Текст книги "Откройте сердце для любви (сборник)"

В субботу лейтенант по имени Алексей пришел на соревнования и испытал очередное потрясение. Эта необыкновенная Зося стреляла так, что любого из их отделения милиции легко могла заткнуть за пояс, включая его самого. Свое восхищение он ей, конечно, высказал и очень обрадовался, когда в ответ она мило улыбнулась. Подполковник находился тут же, но был он не в милицейской форме, а значит, попросту Сан Саныч. Он только поглядывал веселыми глазами, как его любимая девочка положила этого симпатичного лейтенанта на обе лопатки. Сам подполковник уже узнал про Алексея все: лейтенант Глушков был в милиции на хорошем счету, пользовался репутацией надежного и верного товарища, а главное, был свободен от брачных уз. И от Зоси глаз не мог оторвать, как и его водитель Коля. «Так их, девочка, – подумал Сан Саныч, – бей без промаха. Надо же и тебе свою долю счастья в жизни получить. И неплохо бы вместе с этим синеглазым молодым красавцем».

События, развивавшиеся на глазах Сан Саныча, шли своим чередом. Лейтенант Глушков являлся на все соревнования по стрельбе, как на службу. Не отрывал глаз от Зоси и неистово приветствовал все ее победы. Что происходило за пределами спортивного заведения, Сан Саныч не знал, но надеялся, что процесс двигается в нужном направлении.

И вот однажды вечером, когда он слегка расслабился в своем кабинете после тяжелого напряженного дня и решил выпить стакан горячего чая, телефон на столе громко зазвонил. «Ну вот, – поморщился он, – наверное, опять слишком старательная уборщица терла пыль на столе в мое отсутствие, и снова надо регулятор громкости звука подкручивать». Но трубку снял.

– Дядя Саня, вы не слишком заняты? – раздался милый ему голос. – Я могу к вам зайти?

– Можешь, девочка, не занят я. Сейчас дам команду дежурному.

Зося вошла в кабинет необычно притихшая. Глазищи – на пол-лица, бледная. Взволнована чем-то, понял он.

– Что случилось? – он старался говорить как можно мягче.

Та взглянула на него, помешкала немного и выдала:

– Алексей меня замуж зовет.

– И ты от этого такая расстроенная? Радоваться надо, а то совсем с лица спала.

– Боязно мне, дядя Саня, – неуверенно проговорила Зося, – один раз обожглась на горячем молоке, теперь на холодную воду дую. Не знаю, как и быть.

– Он что, совсем тебе не нравится? – удивился Сан Саныч. – Такой парень симпатичный, видный из себя.

– В том-то и дело, что нравится, и даже очень. Но я ведь о нем мало что знаю и боюсь опять ошибиться.

Сан Саныч усмехнулся.

– Да знаю я. Думаешь, я его подпустил бы к тебе, не узнав прежде всю подноготную? Хороший парень, то, что надо. С ним ты просто в десятку попала, девочка.

– Правда? – обрадовалась Зося, и глаза ее засияли. – Так я скажу ему сейчас, что согласна.

– А он что, здесь где-то?

– У входа меня дожидается, – улыбнулась молодая женщина.

Сан Саныч весело рассмеялся:

– Ну, пошли, чай я уже дома попью.

Они вместе вышли в теплые весенние сумерки и сразу же увидели высокую фигуру лейтенанта, нервно вышагивающего перед входом. Тот быстро обернулся и замер.

– Привет, Алексей, – улыбнулся ему подполковник, – мы тут с Зосей подумали и решили принять твое предложение.

Лейтенант засиял.

– Правда, Зосенька? – глянул он на любимую. И, увидев улыбку на ее лице, не выдержал, воскликнул: – Солнышко ты мое, радость моя!

Сан Саныч только усмехнулся и тихо отошел в сторону. Им-то теперь никто не нужен. «Будь счастлива, малышка», – подумал он и двинулся к ожидающей его машине.

Царевна Несмеяна

Пата росла в более чем благоприятной обстановке. Ее отец был большим начальником в городе, мать при нем ходила в королевах, и дом был, что называется, полная чаша. Только бабушка никак не вписывалась в эту роскошную жизнь и важной дамой не смотрелась. Но поскольку она занималась хозяйством и держала на своих плечах весь дом, то от нее внешнего лоска и не требовали. Ее дочери ведь некогда – она ни одного светского мероприятия не позволяла себе пропустить и везде задавала тон. Надо сказать, что природа одарила ее исключительно выигрышной внешностью, правда, забыв при этом приложить и равноценную долю ума. Но так бывает. А многочисленные салоны красоты с превеликой охотой помогали второй леди города достойно держать марку. Тем более что первая леди была, как говорили, баба бабой, поэтому бал в городе правила вторая.

Бабушка в свое время пыталась урезонить зятя.

– Ты ведь не царь-батюшка, Никанор, а всего лишь царский опричник, да еще и вдали от стольного града, – говорила она. – Тебе бы поскромнее быть.

– Много вы понимаете, мама, – отмахивался зятек, – времена изменились, и царя больше нет. Теперь все по справедливости. А я работаю как ломовая лошадь, и мое положение в городе – результат исключительно моего собственного труда.

Знать бы не слишком дальновидному Никанору Ивановичу, что на самом деле времена изменились не так уж и сильно. И сами цари, и их опричники тоже на своих местах остались, только называются теперь по-другому. И от них вполне возможны всякие неожиданности. Но пока что все было вокруг благолепно, и высокопоставленный трудяга добросовестно вкалывал на ниве служения родному городу, не забывая при этом и о собственных интересах. Дома его видели не слишком часто.

Когда в семье родилась дочь, первая и, поскольку была поздним ребенком, единственная, мать всю голову себе сломала, подыскивая ей имя, которое соответствовало бы их положению. Ей хотелось для дочери чего-нибудь необычного, экзотического. Ведь она по всем правилам должна вырасти дивной красавицей, а по статусу чуть ли не княжной, по старым меркам. И выбрала любящая мать для новорожденного дитяти нашумевшее в истории имя – Клеопатра. При этом ей и в голову не пришло, что со временем, когда девочка повзрослеет, ее станут величать Клеопатрой Никаноровной.

А пока что малышку называли в семье ласково Патой, а дети, с которыми ей доводилось общаться, просто Паткой. Девочка росла необыкновенной красавицей. Не обделила ее природа и умом. Но вот характер достался ей никуда не годный. Даже родители время от времени становились в тупик, когда их подрастающее дитя настойчиво требовало чего-то совсем невозможного. Ей и так давали в жизни все, что только могли, но ей и этого было недостаточно. Всегда хотелось чего-то другого, и частенько она сама не понимала, чего именно. Но тем не менее требовала. Получалось, как в сказке: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Отец, без памяти любящий свою единственную дочь, готов был из собственной шкуры выпрыгнуть, чтобы угодить ей. Но не тут-то было. Очаровательная малышка постепенно превращалась в красивую девушку, но привычки ее не менялись – она капризно надувала губки, хмурилась и топала ножкой. Все, что ей преподносилось на блюдечке, было не то, не то.

– И в кого, мама, она такая упрямая и капризная уродилась – не пойму, – иногда жаловалась бабушке мать, когда дочь уж слишком далеко заходила в своих желаниях.

– В нашем роду не в кого, – отзывалась бабушка, – и не в Никанорову породу вроде бы тоже. Выходит, вы сами своими руками сотворили такое чудо.

– Ну, ты скажешь тоже, – фыркала мать, искренне не понимая, как такое возможно.

– А я так даже теряюсь подчас, когда думаю о том, где ж она со временем мужа себе найдет, – гнула свое бабушка, – ведь ей не иначе как принц заморский потребуется. А принцы – они сами капризные, им такую невесту и не показывай, будь она хоть трижды раскрасавица, как наша Паточка.

И бабушка горько вздыхала, а мать смахивала со щеки непрошеную слезу. Судьба дочери не на шутку начала волновать ее.

Училась Пата без особого усердия, однако в школе была на хорошем счету. Учителя ее любили за живость и сообразительность, только никак не могли понять, чем эта девочка, имеющая все и даже более, всегда недовольна. А одноклассники и вовсе прозвали ее Царевной Несмеяной и предпочитали дел с ней не иметь. И даже когда между девочками и мальчиками стали проскальзывать многозначительные взгляды с перебрасыванием записочек, ни то, ни другое Паты не коснулось. Между собой ребята говорили, что Патка, конечно, девчонка красивая, но связываться с ней себе дороже обойдется. Так и доучилась она до конца школы, даже ни разу не поцеловавшись с мальчиком.

В институт Пата поступила, естественно, без препятствий. Вначале однокурсники проявили к ней живой интерес, но быстро остыли, столкнувшись с проявлениями ее характера. А там и школьное прозвище за ней в вуз потянулось: Царевна Несмеяна. Кто же станет с такой связываться?

Время шло. Пата шагала по жизни с высоко поднятой головой, гордо и даже пренебрежительно поглядывая по сторонам. И жизнь давала ей все, чего она изволит пожелать. Но, как и раньше, всего этого ей казалось мало, и она хмурилась и продолжала кривить губы. И чем дальше, тем менее значимым становилось для нее все, что у нее уже имелось. Душа томилась по чему-то неизведанному, незнакомому, но настойчиво манящему откуда-то издалека.

Заветное слово «любовь», во все времена будоражащее умы молодых девушек, всплыло в сознании Паты еще в школе. Ведь именно об этом шептались по углам девчонки, делясь впечатлениями о том, как хорошо целуется Игорек и что совсем не умеет этого делать такой симпатичный с виду Толик. Общаясь между собой, девочки набирались опыта, активно готовили себя ко взрослой жизни, которая представлялась им очень интересной, и весело сверкали глазами.

Но Пата оказалась далека от этого. Она понятия не имела о том, что стоит за заветным словом, а узнать об этом ей было негде. В книгах об этом писали очень туманно, в кино завершающий кадр с поцелуем тоже мало что разъяснял. Матери за ее светскими хлопотами и в голову не приходило объяснить подрастающей дочери некоторые нюансы женской доли. А бабушка не приучена была говорить на такие вольные темы и потому тоже молчала. Никто из одноклассников и мальчиков постарше даже не пытался к ней подступиться с поцелуями. А узнать хотелось. И однажды Пата, подловив отцовского водителя Петю в укромном уголке, заставила себя поцеловать. Девушка не почувствовала ничего. Перепуганный насмерть Петя едва коснулся ее губ своими, холодными и твердыми, и спешно ретировался. А после этого долго опасливо косился на нее и старался держаться от нее подальше.

Этот первый неудачный эксперимент надолго отвратил Пату от желания исследовать столь волнующую тему дальше. Она увлеклась чем-то другим и на время забыла о любви и поцелуях.

Град событий, обрушившихся на страну, все изменил в ее жизни. Пата была уже на третьем курсе, когда державу потрясли перемены. На самом верху сменился «царь-батюшка», как говорила бабушка, и полетели со своих мест «опричники». Не обошли эти события и их город. Крайне удивленный Никанор Иванович осознал вдруг, что самозабвенно трудиться на высоком посту – это еще не все, ведь нужно суметь на этой высоте удержаться, когда страну трясет и раскачивает. В общем, свое положение он утратил и как-то сразу сник. Но настоящий удар получила мать. По-прежнему оставаясь великолепной женщиной, она в один миг лишилась своей лидирующей роли в светском обществе. На ее место тут же вспорхнула другая любительница верховодить, и крайне непостоянная, как оказалось, светская тусовка тут же сплотилась вокруг нее. Это было непереносимо горько, и мать впала в отчаяние. Бабушка только качала головой, глядя на все это.

Откровенно говоря, Пату мало трогали все эти катаклизмы в обществе и в ее семье. Она устойчиво пребывала на своей волне. Дом-то все равно оставался полной чашей, и она по-прежнему могла получать все, чего хотела. Однако те изменения, которые проявились в ее окружении, показались девушке достаточно интересными и заслуживающими внимания.

Как-то, возвращаясь из института, Пата заметила на углу улицы лоток с книгами, которого раньше на этом месте не было. Она подошла поближе и даже поначалу растерялась от разноцветных ярких обложек, сильно привлекающих красочными картинками. Полураздетые чаровницы в объятиях оголенных до пояса соблазнительных мужчин демонстрировали то роскошную грудь, то стройную ножку. Глаза Паты загорелись. Вот где она сможет узнать, наконец, все о поцелуях и, как она подозревала, не только о них. Она накупила этих маленьких ярких книжонок и принялась их изучать. Книжки не подвели ее. Оказалось, что все с этой самой любовью обстоит совсем не так, как ей представлялось. Это было удивительно, увлекательно и, как говорилось в детской игре, «горячо».

А тут как раз у них в институте появились иностранные студенты. И среди них внимание всех без исключения студенток и даже некоторых молодых преподавательниц привлек красавец Саид. Он по праву мог украсить собой любую обложку: чуть выше среднего роста, стройный, гибкий, с правильными чертами смугловатого лица, жгучими черными глазами и роскошной гривой темных густых волос, спадающих на плечи красивыми волнами. Было от чего потерять голову. Говорили, что он – единственный сын богатых родителей из далекой восточной страны под названием Ливан. Но Пату эти подробности интересовали мало. Да будь он хоть самым захудалым пастухом с высокогорных пастбищ, она уже не могла отказаться от него. От одного его взгляда в крови у девушки разгорался настоящий пожар. Она страстно возжелала заполучить этого красивого парня в свое полное и единоличное владение. И по усвоенной с детства привычке протянула к нему руки – ухватить, овладеть тем, что ей так понравилось.

Но это оказалось не так просто. Красавец Саид и мысли никогда не допускал, что кто-то может завладеть им. Нет! Он и только он вправе владеть тем, что нравится ему. Особенно это касалось женщин. Их было множество вокруг, выбирай любую. И по счастливой, а может быть, и несчастливой случайности выбор его пал именно на Пату. Рыжеволосая красавица с глазами цвета янтаря напоминала ему молодую неопытную тигрицу, и ему захотелось подчинить ее своей воле. Саид пожелал взять то, что нужно ему. И взял.

На удивление всем своевольная и капризная Пата без сопротивления сдалась Саиду и стала в его руках мягче воска. Он живо подчинил себе ее тело, научил неопытную девушку искусству любви и обеспечил себе все удобства, которые только были ему доступны в этой холодной стране. Для всех он стал мужем Паты, хотя официального оформления отношений не было. «Только рука моего отца может соединить нас по закону, – сказал однажды Саид, – и это будет там, в Ливане». Если, конечно, она понравится его родителям, добавил он. Саид был полон надежд, что понравится, ведь она пришлась по сердцу ему самому.

– Тигрица моя, – добавил он, призывно сверкнув глазами и погладив горячей рукой плавный изгиб ее бедра.

Пата загорелась мгновенно, и они долго потом кувыркались в постели, используя весь арсенал взаимных ласк, успешно усвоенный молодой женщиной.

В их молодой семье верховодил, разумеется, Саид. В вопросах семейных отношений он оказался чрезвычайно строг и многого требовал от своей жены. Он был до крайности придирчив касательно туалетов, в которых Пата появлялась на людях. Общение с окружающими было тоже под его контролем. На других мужчин ей было запрещено даже коситься взглядом. Женщина должна быть скромной, убеждал он, и может позволять себе улыбки и нежные взгляды только наедине с мужем. И Пата, одурманенная его любовью, научилась скромно опускать глаза в присутствии других мужчин.

– Ты принадлежишь мне и только мне, – частенько повторял Саид, – а я люблю тебя. Помни об этом.

Пата помнила и была счастлива, потому что муж стал центром ее вселенной. Когда его не было рядом, все вокруг делалось серым и мрачным. И только в присутствии Саида она оживала, становилась энергичной, веселой и даже шаловливой.

– Это же надо так безумно, патологически влюбиться, – вздыхала бабушка. – Все не как у людей.

Но Пата выглядела очень счастливой. Такой удовлетворенной жизнью и ничего больше не желающей семья ее не видела никогда. Куда девалась Царевна Несмеяна? Перед ними была молодая женщина, до краев наполненная радостью жизни. Кто бы мог подумать?

А потом Пата забеременела. Саид был на седьмом небе от счастья.

– Плодовитая женщина – очень хорошая жена, – заявил он и удовлетворенно улыбнулся. – Когда мы приедем к моим родителям втроем с сыном, они сразу полюбят тебя, вот увидишь.

– Ты так уверен, что будет сын? – удивилась Пата.

– А как же! – гордо вскинул голову Саид. – У настоящих сильных мужчин рождаются только сыновья. Таков мой отец, таков и я. И мне нужно много сыновей.

Пата притихла. А что будет, если у нее родится девочка? Ведь как сможет ее Саид, такой гордый, такой уверенный в себе, пережить это? И она пошла за советом к бабушке.

– Все мужчины хотят сыновей, девочка моя, – успокоила она внучку. – А твой Саид – восточный человек. Но не зверь же он. Смирится и с девочкой, думаю. Тем более что вы оба еще так молоды. Успеете с десяток сыновей народить, если будет желание.

Старая женщина успокаивала внучку, но у самой душа была не на месте. Как сложится жизнь Паты с этим слишком гордым Саидом в далеком Ливане? А вдруг ей придется рожать каждый год? Он, видите ли, много сыновей хочет. Нет бы выбрать своего, нормального парня! И волнений не было бы. Но эту избалованную девчонку на экзотику потянуло. Ох, капризница!

А Пата немного успокоилась. Саид был заботлив и нежен. Он спрятал свою восточную страсть, как хищник когти, и теперь жил, казалось, ожиданием рождения сына. Ее же оберегал от всего. Шло время, беременность Паты становилась все заметнее. Уже можно было узнать на УЗИ точный пол будущего ребенка. Но она все тянула с этим, опасаясь сама не зная чего. Поэтому первым об этом заговорил Саид.

– Давай сходим в поликлинику, тигрица моя. Я хочу увидеть своего сына уже сейчас, – гордо блестя глазами, предложил он. – Говорят, это хорошо видно на экране. А мне не терпится убедиться.

И они отправились на исследование вместе. Пожилой врач в кабинете долго и внимательно рассматривал изображение на экране. Саид тоже не отрывал от него горящих глаз, хотя ничего не понимал в том, что видит.

– Все у вас хорошо, будущие родители, – улыбнулся наконец доктор. – Такую четкую картину нечасто увидишь. Как назовете дочку?

Пата замерла. Саид окаменел. Врач удивленно переводил глаза с одного на другого, не понимая, почему атмосфера в кабинете вдруг сгустилась до предгрозовой. И гроза разразилась. Пата поднялась с кушетки, привела себя в порядок и неуверенно шагнула к мужу. Он не сделал ни шага ей навстречу. А когда она сама подошла к нему, вдруг резко поднял руку и с силой наотмашь ударил ее по щеке.

– Ты оскорбила меня, – грозно сверкнув глазами, проговорил Саид, и яростный гнев прозвучал в его голосе, – и больше мне не жена.

Развернулся и ушел. А Пату долго отпаивали чем-то успокоительным в поликлинике, а потом вызвали ей такси. Когда она вернулась домой, Саида там уже не было.

– Что случилось? – кинулась к ней бабушка. – Твой прибежал сам не свой. Похватал свои вещи и ушел молча, только дверью громко хлопнул.

– Девочка у меня, – дала объяснение Пата и тихо и горько заплакала.

Ее яркое, сверкающее радужными красками счастье разлетелось на множество мелких осколков, которые теперь уже никогда не собрать и не склеить.

Пару дней Пата безутешно прорыдала, не реагируя ни на какие увещевания. Ее лицо опухло от слез, глаза превратились в щелочки, а слезы лились ручьем. Откуда они только брались, непонятно, ведь она ничего не ела и не пила. Однако ее бурное горе привело к революционным преобразованиям в семье. Отец наконец пробудился после катастрофического поражения на ниве трудовой деятельности и осознал свою роль капитана маленького суденышка под названием «семья», попавшего в неожиданно разыгравшийся шторм.

– Перестань рыдать, дочка, – сказал он непривычно строгим голосом. – Жизнь на этом не кончается, а у тебя есть отец, который не даст тебе пропасть.

Пата стихла и удивленно посмотрела на отца, широко раскрыв глаза. Слезы сразу высохли.

– Юридически этот негодяй нам недоступен, – продолжал развивать свою мысль Никанор Иванович, – и в этом виноваты мы сами. Нет, я виноват, прежде всего. Я должен был настоять на законном оформлении брака по нашим правилам.

Он горестно покачал головой.

– Прости меня, девочка моя, – добавил тихо. – Но теперь я стану для тебя надежной опорой, не сомневайся, и мы справимся.

Никанор Иванович подумал еще немного и совсем уж поверг семью в шок, заявив:

– И ничего сверхъестественного не происходит. Оглянитесь вокруг. Жизнь-то совсем другая стала.

«Ты смотри, – обрадовалась в душе бабушка, – зятек-то мой совсем не глуп и с характером. А я-то думала…»

Следом за отцом опомнилась и мать после многолетнего светского марафона, за которым не видела реальной жизни. Сейчас ее единственное дитя, ее дорогая Клеопатра, была в опасности, и в женщине пробудилась хищница, готовая запустить когти и зубы в любого, кто причинит ее чаду зло. Но Саид с его белозубой улыбкой на красивом смуглом лице был для нее недосягаем. И хищница, спрятав на время когти, направила свои мысли в другое русло.

– Вот и хорошо, доченька, что у нас будет девочка, – включилась она. – Мы сами ее вырастим, верно, Никанор?

Жена, оставив свои светские манеры, вновь, как когда-то, смотрела на мужа с доверием и надеждой. И сердце мужчины дрогнуло. Он молча обнял жену, прижал к себе и кивнул, не проронив больше ни слова.

Бабушка не переставала удивляться. Это какие же потрясения потребовались, чтобы семья стряхнула с себя многолетний слой искусственной позолоты и вернулась к исконным жизненным ценностям.

Но больше всего удивила семью сама Пата. Перестав лить слезы, она долго смотрела на отца, мать и бабушку, а потом вдруг лучезарно улыбнулась и кинулась в объятия родных. Семья наконец стала настоящей. Маленький кораблик, основательно потрепанный штормом, выбрался все же в спокойные воды. Он остался на плаву, и это главное.

С того дня все изменилось. Семья, как могла, поддерживала молодую женщину, и Пата, проявив характер, довольно быстро вернулась к полнокровной жизни. В институте вела себя как ни в чем не бывало, Саида просто не замечала. Если доводилось встречаться, смотрела как бы сквозь него, что сильно ранило его мужскую гордость. Он ожидал упреков, слез, скандалов, наконец. А эта молодая шаловливая тигрица неожиданно повзрослела и вела себя пугающе спокойно. И впервые в жизни Саид спасовал перед женщиной.

Однажды в институте, в переходе между аудиториями, он остановил брошенную жену.

– Послушай, Пата, – проговорил примирительно, – я, пожалуй, погорячился. Давай начнем все с начала.

– Зачем? – удивилась она. – Я уже поняла, что жить с тобой, все равно что сидеть на краю кратера готового к извержению вулкана. Хорошо, что вовремя успела понять. Нет уж, спасибо.

И отвернулась от окончателно растерявшегося Саида. Она второй раз оскорбила его, больно ударила по самолюбию словами. Горячая кровь взыграла, глаза вспыхнули… и погасли. Сила была не на его стороне. Будь они дома, в Ливане, он живо указал бы этой упрямой женщине на ее место. А тут… Тут пришлось молча проглотить оскорбление и долго зализывать раны, нанесенные так старательно оберегаемой мужской гордости.

А Пата успешно справлялась с учебой и вынашивала свою девочку. Ходила она аккуратно, и казалось, что беременность даже красит ее. Только на последнем месяце женщина отяжелела и стала несколько неуклюжей. А когда пришло время рожать, она справилась с родами довольно легко.

Над тем, как назвать малышку, думали всей семьей. Мать по старой памяти перебирала в голове самые необычные имена, но их дружно отвергали. Бабушка была за простое неказистое имя, которое встречается чуть ли не на каждом шагу. Отец просто помалкивал. Пата же после долгих размышлений заявила, что назовет девочку Саидой.

– Нет, – объяснила она в ответ на удивленные взгляды матери и бабушки, – вовсе не потому, что без памяти люблю ее отца, это уже перегорело. Просто хочу всегда иметь перед глазами напоминание, что не нужно спешить хватать то, что блестит и сверкает, оно вполне может оказаться простой стекляшкой.

Что ни говори, а Пата была все-таки умной девушкой, просто она заблудилась среди хаоса возможностей, предоставляемых ей чрезмерно любящими родителями.

Малышку записали Саидой, а в графе «отец» в документе о рождении поставили прочерк.

И началась совсем другая жизнь. Все в семье крутилось теперь вокруг маленькой Саиды. Однако не так, как раньше вокруг Паты. Обжегшийся на изъянах воспитания собственной дочери Никанор Иванович сдерживал бурные порывы своей жены и все чаще ловил на себе одобрительные взгляды бабушки. Сама Пата чрезмерно баловать дочь не собиралась, хотя и любила ее без памяти. Приходилось держать себя в руках, но характера на это хватало не всегда.

В институте пришлось все-таки взять академический отпуск, чтобы спокойно кормить девчушку своим молоком и уделять ей максимум внимания. Материальное положение семьи это позволяло, и волноваться было не о чем.

Позже Пата закончила учебу и получила диплом. Вернувшись в институт, узнала, что Саид сделал еще одну попытку обзавестись славянской женой и сыном. На этот раз он выбрал белокурую Зою с голубыми глазами и внушительных размеров бюстом. На его бурную страсть она тоже отреагировала быстрой беременностью. Однако, как и Пата, оплошала. Безжалостный аппарат УЗИ снова констатировал девочку. Этот удар едва не добил Саида. Но теперь он вел себя осторожно и громких демаршей не устраивал. Просто после получения диплома потихоньку сбежал к себе на родину, оставив удрученную Зою наедине с ее проблемами.

Пата не злорадствовала, хоть Зоя и пыталась до последнего момента задирать нос – вот, мол, она сумела то, чего не смогла добиться признанная красавица, – Саид даже с девочкой примирился. Но когда самолет унес Саида, «забывшего» здесь горячо любимую женщину и не рожденную еще дочь, Пата даже пожалела Зою. У нее, у Паты, все же была семья, и за спиной отца она чувствовала себя спокойно. У Зои этого не было. И как она теперь справится?