Текст книги "Странное происшествие на Тенистой улице"

Глава 7

От кого-то я слышала, что человеческий мозг устроен так, чтобы, если вы напуганы, мгновенно подготовить тело к драке или к бегству. Не думаю, что мой мозг работает правильно, потому что я обычно понятия не имею, что делать в таких случаях. Я знаю лишь одно: сердце начинает биться так сильно, что мне становится не по себе.

Что-то здесь, в этом доме, явно не так. Я вдруг так радуюсь, обнаружив на своём ночном столике небольшую лампу. Светит она не ярко, но без неё мы оказались бы в полной темноте.

– Ну что, есть там привидения? – спрашивает Джон, и его нижняя губа подрагивает. То ли от страха, то ли от холода. Пока трудно сказать.

– Тсс… Помолчи, – отвечаю я, пытаясь подавить собственный страх.

Ещё один порыв холодного воздуха бьёт мне в лицо. Тут я замечаю, что окно в комнате раскрыто настежь, а пол мокрый от дождя. «Как оно могло открыться?» – мысленно задаю я себе вопрос. И тут же бросаюсь, чтобы поскорее захлопнуть окно, иначе беда – всё промокнет. Поскользнувшись, я едва не падаю, когда пытаюсь закрыть тяжёлую раму. Она шумно захлопывается, а я замираю на минуту, заворожённая видом быстро плывущих по небу облаков. Они превращают унылое небо в густую чёрную массу. Как будто кто-то закрасил серую страницу чёрной пастелью.

– Мама! – зову я, крепко сжимая руку Джона, и отхожу от окна.

Ни звука. Сердце колотится в груди. Причём так сильно, что, боюсь, я стану первой двенадцатилетней девочкой, у которой случится сердечный приступ.

– Я здесь, в… – доносится откуда-то голос мамы, и я задерживаю дыхание, чтобы прислушаться.

Он кажется таким далёким, как будто она сейчас где-то в подвале. Я прикладываю ухо к трещине в краске. Я ведь ещё даже не изучила все помещения в доме. И мне не очень-то хочется отправляться на поиски туда, где толком не ориентируюсь. И в то же время мне нужно, чтобы мама поскорее оказалась рядом.

– Мама спряталась, – произносит Джон монотонным голосом, прижимая к себе деревянную куклу. Рот Рено шевелится, и его голова поворачивается ко мне. В едва освещённой комнате это выглядит ещё страшнее.

– Скорее иди сюда. Где бы ты ни была! Пожалуйста!

Удар грома сотрясает дом, и я вскрикиваю. За окном вспыхивает молния, и на потолке пляшут замысловатые тени. Но это ведь обыкновенная гроза. Всего лишь гроза. «У нас во Флориде часто бывали грозы», – повторяю я про себя много раз, отчаянно пытаясь заставить себя в это поверить.

– Джон, встань рядом со мной, – говорю я брату. – И никуда не уходи, пока не придёт мама.

– Рено я тоже никуда не отпущу, – отвечает он. – Ему не нравится темнота.

Мне тоже. Едва дыша, я пробую сдвинуться с места. Всего несколько шагов, и я окажусь рядом со своим альбомом. И мы посмотрим, есть ли что-нибудь в нём или нет. Какое-нибудь сообщение. Предостережение. Хоть что-нибудь.

Снова бьёт молния, и по комнате прокатывается громкий треск. На этот раз Джон не выдерживает и начинает плакать. И я ничем не могу ему помочь. Я лишь в ужасе смотрю на лежащий передо мной раскрытый альбом…

Я опять вижу там перевёрнутую букву L, но теперь передо мной уже законченный прямоугольник. Четыре идеальных угла вместо одного. И цвет более тёмный. Он чёрный как смоль, с лёгкими тенями на внутренних краях. Тени вообще-то рисовать не так просто. Даже трудно, чего уж там говорить. Это не лёгкое касание пастелью листа, не растушёвка. Это настоящий рисунок, выполненный со знанием дела.

Повернувшись к Джону, я чувствую, что начинаю паниковать. И понимаю: только сумасшедший может предположить, что мой брат способен изобразить такую сложную штуку. Но какое здесь может быть другое объяснение?

– Это ты сделал?

Джон фыркает и смотрит на лист бумаги.

– Что? – удивлённо спрашивает он.

Взяв альбом, я указываю на прямоугольник. Вообще-то Джон давно уже оставил в покое мои принадлежности для рисования. Не возьму в толк, зачем они вдруг ему понадобились. Кроме того, я никогда не видела, чтобы он рисовал что-нибудь, кроме ломаного контура. Но идеально заштрихованный прямоугольник? Нет, не может быть…

Тыкая пальцем в бумагу, я пытаюсь дышать глубоко и сохранить спокойный голос:

– Вот! Это ты нарисовал, Джон? Скажи мне правду.

– Что тут происходит? – спрашивает мама, которая в этот момент появляется в дверном проёме. На ней теперь толстая трикотажная рубашка, и лицо уже не такое бледное, как раньше. – Простите, ребята, но, пока я копалась в коробках у себя в комнате, снова вырубили электричество. Так что мне было не так просто сюда добраться.

Я поворачиваю голову к настольной лампе. А ведь она вроде не гасла.

– Электричество, говоришь? Но здесь всё работало!

Мама смеётся и отмахивается:

– Ну может быть. Не знаю, как такое возможно. Лично я пробиралась в кромешной тьме.

Я смущённо вздыхаю. Ведь если отключают электричество, то сразу во всём доме. Разве не так? Во Флориде у нас часто отключали свет. Едва заслышав о надвигающихся тропических бурях и даже случайном урагане, мы сразу доставали фонарики. И так каждые несколько месяцев. Но если уж свет вырубался, то во всём доме, а не в отдельных комнатах.

Мама гладит меня рукой по щеке:

– Милая, с тобой все в порядке? Что-нибудь случилось?

– Всё хорошо. Просто ты сказала, что слышала здесь какой-то шум. И ещё в альбоме я нашла вот этот знак.

Мама протягивает руку:

– Можно посмотреть?

Я киваю и передаю ей альбом, потом вижу, как Джон падает на четвереньки и заглядывает под кровать.

– Что ты делаешь, Джо?

– Ищу их, – шепчет он в ответ. Проползая вдоль кровати, он тащит за собой неразлучного Рено.

– Рено тоже слышал, как они копошатся здесь, наверху!

Я потираю покрытые мурашками руки, стараясь не думать ни о странном шуме, ни о том, что деревянная кукла Джона способна слышать так же, как живой человек. Единственное, что сейчас действительно имеет значение, – это загадочный прямоугольник в моём альбоме для рисования.

– Видишь? – нерешительно спрашиваю я.

Лицо мамы расплывается в тёплой улыбке.

– Вижу! Какие идеальные углы. И тени замечательные! Что ты собираешься поместить внутрь?

– Это не моих рук дело, – говорю я, наблюдая за её реакцией.

Мама склоняет голову набок. Она явно сбита с толку.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я качаю головой и пытаюсь отыскать любые другие признаки присутствия посторонних в моей комнате. Пропавшие коробки, открытые ящики комода… всё что угодно. Зачем кому-то проникать в наш новый дом лишь для того, чтобы порисовать в моём альбоме? И как это мама никого не заметила? У меня мурашки ползут по телу от одной только мысли, что кто-то прячется в углах и коридорах этого дома…

Проведя пальцем по краю альбома, я пожимаю плечами:

– Не знаю, как это объяснить. Но это не я. И не думаю, что это нарисовал Джон.

Взяв под мышку Рено, мама поднимает брата. Чёрные глаза мерзкой деревянной куклы впиваются в меня, и я отворачиваюсь.

– Что ж, наверное, это произошло во время переезда. Может быть, в коробке, где лежал альбом, были разбросаны пастельные мелки? Коробку встряхнули, вот и…

Я с усмешкой смотрю на неё. Мама, конечно, рисует не так, как я. Она использует другую технику, но ведь она прежде всего художник. Она разбирается в пастельной живописи и понимает, что вероятность такого события, которое она только что описала, почти нулевая. Она отчаянно пытается найти объяснение… Наверняка.

– Нет. Там не было открытых коробок. И даже если бы альбом и пастельные мелки оказались в одной коробке, случайно такая тень возникнуть ну никак не могла!

Одной этой мысли достаточно, чтобы до смерти напугать меня. Я бессильно падаю на кровать и хватаюсь за голову обеими руками. И не поднимаю головы до тех пор, пока не чувствую тёплую руку мамы на плече.

– Милая моя, мы проделали такой долгий путь, и твой мозг просто устал. Тебе надо хорошенько отдохнуть. И избавиться от ненужных волнений! – Она целует меня в лоб. – Кто знает, как такое произошло. Может, твоя подруга во Флориде решила, что это какой-нибудь запасной альбом или что-то вроде этого. Ну и нарисовала там…

Я не спорю с ней. Хотя могла бы сказать, что Рейчел знает меня лучше всех и ни за что не стала бы рисовать в моём альбоме. Во всяком случае, без моего разрешения. И ещё я могла бы сказать, что Рейчел всё-таки очень далека от искусства. Она с куда большим удовольствием просидела бы где-нибудь на футбольном матче, чем перед листом бумаги. Но сейчас это не имеет ровным счётом никакого значения. Тревожная, пугающая правда неумолимо просачивается в мой мозг.

В нашем новом доме живут привидения…

Глава 8

Привет, Рейчел.

Сегодня первый день в школе, и я бы всё отдала, лишь бы не ходить туда. Хотя нет, беру свои слова назад. Дома оставаться тоже не хочу – здесь происходит что-то странное. Даже пугающее. Какие-то звуки и непонятные мерцающие огни, а ещё в моём альбоме появились рисунки, которые я точно не делала. Как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом и помогла мне во всём этом разобраться! Так или иначе, всё равно буду выпрашивать у родителей телефон. Потому что я просто умираю, как хочу тебе обо всём рассказать. А может, это Каспер?

Очень скучаю по тебе,

Тесса.

Р. S. А ты веришь в привидения?

Наша машина подъезжает к парковке около школы «Линкольн-парк». Я смотрю в окно на учеников, поднимающихся по главной лестнице. Кирпичные стены и бетонные ступени – именно так я всегда представляла тюрьмы.

– Когда, ты говоришь, нам подключат компьютер? – спрашиваю я у папы. Да, я тяну время, очень уж не хочется выходить из машины. Но в то же время мне действительно нужно это узнать. Ведь я так скучаю по Рейчел. Как же было бы здорово написать ей по электронной почте всё-всё-всё и сразу, а не таскать с собой повсюду бумажное письмо!

– Сам компьютер уже подключили, но надо подождать ещё несколько дней, пока проведут интернет. А что? – хмурится папа. – Боишься, что возникнут проблемы с домашней работой? Если так, я могу объяснить учителям…

– Нет, пап. – Я пытаюсь через силу улыбнуться. Это непросто. Но я обещала себе не выглядеть угрюмой. Ради родителей я готова потерпеть, чего бы мне это ни стоило. – Не волнуйся, с домашкой я как-нибудь разберусь.

– Тогда в чём дело?

– Скучаю по Рейчел.

Папина вечная оптимистичная улыбка исчезает. Он наклоняется и ласково заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос.

– Да, милая, я знаю, что ты очень скучаешь. Мне жаль, что мы с мамой во всей этой суматохе не подумали, как трудно тебе придётся. Ты ведь оказалась так далеко от любимой подруги.

Я начинаю быстро моргать, чтобы не заплакать. Это мой четвёртый день в Чикаго и первый школьный день. Мне надо произвести хорошее впечатление на одноклассников. Я не могу явиться к ним зарёванной.

– Ты можешь позвонить с моего телефона когда захочешь, – обнимает меня папа. – Позвони Рейчел. Думаю, она будет очень рада.

Я точно знаю, что она обрадуется. Но не хочу брать папин телефон. И вообще ненавижу одалживать чужой сотовый. Я не смогу спокойно поболтать с Рейчел, потому что папа будет ждать, пока я закончу разговор. Да и вообще мне нужен свой телефон. Как воздух. Тогда я смогу звонить, отправлять сообщения, электронные письма, ставить напоминалки…

– Милая, это очень хорошая школа. Тебе здесь наверняка понравится.

Я киваю и гляжу на группку малышей, которые мчатся к центральному входу с ланч-боксами в руках. Они визжат на бегу, словно маленькие сирены. Дома, в Форт-Майерсе, я не ходила в школу с детьми их возраста. У учеников средней школы было своё здание, в нём занимались с шестого по восьмой класс. А здесь все учатся вместе – от детсадовцев до восьмиклассников. Да уж…

Папа стучит по воображаемым часам на руке.

– Ладно, малыш, пора. А то мы что-то засиделись. Отправляйся на уроки, и пусть это будет твой самый лучший первый школьный день!

Папа отстёгивает мой ремень безопасности. Через окно я вижу девочку с синими прядями волос. Она останавливается рядом с нашей машиной и окидывает меня оценивающим взглядом. Синеволосая явно не впечатлилась, это по ней видно. Я вжимаюсь в сиденье и пристёгиваюсь обратно.

– Не могу…

– Ты всё можешь, Тесса. Ты же Вудвард. Ты сильная, ты красивая, ты…

Я машу на папу рукой, чтобы он перестал. Я благодарна ему за то, что он всегда старается меня поддержать. Но я просто новенькая. Таких новеньких приходит по два-три десятка каждый год.

Папино лицо смягчается.

– Послушай, я знаю, тебе нелегко. Я понимаю, как обязан вам с мамой и Джоном за то, что вы меня так поддержали. Играть с этим оркестром – моя давняя мечта. Как если бы мамины картины начали продавать в этих помпезных художественных галереях в самом центре. Так что ваша поддержка значит для меня очень и очень много, и я обещаю, что всё скоро наладится.

Я стискиваю зубы, чтобы не сказать папе, что я на самом деле думаю. Что его скрипка заманила нас в странный особняк с привидениями. Я тянусь к дверной ручке, бросив взгляд на заднее сиденье. Джон, кажется, спит, Рено, чуть наклонившись, сидит рядом.

– Пап, не разрешай ему брать с собой в детский сад Рено. Над ним будут смеяться.

Папа задумывается, затем усмехается:

– Согласен, пусть Рено побудет со мной. Скажем Джону, что, пока он в саду, я проведу для Рено экскурсию по консерватории.

Папа ещё раз обнимает меня:

– Я не переборщил? Сколько объятий разрешено родителю на школьной территории?

Мне трудно удержаться от смеха. Он даже не представляет, как мне важны сейчас и объятия, и поддержка.

– Всё будет хорошо, пап. Увидимся после уроков. Если, конечно, я выживу.

Наконец я выползаю на улицу и машу вслед уезжающей папиной машине. Я понимаю, что надо пересилить себя и пойти на уроки. Но вместо этого стою и пялюсь на огромный плакат на лужайке перед школой. На нём всё ещё написано: «С возвращением в школу!» Это притом что летние каникулы закончились месяц назад. Наверно, здесь, в Чикаго, не сильно спешат менять плакаты.

– Эй! Флорида! – слышу я знакомый голос за спиной.

А ведь это тот самый мальчик с Северного пруда. Эндрю. На нём рубашка, аккуратно застёгнутая на все пуговицы, и бейсболка козырьком назад.

– Привет, – дружелюбно говорю я. Всё же приятно увидеть хоть одно знакомое лицо. Лучше, чем ничего.

Он поправляет рюкзак, перекинутый через плечо, и улыбается. Солнце освещает лицо Эндрю, я вижу россыпь веснушек у него на носу. Прямо как Млечный Путь.

– А я и не знал, что ты тоже ходишь в эту школу. Отлично. Тебе здесь всё понравится. Ну, кроме миссис Поллак. Она… э-э-э… скажем так, не очень приветливая.

Я смеюсь и вспоминаю, что в моей старой школе никому не нравился мистер Леон, учитель экологии. Все другие учителя были молодыми и энергичными, а этот был пожилой и очень скучный. Он больше времени тратил на то, чтобы очистить усы от остатков еды, чем на сам процесс обучения. Рейчел считала его не особо умным.

Я поправляю рюкзак и смотрю на лестницу. Она почти опустела – наверное, скоро прозвенит первый звонок. Эндрю перехватывает мой взгляд.

– Ты уже видела своё расписание?

– Да, оно где-то тут.

Порывшись в карманах, я вытаскиваю помятый жёлтый листок. Эндрю берёт его и разглаживает о перила.

– Знаешь кого-нибудь из этих учителей? – спрашиваю я, надеясь, что он-то наверняка знает.

Мне вообще свойственно всё заранее планировать и обдумывать, в этом я не похожа на моих родителей. Они любят действовать по обстоятельствам, я же предпочитаю всегда иметь план.

– Отчего же, всех знаю, – усмехается мальчик. – А что? Боишься, что ли, девочка-сёрфер?

– Нет, конечно, – с ходу вру ему я. – И если я из Флориды, то это вовсе не значит, что я увлекаюсь сёрфингом.

Правда, перед глазами тут же возникает доска для сёрфинга, мокрая, немного испачканная песком. И меня тут же захлёстывает тоска по дому. Нет, дома я не была сёрфером. Но многое бы отдала за то, чтобы вернуться и попробовать встать на доску.

Эндрю хмурится, словно чувствует мою грусть.

– Гляди, у нас первый урок вместе. Поторопись, а то опоздаем. – Он складывает расписание и возвращает мне. Потом подхватывает рюкзак и идёт к входу.

Я без особого энтузиазма тащусь за ним, размышляя, что же он всё-таки за человек. Звезда спортивной секции? Зануда-ботаник? Бездельник? Такие есть в каждой школе. Но Эндрю не похож ни на кого из них. Он просто милый и дружелюбный парнишка.

Глава 9

Я поджимаю пальцы ног в кедах и в замешательстве разглядываю множество странных лиц вокруг. Я уверена, что миссис Медина – неплохая учительница, но всё же зря она так настаивает на том, чтобы я встала перед всем классом и рассказала о себе.

Эндрю ободряюще кивает мне со своего места. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но не получается – уж слишком я нервничаю.

– Меня зовут Тесса Вудвард. Я… э-э-э… я недавно переехала из Флориды.

Рассказать о себе? Ну вот, рассказала. Я пытаюсь сесть на место, но учительница меня останавливает.

– Я уверена, что ты можешь нам поведать немного больше, Тесса! – Она тепло улыбается мне. – Нам ведь интересно. Ты увлекаешься спортом?

Я снова возвращаюсь в центр класса и качаю головой:

– Нет, спортом не увлекаюсь.

– А может быть, ты играешь на каком-нибудь музыкальном инструменте?

– Нет.

– Или танцуешь?

– Нет…

Мне становится смешно. Я, наверное, самый неуклюжий человек на земле. Как-то Рейчел пыталась научить меня одному медленному танцу. Но после того как я в пятый раз отдавила ей ногу, она сказала, что пора прекращать, а то я сломаю ей ногу.

– Ну, может быть, ты хочешь ещё чем-то с нами поделиться? – Улыбка миссис Медины становится немного напряжённой. В тишине отчётливо слышны смешки учеников. Синеволосая девочка с ухмылкой смотрит на меня.

Я чувствую, что краснею. Если я что-то не предприму, чтобы спасти ситуацию, то шансов на то, что первое впечатление обо мне сложится хорошим, не останется никаких. Они и так уже, наверное, думают, что я жуткая зануда. Может быть, рассказать про то, что я рисую, или про то, что моя мама получила множество наград за свои работы? Это ведь интересно? Нет, лучше придерживаться первоначального плана – не делиться в первый же день слишком личными вещами. Пусть пройдёт немного времени. Надо сперва понять, кто что из себя представляет, а потом уже откровенничать. «Думай, Тесса, думай. А не то тебя заклеймят унылой занудой».

– Я живу на Тенистой улице. Она не похожа на то место, где я раньше жила, потому что очень старая… – Я сильно нервничаю, от напряжения мне хочется побыстрее убежать к своему месту. Миссис Медина пристально смотрит на меня, и я чувствую себя словно под микроскопом.

Ученики ёрзают и переглядываются. Их взгляды в любом городе одинаковы, их легко расшифровать: «Новенькая какая-то странная». Если я буду себя и дальше так вести, меня будут провожать подобными взглядами все годы учёбы. Надо что-то ещё им сказать. Что-то безобидное.

У меня колотится сердце и потеют ладони. Я очень не люблю импровизировать. В прошлый раз, когда я разнервничалась, то совершенно перестала контролировать себя и разболтала своему зубному врачу про то, что Рейчел влюбилась в Уорнера Хиггинса. Я поведала ему даже про то, как она подписалась «Рейчел Хиггинс» на первой странице учебника по истории. Я не хотела всего этого рассказывать. И вообще ничего не хотела рассказывать, но так уж вышло.

– У меня есть младший брат, его зовут Джон, – бормочу я. – Мы переехали, потому что папа получил приглашение работать в Чикагском симфоническом оркестре, он там первая скрипка. Моя мама – художница. Очень хорошая. Мне нравится Чикаго, здесь неплохо. Только довольно прохладно… и ещё этот запах… и постоянный дождь… И мой странный дом.

Такое чувство, как будто весь воздух вышел из комнаты. В тишине слышно несколько смешков. Я смотрю на Эндрю и вижу, что он больше не улыбается и не кивает, а уронил голову на руки. Ужас…

* * *

Запах прогорклого арахисового масла смешивается с чем-то похожим на запах грязных носков, я издаю стон и кладу банан обратно на поднос. Всё что угодно отдала бы за то, чтобы оказаться сейчас в другом месте. А не в этой шумной и вонючей столовой. Закрыв глаза, я представляю, как было бы здорово, если бы у меня был в этой школе друг. Хотя бы один. Эндрю, конечно, очень милый и всё такое. Но разве он друг?.. Может быть. Хотелось бы надеяться.

Взглядом я окидываю столовую и замечаю синеволосую девочку. Она сидит в одиночестве через пару столов от меня. У неё бледное лицо, она кривит рот, будто только что съела лимон. Словно почувствовав, что на неё смотрят, она поворачивает голову, и мы встречаемся взглядами.

– Тебе чем-то помочь? – спрашивает она.

Я оглядываюсь и понимаю, что вокруг никого нет. Значит, это она мне говорит. Я снова беру с подноса банан. Что ответить?

– Может быть. Вот никак не получается почистить банан, – пытаюсь я пошутить.

Из груди у меня вырывается приглушённый смешок. Хоть бы она перестала смотреть на меня так, как будто я выпала из космического корабля. Но она всё смотрит, прищурившись.

– Я знаю, что ты новенькая, но так пялиться глупо.

Даже не знаю, что на это сказать. Она права – я и в самом деле пялилась на неё. Раньше я даже не думала, что так трудно общаться с совершенно незнакомыми людьми. Я опускаю взгляд на свой поднос, сосредоточенно вожусь с едой – так, словно это очень важное дело. Лишь бы не смотреть на синеволосую.

Девочка с синими волосами тяжело вздыхает:

– Это ты рассказала всем, что живёшь в доме с привидениями?

– Может быть, – отвечаю я холодным тоном, надеясь, что ей незаметно, как я огорчена. Не важно, что я устала и разнервничалась, что я безумно скучаю по Рейчел. Это меня не оправдывает, не стоило всего этого говорить. Дом с привидениями! Мне надо научиться контролировать две вещи – не болтать и не пялиться.

– Эй! Ты где пряталась? – Эндрю появляется из ниоткуда и ставит свой поднос рядом с моим. С ним ещё двое – парень и девочка, которых я раньше не видела. Мальчик выглядит довольным, а у девочки взволнованный вид. Её большие карие глаза беспокойно бегают, словно рыбки в аквариуме, она прижимает к груди рюкзак.

Я собираюсь ответить, как вдруг понимаю, что вопрос был задан не мне. Он обращался к синеволосой. У меня от удивления открывается рот, я спешно его захлопываю, пока никто не заметил. Они знакомы?

– Да не пряталась я. Просто… была занята, – довольно резко отвечает синеволосая. Её голос звучит не раздражённо, даже виновато. Словно Эндрю прав, но она не хочет этого признавать.

– Чем занята? – не успокаивается мальчик.

– Делами.

– Делами, – повторяет Эндрю. – С каких это пор у тебя так много дел, что нет времени сходить с нами в кино? Или поесть мороженого. Или…

Синеволосая останавливает его взмахом руки:

– Хорошо, ладно. Я всё поняла. Успокойся. Я исправлюсь.

Её голос звучит приглушённо, а Эндрю скептически за ней наблюдает.

– Ну как скажешь. Потому что, если честно, я в последнее время своего рака-отшельника и то чаще вижу, чем тебя.

С этими словами он садится на скамейку рядом с синеволосой. Ничего себе! Я с трудом пытаюсь скрыть своё удивление. Эндрю и синеволосая не просто знакомы. Они друзья.