Текст книги "Охота за красоткой"

Глава 7

Вскоре примчалась мама с моей одеждой, повесила ее в тесный шкафчик и сунула ключи обратно в мою сумочку.

– Уже убегаю, – с досадой прощебетала она. Мама выглядела безупречно – по-другому она не умеет. – Как ты, дорогая?

– Лучше, – честно ответила я. Ведь я же справилась с тошнотворной ледяной яичницей! К слову «лучше» напрашивалось дополнение «чуть-чуть», но об этом я решила промолчать. – Спасибо за вещи. Ты беги по делам и за меня не волнуйся.

Мама ответила мне взглядом «легко сказать – не волнуйся!».

– Врач заходил?

– Пока нет.

Мамино раздражение нарастало.

– А Шона где?

– Когда я пришел, она решила сходить в кафетерий. – Уайатт взглянул на часы. – Это было минут двадцать назад.

– Не буду ее ждать, и так опаздываю на пять минут. – Мама порывисто нагнулась, чмокнула меня в лоб, мимоходом потрепала Уайатта по щеке, жестом показала «позвони мне на мобильник, если что и улетучилась.

– Ты забыла рассказать ей про пленки, – заметил Уайатт.

Он по-прежнему бьется над расшифровкой нашего семейного кодекса. Уайатт убежден, что самый надежный фундамент для любых решений – суровая действительность, а нам с мамой свойственно делать вид, будто никаких проблем не существует, пока мы не обдумаем их со всех сторон и не придем к выводам. Я изучала проблему всю ночь, да еще в больнице, вдобавок знала, какая опасность мне грозит, потому примирилась с суровой действительностью.

– Мама знает, что какая-то дрянь пыталась меня сбить. Незачем объяснять, что я спаслась чудом. У мамы и без того стресс, не хочу лишний раз волновать ее.

Инцидент уже позади, осталось только поправиться. Виновную не найти, значит, самое правильное – забыть о ней и жить дальше. В первую очередь мне: у меня же запланирован шопинг! И так целый день потеряда, и наверняка потеряю еще пару, а времени у меня и так в обрез.

Уайатт снова взглянул на часы. Он целыми днями занят, наверное, с трудом выкроил время, чтобы съездить в больницу. Я потянулась к его руке.

– Тебе тоже пора.

Главное – вовремя проявить чуткость.

– Пора. Ключи от моего дома у тебя с собой?

– В сумочке. А что такое?

– Неизвестно, смогу ли я вырваться за тобой, когда тебя выпишут. Шона отвезет тебя домой?

– Легко, но я к тебе не собиралась, я поеду к себе. – Я заметила, как брови Уайатта грозно поползли навстречу друг другу, и пожала ему руку. – Я знаю, что ты заботишься обо мне, и не хочу доставлять тебе лишних хлопот, – (Верится с трудом!) – но у меня дома накопилось столько бумажной работы и других дел, что представить страшно. К шопингу я пока не готова, но кое-что можно уладить по телефону или через компьютер. Я не инвалид, за мной незачем постоянно присматривать. Обещаю, одна я никуда не поеду!

Вот. Звучит логично и убедительно, правда?

А Уайатту не понравилось: он рассчитывал затащить меня к себе сразу же – точнее, еще два месяца назад. Когда планы Уайатта срываются, он свирепеет. Умницам на заметку: хочешь жить с покладистым и добродушным человеком – не ищи его среди копов. А если твой коп еще и бывший футболист, имей в виду: ты связалась с типом, излюбленные методы общения которого – пинки и ругань.

Правда, иногда я нарочно дразню Уайатта, потому что он так забавно злится, но сейчас мы на равных. Сообразив это, он подавил свои командирские замашки.

– Ладно, после работы заеду к себе за вещами. Не знаю, сколько мне у тебя придется пробыть, так что запаси побольше еды, пока Шона с тобой.

– Тебе вовсе незачем оставаться у меня, я и сама справлюсь, – из вежливости сказала я.

– Ну-ну, – отозвался он и, кажется, фыркнул.

Уайатту хватило ума понять, что меня сейчас лучше даже не слушать. Если бы он бросил меня в трудную минуту, да еще с сотрясением, я разозлилась бы как черт. Конечно, Шона могла бы побыть со мной, но ведь это обязанность Уайатта, одно из условий сделки, которую мы заключили, когда объявили о помолвке. Я забочусь о нем, он – обо мне. Вот и все. До сих пор мне приходилось заботиться об Уайатте только во время приступов острой эрекции – страшно представить, чтобы при таких приступах ему помогал кто-нибудь другой. Не представляю, что было бы, заболей вдруг Уайатт. Пациент из него получился бы хуже некуда.

Саркастическое фырканье Уайатта я пропустила мимо ушей, он поцеловал меня и ушел. Через несколько минут явилась Шона – как всегда, очень вовремя.

– Ну как он? – спросила Шона.

– Кажется, решил, что мы и вправду обсуждали его член – он сам так выразился. – Я поморщилась. – А подслушивать под дверью он ничуть не стесняется. Зато я попутно уговорила его на ремонт и смену обстановки!

На лице Шоны отразилось восхищение.

– Не знаю, как ты перешла от подслушивания к ремонту, но результаты впечатляют.

Не желая вдаваться в объяснения про кладовку и оргазмы про запас, я только улыбнулась. Порой младшие сестры бывают умнее старших.

Весь день мы смотрели «мыльные оперы» – оказалось, они затягивают. Шона где-то слышала, что все самое главное в «мыльных операх» происходит по пятницам, и ей, похоже, не соврали. Нам показали одно покушение на убийство, один киднепинг и не меньше четырнадцати парочек, занимающихся сексом, – внушительный список всего за два часа.

В разгар шоу Опры Уинфри явилась врач – лет тридцати пяти, измученная обходом, поэтому я не стала предъявлять претензии, хотя она могла бы прийти и пораньше. На табличке, прикрепленной к карману белого халата, значилось «Доктор Тьюанда Харди». Она заглянула мне в глаза, потом в карту, задала пару вопросов, сообщила, что долечиваться я могу дома – сестра объяснит, как именно. Я не успела даже поблагодарить ее.

Наконец-то!

Шона достала из шкафа мою одежду, потом принялась названивать маме и Уайатту, а я по стеночке добралась до ванной, чтобы переодеться. Мама привезла мне брюки и блузку из самого мягкого струящегося льна с вискозой, не раздражающего царапины и ссадины, блузка застегивалась спереди, чтобы не пришлось надевать ее через голову. В цивильной одежде мне сразу полегчало, только голова разболелась от резких движений. Не знаю, бывает ли такое, но мне определенно стало лучше. Свежая одежда сотворила чудо.

Сестра принесла мне на подпись бумаги и список всего, чего нельзя делать, пока не перестанет болеть голова, – он оказался страшно длинным. Как обрабатывать ссадины, я уже знала. Никаких лекарств мне не прописали, а если головная боль усилится, посоветовали купить в аптеке обычное обезболивающее. Если усилится? Неужели никто не объясняет врачам и медсестрам, как чувствует себя человек с сотрясением?

До машины мне полагалось передвигаться в инвалидном кресле, и я не возражала. Шона собрала мои сумки, отнесла их в машину и подвела ее поближе к входу, или, в моем случае, к выходу. Дождавшись, когда машина остановится у портика, сестра вытолкнула кресло через двойные автоматические двери, и мне в лицо рванулся ледяной воздух.

– Брр! – поежилась я. – А меня не предупредили, что здесь холодина!

– Рано утром подошел холодный фронт, – объяснила сестра, как будто я ее об этом просила. – Температура резко упала.

Первое прохладное дыхание осени мне всегда нравилось, но обычно я успевала встретить его в теплой одежде. Даже воздух пах по-осеннему – сухими листьями, хотя деревья по-прежнему стояли зеленые. Была пятница, день школьных футбольных матчей. Скоро стадионы заполнят зрители, впервые после весны одетые в свитера и пиджаки. На футболе я не бывала с тех пор, как открыла фитнес-клуб, и вдруг поняла, что отчаянно скучаю по запахам, звукам и волнению стадиона. Нам с Уайаттом надо в этом году обязательно сходить на матч команды школы или колледжа, все равно какой.

А еще придется нанять для клуба нового сотрудника, чтобы он подменял меня и Линн. Если все пройдет так, как задумано, к Рождеству я буду уже беременна. Скоро в моей жизни все изменится, ждать уже нет никаких сил.

Погрузившись в машину Шоны, я выглянула в окно и с облегчением вздохнула.

– Погодка в самый раз для горячего шоколада, – заметила я, пристегиваясь ремнем.

– И я бы не отказалась. Приготовлю нам обеим, пока будем ждать Уайатта.

Шона вела машину осторожно, без резких торможений и срывов с места, и доставила меня до дома, умудрившись не растрясти. На стоянке перед портиком стояла моя машина – значит, пока у мамы были мои ключи, она распорядилась, чтобы мою машину пригнали со стоянки торгового центра. Я еще вчера подумала об этом, а когда пришла в себя, забыла попросить кого-нибудь забрать машину.

Уайатт позвонил мне на мобильник, пока мы ковыляли до двери. Я остановилась и откопала в сумочке телефон.

– Я уже дома, – сообщила я.

– Отлично. Сегодня я освободился раньше, чем рассчитывал. Я уже еду к себе за вещами, так что самое большее через час буду у тебя. Могу прихватить что-нибудь к ужину. Чего тебе хочется? Да, еще спроси Шону, поужинает ли она с нами.

Я передала приглашение Шоне, она приняла его, и мы принялись обсуждать меню. Такие важные решения нельзя принимать наспех, и я попросила Уайатта перезвонить, когда он будет выезжать к нам. Дома я осторожно присела и сидела неподвижно, пока не утих грохот в голове. Ну вот, теперь можно глотнуть ибупрофена.

В моей квартире стоял могильный холод – его нагнал кондиционер. Шона включила термостат, но температуру поставила низкую, только чтобы прогнать холод, а потом занялась шоколадом. Мы всесторонне обсудили меню ужина, вдогонку за шоколадом я отправила две таблетки ибупрофена. Хоть что-нибудь, да подействует.

На ужин мы выбрали самый простой и утешительный вариант – пиццу. Я знала, какую пиццу любит Уайатт, поэтому Шона сразу сделала заказ на всех. Через несколько минут зазвонил телефон, Шона передала мне беспроводную трубку. Я думала, что это Уайатт, но на определителе высветилось «Денвер, Колорадо». Свой номер я давно занесла в закрытый список, чтобы не доставали продавцы из телемагазинов, поэтому понятия не имела, кто мог звонить мне из Денвера.

– Алло!

Мое вежливое приветствие встретили молчанием. Я повторила его чуть громче, но услышала щелчок и длинный гудок, разозлилась, отключила телефон и положила его на стол.

– Бросили трубку, – объяснила я Шоне, и она пожала плечами.

Уайатт позвонил через пять минут, я доложила ему про пиццу. Еще двадцать минут – и он появился на пороге с рюкзаком и двумя коробками пиццы – большой и маленькой, и мы втроем набросились на ужин, как оголодавшие свиньи. Я, конечно, преувеличиваю, но я на самом деле проголодалась, и Уайатт тоже.

Он успел переодеться в джинсы и рубашку от Хенли с длинным рукавом – темно-зеленую, по сравнению с которой его глаза казались светлее.

– Впервые вижу тебя в теплой одежде, – заметила я. – У нас с тобой получился летний роман.

Мысль о зиме рядом с Уайаттом внушала оптимизм. Он подмигнул мне.

– Погоди, дело еще дойдет до теплых объятий!

– Главное, меня предупредите заранее, – вмешалась Шона, выковыривая из расплавленного сыра черную оливку и отправляя ее в рот, – чтобы я вовремя убралась.

– Обязательно, – пообещал Уайатт и с легким оттенком сарказма добавил: – Не хватало еще устраивать демонстрацию СВА.

Шона поперхнулась своей оливкой, а я взорвалась хохотом, слишком резко запрокинула голову и передернулась от острой боли. Оборвав смех, я схватилась за голову, отчего Шона одновременно закашлялась и засмеялась – она еще та язва, – а Уайатт наблюдал за нами с коварным блеском в глазах.

Телефон зазвонил снова, и поскольку мы были заняты – Шона кашляла, я держалась за голову, – трубку взял Уайатт. Первым делом взглянув на определитель, он спросил:

– Кто это звонит тебе из Денвера? – и сразу нажал кнопку. – Алло! – Потом он повторил погромче, как совсем недавно делала я: – Алло! – и отключился.

– Второй такой звонок с тех пор, как мы здесь, – сообщила я, осторожно отпуская голову и вцепившись в очередной клин пиццы. – В Денвере я вообще никого не знаю. В первый раз тоже помолчали и повесили трубку.

Уайатт еще раз взглянул на определитель.

– Звонили с помощью карточки с предоплаченным номером. В Денвере таких полно.

– Значит, напрасно потратили время.

Мы еще не успели расправиться с пиццей, как позвонила мама, и я заверила ее, что мне гораздо лучше. Ибупрофен подействовал, поэтому врать мне не пришлось – и вправду полегчало, если не делать резких движений. Мама спросила, останется ли у меня Уайатт, услышала утвердительный ответ, обрадовалась и заявила, что теперь ее старшее чадо в надежных руках.

Следующим был звонок от моей помощницы Линн. Уайатт проворчал: «У тебя сегодня что, вечер непрерывных звонков?» – но я сделала вид, будто не расслышала. Линн отчиталась о том, как прошел день, сообщила, что охотно заменит меня на несколько дней, и попросила не волноваться. Мысленно я пообещала себе прибавить несколько дней к ее отпуску.

После этого телефон умолк. Шона с Уайаттом убрали остатки пиццы, Шона обняла меня и уехала. Уайатт сразу же подхватил меня, усадил на колени и заключил в вышеупомянутые объятия. Я прильнула к нему, борясь с зевотой. Несмотря на сонливость и усталость, в постель меня пока не тянуло.

Уайатт ничего не говорил, просто обнимал меня. Но поскольку равнодушным к его прикосновениям мог остаться только труп, вскоре я остро ощутила жар его тела, уют объятий, приятный запах.

– Мы целых сорок восемь часов не занимались сексом, – объявила я, прикинула, сколько это в минутах, и ужаснулась.

– Помню, – прошептал он.

– И завтра секса тоже не будет.

– Знаю.

– Может, и в воскресенье тоже.

– Представь себе, я в курсе.

– Как думаешь, мы могли бы заняться сексом без лишних движений?

Он фыркнул:

– Спустись на землю.

Так я и знала, но спросить стоило. И все-таки интересно было бы узнать, сколько он способен продержаться. Нет, я не собираюсь нарушать права человека. Я сторонница сладких, а не страшных пыток, а это большая разница. Посвящать в свои планы Уайатта я не стала, но от предвкушения мне опять полегчало.

Каждой женщине нужна цель, к которой можно стремиться, верно?

Глава 8

В субботу я устроила себе день отдыха. Голова еще болела, но, хвала ибупрофену, не так сильно. Мама сообщила, что связаться с кондитером пока не удалось; Дженни позвонила, чтобы сказать, что нашла беседку нужного размера, но ее придется красить. Беседка обнаружилась – где бы вы думали? – на распродаже домашних вещей, и хозяйка заявила, что придерживать ее не станет, отдаст первому, кто заберет ее сразу. И запросила пятьдесят долларов.

– Бери, – велела я Дженни. Полсотни! Практически даром, странно, что на беседку до сих пор никто не позарился. – Наличных у тебя хватит?

– Перехвачу где-нибудь, только мне понадобится пикап, чтобы увезти эту бандуру. Уайатт на пикапе?

Я сидела наверху, во второй спальне, и методично обшаривала интернет-магазины в поисках свадебного платья, а Уайатт внизу занимался стиркой. Чтобы задать ему вопрос, пришлось бы ковылять до лестницы, свешиваться через перила и во все горло звать его. Проще было выглянуть в окно. У бордюра стоял гигантский черный «аваланш» Уайатта – апофеоз мачизма.

– Да, на нем.

– Может, попросишь его подъехать сюда за беседкой?

– Диктуй адрес, сейчас я его пришлю.

Вот теперь прогулки по лестнице не избежать, но я вцепилась в перила, постаралась не дергать головой и двигаться плавно и медленно. Окликать Уайатта я не стала – он все равно не бросил бы свое дело, пришлось смотреть, как он стирает. Когда я вижу его за домашней работой, то завожусь моментально. При всем переизбытке тестостерона Уайатт справляется с домашними хлопотами так же ловко и уверенно, как со своим большим автоматическим пистолетом. За годы одинокой жизни он научился готовить и стирать, вдобавок делать мелкий ремонт и чинить всякую технику. Приятно и полезно иметь в доме такого способного мужчину, особенно видеть, как он развешивает мою одежду. Ну ладно, я покривила душой: вообще-то вид Уайатта всегда возбуждает меня, чем бы он ни занимался.

Наконец я сообщила:

– Дженни нашла на дворовой распродаже беседку. Ты не съездишь за ней?

– Конечно. А зачем ей беседка?

Только тут до меня дошло, что он вообще не слушал меня, пока я распространялась о планах на нашу свадьбу.

– Беседка нужна нам для свадьбы, – растолковала я. Мое терпение безгранично – нескромно, но правда. Уайатт все еще развешивал мои тряпки, и мешать ему было неразумно.

– Понял. Беседка не для Дженни, а для нас.

Значит, все-таки хоть что-то, да услышал. А скорее всего папа еще раз объяснил ему, какую свадьбу я планирую. И правильно сделал.

– Вот адрес. – Я протянула ему листок с адресом и пятьдесят долларов. – Дженни приедет первой и расплатится, чтобы хозяйка не продала беседку кому-нибудь другому, а ты вернешь ей деньги.

Уайатт сунул купюру в карман и окинул меня оценивающим взглядом.

– Ты тут справишься без меня?

– Обещаю из дома носу не высовывать. Тяжестей не поднимать, головой не дергать. Все будет хорошо. – Я уже извелась от скуки и досады, но пока терпела. А завтра поглядим.

Уайатт поцеловал меня в лоб, подхватив сзади горячей мозолистой ладонью затылок и шею.

– Будь умницей, – попросил он, будто и не слышал моих обещаний. Не понимаю, почему он ждет от меня вечных неприятностей… Минуточку, ведь на его памяти в меня уже стреляли, врезались, похищали, держали под прицелом, а теперь чуть не задавили на стоянке.

Если вдуматься, с тех пор, как мы с Уайаттом знакомы, моя жизнь – сплошные переделки, и…

– Ну ничего себе! Можно подумать, это я во всем виновата! – возмутилась я, едва уразумев, на что он намекает.

– Конечно, нет. Просто ты притягиваешь неприятности, – заключил он и направился к двери. Я, само собой, последовала за ним.

– Пока не появился ты, мне жилось спокойно! Моя жизнь была Лейк-Плэсидом![4]4
  Зимний курорт.


[Закрыть] Если кто и притягивает неприятности, так это ты.

– Николь Гудвин прикончили у тебя на стоянке еще до меня, – напомнил Уайатт.

– И я тут ни при чем. Не я же ее убила. – И это меня безумно радовало: случались моменты, когда я с удовольствием пришибла бы Николь.

– Ты конфликтовала с ней, поэтому она и задержалась на стоянке у клуба, где ее убили. А эта идиотка, жена твоего бывшего мужа, решила воспользоваться случаем, убить тебя и свалить вину на убийцу Николь.

Иногда стиль мышления Уайатта меня просто бесит. Забираясь в пикап, он усмехнулся мне. А я даже пнуть ничего не могла – боялась, что опять разболится голова, и он это понимал, – поэтому хлопнула дверью, отгораживаясь от ухмылки Уайатта, и отправилась за бумагой и ручкой, пополнять список его преступлений. В список я внесла пункт «подзуживает и дразнит меня, когда я нездорова», а затем оставила его на виду. Но один пункт – это еще не список, поэтому я вернулась и добавила: «Взваливает на меня чужую вину».

Список все равно получился чахлый, и меня не устроил. Я скомкала его и выбросила: чем производить такое невыгодное впечатление, лучше обойтись вообще без списка.

В досаде я вернулась наверх и снова занялась поисками в Интернете, но все они оказались бесплодными. Спустя почти час я отключилась. Похвалиться было нечем.

Телефон я схватила после первого же звонка, не удосужившись взглянуть на определитель, потому что скучала и злилась.

– Жаль, что я промахнулась, – послышалось в трубке злобное шипение, затем щелчок и длинный гудок.

Я отняла телефон от уха и недоуменно уставилась на него. Я и вправду слышала это, или мне померещилось? «Жаль, что я промахнулась»?

Какого черта?! Если я не ослышалась, а в этом я не уверена, это может означать лишь одно: та тварь на «бьюике» как-то разузнала, кто я, и поскольку мое происшествие в газетах не упоминалось, как незначительное, что, между прочим, даже обидно, значит, она заранее знала, кто я такая. Происшествие предстало передо мной совершенно в новом свете, который был мне не по душе. Я едва успела прийти в себя после предыдущего «промаха», когда в меня стреляла жена моего бывшего мужа, Дебра Карсон. Сначала она напала на меня, а потом случайно выстрелила в своего мужа.

Но звонила не Дебра – этого просто не могло быть! Ее выпустили под залог, точнее, выпустили их обоих, но когда я видела ее в последний раз, Дебра была вне себя от радости – еще бы, ведь Джейсон настолько любит ее, что даже пытался убить меня. С самого начала ее мотивом была ревность, значит, теперь для ревности нет ни малейшего повода.

Я попыталась выяснить, откуда мне звонили, но определитель не успел сработать. В памяти сохранился только последний звонок от Дженни.

Встревожившись, я набрала номер Уайатта.

– Ты где?

– Только что отвез беседку к маме. А что такое?

– Мне опять звонили. Какая-то женщина сказала: «Жаль, что я промахнулась» – и повесила трубку.

– Минутку, погоди, – попросил Уайатт. Послышался шорох, затем опять его голос: – Повтори.

На этот раз его голос звучал отчетливее и громче, и я будто наяву увидела, как он прижимает телефон ухом к плечу и тянется за ручкой и блокнотом, с которыми не расстается.

– Она сказала: «Жаль, что я промахнулась», – послушно повторила я.

– Номер определился?

Вот это надо было спрашивать в первую очередь!

– Я слишком быстро взяла трубку, определитель не сработал.

Последовала краткая пауза. Уайатт, наверное, никогда не берет трубку, пока не узнает, кто звонит. Обычно и я так делаю. Видимо, Уайатт решил не заострять внимание на моей оплошности и продолжал:

– Ясно. А тебе не послышалось?

Об этом я уже думала, несколько раз прокручивала слова незнакомки в голове и потому честно призналась:

– Сама не знаю. Она говорила шепотом. Но я, кажется, не ошиблась. Если тебе нужна точная оценка, то я уверена на восемьдесят процентов.

– Если ты слышала шепот, почему же ты так уверена, что звонила женщина? Может, это хулиганили подростки?

Все эти нудные расспросы – работа Уайатта, я уже давно свыклась с мыслью, что копы никому не верят на слово, но все-таки едва сдержала негодование. Решив дать ему волю позднее, я еще раз мысленно воспроизвела слова, которые услышала по телефону.

– Пожалуй, я уверена даже на девяносто пять процентов.

Все сто процентов я не назвала лишь по одной причине: голос мальчика, стоящего на пороге подросткового возраста, легко перепутать с женским, к тому же среди женщин встречаются обладательницы низких голосов, а мужчины порой говорят высокими. Словом, в таком деле на сто процентов быть уверенной нельзя.

Больше Уайатт ни о чем не спросил и никак не прокомментировал звонок, просто заключил:

– Я буду через четверть часа. Не бери трубку, пока не увидишь, кто звонит. Дай определителю время сработать.

К счастью, больше никто не звонил, а Уайатт прибыл через двенадцать минут – только не подумайте, что я ждала его, не отрываясь от часов. Просто эти двенадцать минут показались мне бесконечными, а может, я просто еще не отошла от происшествия на стоянке, вдобавок время, отпущенное на подготовку свадьбы, стремительно истекало, вгоняя меня в стресс. Кажется, у меня паранойя. Мне и раньше звонили странные люди, но у меня и мысли не возникало, что кто-то охотится за мной.

Я встретила Уайатта в дверях и кинулась ему в объятия.

– Знаешь, я тут подумала… – пробормотала я, уткнувшись ему в плечо. – Наверное, это стресс на меня подействовал, ведь свадьба уже совсем скоро.

Не задержавшись на пороге, Уайатт мягким движением заставил меня попятиться в дом.

– Я еще через порог не успел шагнуть, а уже опять в чем-то провинился.

– Нет, провинился ты гораздо раньше, а узнал об этом только сейчас.

Он закрыл входную дверь и запер ее.

– Хочешь сказать, ты просто перенервничала?

Я и сама так думала, но слышать об этом от Уайатта было неприятно. «Перенервничала»… как будто я впечатлительная малолетка!

– Поддалась состоянию стресса, – поправила я. – Не каждый день меня сбивают машины, но после того, как в меня сначала врезались, потом держал под прицелом этот болван Джейсон и чуть не застрелила его придурочная жена… Знаешь, после такого поневоле станешь пугливой.

– И тебе уже не кажется, что та женщина сказала: «Жаль, что я промахнулась»? – Уайатт по-прежнему обнимал меня, но так прищурился, вглядываясь в мое лицо, будто хотел уловить отражение каждой эмоции.

Согласиться я не могла – я по-прежнему считала, что не ослышалась.

– Возможно, кто-то ошибся номером. Или это был телефонный розыгрыш. Или придурочная жена Джейсона снова слетела с катушек и теперь опять начнет гоняться за мной с оружием.

Не так-то это просто – преодолеть паранойю.

– Если ты рассчитываешь таким способом продлить срок подготовки к свадьбе – напрасно, – отрезал Уайатт, и его глаза превратились в щелки.

Я оскорбленно нахмурилась. Мне и вправду было страшно, но я не собиралась под предлогом странного звонка продлевать отпущенный мне срок, хотя, пожалуй, стоило бы. Своим дурацким сроком Уайатт бросил мне вызов, и я не собиралась отступать. Эта свадьба состоится, даже если к алтарю меня подвезут в инвалидной коляске, сплошь обмотанную бинтами вроде Мумии из фильма ужасов.

– А разве я просила о продлении? – возмутилась я и высвободилась из его объятий – увы, слишком резко, так что рывок отдался в голову.

– Ты вечно жалуешься на то, что тебе не хватает времени.

– Но ничего не прошу! Эта свадьба состоится даже ценой моей жизни.

Вот теперь пусть тревожится и опасается самого худшего. Видите, как это делается? Зачем отказываться от такого преимущества из-за сотрясения и пары царапин? И даже если повод для опасений скоро исчезнет, при каждом удобном случае я буду напоминать о нем.

Я ткнула пальцем в грудь Уайатта:

– Единственная причина, по которой наша свадьба может не состояться через четыре недели…

– Через три недели и шесть дней.

Я ответила ему свирепым взглядом. Черт подери, а ведь он прав! Кажется, что четыре недели намного длиннее трех недель и шести дней, а разница между ними – всего один день. Время неумолимо утекает.

– …если ты не выполнишь свою долю работы.

«Мою долю?..» – хотел было переспросить Уайатт, и тут все вспомнил:

– Цветы. Ч-черт.

– Ты забыл? Забыл про цветы для нашей свадьбы? – Я повысила голос. Или я не умею действовать по обстоятельствам? Если бы Уайатт удосужился задуматься хоть на минутку, он понял бы: столь важную задачу я способна доверить только гею, а к Уайатту это пока что не относится. Маленькая месть – великое дело.

– Успокойся, – раздраженно бросил он и прошел мимо меня на кухню, глотнуть воды. Охотно поверю, что погрузка и разгрузка свадебной беседки вызывает жажду, несмотря на похолодание. – Я все улажу.

Я последовала за ним.

– А я спокойна. Хоть и бешусь. Я в таком бешеном спокойствии. Сойдет?

Все-таки я немного перегнула палку. В последние два дня на меня и вправду навалились стрессы. Доказательство этому – наша ссора, обещающая стать самой настоящей и серьезной.

Уайатт выхлебал воду и с раздраженным стуком отставил стакан.

– У тебя месячные, что ли?

Надо же, с первого раза нашел самую большую красную кнопку! Уайатт в любом бою нацелен на победу и ради нее не брезгует грязными приемами. Я знаю это потому, что и сама ими пользуюсь, но не реагировать на них не могу. Вот и сейчас у меня практически забурлила кровь.

– Что-о?!

Со сдержанной яростью он обернулся и снова нажал ту же кнопку, негодяй!

– Почему это во время месячных женщины стервенеют?

Я выдержала паузу, борясь с желанием броситься на него и разодрать в клочья. Во-первых, я его все-таки люблю. Даже когда он ведет себя как последний мерзавец. Во-вторых, любая попытка устроить кулачный бой обойдется мне сейчас слишком дорого, а урон нанесет небольшой. Пересилив себя, я сладким голосом объяснила:

– Мы не стервенеем, просто от усталости и боли перестаем мириться с дерьмом, которое обычно терпим молча!

К тому времени как я договорила, от сладости не осталось и следа, я скрипела зубами и, кажется, вращала глазами.

Уайатт попятился. Поздновато спохватился!

Я сделала шаг вперед, опустила голову и прищурилась, как изголодавшаяся пума при виде раненого кролика.

– И потом, от такого вопроса любую, даже самую милую женщину охватывает страстное желание увидеть окровавленный… изуродованный… кастрированный труп спросившего!

Нет, цедить слова сквозь зубы сладким голосом положительно невозможно.

Уайатт снова попятился, машинально положив правую руку на бедро, хотя оружие оставил наверху, на тумбочке.

– Угрожать офицеру полиции противозаконно, – предупредил он.

Я выдержала паузу, подумала и пренебрежительно отмахнулась.

– Если вещи, ради которых стоит пострадать, – отрезала я.

Ценой нечеловеческих усилий мне удалось повернуться, выйти из кухни, подняться наверх и улечься в постель. Сердце сильно билось – наверное, за последние минуты подскочило давление.

Уайатт пришел немного погодя, лег рядом, притянул меня к себе и уложил мою голову к себе на плечо, как на подушку. Я со вздохом прижалась к нему, чувствуя, как от близости его большого и сильного тела во мне растворяется напряжение. Его одежда еще пахла свежим морозным воздухом – напоминанием о приближающейся зиме, и я с удовольствием понюхала его рубашку, уткнувшись в нее носом.

– Ты плачешь? – подозрительно спросил он.

– Еще чего. Просто нюхаю твою одежду.

– Зачем? Она чистая. – Уайатт поднял свободную руку и понюхал собственную подмышку. – Ничем не пахнет.

– Пахнет зимой, холодным воздухом, – объяснила я, придвигаясь ближе. – Сразу захотелось прижаться и согреться.

– Ладно, буду сушить одежду на улице. – Он усмехнулся, повернул голову, чтобы оказаться лицом к лицу со мной, потом придвинул меня поближе, подхватив ладонью ягодицы. И конечно, в меня уперлось восставшее достоинство. Бывает же на свете постоянство!

Обожаю секс с Уайаттом, Так бы и занялась им сейчас же. Возбуждает даже мысль, что нам нельзя, что от любых резких движений у меня снова разболится голова. Что поделаешь, запретный плод. Обычно мы таким способом миримся после ссор, а сейчас не выходит, потому и хочется нестерпимо.

Уайатт молниеносно раздел меня, просунул ладонь между моих ног и дал работу сразу трем своим пальцам – двумя внутри, одному снаружи.

– Только кончать не заставляй, – умоляюще простонала я, прижимаясь к его руке. – Голова разболится.

Ох, еще чуть-чуть – и остановиться будет невозможно. Я же свихнусь от разочарования!

– Вряд ли, – прошептал он, покрывая поцелуями мою шею и вызывая яркие вспышки перед закрытыми глазами. – Главное, не шевелись. Просто расслабься, я все сделаю сам. – И он нежно укусил меня за шею, а на меня разом нахлынули волны мощного оргазма. Уайатт крепко держал меня, не давая вздрагивать, пока я не успокоилась.

И овцы целы, и волки сыты. Только голова все-таки разболелась, ну и пусть.

– А как же ты? – пробормотала я, когда меня уже клонило в сон.

– Ничего, я помогу тебе вернуть должок.