Текст книги "Беатрис"

13

Когда они вышли из дома Пальмгренов, Чарли заметила за углом гаража какую-то тень.

– Стой! – крикнула она, увидев, как женщина кинулась бежать по дорожке от дома.

Но женщина не остановилась, вместо этого она выбежала на дорогу. Длинная красная юбка порхала вокруг ног. Чарли легко догнала женщину и крепко схватила ее за руку.

– Почему ты убегаешь? – строго спросила Чарли.

– Прости, – ответила женщина с акцентом. – Я не люблю, когда на меня кричат.

– Что ты тут делаешь?

– Ты не могла бы, пожалуйста, отпустить меня, – попросила женщина.

Чарли ослабила хватку. Она легко догонит женщину, если та снова постарается убежать.

– Я там убираю, – сказала женщина, указывая на дом. – Я слышала, что случилось, и я… я просто хотела прийти помочь, но потом почувствовала, что не хочу заходить в дом и…

– Ты не должна была убегать, – строго сказала Чарли.

– Нет, прости.

– Как тебя зовут?

– Амина, – ответила женщина. – Амина Халиль.

– У тебя есть удостоверение личности?

Амина покачала головой.

– Нам нужны твои контактные данные и личный номер, – сказала Чарли. – И еще я хочу, чтобы ты пошла с нами в дом – чтобы Фрида и Густав подтвердили нам, кто ты.

Когда Амина вошла в кухню и увидела Фриду, то начала что-то бормотать себе под нос на арабском языке. Бормотание становилось все быстрее и громче. Фрида поднялась и шагнула к Амине.

– Ужасно, – прошептала Амина. – Ужасно.

Это было трогательное зрелище – хорошо одетая Фрида и Амина в застиранной одежде обнялись и заплакали.

Амина приехала в Хаммарё на автобусе, когда услышала в новостях об исчезновении Беатрис. Чарли предложила подвезти ее обратно в город.

– Я не живу в городе, – ответила Амина. – Я живу в Крунупаркене. Это за городом.

– Тогда мы отвезем тебя туда, – сказала Чарли. – Нам все равно нужно задать тебе несколько вопросов.

Крунупаркен располагался в пяти километрах от центра Карлстада. Они припарковались между двумя машинами с пятнами ржавчины и прошли через двор с песочницей и покосившимися качелями. Маленький мальчик катался по двору на скрипучем трехколесном велосипеде, за ним по пятам шла девочка лет десяти.

Супружеская чета Халиль жила на втором этаже двухэтажного дома – такие дома стояли тут в ряд и наводили на мысль о шестидесятых годах прошлого века. На некоторых фасадах краска совсем облупилась.

В холле их встретил мужчина.

– Это Джамал, – сказала Амина. – Он не очень хорошо говорит по-шведски, но все понимает.

Джамал кивнул и поздоровался с ними за руку.

– Не надо снимать обувь, – покачала головой Амина. – Полы грязные. Я так много работаю, что дома не успеваю. Надеюсь, вы понимаете.

Чарли кивнула. Если она что-то понимала, так это людей, у которых дома не убрано. «Однако неправда, здесь вовсе не грязно», – подумала она, последовав за Аминой в крошечную кухоньку. В квартире было чисто и прибрано. На стене над кухонным столом висела фотография в рамке – три девочки в одинаковых красных платьицах и с бантами в волосах. Старшая нежно обнимала двух младших. Дочери Амины и Джамала? Чарли не заметила в квартире никаких признаков присутствия детей – ни игрушек, ни маленьких ботинок и курток в прихожей.

– Мои дочери, – сказала Амина, заметив, что Чарли разглядывает фотографию. Чарли хотела было спросить, где они, но увидела ответ в глазах Амины.

– Им было год, три и четыре, когда они погибли, – сказала Амина. – И их папа тоже. Мы из Сирии.

– Соболезную, – проговорила Чарли.

– Я тоже, – сказал Андерс.

Амина повернулась к мойке и стала наливать воду в чайник. Чарли посмотрела на ее красные потрескавшиеся руки, когда она ставила на стол чашки, и подумала о ее детях, о той семье, которая у нее когда-то была. Представив себе Амину с мужем и тремя маленькими детьми, она поспешно отмела образы взрывов, бомб и изуродованных детских тел.

Джамал сел за стол, и только теперь Чарли заметила, что у него на левой руке не хватает большого и указательного пальцев. Поймав ее взгляд, он быстро убрал руку, положив ее себе на колени.

– Как давно ты работаешь у Фриды и Густава? – спросила Чарли, отпив глоток чая.

Амина кинула взгляд на мужа, словно ей нужна была помощь, чтобы вспомнить. Казалось, она нервничает. «Возможно, потому, что работает нелегально», – подумала Чарли.

– Два года, – ответила она через некоторое время. – Очень хорошая работа. Я работаю, когда свободна от учебы.

– Что ты изучаешь? – спросила Чарли.

– Я учусь на санитарку, – объяснила Амина. – Если получится, хочу потом стать медсестрой.

Она посмотрела на Джамала, который с гордостью улыбнулся.

– Мы тут только три года, – сказал Джамал, показывая три пальца. – Но моя жена очень способная, очень.

– Мне просто нравится учиться, – сказала Амина.

– Как часто ты убираешь?

– Ты имеешь в виду – у Фриды и Густава? – переспросила Амина.

– Ты и у других работаешь?

– Да, но больше всего у Фриды и Густава.

– Фрида очень добро к нам, – вставил Джамал.

– Добра, – поправила Амина. – Фрида очень добра к нам.

– Ты тоже на них работаешь? – спросила Чарли, глядя на Джамала.

– Да, я помогал им, я плотник и умею…

– И еще он умеет красить, – сказала Амина. – Он перекрасил им весь дом и гараж, а сейчас строит песочницу для… – она смолкла и сглотнула.

– Фрида и Густав очень добры к нам, – продолжала она.

– Как часто ты к ним приходишь? – спросил Андерс, глядя на Амину.

– Обычно один раз в неделю, – ответила Амина. – Но часто больше. У Беатрис болел животик, она не спала, так что я убирала и…

– И что? – спросила Чарли.

– Ничего.

– Сейчас важна всякая мелочь, – сказала Чарли.

– Я не хочу говорить о людях, у которых я работаю, – сказала Амина. – Это неправильно.

– Но сейчас речь идет о пропавшем ребенке! – воскликнула Чарли. – Речь идет о Беатрис. Ты должна рассказать все, что знаешь.

– Иногда я сидела с ней, – сказала Амина. – Увозила ее на прогулку в коляске, чтобы Фрида немного поспала. Но Густаву мы об этом не говорили. Фрида подумала, что ему не понравится.

– Почему?

– Не знаю.

– Он не доверяет тебе?

– Думаю, доверяет. Мне так кажется. Просто Фрида не хотела, чтобы мы ему рассказывали, и я не говорила.

Амина взяла чашку обеими ладонями.

– Как вы думаете, где она может быть? Я хотела сказать… кто мог украсть маленького ребенка?

– Мы сделаем все, чтобы найти ее, – сказала Чарли.

– Вы должны найти ее, – вздохнула Амина. – Она… она такая маленькая и она… она боится чужих. Страшно подумать… как ей должно быть страшно.

– Понимаю, – сказал Андерс. – Самое важное, что вы можете сделать для Беатрис, – это ответить на наши вопросы.

Амина кивнула.

– Как бы вы описали Густава? – спросил Андерс.

– Густав… мы знаем его не так хорошо, как Фриду, – ответила Амина. – Он много работает.

– Он иногда злой, – добавил Джамал.

– Просто у него очень много дел на работе, – уточнила Амина и бросила взгляд на мужа.

– А на что он сердится? – спросила Чарли.

– Не знаю, – ответила Амина.

– Вы видели, как Густав сердится на Фриду? Насилие по отношению к ней?

Оба ответили, что не видели. «Однако это еще ничего не значит», – подумала Чарли. Изощренные домашние тираны никогда не бьют своих жен открыто. И даже если Амина или Джамал что-то видели, они могут решить не рассказывать. Им приходится думать и о своей работе.

– Вы не обратили внимание на что-нибудь необычное дома у Густава и Фриды в последнее время? – спросила Чарли.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Амина.

– Что угодно непохожее или необычное – люди, которых ты раньше не видела в доме, другая атмосфера, короче, что угодно.

Амина покачала головой.

– Когда ты убирала у них в последний раз? – спросил Андерс.

– Это было… три дня назад.

– Разреши спросить, где ты была сегодня утром? – сказала Чарли. – Где ты находилась, когда пропала Беатрис?

– Я работала в доме другой семьи, – ответила Амина и поставила чашку на стол так резко, что чай выплеснулся через край.

Чарли подумала, что Амина прекрасно поняла, почему ей задан такой вопрос. С другой стороны, нервозность не всегда означает, что человеку есть что скрывать.

Полиция часто заставляет людей чувствовать себя неуверенно, даже когда они ни в чем не виноваты.

– Как фамилия этой семьи?

– Юландер. Их друзья.

– Шарлотта и Давид Юландер?

– Да.

– Что ты делаешь? – спросил Джамал, когда Амина поднялась. Ее лицо побледнело.

– Я только… принесу еще чая.

Она сделала два шага, остановилась и упала в обморок.

Чарли и Андерс вскочили, но Джамал успел раньше их. Он присел на корточки, поднял голову жены и слегка похлопал ее по щекам. Через несколько секунд Амина очнулась. Она села, что-то пробормотала и снова закрыла глаза.

– Стресс, – сказал Джамал, подняв глаза на полицейских. – Она очень… в стрессе.

Он указал на стену с фотографиями погибших детей.

– Она… у нее бывает… паника, а теперь… Беатрис. Она ее очень любит.

Амина сидела на полу, обхватив мужа за шею, и часто дышала.

– Амина, – проговорила Чарли, положив руку ей на спину. – Мы можем что-нибудь для тебя сделать?

– Все хорошо, – сказал Джамал. – Скоро она будет чувствовать хорошо.

– Вы точно справитесь сами? – спросил Андерс, когда Амина с помощью мужа поднялась на ноги.

Джамал кивнул.

– Может быть, все же лучше обратиться к врачу?

– Нет, – сказала Амина. – Не надо врача. Все в порядке.

Чарли подумала, что все далеко не в порядке – Амина явно не очень хорошо себя чувствует.

– Мы оставим визитные карточки со всеми нашими телефонами, – сказал Андерс. – Просто позвоните, если еще что-нибудь вспомните.

– Или что-нибудь другое, – добавила Чарли. – Все, что угодно.

– Ах черт, – пробормотал Андерс, когда они снова сидели в машине. – Не представляю, как люди, потерявшие все, находят в себе силы жить дальше. Потерять всех детей – как такое можно пережить?

– Как-то можно, – пробормотала Чарли. – Вернее, большинству это удается.

Она вспомнила, с какой гордостью Амина говорила об учебе, о планах на будущее. И как все вдруг поменялось за несколько секунд, как она потеряла контроль над собой.

– У меня такое ощущение, что она чего-то недоговаривает, – продолжала Чарли.

Андерс повернулся к ней.

– Ты хочешь сказать, она рухнула в обморок специально?

– Я просто хочу сказать, что есть что-то очень для нее тяжелое, о чем она не хочет рассказывать. Или боится.

– О Беатрис?

Вопрос повис в воздухе. Чарли посмотрела в окно. Начинало смеркаться. Она погуглила в телефоне, чтобы узнать, какая температура будет ночью. Ожидалось всего два градуса тепла. А что, если Беатрис оставили где-нибудь в лесу? Сколько времени продержится девятимесячная малышка при двух градусах тепла? Как вообще может существовать такой маленький ребенок без заботы взрослого?

Она подумала об Амине, о детях, которых уже нет в живых. О Фриде и о том, что будет с ней, если они не найдут Беатрис живой. «Как мы беспомощны! – подумала она. – Как мы, люди, беспомощны!»

Сара

Когда я проснулась, в комнате царил полный мрак. Что-то было не так. Прошло некоторое время, прежде чем я поняла – тишина. С верхней кровати не слышалось дыхания Лу.

– Лу! – шепотом окликнула я.

Ответа не последовало.

Я села.

– Лу!

Ее не было в комнате. Я надела тапки и пошла в комнату Никки. И там двухэтажная кровать пустовала.

Позади меня раздались мягкие шаги. Я обернулась и увидела Пикколо, которая сразу же завиляла хвостом.

– Где все? – спросила я. – Где девочки?

Уродливый хвост Пикколо заработал еще сильнее, затем она побежала к лестнице. Я последовала за ней. Когда мы спустились на цокольный этаж, Пикколо остановилась у большой закрытой двери и поскреблась в нее.

– Там кто-то есть? – прошептала я.

Пикколо заскулила и снова поскреблась в дверь.

Поколебавшись пару минут, я нажала на ручку, и дверь открылась.

Они сидели кружком на полу – в ночных рубашках, тапочках и гибернальных шляпах. В первое мгновение мне показалось, что передо мной сборище сумасшедших из прежних времен – несчастные души, не находящие покоя после лечения на вращающихся стульях, проваливающихся под ногами люках и лоботомии.

– Кто там? – произнес чей-то голос. – Выступи из тьмы, чужак!

– Это я.

– Садись, Сара, – сказала Лу. – Мы как раз собирались слушать сказку.

Я вошла в комнату. Посреди круга стояли бутылки с зажженными в них свечами. Пламя свечей отбрасывало тени на их бледные лица под полями шляп.

– А что будет, если нас тут застукают? – спросила я.

– Никто нас не застукает, – ответила Лу и подвинулась, освобождая мне место. Она взяла у Никки бутылку.

«Душевный покой» – так папа называл крепкие спиртные напитки. Он так и говорил: «Бутылка душевного покоя». «И в этом он был совершенно прав», – подумала я, когда обжигающая жидкость потекла в горло и тяжесть, давившая на грудь, отступила.

– Продолжай, Никки, – сказала Лу.

Никки опустила голову и продолжала:

– Жила-была девочка…

Она подняла голову и попросила всех нас закрыть глаза.

Я закрыла глаза, от души желая быть такой девочкой, которая еще верит в сказки и истории со счастливым концом. Я хотела бы, чтобы где-то оставалась для нас надежда, чтобы мы вышли из «Умопомрачения» здоровыми, сильными личностями и обрели нормальную жизнь. Ничего сверхъестественного, просто самую обычную жизнь.

Я сидела с закрытыми глазами, когда Никки стала рассказывать про девочку в крошечной однушке в многоэтажке в пригороде. Так я сидела, пока она рассказывала о том, как не хватало денег, как холодно было в квартире, о голоде и о том, как мама хваталась за любую подработку. Я еще крепче зажмурилась, когда она рассказала про младшего братишку, о котором ей пришлось заботиться в те ночи, когда мама не приходила домой.

– Почему она не приходила? – спросил кто-то.

– Тихо! – сказала Лу. – Не прерывай сказку!

Мы сидели молча, слушая продолжение. Все началось с глотка вина, потом сигареты и таблетки, потом кое-что потяжелее. Просто потому, что ей хотелось ощутить покой. Иногда ей хотелось чувствовать себя спокойной и счастливой.

– Продолжай, – сказала Лу, когда Никки смолкла.

– Даже не знаю, захотите ли вы слушать дальше, – пробормотала Никки. – Не самая приятная история.

– Лучше будет, если ты расскажешь об этом, – сказала Лу тоном в точности как у Марианны. – Возьми нас с собой в прошлое. В то место, где больнее всего.

– О’кей, – сказала Никки. – Тогда пошли со мной. Пошли со мной в квартиру в пригороде, в кровать с грязным матрасом. Ну, глаза-то закройте.

Я не хотела туда. Мне грязные кровати и матрасы давно встали поперек горла.

Кажется, они были футболисты – или хоккеисты, Никки точно не помнила. Она сказала, что и наплевать, это одно и то же. Она забыла, сколько их было – человек пять или шесть. И они ее привязали. Никки расставила руки и ноги, показывая.

– Почему ты вообще с ними пошла? – спросил кто-то.

– Это совсем другая история, – ответила Никки. – Но если вам обязательно нужно знать – я не очень-то помню.

– Продолжай, – сказал Лу.

– Они привязали меня в форме буквы «Х», – сказала Никки. – Привязали ноги и руки к столбам по краям кровати. А потом… Потом трахали меня во все места, в какие могли и…

– Отдай бутылку, – внезапно сказала мне Лу. – Ты что, все собралась одна выпить?

Я протянула ей бутылку. Лу сделала три больших глотка и послала ее дальше по кругу.

– Они трахали меня во все места, – проговорила Никки. – Мне казалось, что я разорвусь на две части. Я подумала, что умру, и что это даже хорошо – как хорошо будет исчезнуть, перестать дышать.

Мне хотелось, чтобы Никки замолчала – мне стало плохо, я не желала слушать дальше. Казалось, это я сама лежу, растянутая на матрасе.

– Потом на меня что-то начало капать, – продолжала Никки. – Я подумала, что это вода – я лежала с закрытыми глазами и подумала, что они, может быть, решили меня помыть, но потом я почувствовала запах… и открыла глаза… и увидела, как они ссут. Они стояли и ссали прямо на меня.

Все сидели молча. Я заморгала, чтобы прогнать картинку – тело Никки, распростертое на кровати, покачивающиеся пенисы, моча, текущая по ее телу.

– А потом они сказали, что я сама хотела, – проговорила Никки. – Будто я сама хотела, чтобы на меня нассали.

14

Чарли легла на постель в гостиничном номере и включила телевизор. Выбритый до блеска диктор рассказывал о новостях – вернее, об отсутствии новостей по поводу похищения Беатрис Пальмгрен. Фотографии виллы в Хаммарё, Стина крупным планом, призывающая общественность звонить в полицию, если они что-то видели или слышали. Затем краткое интервью в городе – мама с малышом на руках, которая, глядя прямо в камеру, сказала, что все это ужасно, что весь город затаил дыхание.

Как раз в тот момент, когда Чарли уже почти засыпала, перед глазами нарисовался образ. Мужчина в кожаной куртке, запах дубленой кожи и смех. Она открыла глаза и уставилась в темноту, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь еще: черты лица, цвет волос – все, что угодно. Когда у нее ничего не вышло, она снова закрыла глаза, пытаясь вернуться в то состояние, в котором только что находилась, но это не получалось – сердце отчаянно стучало. Что же произошло, черт подери?

Чарли заставила себя мыслить спокойно и рационально. Опасности нет. Не впервые она привела к себе домой мужчину – единственная разница, что в этот раз она забыла его. Но она осталась жива и не пострадала.

Однако эти мысли почему-то не утешали.

Она поднялась с постели, отодвинула тяжелые темные портьеры на окнах и выглянула на улицу. Под окнами, чуть пошатываясь, шли под ручку две молодые легко одетые женщины, а за ними несколько мужчин в костюмах и пальто. Суббота – народ идет в бар или уже из бара. Часы показывали двадцать минут первого. Чарли понимала, что ей следует лечь обратно в постель, но вместо этого открыла мини-бар.

Там стояла маленькая бутылочка с красным вином и буквально просила, чтобы ее выпили. Отпив три больших глотка, Чарли ждала, пока придет долгожданное чувство покоя. «Плевать, что эффект недолговечный, а похмелье тяжелое, – подумала Чарли. – Игра стоит свеч».

Ей вспомнился последний визит к психологу.

– Расскажи мне какое-нибудь воспоминание детства, – попросила Эва. – Первое, что придет в голову. Что ты помнишь?

– Маму.

– Свою маму?

– Да.

– Что она делает?

– Она… танцует. Она танцует в нашем саду в Люккебу.

– А ты? Что делаешь ты?

– Я сижу на подоконнике в своей комнате и смотрю на нее. Я хочу, чтобы она зашла в дом, потому что на ней слишком мало одежды, а на улице холодно, но она словно бы не слышит меня, так что я… я выхожу в сад и пытаюсь увести ее, но она слишком быстро движется.

– Пусть она остается в саду, просто сделай музыку потише. Что бы ты сказала ей сейчас, если бы она остановилась и послушала тебя?

– Чтобы она зашла в дом, потому что уже поздно… что я боюсь…

– Чего ты боишься?

– Что она покинет меня, что я останусь одна.

– Скажи ей об этом.

И Чарли закрыла глаза, вызвала в памяти образ сада в Люккебу, где музыка стихла и Бетти замерла в разгар танца.

– Я не хочу, чтобы ты покинула меня, мама. Я не хочу остаться одна.

Чарли вернулась в постель, достала телефон, посмотрела температуру и констатировала, что прогноз верен. Всего два градуса. Она надеялась, что Беатрис не замерзнет, что кто-то – кто бы это ни был – согревает ее. «Пусть мы найдем ее живой», – подумала она. Однако замерзшее маленькое тельце так и стояло у нее перед глазами, когда она засыпала. Синие губы, закрытые глаза.

Ночью мне приснился стрелок в торговом центре. Он ходил с заряженным ружьем и стрелял во всех подряд. Люди падали на пол, истекали кровью и умирали. Мне пришлось спрятаться с малышкой за картонными коробками. Она дергалась и ныла. Если она сейчас же не замолчит, все пропало! Мне пришлось закрыть ладонью ей рот – и держать слишком крепко и слишком долго. Но мне просто хотелось, чтобы она осталась жива!

15

В восемь утра в воскресенье Чарли и Андерс встретились в фойе и быстро позавтракали в пустом ресторане отеля.

Когда они с бумажными стаканчиками кофе в руках уже направлялись к машине, у Чарли зазвонил телефон. Это была Стина.

– Вы уже едете? – спросила она.

– Стартуем, – ответила Чарли. – Что-то случилось?

– Рой только что позвонил в реабилитационный центр, где находится брат Фриды, и… его там нет. Он ушел три дня назад.

– Но ведь ты сказала, что…

– Это наш прокол, – вздохнула Стина. – Мы…

– Можешь не объяснять, – поспешно перебила ее Чарли. – Просто дай мне его адрес – или кто-то уже туда поехал?

– Я звоню тебе первой. Он живет по адресу Грювлюккевеген, 12.

– Но разве близким не сообщили, когда он сбежал? – спросила Чарли.

– Похоже, что нет. И еще одно, – продолжала Стина. – Рой снова пробил его по реестру. Похоже, тот дурень, который проверял его в первый раз, пропустил одну вещь.

– А именно?

– Секс с несовершеннолетней.

Чарли почувствовала, как сердце забилось чаще.

– Когда?

– Десять лет назад.

– Что происходит? – спросил Андерс, когда Чарли положила трубку.

Чарли быстро объяснила ему ситуацию, вбивая в навигатор адрес Никласа Санделя. Семь минут спустя они заехали на парковку перед потрепанным трехэтажным домом из красного кирпича на Грювлюккевеген.

– Как тут не сказать, что жизнь привела брата и сестру в разные места, – воскликнул Андерс. – Какие крайности!

– Уж не знаю, что хуже, – покачала головой Чарли. – Я серьезно, – добавила она, когда Андерс рассмеялся.

– Так ты предпочла бы стать наркоманкой, чем выйти замуж за миллиардера?

– Это зависит от того, что за миллиардер, – ответила Чарли. – Но общеизвестно, что те, кто добрался до вершины, по пути затоптали многих других, так что, вероятно, с таким человеком не так уж приятно жить.

– А разве приятно махнуть на себя рукой и всю жизнь прожить под кайфом?

– Кайф – штука приятная, – ответила Чарли. – Просто потом все остальное начинает доставать.

Припарковав машину, они вошли в подъезд. Камешки на полу хрустели под ногами.

– Что с тобой такое? – спросила Чарли, когда Андерс наморщил нос.

– Ты что, не чувствуешь запаха?

– Едой пахнет.

– Скорее отходами.

– Ты преувеличиваешь.

Квартира Никласа Санделя находилась на втором этаже. Полицейским пришлось нажимать на звонок три раза, прежде чем они услышал за дверью шаги.

– Ты Никлас Сандель? – спросил Андерс, когда им открыл мужчина в трусах, драной футболке и с остановившимся взглядом.

– Точно, – кивнул мужчина. – Ну что еще? – продолжал он, когда Андерс показал полицейский жетон. – С какой стати вы вваливаетесь и будите меня среди ночи?

– Почти десять часов, – сказал Андерс.

– Утра или вечера? – серьезно спросил Никлас.

– Утра, – ответила Чарли. – Нам нужно просто поговорить с тобой.

В квартире висел знакомый запах этанола, кошачьей мочи и грязи. По лицу Андерса Чарли поняла, что больше всего на свете ему хотелось бы развернуться и уйти.

– Я не могу вернуться назад, – сказал Никлас, проведя их в кухню с замызганными желтыми шкафчиками и горой грязной посуды. – Лучше пусть отдадут мое место кому-нибудь другому. Тому, кто не такой идиот, как я.

– Ты не идиот, – раздался голос из комнаты.

– Заткнись, Антон, – сказал Никлас.

– Я просто говорю, что ты вовсе не идиот, – продолжал тот, которого звали Антон. – То, что человек любит повеселиться, еще не означает, что он идиот.

Чарли узнала ход мыслей Бетти.

«Кто на самом деле сумасшедшие – мы, кто умеет веселиться, или эти паяцы, работающие в банках и социальных бюро, которые никогда не пригласят тебя на танец?»

– Тут полиция, Антон, – сказал Никлас.

Раздался глухой удар, а затем несколько ругательств. В прихожую вышел Антон – волосы дыбом, джинсы расстегнуты.

– Мы ничего такого не сделали, – сказал он. – Просто пьянствовали три дня. Все по-честному. Крепче ничего не было, так что не забирайте его назад.

– Речь не об этом, – ответила Чарли. – Мы пришли, чтобы поговорить с Никласом о другом. Наедине, – добавила она.

Антон поднял ладони, повернулся и удалился вглубь квартиры.

– Так в чем дело? – спросил Никлас.

Он уселся на деревянный стул. Чарли смотрела на его прыгающие колени. Нервозность? Ломка?

– Речь идет о твоей племяннице, – сказал Андерс. – Беатрис.

– Беатрис? – переспросил Никлас, словно имя было ему незнакомо. – А что с ней такое?

Он потянулся к пепельнице на столе, нашел окурок и дрожащими руками закурил.

– Она пропала, – сказала Чарли.

– Пропала? – Никлас недоуменно уставился на Чарли.

– Да. Вероятно, ты читал в газетах или видел в новостях, что в Хаммарё пропал младенец? Пропавший ребенок – это дочь Фриды. Беатрис.

– Я не знал, – пробормотал Никлас. Резко поднявшись, он отошел к переполненной мойке, отвернул кран так, что вода брызнула на пол. – Что вы имеете в виду? В каком смысле пропала?

Чарли кратко изложила ему, что произошло. Никлас обернулся и уставился на нее, словно до конца не понимая.

– Но… где-то же она должна быть?

– Да, – согласился Андерс. – Именно это мы и пытаемся выяснить – где она.

– Но… почему? – пробормотал Никлас. – Почему мне никто ничего не сказал? Почему Фрида не позвонила мне?

«Потому что она на тебя больше не рассчитывает», – подумала Чарли.

– Может быть, тебе стоит закрыть кран? – сказал Андерс, указывая на мойку, где по-прежнему лилась вода.

Никлас обернулся и закрыл кран.

– Так что я могу сделать? – спросил он. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Все, что ты можешь сделать, – это ответить на наши вопросы, – сказала Чарли. – Ты встречался с Беатрис?

Никлас тянул с ответом, глядя в окно, где висела сикось-накось сломанная рулонная штора.

– Один раз я встретил ее в городе. В смысле, Фриду. Она шла с коляской. Тогда я ее увидел – Беатрис. Она была… такая хорошенькая, черт подери! Самый прекрасный ребенок, какого я видел в жизни. Но я был под кайфом, так что Фрида не дала мне ее… подержать. Даже погладить не дала. По-моему, это уже перебор, правда? В смысле – я ведь незаразный.

Он посмотрел на Андерса.

– Думаю, дело не в этом, – ответил Андерс. – Вероятно, твоя сестра не хотела, чтобы ее ребенка окружали люди, находящиеся в состоянии наркотического опьянения. Это можно понять.

– Я просто хотел ее погладить, – пробормотал Никлас.

– Как бы ты мог описать свои отношения с Фридой? – спросила Чарли.

– У нас все было хорошо, пока мы были маленькие, – ответил Никлас. – Мы… мы заботились друг о друге, вернее, в основном она заботилась обо мне, хотя я на год старше. Я всегда воспринимал ее скорее как старшую сестру – наверное, потому, что у меня в голове пустота.

Он постучал себе по лбу.

– По крайней мере, хорошо, что мы были друг у друга, когда мама с папой напивались до чертиков и жили непонятно как.

– А что потом? – спросила Чарли.

– Потом?

– Да, что произошло с вашими отношениями? Ты сказал, что все было хорошо, пока вы были маленькие. А как сейчас?

– Она изменилась, – буркнул Никлас. – Предала меня.

– В каком смысле предала?

– Отказалась давать мне денег и добилась, чтобы меня забрали в центр – против моей воли.

– Не похоже на предательство, – проговорил Андерс.

– А я так считаю, – сказал Никлас. – Не дает мне ничего, даже на квартплату, а сама буквально купается в деньгах с тех пор, как вышла замуж. Говорит, что это ради моего же блага, но я в это не верю. Мне кажется, она зазналась. Забыла, откуда родом.

– А откуда она родом? – спросила Чарли.

– Что?

– Я спрашиваю, откуда она родом.

– Из Молкома, – ответил Никлас. – Дочь двух алкашей, сестра наркомана.

На некоторое время воцарилась тишина. Чарли представляла себе брата и сестру в маленьком поселке в окрестностях Карлстада – казалось, она слышит звуки пьяной ссоры, чувствует их тревогу перед лицом той непредсказуемости, с которой всегда сопряжена жизнь в семье родителей-алкоголиков.

– Когда ты в последний раз навещал Фриду? – спросила она.

– Я никогда не бывал в этом доме, который они себе купили, когда вернулись из…

– Из Москвы, – подсказал Андерс.

– Да, так вот, я там никогда не был. Почему вы спрашиваете? Меня ведь не… Проклятье, да попадись мне тот урод, который ее украл, я ему…

– Предоставь это нам, – сказал Андерс.

– Как бы ты описал свою сестру? – спросила Чарли.

– Она блондинка с голубыми глазами…

– Я имела в виду – как личность.

– Сорри, – пробормотал Никлас. – Я должен был сообразить. Она… в детстве она была довольно стеснительная, но потом стала… более общительной и теперь… иногда мне кажется, я и не знаю, какая она сейчас.

– А какие у тебя отношения с Густавом Пальмгреном?

– Нет у нас никаких отношений, – буркнул Никлас. – Этот человек не водится со всякой швалью… по крайней мере, с той швалью, к которой отношусь я.

– Ты хочешь сказать, что он общается со швалью другого рода? – уточнила Чарли.

– Он сам последняя шваль, – буркнул Никлас. – Просто в глянцевой упаковке.

– Ты не мог бы пояснить свою мысль? – попросила Чарли, удивленная яркостью метафоры.

– Так ведь и он сам, и его приятель… как его там, черт…?

– Давид Юландер? – подсказала Чарли.

– Вот именно. Никто из них не чужд… – он приложил палец к одной ноздре и сделал вид, что вдыхает кокаин.

– А ты откуда знаешь?

– А ты как думаешь?

– Ты что, продавал им?

– На этот вопрос я отвечать не собираюсь. Я хоть и дурак, но не настолько. Но, поверь мне, я знаю.

– Это серьезная… в смысле, зависимость? – спросил Андерс.

– Такие, как Густав и Давид, в настоящую зависимость не впадают. У них зависимость только от денег и власти. Но на вечеринке оба любят прикайфнуться. С третьим дело обстоит хуже.

– С третьим? – переспросила Чарли.

– Да, – подтвердил Никлас. – Тот бедняга, которого потом выдавили. Он чертовски обиделся.

– Ты о ком говоришь? – спросил Андерс.

– Черно-белый, – ответил Никлас. – Не знаю, как его зовут на самом деле. Антон! – крикнул он. – Как настоящее имя Черно-белого?

Антон снова вышел в кухню.

– Ты чего орешь? – спросил он.

– Я просто хотел спросить, как на самом деле зовут Черно-белого.

– Кажется… нет, черт, я не знаю. Я думал, его так и зовут – Черно-белый.

– Это просто прозвище, – пожал плечами Никлас. – Сам сообрази.

– Да не знаю я, черт меня дери, – буркнул Антон.

Никлас обернулся к Чарли и объяснил:

– Он, типа, белый на одной стороне – кожа, волосы, все. Очень забавно выглядит.

– Он что-то натворил? – спросил Антон. Он тем временем подошел к холодильнику и теперь обозревал совершенно пустые полки.

– Нет, это про Фридину малявку, – пояснил Николас. – Ее кто-то уволок.

– Черно-белый? – спросил Антон. Закрыв дверь холодильника, он уставился на них.

– Нет, – ответила Чарли.

– Но мы должны что-нибудь предпринять! – воскликнул Антон. – Как там Фрида?

– Ты знаешь Фриду? – спросила Чарли. – Вы с ней… друзья?

– Мы с ней учились в одном классе с первого по девятый, и поначалу она вела себя довольно странно. Всегда держалась одна, на переменках сидела и читала. Но потом с ней что-то случилось. Кажется, летом после восьмого… и она вдруг… – Он поднес сложенную лодочкой ладонь к груди, желая показать, что же произошло тем летом. – Она стала просто офигенно красивая.