Текст книги "Беатрис"

Лина Бенгтсдоттер
Беатрис

Lina Bengtsdotter

Beatrice

© Lina Bengtsdotter, 2021

© Колесова Ю., перевод, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2022

1

Гул голосов в баре становился все громче. В голове у Чарли зашумело. Ей давно следовало бы уйти домой, но тут у нее появилась компания – неокольцованный мужчина в костюме уселся рядом и подал надежду, что вечер может закончиться так, как ей хотелось изначально.

Когда они поболтали какое-то время, мужчина, которого звали Як, спросил ее, откуда она.

– Из Стокгольма, – ответила Чарли.

– Я имею в виду – откуда родом. Мне кажется, у тебя в речи слышен диалект.

– Давненько никто не отмечал, – усмехнулась Чарли. – Я думала, уже и незаметно.

– Чуть-чуть, но заметно. Ты из Эстгётланда?

– Нет, мой диалект – скорее смесь вестгётского и вермландского. Я выросла как раз на границе.

– В каком городе?

– Это просто маленький поселок. Название тебе ничего не скажет.

– Думаю, скажет.

– Гюльспонг.

Як наморщил брови.

– Ты была права. Такого места я не знаю. Прости.

– Можешь не извиняться.

– Так расскажи мне, – попросил Як. – Расскажи о Гюльспонге!

Чарли как раз собиралась ответить, что рассказывать особо нечего, однако четыре бокала пива сделали ее неожиданно разговорчивой.

– Я жила на маленьком хуторе в сельской местности, вдали от центра.

Сделав паузу, она отпила глоток пива.

– Там стояла целая роща вишневых деревьев, была столярная мастерская и блестящее озеро.

Як улыбнулся, и сказал, что это звучит, как сказка из книг Астрид Линдгрен.

– Люккебу[1]1
  Lyckebo – счастливое гнездо (швед.). – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть], – сказала Чарли.

– Что?

– Он так назывался – дом, где я жила. Люккебу.

– И ты была там счастлива?

– Да, – ответила Чарли. – Очень счастлива.

Где-то она читала, что никогда не поздно обзавестись счастливым детством. Наверное, именно так и следует поступать: преувеличивать все хорошее и убирать плохое, врать и приукрашивать, пока не начнешь сам во все это верить.

Як спросил, есть ли у нее братья-сестры, и Чарли подумала о детской комнате, ремонт в которой так никогда и не был закончен, о машинках, которые Бетти нарисовала на стенах, о кровати, которую предполагалось прикрепить к стене.

– Да, – ответила она. – У меня есть брат. Мы с ним тесно общаемся.

«Общались, – подумала она. – Теперь все оборвалось». Перед глазами встало лицо Юхана, тревога по поводу их возможного родства.

«Очень надеюсь, что я все же тебе не брат».

И ее ответ: «Мне казалось, ты хотел, чтобы у тебя была семья».

Юхан. В первое время после его смерти она никак не могла отключить слайд-шоу, без конца крутившееся в голове: его взгляд, когда она вышла из озера совершенно голая, кровать в мотеле, вишневое вино в Люккебу. И потом – все то, что так и не сбылось.

– У меня есть сестра, – сказал Як, – но мы почти не общаемся. Мы даже в детстве не играли вместе, хотя разница у нас всего два года. Наверное, потому что нам нравились разные занятия.

– У нас с братом все было наоборот. Мы любили одни и те же игры. Строили шалаши в лесу за домом и играли у воды.

– Так у вас был участок с выходом к морю?

Чарли кивнула. Можно и так сказать.

– А еще мы часто выплывали на середину озера в собственной маленькой лодочке, – продолжала она. – А еще у нас была лиса. Ручная, как собака.

– Да разве такое возможно? – удивился Як. – Приручить лису.

Чарли вспомнила кровавую бойню в курятнике и слова Бетти о том, что зверь всегда остается зверем.

«Они могут казаться совершенно ручными, но рано или поздно звериный инстинкт берет верх». И потом, когда катастрофа случилась: «Что я говорила? Разве я не предупреждала, что все пойдет наперекосяк? Смотри, что вышло!»

– Можно, – ответила Чарли. – Лиса у нас была смирная, как овечка.

Як придвинулся ближе к ней.

– Звучит как настоящая идиллия.

– Это и была идиллия. Жизнь как в прекрасном сне. Хочешь еще? – она кивнула на его пустой бокал.

– Да, сейчас закажу, – ответил он, поднялся и протиснулся к бару.

Чарли посмотрела ему вслед. Высокий, прекрасно сложен, однако ее заинтересовало в нем не это. В его движениях ощущалась какая-то уверенность, любопытство, когда он смотрел на нее, тонкий баланс между возможностью и сопротивлением.

– Расскажи о себе, – попросила она, когда он вернулся с пивом. – Расскажи о своей работе.

Она уже успела благополучно забыть, чем он занимается.

– Да тут рассказывать особо и нечего, – вздохнул Як. – Экономика – не больно увлекательная вещь. Собственно говоря, я мечтал стать актером, но родители считали, что это ненастоящая работа, так что… Возможно, у меня бы ничего и не вышло, но…

– Но – что?

– Иногда я жалею, что не попробовал – чего мне стоило сделать хоть одну попытку? А теперь я так и не узнаю, мое это было или не мое.

– Но ведь никогда не поздно? – заметила Чарли и тут же подумала, что говорит ерунду. Вот именно: уже поздно.

– Тогда давай выпьем, – улыбнулся Як и поднял бокал. – Выпьем за то, что никогда не поздно.

– И все же жаль, – вздохнула Чарли. – Грустно, когда родители ограничивают своих детей.

– Твои тоже так делали?

– Нет, вовсе нет. Мама всегда говорила, что я могу стать, кем захочу – только не танцовщицей.

– И кем же ты стала?

– Танцовщицей, – ответила Чарли. – Я стала танцовщицей.

Часы показывали без четверти час. Бар закрывался.

– Что будем делать? – спросила Чарли.

– Я… женат, – пробормотал Як. – Сожалею, если я…

– Никаких проблем, – ответила Чарли, пытаясь скрыть разочарование. Она почувствовала себя обманутой. Почему он не носит кольцо? Если не хочешь, чтобы с тобой флиртовали женщины, рядом с которыми ты совершенно добровольно сел, то надо, по крайней мере, носить кольцо.

– Подожди, – заговорил Як, когда она поднялась. – Я хотел сказать – мы могли бы…

– Мне надо домой, – ответила Чарли. – Завтра на работу.

– Танцевать?

– Что?

– Я спросил – тебе завтра танцевать?

– Да.

– Я мог бы тебя немного проводить.

– Сама дойду.

– Я могу пройти с тобой часть дороги, если не возражаешь.

Она пожала плечами. До ее квартиры отсюда метров пятьсот – он может пройти с ней этот участок, если для него это так важно.

Середина апреля. От запаха гравия и сухого асфальта Чарли почувствовала себя свободной и счастливой, но все же ей сделалось немного грустно. Хорошо бы весна не кончалась, и ей не пришлось бы выслушивать разговоры о планах коллег на отпуск, испытывать чувство пустоты, которое всегда подкатывало, когда у нее появлялось свободное время.

– Вот здесь я и живу, – сказала она, когда они подошли к ее подъезду. – Спасибо за приятный вечер.

– Тебе спасибо, – проговорил Як. – С тобой интересно поговорить. Ты… не такая, как все.

«Надеюсь, что ты более традиционен», – подумала Чарли, видя, что он весь в сомнениях.

– Я мог бы подняться с тобой наверх, – продолжал он. – Я… строго говоря, я не из тех, кто так поступает, но…

«Знаю-знаю, – подумала Чарли, когда они поднимались по лестнице. – Каждый считает, что он не из таких, а между тем вас чертовски много».

Не попав в замочную скважину, она оставила ключом на двери выбоину. Скоро и эта дверь будет выглядеть так же, как в ее предыдущей квартире – словно кто-то пытался взломать замок.

– Как красиво! – воскликнул Як, когда они вошли. Он поднял глаза к потолку, словно пытаясь измерить его высоту.

Квартиру в районе Эстермальм Чарли купила на отцовское наследство. Поначалу она не хотела брать деньги Рикарда Мильда, но потом настойчивый адвокат уговорил ее проглотить гордость – в противном случае все ушло бы другим его детям и вдове. В тот момент Чарли подумала о гигантском доме своей единокровной сестры на Юрсхольме и решила, что примет то, что ей положено по закону.

Вложить деньги в новую квартиру ей посоветовал Андерс. Поначалу она сопротивлялась. Она вполне довольна своей берлогой. Но Андерс ответил, что он не это имел в виду, просто следовало бы подумать о будущем, и даже если ей все равно, то квартирка побольше может пригодиться, если ей когда-нибудь придет в голову обзавестись семьей.

– Мне такое в голову не придет, – буркнула в ответ Чарли.

Но потом все же стала ходить с Андерсом на показы квартир, когда он подыскивал себе жилье после развода. И при виде этой мансарды с Чарли что-то случилось. То ли ее очаровали камин и потолочные балки, то ли большой балкон, на котором у нее всякий раз начинало щекотать в животе, стоило посмотреть вниз. Стоя там, она услышала, как одна из потенциальных покупательниц шепнула на ухо своему спутнику – дескать, предыдущий владелец повесился в этой квартире. После показа Андерс заявил, что это всего лишь прием, чтобы отпугнуть других покупателей. Чего только люди не придумают, лишь бы сбить цену.

А вот для Чарли же все это имело противоположный эффект. В знаки свыше она не верила, однако разговоры о повесившемся хозяине заставили ее еще больше полюбить эту квартиру. Она вспомнила, как Бетти рассказывала о Люккебу – как ей удалось купить хутор по дешевке после самоубийства предыдущего хозяина. «Что одному горе, то другому выгода…»

Неделю спустя Чарли выиграла аукцион, и квартира на улице Грев-Турегатан теперь принадлежала ей.

– Какая картина! – воскликнул Як, указывая на полотно, висевшее в коридоре. – Кто это нарисовал?

– Сюзанна, – ответила Чарли. – Сюзанна Сандер. Моя подруга. Она пока… не прославилась.

– Думаю, у нее все впереди, – сказала Як и подошел ближе. – Восхитительно прописаны детали.

Чарли кивнула и подумала о том, как она обрадовалась, когда Сюзанна подарила ей эту картину. В картине ей нравилось все – бурлящая черная вода, цветущая роща вишневых деревьев, а особенно старый красный деревянный дом, женщина в платье и деревянных башмаках на крыльце, девочка у нее на руках. Это мама с дочкой. Она и Бетти.

– Твоя подруга действительно очень талантлива, – продолжал Як. – Мне нравятся контрасты. Тьма и свет, глубина и поверхность. Словно два времени года.

Он указал в правый угол картины, выписанный в более приглушенных тонах.

– Эти одеты по-осеннему, – добавил он, имея в виду спины двух фигур – мужчины и мальчика. Маттиас и Юхан.

Чарли подумала про себя, что Як пропустил самую трагическую часть картины – двух детей слева от дома, новорожденную девочку и мальчика чуть постарше рядом с ней, оба с закрытыми глазами. Поначалу она и сама их не заметила, потому что их одежда сливалась с цветами и травой вокруг. Нужно было смотреть очень внимательно, чтобы разглядеть их лица и очертания.

– Хочешь пива? – спросила Чарли, поворачиваясь к Яку.

Тот кивнул.

– А я и не подозревал, что танцевальная профессия так… так хорошо оплачивается, – произнес он, когда они вошли в просторную, недавно отремонтированную кухню.

Чарли не ответила. Она остановилась, обернулась, одним рывком сорвала с себя джемпер и поцеловала Яка.

– Как ты хочешь? – прошептал он, когда она потянула его за собой в гостиную. Споткнувшись, они упали на толстый ковер.

– Тебе так нравится? – спросил он, когда они стянули с себя одежду, и он начал целовать ее бедра.

Ей было щекотно, однако Чарли все же прошептала в ответ «да» в надежде, что он скорее перейдет к делу. Запустив пальцы ему в волосы, она спустилась ниже, чтобы ускорить процесс.

– Ты так торопишься, – пробормотал он. – Ты такая страстная.

2

Когда все закончилось, Чарли выскользнула из объятий Яка. Как всего полчаса назад она желала быть рядом с ним, так сейчас хотела, чтобы он поскорее исчез. «Однако Як, похоже, не из тех, кто умеет угадывать чужие желания», – подумала она, когда он снова обнял ее.

– Ты недавно здесь живешь, да? – спросил он.

– Да, а что?

– Мне просто показалось, что у тебя нет занавесок. И вещей довольно мало.

– Я не люблю занавесок и барахла, – ответила она и вспомнила любимое высказывание Бетти.

«Я не путешествую с тяжелой поклажей. Лечу вперед налегке».

Но в конце концов поклажа Бетти оказалась такой тяжелой, что утянула ее на дно.

– Может быть, уже пойдешь домой? – спросила Чарли, сняв его руку со своей груди.

– Ты шутишь? – переспросил Як и сел.

– Нет. Мне завтра на работу, а ты вроде… женат?

– Моя жена в отъезде. Я никуда не тороплюсь. Но – о’кей. Конечно, я уйду, если ты так хочешь.

– Да я тебя не выгоняю, – ответила Чарли. – Можешь заночевать на диване.

– Ты это серьезно?

Чарли подумала, что в этом-то и состоит проблема, когда приводишь мужиков к себе домой – момент, когда они уходят, вне твоего контроля.

– Я предпочитаю спать одна, – проговорила она. – Ничего личного.

– Ощущается как очень личное.

Як поднялся и принялся резкими агрессивными движениями собирать одежду.

– Хочешь узнать, что я думаю? – спросил он, стоя уже одетый.

Чарли подумала, что все равно это услышит, захочет она этого или нет.

– Не верю, что твоя жизнь была такой потрясающей. Ты… такое ощущение, что ты человек травмированный.

– Не слишком ли поспешные выводы на основании того, что я предпочитаю спать одна? – проговорила она, садясь.

– Не только это. В тебе что-то не так. Что-то не сходится. Просто я это чувствую.

Чарли снова откинулась на ковер и закрыла глаза. Вот ведь повезло – заполучить к себе домой обидчивого доморощенного психолога. Сама она не размышляла особо над тем, что не может спать вместе с другими людьми. В те краткие периоды, когда у нее бывали отношения, она изо всех сил старалась избегать ночевок друг у друга, поскольку ей тяжело давалось лежать всю ночь без сна.

Чарли вспомнила вечеринки в Люккебу – как Бетти засыпала где попало, и ее было потом не добудиться, вспомнила, как просыпалась в своей детской комнатке, ощущая над собой запах перегара.

«Ты спишь? Спишь, моя девочка?»

– Ты ошибаешься, – крикнула Чарли вслед Яку, когда он направился в прихожую. – Я не более травмирована, чем кто-нибудь другой.

– Я тебе не верю, – сказал он и добавил, прежде чем захлопнуть за собой входную дверь: – И ни капли не верю в то, что ты танцовщица.

Сара

– Не понимаю, почему мне надо ехать в это место, – сказала я и обернулась к Рите. Она сидела слишком близко к рулю, и двигатель у нее прокручивался на холостом ходу каждый раз, когда она переключала передачу.

– Меня пугает, что ты даже этого не понимаешь, – вздохнула Рита. – Ты хоть осознаешь, какая ты была в последний год?

Я не ответила.

– Как дикий зверь, – продолжала Рита. – Как психопатка. И чему тут ухмыляться? Я едва успевала работать из-за всех этих бесконечных звонков и организационных вопросов по поводу тебя. У меня тоже есть своя жизнь, о семье надо думать. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнула, хотя не понимала. По части семьи у Риты есть только странный приходящий друг, с которым она все равно, похоже, почти никогда не встречается. Мы с ней ближайшие родственницы, и после всего, что случилось, жестоко говорить такие слова мне, собственной племяннице. Кто из нас на самом деле психопатка?

– Во всем виновата не только я, – возразила я.

– Перестань сваливать на других, – буркнула Рита. – Ты сама поставила себя в эту ситуацию. Разве нет? – продолжала она, когда я подняла глаза к небу.

Я подумала, как много в этой ситуации такого, что от меня нисколько не зависело. Не моя вина, что папа умер, что мама не возвращается домой и что Рита не предложила мне переехать к ней.

– Открой бардачок, – сказала Рита.

Я подчинилась.

– Достань сигареты.

Я стала рыться среди упаковок с пластырями и книжечками инструкций, но сигарет не нашла.

– Проклятье, – выругалась Рита. – Опять этот гад забрал мои сигареты. Вот поэтому с ним невозможно жить. Он не понимает, где его вещи, а где мои.

– У меня есть свои, – ответила я.

Мы припарковались в месте остановки для отдыха.

– Тебе не холодно? – спросила Рита, указывая на мой джемпер, закрывавший живот только до половины. Она пыталась уговорить меня надеть что-нибудь другое – что угодно, лишь бы я не смахивала на жрицу любви, но в этом новом месте меня должны принять такой, какая я есть.

– Ты же не в отпуск едешь, – продолжала Рита.

Я ответила, что я в курсе. Но потом мне вспомнились все папины грандиозные планы на лето. Он охотно рассказывал о том, как повезет меня туда, где пляжи с белым песком и пальмы, кокосовые орехи и кристально чистая вода. Я давно уже не верила, что мы с ним куда-нибудь поедем, но мне все равно нравилось его слушать. Он рассказывал с таким чувством – начинало казаться, что я и вправду там побывала. «Мы с тобой сидим под пальмой. Я пью холодное пиво, а ты… что-нибудь другое. Белый песок, бирюзовая вода – и ни единой души, сколько хватает глаз».

– Дом я буду продавать, – сказала Рита, загасив окурок. – Да, нет никаких причин, чтобы этого не делать. Наверняка найдется какой-нибудь норвежец или немец, готовый дорого за него заплатить. Но поначалу мне придется убрать все старье, а это займет немало времени, учитывая, сколько он всего накопил.

Я увидела перед собой, как Рита и ее друзья будут выкидывать все из дома, как будут смеяться над старыми рождественскими занавесками, годами висевшими на кухне, возмущаться по поводу запаха мочи в туалете и поднимать глаза к небу по поводу всего того барахла, которое папа отказывался выбрасывать. «Как же можно так жить, черт подери?» От этих мыслей меня пробирала злость.

– Под конец он и вовсе собирал все подряд, как хомяк, – сказала Рита.

– Просто ему трудно было расставаться с вещами, – ответила я и подумала о банках с пробками от бутылок, сломанными зажигалками и старыми монетами.

– Вот именно, – ответила Рита и поджала губы. – И теперь мне придется всем этим заниматься.

– Сожалею, что он так тебе все подпортил тем, что умер.

– Я не то имела в виду, – ответила Рита.

Я сказала, что хочу вернуться домой, хочу жить сама. Но Рита ответила, что так нельзя. Я не могу продолжать жить, как Пеппи Длинныйчулок. Кто-то должен обо мне позаботиться.

Почему?

По двум причинам. Первое: я веду себя деструктивно. Второе: у меня нет саквояжа с золотыми монетами.

3

Чарли проснулась до того, как прозвенел будильник, и обнаружила, что лежит голая на диване, прикрывшись только тонким одеялом. Горло першило, во рту пересохло. Она поднялась, натянула джемпер, валявшийся на полу, и пошла в кухню.

На полочке над вытяжкой лежал алкометр. Чарли подула в него и испытала большое облегчение, увидев показания «ноль-ноль». Несколько месяцев назад ее остановили для проверки наутро после посещения бара – просто везение, что ей удалось выкарабкаться из той ситуации. Больше она не собиралась рисковать.

Чарли взяла баночку с сертралином и проглотила четыре таблетки, запив большим глотком воды. Полтора года назад она удвоила дозу, перейдя со ста миллиграммов на двести, и внешний мир отодвинулся еще дальше. Врач, прописывавший ей рецепт, сказал, что это максимальная доза. Если и это не поможет, то…

Она не спросила: «То – что?», ибо знала, какие применяются методы, когда лекарства не помогают.

После увеличения дозы побочные эффекты заметно усилились. Она потела, страдала бессонницей и замечала у себя ухудшение памяти, но со всем этим она готова была мириться, только бы избавиться от страха.

В холодильнике стоял питьевой йогурт, который она заставила себя выпить, чтобы справиться с тошнотой. Только ощутив странное послевкусие, она взглянула на срок годности и обнаружила, что он вышел еще неделю назад.

Пятнадцать минут спустя она стояла в лифте, направляясь в гараж, и невольно думала, насколько легче все же становится жизнь, когда у тебя есть деньги. Ей, по крайней мере, не приходится искать парковочные места, кружа по забитым улицам или очищать ветровое стекло зимой. Удовлетворение оттого, что имеешь больше, чем тебе нужно, возникало от таких мелких деталей.

– Чарлин!

«Проклятье!» – подумала Чарли, услышав за спиной резкий голос. Она обернулась к соседке. Несмотря на весну, Доротея была одета в шубу до пят.

– Если ты о макулатуре, которую я выставила у своей двери, то ее уже там нет, – сказала Чарли.

– Речь не об этом.

– Мы можем поговорить позднее? – спросила Чарли. – Я спешу на работу.

– Тот факт, что ты… приводишь сюда по ночам посторонних мужчин, – продолжала Доротея. – Многие в нашем товариществе собственников жилья считают это проблемой.

Чарли похолодела, потом ей стало жарко. Она Бетти. Неважно, что декорации другие. Она Бетти, а Доротея – косые взгляды, которые на них бросали в поселке, визиты из школы, выкрики обманутых жен.

«Нам на них наплевать, солнышко. Мы их не видим и не слышим. Выше нос и смотри прямо перед собой».

– В каком смысле? – спросила Чарли, глядя в глаза Доротее. – В каком смысле это проблема?

– Думаю, ты и сама понимаешь, – ответила Доротея. – Мы не чувствуем себя в безопасности, когда ночью в парадной кто-то бегает, когда случайные люди знают код от домофона.

– Откуда вы знаете, что это случайные люди, а не мои друзья?

– Не знаю, что ты сама думаешь, Чарлин, но мне представляется, что все это совершенно неприлично. Пожалуй, предпочтительнее, если ты будешь общаться со своими друзьями в дневное время. Здесь я выражаюсь от имени всего товарищества.

– Может быть, тогда ты передашь от меня привет всем в товариществе? – проговорила Чарли.

Доротея кивнула.

– Я приглашаю к себе домой кого хочу и когда хочу. И меня не интересует, что думают обо мне люди, которых я не знаю. Мне наплевать. Ты не могла бы им всем это передать?

– Ты сможешь сама поговорить с ними на следующем собрании.

– Я не смогу прийти, – ответила Чарли. – Я занята.

– Откуда ты можешь это знать? Мы ведь даже пока не определились с датой.

Чарли вспомнилось прошлое собрание – многочасовые дискуссии о велосипедах в подвале, кодах от домофонов и небрежной уборке в подъездах. Кричащие дети во дворе, подозрительные незнакомцы, шастающие по лестницам, и живая изгородь, которую не поливали надлежащим образом.

– Все должны ходить на собрания, Чарлин, мы небольшое товарищество, которое…

– Это закон? – спросила Чарли. – Что все должны ходить на собрания?

Доротея бросила на нее полный презрения взгляд и заявила, что в этом товариществе все ходят на собрания – так было всегда. Затем она развернулась и быстро зашагала к своей машине.

Чарли снова подумала о Бетти.

«Нас это не трогает. Мы не слышим, не видим. Выше подбородок!»

Чарли замечала косые взгляды и слышала шепотки. Иногда ей казалось, что она даже читает мысли – о том, что дочь вырастет такой же сумасшедшей, как и ее мать.

Чарли пыталась убедить Бетти стать более похожей на других матерей – таких, кто не приглашает на буйные вечеринки массу незнакомых людей. Это может плохо кончиться. Но Бетти только смеялась в ответ. Она искренне не понимала, как у нее мог родиться такой критично настроенный и подозрительный ребенок.

А потом, когда деньги и выпивка кончались и подстегнутая веселость Бетти сменялась периодом мрачного уныния – лежанием на диване и смотрением в потолок, – она звала к себе Чарли и признавалась, что надо было ее послушать. Ей следовало прислушаться к ее словам, потому что Чарли – самый мудрый человек в мире, а Бетти идиотка. «Очень жаль, Чарлин, но твоя мама полная идиотка».

Доротея проехала мимо, надавила на педаль газа и бросила на Чарли последний взгляд.

Чарли улыбнулась. «У меня иммунитет, – подумала она. – Мне плевать». И снова промелькнуло это чувство – крошечная искорка благодарности за то, что она дочь Бетти Лагер.