец, вошел Балтабай Модадырович (тьфу ты, чёрт, язык сломаешь).
– Чайлями зубурга, как говорится, дорогие друзья. Тудей из найс дэй, когда нам надо решить, понимаете ли, вери биг проблемс. Но сначала – дурды жабанай, поприветствуем нашего нового коллегу! Олег Юрий-улы Коршунофф, прошу вас, плиз, абирке! – Мойдодыр, как вчера, сцепил ручонки и затряс ими над головой.
Олег, навесив дружелюбнейшую улыбку, встал и раскланялся как второсортная примадонна. Все вразнобой похлопали.
– Итак, – усаживаясь, сказал Мойдодыр, – Артёмчик, что у нас там с повесткой?
Артём, окрасившись нежным светом, прошуршал:
– Первое: Балтабай Модадырович озвучит своё будущее выступление на конференции в Зимбабве, посвящённой процессам антиглобализма и интернационализации в современном мире. Второе: Олег Юрьевич Коршунов озвучит презентацию своей новой программы. Третье: сообщение грант-менеджера Макбал Идрисовны Капшыгай на тему «Отправление сообщений в рамках требований программы CHAO». И четвёртое: задачи будущей недели и список сокращённых программ озвучит заместитель директора по оргвопросам Корнелия Борисовна Тёмкина.
В зале стало тихо. Артём быстрым шагом обошёл всех, раздавая листочки с мойдодыровскими тезисами. Директор откашлялся, хлебнул из своей циклопической чашки и завёл речь. Время от времени он увлекался и вставлял экспрессивные «дорогой ты мой человек», «сами понимаете, не маленькие» и «штурманга люлям».
Сотрудники таращились друг на друга, пытаясь угадать, кто попал под топор. Бедолаги. Олег открыл ежедневник. Итак, эпизод первый: приключения злодея Карабараса и его пиратского вертолёта в самом сердце Чёрного континента. Минуты текли. Булькала наливаемая в стаканы минвода. Кто-то из коллег, очевидно, считавших себя неприкасаемыми, эсэмэсился под столом. Бабушка с седой халой на голове откровенно спала, время от времени поводя головой, как лошадь в стойле. Кисти её рук совершали мелкие возвратно-поступательные движения.
Мойдодыр, отдуваясь, закруглился.
Олег легко вскочил, прошёл к трибуне и обвёл глазами аудиторию. Странно, он немного волновался. Как говорят американцы, в животе его затрепетал крылышками мотылёк. В таких ситуациях Олег любил использовать старый театральный трюк: он наобум выбирал одно лицо из публики, которому в дальнейшем и адресовался. Желательно, впрочем, чтобы человечишка сидел где-нибудь подальше, на галёрке, тогда, по законам перспективы, присутствующим будет казаться, что оратор обращается к каждому в зале персонально. Олег быстро отыскал мостящуюся у самой двери тётку в чёрном, уставился в её доверчивые глаза и обаятельно улыбнулся. «Где-то я её уже видел», – мелькнула на задворках сознания мысль, но презентация новой программы ждать не могла.
Ася чувствовала, что неудержимо краснеет. Сначала она решила, что давешний синеглазый мужик смотрит вовсе не на неё, что ей это только кажется. Но тут громко фыркнула Гулька, за ней поперхнулся Тарас Гамаюнович. Сотрудники переглядывались, еле заметно кивали на Асю подбородками. Признанные офисные красотки – Коровина, Меделяйте и Дружинина, – задрав идеальные бровки, недоумённо шептались. Майрушка показала Асе длинный розовый язык, даже Корнелия бросила на неё удивленный взгляд. Ангельское личико Артёма покрылось лихорадочным румянцем. А проклятый Коршунов толкал свою речугу с невозмутимым видом, будто поэму читал. Ася попыталась, было, спрятать глаза, даже малодушно заслонилась ежедневником. Судя по сдавленному хохоту сослуживцев, это не помогло. «Да что ж такое!», – мысленно возопила Ася и уже собиралась смыться типа срочно в туалет, как вдруг двери с треском распахнулись, и на стафф-митинг ворвалась Софа Брудник, координатор программы «Культура и искусство». Маленькая, вертлявая, шумливая, Софа была похожа на сильно запущенного тинейджера и принципиально ездила только на мопеде, ухитряясь подрезать даже внедорожники.
– Всем привет! – хрипло выкрикнула она. – Звиняйте, в пробке застряла! А чё было-то? Кого уже попёрли?
Мадлен Генриховна и Камилла Джакоповна синхронно выдвинули челюсти и брезгливо отвернулись. Артём, не касаясь ботиночками пола, подлетел к Софе и принялся нашёптывать ей что-то на ухо, настойчиво тесня в сторону дивана, где ей уже расчистили местечко между спящей Аллой Львовной, координатором женских программ, и нахохленным Николай-улы.
Это происшествие, к счастью, отвлекло Коршунова, он перестал пялиться на Асю и быстро закончил выступление, несколько скомкав финал.
– Слушай, Гулька, а про что он болтал? – шёпотом спросила Ася, – Что за программа, а?
– Ой, – Гулька глянула на Асю поверх очков. – Иди ты!
– Кончай, – разозлилась Ася.
– Да ничё особенного, – Гулька демонстративно зевнула. – Какие-то там спецрасследования и аналитика, в общем, типичный баян…
В этот момент в зале как раз стало тихо – все приготовились слушать сообщение Макбал Идрисовны, поэтому гулькины слова прозвучали вполне отчётливо.
Новенький, перестав чиркать в ежедневнике, хмуро покосился в их сторону. Артём в ужасе прижал ладошки к ушам, а Мойдодыр благожелательно заметил:
– Гюльнора, вы что-то хотите сказать?
Гулька спрятала глаза.
– Ахтунг! – прокуренным басом вскричала вдруг Софа. – А я с Карапетовой согласная! Бюджет и так дырявый – это раз, мероприятия мне вполовину срезали – это два, как я своих на турецкое Биеннале повезу – это три! А нам с голой жопой новые программы презентуют!!
Народ загудел. И тут поднялась Корнелия. Бандерлоги мгновенно заткнулись под её немигающим взглядом.
– Товарищи! – прошипела она. – Повестка дня ещё не исчерпана. Прошу вас, Макбал Идрисовна.
Олег был собой недоволен. Надо же так просчитаться. Только что нарушил собственное правило: никогда не держи других за идиотов. Даже если они выглядят как сборище придурков. Даже если они разговаривают, как больные на всю голову обезьяны. Вот херня!
Второй эпизод комикса из сериала «Приключения злодея Карабараса» ознаменовался неописуемо кровавым финалом. Да и атмосфера в зале заметно накалилась – после краткого сообщения грант-менеджера слово взяла Корнелия.
– Итак, главные мероприятия будущей недели: семинар «Доктор, пробудись!» для врачей-гинекологов областных поликлиник, подготовленный Дружининой; информационный тренинг «Нефть и спорт» для сотрудников международных организаций, ведущий – Подопригора; совместная с МВД и ФСБ конференция «Дитя в плену» по вопросам ювенальной юстиции, ответственный – Непомнящий, а также художественная акция «Миру – мир, СПИДу – нет!», ответственная – Брудник. На следующей неделе также состоится ежегодная встреча с региональными директорами дочерних подразделений Фонда по стране. Балтабай Модадырович будет в Зимбабве, так что проведу её я. И напоследок, – она показала клычки, – вопрос о сокращениях. Итак, Правлением было решено полностью прекратить работу по программам «Медицина», «Интернет и я», «Женские НПО»…
В зале охнули.
– Далее! – повысила голос Корнелия. – Правление приняло решение сократить бюджетные ассигнования программам «Образование и библиотеки», «Информ-бюро», «Городское самоуправление», «Современное искусство», «Юриспруденция». Практически это будет означать сокращение ставок помощников координаторов. У меня всё.
Ася сидела за своим рабочим столом и тупо глядела в экран монитора, по которому текли и текли косые струйки дождя, смоделированные программой защиты. Вот так. Здравствуй, школа. Всё-таки быстро привыкает человек к хорошему. Кажется – будто всю жизнь как у Христа за пазухой сидела: с медицинской страховкой, отличным окладом, командировочными, непыльной бумажной работой.
Зазвонил телефон. Ася подняла трубку.
– «Информ-бюро» слушает.
– Асия, зайдите, пожалуйста, к Корнелии Борисовне, – раздался мармеладный голос Артёма.
– Да, конечно, – Ася встала.
Быстро они. А чего, в самом деле, с ней канителиться? Невелика птица.
– Ну, я пошла. Тёмкина вызывает, – сказала коллегам Ася.
Майра сочувственно тряхнула косичками-дредами. Заплаканная Лариса Витальевна вяло махнула рукой. Николай-улы со свистом перебирал свои карточки и на слова Аси никак не отреагировал. Ира Дружинина, сжав губы в тонкую линию, лихорадочно выстукивала что-то на клавиатуре. Тараска сказал с фальшивым сочувствием:
– Ну что ты, старушка… Не переживай так. Будет и на твоей улице праздник!
Ася шла по коридору. Встречные смотрели на неё во все глаза, как на безнадёжно больную, дура-Жибек с ресепшен даже отшатнулась.
Кабинет Тёмкиной был обставлен, как приёмная дорогой куртизанки. На подоконнике красовались три глиняные африканских гурии, вместо голов из них торчали витые листья каких-то растительных экзотов. На стенах, в громадных рамах белого металла, висела декадентская графика в духе чахоточных фантазий Обри Бердслея. Белоснежный письменный стол был уставлен сувенирными слонами.
Ася, как всегда, не сдержалась – с порога принялась глазеть на причудливые экпонаты корнелиной коллекции. Слоны нефритовые и слоны деревянные, слоны фарфоровые и из бивня мамонта, слоны из пластмассы и кожаные, слоны агатовые и эбеновые, и худой, как собака, ажурный медный слон, инкрустированный бирюзой – подарок какого-то залётного потомка магараджи. Даже к монитору цеплялись присосками слоники – мягкие игрушки, уделанные золотым шитьём и блёстками.
Корнелия в кабинете была не одна. Она расположилась на парчовом канапе у окна, изящно прихлёбывая жасминовый чай из крохотной квадратной чашечки. А рядом с ней непринуждённо восседал новый координатор, Коршунов.
– Извините, Корнелия Борисовна, но мне Артём сказал…
– Заходи, Ася, заходи. Ну что ж, будем, к сожалению, прощаться с тобой. Мне всегда нравилось, как ты работаешь. Но – сама понимаешь… Приходится ужиматься.
– Да, конечно, – в затянувшейся паузе пробормотала Ася. Её коробил разговор с начальницей, тем более в присутствии этого типа. Надо быстро что-то сказать, независимое такое и гордое.
– Но… Месяц только начался. А как же… зарплата?
Вот тебе и ляпнула!
Корнелия упёрла немигающий взгляд в асину переносицу.
– Но… Контракт же, – Ася с ужасом слушала свой хныкающий голос. – Или… Мне документы сразу забирать, да?
– До завтра подготовь отчёт о своей работе у Подопригоры, сдашь Амбцибовицкому ключи, получишь расчёт – и свободна. Олег Юрьевич, дорогой мой, – уже игриво продолжила Корнелия, поворачиваясь к Коршунову. – Ваш персональный кабинет готов. Так в каком отеле вы остановились? Я могу посоветовать недурной ресторан…
Олег был в ярости. Сначала этот цирк на стаффе, теперь возмутительные игры Корнелии. Он зашёл к ней на секунду, узнать, принято ли здесь проставляться коллективу, а она затащила его на свой интимный диван и уже четверть часа потчует грудным смехом и стрельбой глазами.
Когда в кабинет вошла эта нелепая готическая барышня с облезлым рыжим «хвостиком», Олег сразу узнал в ней лицо из публики. Дешёвый, кстати, приём, надо от него избавляться. Вчера во дворе она показалась ему совсем девчонкой, а сегодня, на стаффе, из-за старушечьей одежды, наверное, – чуть ли не сорокалетней. На самом деле ей было лет двадцать пять. Ну, что за выражение лица – как у Святой Елизаветы-мученицы. Неужели ей так нужна эта работа? Впрочем, откуда ему знать, может, у неё ребёнок больной.
Сволочь-Корнелия разговаривает с ней, как с прислугой. Конечно, тут как себя поставишь – так с тобой и разговаривать будут, но это нарочитое хамское «тыканье»!
– Олег Юрьевич, дорогой мой, так в каком отеле вы остановились? Я могу посоветовать недурной ресторан…
Повинуясь порыву, Олег сказал:
– Знаете, Корнелия Борисовна, а у меня ведь к вам дело. Я посмотрел свой бюджет – в него вполне вписывается ставка помощника координатора.
– Вам нужен помощник? – удивленно переспросила Корнелия.
– Да. Вернее, помощница, – ответил Коршунов. – Вот, например, Ася… Я правильно запомнил? Ася?
Ася кивнула.
– Ася вполне бы подошла. Тем более, вы говорите, она отличный работник.
Корнелия села очень прямо.
– Что ж… Пишите представление. Поздравляю, Асия, – процедила она.
– А в качестве первого поручения, – продолжал Олег, вставая, – вот вам, Ася, деньги, сходите за тортом и бутылкой хорошего вина. – Он подмигнул растерянно глазевшей на него новой сотруднице. – Будем проставляться.
Ася не помнила, как ноги вынесли её в приёмную. Толпящиеся сотрудники смолкли.
– Ну что? Что она тебе сказала?! – драматично вскричала Гулька.
– Представляете, – Ася посмотрела на зажатую в кулаке купюру, – новенький меня помощницей взял…
Первой опомнилась Софа Брудник:
– Тю, Насырова! С тебя поллитра, звиняй!
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
