Текст книги "Лед-15"

10

Когда они вновь оказались в приятно обволакивающем тепле вестибюля, Конти кивком повелел звукооператору и Туссену остаться с ним, затем поглядел на Маршалла.

– Мы могли бы побеседовать в вашей лаборатории?

– Идемте.

Маршалл повел небольшую группу вниз по центральной лестнице и широкому коридору, после чего свернул направо и остановился у полуоткрытой двери.

– Это здесь.

Конти заглянул внутрь и быстро осмотрел помещение.

– Это ваша лаборатория?

– Да, а что?

– Слишком тут пусто. Где все оборудование? Образцы? Пробирки?

– Мои образцы хранятся в холодильной камере дальше по коридору. Мы выделили отдельные помещения для научного оборудования, хотя большая часть его осталась в Вуберне. Основная задача данной экспедиции – наблюдения и сбор образцов, анализ будет позже.

– А пробирки?

Маршалл слегка улыбнулся:

– Палеоэкологам пробирки ни к чему.

Конти ненадолго задумался.

– Я заметил более подходящую лабораторию несколькими дверями раньше.

– Подходящую? – переспросил Маршалл.

Но Конти уже шел назад по коридору, ведя за собой звукооператора и оператора. Пожав плечами, Маршалл двинулся следом.

– Здесь.

Конти остановился у входа в помещение, где каждую горизонтальную плоскость заполняли бумаги, распечатки, пластиковые контейнеры для образцов и приборы.

– Но это лаборатория Райта, – возразил Маршалл. – Не станем же мы разговаривать там.

Конти поднес к глазу висевший у него на груди объектив, разглядывая сквозь него Маршалла.

– А почему?

Маршалл заколебался, вдруг осознав, что, собственно, нет никаких причин, по которым они не могли бы воспользоваться лабораторией Фарадея.

– В таком случае… почему бы вам не взять интервью у него?

– Потому что, доктор Маршалл, – как бы вам это объяснить поделикатнее? – доктор Фарадей не слишком киногеничен. У вас же вид истинного ученого. Так мы можем продолжить?

Маршалл снова пожал плечами, обнаружив, что не так-то легко возражать человеку, который рассматривает тебя сквозь диковинный объектив.

Конти, не отрываясь от объектива, вошел в помещение и показал Туссену, где расположить камеру. Тот прошел в заднюю часть лаборатории, звукооператор за ним.

– Доктор Маршалл, – сказал Конти, – мы хотим снять, как вы входите и садитесь за стол. Готовы?

– Думаю, да.

Конти опустил объектив.

– Мотор.

Заработала камера. Маршалл вошел в лабораторию и остановился, увидев груду бумаг на стуле Фарадея.

– Стоп! – Конти смахнул бумаги на пол и опять выставил Маршалла в коридор. – Попробуем еще раз.

Маршалл снова вошел в лабораторию.

– Стоп! – рявкнул Конти, хмуро глядя на него. – Не идите как на прогулке. В каждом вашем шаге должно чувствоваться волнение. Вы только что совершили выдающееся открытие.

– И какое же это открытие?

– Саблезубый тигр, конечно. Пусть зрители ощутят ваш энтузиазм. Пусть они поймут с вашей помощью, насколько сенсационна такая находка.

– Не понимаю. Я думал, весь цирк связан только с вытапливанием кота изо льда.

Конти закатил глаза:

– Нельзя же занять семьдесят четыре с половиной минуты телевизионного времени только этим. Давайте придерживаться программы, доктор Маршалл. Нам нужно показать всю предысторию обнаружения зверя. Зрители должны на сто процентов поверить в ее подлинность. Мы вскроем хранилище только в конце передачи.

Маршалл медленно кивнул, изо всех сил стараясь уверовать в важность необходимости «придерживаться программы». Несмотря на то что всякого рода искусственность всегда претила ему, он попытался о том позабыть, принося в жертву зрелищности свои принципы и предпочтения. Он еще раз напомнил себе, что Конти – отмеченный множеством наград режиссер, что его «Роковые пучины» стали чуть ли не поворотным событием в современном документальном кино, а также что обращение к миллионной аудитории может оказаться полезным в плане продолжения изысканий.

Короче, он опять вышел за дверь.

– Мотор! – крикнул Конти.

Маршалл с напускной бодростью вошел в лабораторию, уселся за стол и сделал вид, будто что-то выискивает в лежащем на нем ноутбуке.

– Стоп, снято, – сказал Конти. – Намного лучше. – Он обошел вокруг стола. – А теперь я задам вам несколько вопросов без съемок. Затем вы ответите на них перед камерой. Не забывайте, что в окончательной версии вопросы будет задавать Эшли, не я. – Он заглянул в свой блокнот. – Почему бы не начать с объяснений, как вы здесь оказались?

– Конечно. Тому три причины. Во-первых, мы хотели выяснить влияние глобального потепления на субарктическую окружающую среду, особенно на ледники. Во-вторых, для этого нам нужно было найти нетронутое цивилизацией место, чтобы провести сравнительные анализы. В-третьих, нами руководило желание обойтись относительно небольшими расходами. База «Фир» удовлетворяет всем трем условиям.

– Но почему именно эта гора?

– Из-за ее ледника. Изучение отступления ледников – прекрасный способ оценить глобальное потепление. Позвольте, я поясню. Верхняя часть ледника, та, куда падает снег, известна как зона накопления. Нижняя часть, подножие ледника, – зона размыва. Именно там происходит потеря льда из-за таяния. Здоровый ледник обладает большой зоной накопления. А этот ледник – Фир – здоровым не назовешь. Его зона накопления слишком мала. Доктор Салли фиксировал скорость его отступления. На формирование ледника потребовалось десять тысяч лет, но больше всего тревожит то, что он отступил на сто футов всего лишь за последние двенадцать месяцев…

Он замолчал. Туссен опустил камеру, а Конти снова уставился в блокнот. «Время – деньги», – напомнил себе Маршалл.

Конти поднял взгляд:

– Еще раз, каково научное название найденного кота, доктор Маршалл?

– Смилодон.

– И чем питались смилодоны?

– Именно это мы намерены выяснить поточнее. Содержимое его желудка должно показать…

– Спасибо, доктор, я понял. Давайте придерживаться общих тем. Этот кот был хищником?

– Все кошачьи – хищники.

– Они ели людей?

– Полагаю, да. Когда им удавалось кого-нибудь сцапать.

На лице Конти промелькнуло раздражение.

– Не могли бы вы заявить это перед камерой?

Маршалл посмотрел на камеру и, чувствуя себя довольно глупо, сказал:

– Смилодоны ели людей.

– Отлично. А теперь – что вы ощутили, доктор Маршалл, когда обнаружили этого хищника?

Маршалл нахмурился:

– Что я ощутил? Шок. Удивление.

Конти покачал головой:

– Так нельзя говорить.

– Почему? Я действительно был крайне удивлен.

– Полагаете, наши спонсоры платят полмиллиона долларов за минуту лишь затем, чтобы услышать, что вы были удивлены? – Конти на мгновение задумался, затем перевернул блокнот, достал из кармана рубашки маркер и что-то написал на гладкой обложке. – Давайте попробуем так. Я хотел бы услышать, как вы это прочтете. Просто для проверки звука.

Он поднял перед собой блокнот.

Маршалл уставился на написанное.

– Я словно смотрел в сердце тьмы.

– Можно еще раз? Помедленнее и с большим чувством. Смотрите в камеру, не на блокнот.

Маршалл повторил фразу. Конти удовлетворенно кивнул, затем повернулся к помощнику оператора:

– Снято?

Туссен кивнул. Конти повернулся к звукооператору:

– Записано?

– Записано, шеф.

– Погодите минуту, – сказал Маршалл. – Я этого не говорил. Это ваш текст.

Конти развел руками:

– Но он хороший.

Маршалл не выдержал:

– Вас нисколько не интересует научная достоверность. Не только научная, вообще никакая. Вам просто хочется сделать хорошее шоу.

– Именно за это мне и платят, доктор. А теперь давайте поговорим о вас. – Конти снова заглянул в блокнот. – Я попросил своих людей кое-что разузнать о членах вашей экспедиции. Ваша история особенно интересна, доктор Маршалл. Вы были офицером, получили Серебряную звезду. Однако вас уволили из армии с лишением всех прав и привилегий. Это правда?

– Даже если да, вряд ли вы станете ожидать, что я стану об этом распространяться.

– Давайте попробуем еще раз. – Конти свел руки. – Университет Северного Массачусетса не отличается – как бы это сказать? – качеством обучения молодых дарований. Каким образом вам удалось получить научную степень, особенно в таком месте?

Маршалл не ответил.

– В армии вы были снайпером. В таком случае почему вы, единственный во всей вашей экспедиции, отказываетесь носить оружие для самозащиты?

Маршалл внезапно встал:

– Знаете что? Поищите себе другого мальчика для битья. Не думаю, что стану отвечать еще на какие-либо вопросы.

Когда Конти открыл рот, собираясь что-то сказать, Маршалл подошел ближе.

– А если попытаетесь хоть о чем-то спросить, я расквашу вашу физиономию об этот стол.

Наступила напряженная тишина. Конти смотрел на него таким же изучающим взглядом, как и перед тем, когда Вольф достал контракт. После долгой паузы он наконец заговорил:

– Позвольте мне кое-что вам объяснить, доктор Маршалл. Я весьма влиятельный человек, и не только в Нью-Йорке или Голливуде. Если решите сделать меня своим врагом, то совершите большую ошибку. – Он стер ладонью надпись с блокнота, затем повернулся к Туссену. – Попытайтесь найти доктора Салли. Что-то мне подсказывает, что он окажется посговорчивей.

11

Поздно ночью Маршалл шел по заваленным древним оборудованием коридорам уровня «В». Зная, что сразу заснуть ему все равно не удастся, он решил совершить уже успевшую войти в привычку ночную прогулку.

Поднявшись по лестнице, он вышел в вестибюль, слыша звенящий звук своих собственных шагов по покрытому частично металлом, частично линолеумом полу. На посту охраны кто-то сидел – с тех пор как прибыла съемочная группа, отвечавший за порядок на базе Гонсалес держал там человека и ночью, несмотря на предельную занятость своих подчиненных. Однако, к удивлению Маршалла, позднюю вахту сейчас нес сам сержант.

Увидев приближающегося Маршалла, Гонсалес кивнул ему. Несмотря на то что этому человеку было под пятьдесят, от него веяло неиссякаемой силой.

– Собрались, как всегда, прогуляться перед сном, док? – спросил он.

– Верно, – ответил Маршалл, слегка сбитый с толку, – он и не подозревал, что Гонсалес знает о ночных вылазках. – Что-то не спится.

– Неудивительно, учитывая, что творит эта братия.

Гонсалес хмуро посмотрел на ученого. Голова его, казалось, росла прямо из плеч, и когда он неодобрительно покачал ею, это далось ему с явным трудом.

– Довольно шумное сообщество, – рассмеялся Маршалл.

– Прошу прощения, док, – усмехнулся Гонсалес, – но шум – самое меньшее из всех зол. Их просто много. Чересчур много. Вдвое больше, чем мы ожидали. Моя база вот-вот развалится. Она давно устарела и в настоящем своем состоянии совсем не рассчитана на такую ораву. Нас всего четверо, и мы просто не успеваем за всеми следить. Сегодня днем Марселин обнаружил еще одного нарушителя, забредшего в запретную зону. В сектор стратегических операций. – Он снова нахмурился. – Меня так и подмывает направить официальную жалобу.

– Скоро станет полегче. Думаю, около десятка из них завтра уже улетят.

Он слышал, что, как только основные съемки будут закончены, рабочих отправят обратно на юг.

– Для меня это не слишком скоро, – проворчал Гонсалес.

Маршалл испытующе посмотрел на него. Гонсалес не без причин называл эту базу своей. Ему, правда, уже светила отставка, однако, по слухам, он провел здесь почти тридцать лет – в полной изоляции и на четыреста миль севернее Полярного круга. Это казалось поразительным – остальные трое солдат, несомненно, спали и видели, когда их отзовут. «Вероятно, – подумал Маршалл, – Гонсалес проторчал тут так долго, что уже не может представить себе жизни где-либо еще. Или, возможно, на что намекала и Экберг, он просто ценит уединение».

Помахав сержанту, он направился к главному выходу. Большой внешний термометр в раздевалке показывал минус пять по Фаренгейту. Открыв свой шкафчик, Маршалл надел парку, вязаный шлем, меховые сапоги и перчатки, после чего пересек тамбур и, толкнув внешнюю дверь, вышел в ночь.

Над каменным пятачком за воротами простиралось бескрайнее звездное небо. Маршалл на мгновение остановился, привыкая к морозному воздуху, затем зашагал в темноту, сунув руки в перчатках в карманы и высматривая под ногами предательские извивы силовых кабелей. Ветер полностью стих, и на снег падали голубоватые отблески растущей луны. Вся съемочная группа вкупе с рабочей командой сейчас находилась на базе – сборные домики и амбарчики были погружены в сверхъестественную тишину. Единственный ноющий звук исходил от энергостанции, словно жаловавшейся на возросшее число потребителей ее мощи.

Остановившись у ограждения, он осторожно огляделся вокруг. С тех пор как ученые прилетели сюда, им на глаза попалось по крайней мере полдюжины белых медведей, но сегодня в сиянии звездной ночи нигде не виднелось ни одного темного силуэта, бродящего по бескрайней пустыне или уродливым нагромождениям лавы. Плотнее надвинув капюшон, Маршалл прошел мимо пустой будки охраны, направляясь к нахоженному пути.

Вскоре он уже поднимался по пологой тропе к леднику, оставляя позади облака выдыхаемого им пара. Постепенно его шаги становились все длинней, все размеренней. Еще часок подобной прогулки, и, возможно, он совсем успокоится, а затем и сумеет уснуть, невзирая на шум, какой киношники умудрялись производить даже ночью.

Через пятнадцать минут склон несколько выровнялся. Машин уже не было, и впереди открывался вид на ледник – голубую громаду, словно светившуюся изнутри в лунном свете. А возле нее чернело отверстие уже в лавовой толще…

Он замер, увидев, что там кто-то стоит. Три тени на фоне кромешного мрака.

Замедлив шаг, он подошел ближе. Люди о чем-то переговаривались друг с другом – до него доносились их приглушенные голоса. Услышав шаги, они обернулись, и он с удивлением узнал остальных своих коллег – Салли, Фарадея, Пенни Барбур. Отсутствовал только Чен, аспирант. Казалось, будто некая таинственная сила вдруг привлекла всех наверх.

Увидев Маршалла, Салли кивнул.

– Неплохая ночь для прогулок, – сказал он.

На плече у него висело охотничье ружье.

– Все лучше, чем кошмар там, на базе, – ответил Маршалл.

Он ожидал, что Салли начнет возражать, но ошибся. Климатолог мрачно поморщился:

– Они снимали какую-то сцену в тактическом центре, рядом с моей лабораторией. Не поверишь – изображая при этом нас. Сделали как минимум десяток дублей. Я просто не мог этого вынести.

– Кстати, раз уж зашла речь о фильме, как прошло твое интервью? – спросил Маршалл.

Салли помрачнел еще больше.

– Конти его отменил, не сняв даже ни кадра. Звукооператор пожаловался, будто я – ты только представь себе – глотаю слова.

Маршалл кивнул.

Салли повернулся к Барбур:

– Я же не глотаю слов, правда?

– Эти чертовы придурки вечером уронили файл-сервер, – вместо ответа заявила она. – Поскольку своих ноутбуков им не хватило, они позаимствовали их у нас. Несли какую-то чушь насчет своих «особых прав». Я ничего не могла с ними поделать.

– Когда я пришел на ужин в столовую, там оказалось лишь одно место в углу, – сказал, чтобы что-нибудь сказать, Маршалл.

– По крайней мере, хоть оказалось, – отозвалась Барбур. – А мне пришлось десять минут простоять. Потом я плюнула и забрала с собой в лабораторию чипсы и яблоко.

Маршалл посмотрел на Фарадея. Биолог не участвовал в общих стенаниях. О чем-то задумавшись, он не сводил глаз с пещеры.

– А ты, Райт, что скажешь? – спросил Маршалл.

Фарадей не ответил, продолжая разглядывать темный провал.

Маршалл слегка толкнул его в бок:

– Эй, Фарадей. Очнись.

Фарадей обернулся. Отблеск лунного света падал на линзы его очков, отчего он напоминал жуткоглазого инопланетянина.

– Извини. Задумался.

Салли вздохнул:

– Ладно, выкладывай. Что за безумная гипотеза на этот раз?

– Не гипотеза, просто наблюдение.

Все молчали, и биолог продолжил:

– Я сделал его вчера, когда смилодона вырезали изо льда.

– Мы тоже там были, – сказал Салли. – И что же?

– Я снял показания эхолокационного спектрометра. Понимаете, прежние данные оказались слишком неточными, и, получив доступ к разрезу, я хотел…

– Понятно.

Салли махнул рукой в толстой перчатке:

– Ну так вот, я большую часть дня анализировал данные. И они совершенно не соответствуют.

– Не соответствуют чему? – спросил Маршалл.

– Не соответствуют смилодону.

– Не говори глупостей! – бросила Барбур. – Ты же видел его! Как и все мы, и остальные тоже.

– Я мало что смог увидеть сквозь грязный лед. А с помощью эхоанализатора получил куда больше данных.

– И что скажешь? – спросил Маршалл.

– Скажу, что то, что находится внутри ледяного блока, слишком велико для саблезубого тигра.

Все замолчали, переваривая услышанное. Наконец Салли откашлялся.

– Наверняка это лишь иллюзия. Тебе попалось какое-нибудь скопление мусора, может быть песка или гравия, по очертаниям схожее с тушей.

Фарадей молча покачал головой.

– И насколько оно крупнее? – спросила Барбур.

– Не могу точно сказать. Возможно, вдвое.

Ученые переглянулись.

– Вдвое? – воскликнул Маршалл. – Так как же оно тогда выглядит? Это что, мастодонт?

Фарадей снова покачал головой.

– Мамонт?

Фарадей пожал плечами:

– На основании моих данных можно достаточно точно установить лишь размер. Но не… скажем так, форму.

Снова наступила тишина.

– У него кошачьи глаза, – тихо проговорила Барбур. – Могу поклясться.

– Мне тоже так показалось, – сказал Маршалл. Он повернулся к Фарадею. – Ты уверен, что в новые данные не вкралась ошибка?

– Я дважды сделал промеры. Проверил, что мог.

– Непонятно, – сказала Барбур. – Если это не смилодон, не мастодонт, не мамонт… тогда что это, черт возьми?

– Есть только один способ узнать, – ответил Маршалл. – Мне уже надоело, что меня считают чужим на собственном рабочем месте.

И он быстро зашагал вниз по склону в сторону базы.

12

Конти обитал на уровне «С», занимая не только командирские апартаменты, но и комнаты его заместителя. Делегацию ученых он встретил с явным неудовольствием, а как только понял, в чем суть вопроса, раздражение его лишь возросло.

– Ни в коем случае, – заявил он, стоя в дверях. – В хранилище должна поддерживаться постоянная температура.

– Мы не намереваемся растапливать лед, – сказал Салли.

– Кроме того, снаружи намного ниже нуля, – добавил Маршалл. – Или вам это не известно?

– Никто не может видеть зверя, – возразил Конти. – Таковы правила.

– Мы уже его видели, – сказала Барбур. – Помните?

– Неважно. Нельзя, и точка.

«Интересно, – подумал Маршалл, – с чего это он так противится?»

– Мы вовсе не собираемся утащить эту чертову тварь. Мы просто хотим взглянуть на нее еще раз.

Конти закатил глаза:

– Хранилище должно оставаться запертым. «Блэкпул» дал нам на этот счет строгие письменные распоряжения. Для рекламной кампании крайне важно, чтобы его не открывали до прямого эфира.

– Рекламной кампании, – повторил Маршалл. – Вы ведь называете свой проект «Воскрешение тигра», верно? И вы, и ваши спонсоры могут попасть в весьма глупое положение, если во время прямого эфира обнаружится лишь дохлый медведь.

Конти ответил не сразу. Нахмурившись, он переводил взгляд с одного ученого на другого, потом вздохнул:

– Хорошо. Но только вы четверо. И никаких камер, никакого оборудования – вас обыщут, прежде чем вы туда войдете, и не спустят с вас глаз, пока вы будете находиться внутри. И вам нельзя никому рассказывать о том, что увидите, – не забывайте, вы уже дали подписку о неразглашении под страхом крупного штрафа.

– Мы все понимаем, – сказал Салли.

Конти кивнул:

– В вашем распоряжении пять минут.

* * *

Стало холоднее – почти пятнадцать градусов ниже нуля. В черноте над головой ярко сверкали звезды. Хранилище располагалось неподалеку от ограждения. Залитое светом окружавших его натриевых ламп, оно стояло на трехфутовых шлаковых блоках. От энергостанции к нему вели толстые связки силовых кабелей, а сзади располагался резервный генератор, готовый немедленно поддержать режим заморозки, если подача электропитания вдруг прекратится. «Что, вообще-то, сейчас совершенно бессмысленно», – подумал внезапно Маршалл, ежась от арктической стужи.

Небольшая научная группа остановилась возле ступеней, ведущих к хранилищу. Маршалл заметил, что передняя стенка его закреплена на одних левых петлях, то есть является откидной, как дверь в банковском сейфе. Справа вырисовывались три висячих замка, имевших, вне сомнения, прикладное значение, зато посреди металлического щита виднелся круг внушительного циферблата. Чуть в стороне, забранные в собственную впечатляющую решетку и тоже запертые на висячий замок, фосфоресцировали табло, контролирующие внутреннюю температуру и снабженные непонятно для чего нужными, скорее всего, бутафорскими переключателями.

Со стороны домишек вразвалочку подошел один из техников Конти, молодой человек по фамилии Хальс, его огромные ботинки жутко скрипели. Проверив у всех карманы, он обнаружил у Фарадея цифровую камеру.

– Она всегда с ним, – сказал Салли. – Чуть не с рождения.

Хальс забрал камеру, затем кивнул Конти.

– Прошу всех отвернуться, – буркнул продюсер.

Маршалл отвернулся. Послышался скрип циферблата, затем лязг отодвигающегося засова. Потом последовали три отчетливых щелчка. Режиссер отпер замки.

– Можете повернуться, – сказал он.

Повернувшись, Маршалл увидел, как Хальс спокойно и без натуги отводит в сторону переднюю стенку. Тут же в контейнере вспыхнули лампы и наружу хлынул поток ярко-желтого света. Конти жестом предложил всем войти внутрь.

Поднявшись следом за Салли, Фарадеем и Барбур по шлакоблочным ступеням, Маршалл вступил в хранилище. Конти и техник вошли последними, полуприкрыв за собой дверь. Места сразу почти не стало – ледяной брус практически занимал все пространство. Больше в хранилище не было ничего, кроме ослепительно-ярких ламп на потолке и нагревателя, вделанного в заднюю стену, который, как понял Маршалл, будет включен за день до того, как придет время показать зверя миру.

Пол под ногами слегка прогибался, так что вряд ли был сплошь стальным. Посмотрев вниз, Маршалл, к своему удивлению, обнаружил, что он вообще составлен из досок, выкрашенных в серебристый – под металл – цвет. Между досками имелись щели, во-первых, наверняка предназначенные для спуска талой воды, а во-вторых, позволяющие увидеть две железные перекладины, расположенные примерно в четырех футах одна от другой. Он покачал головой – еще одна голливудская хитрость, такая же, как ненужные переключатели и замки, только с обратным эффектом. Пол никогда не попадет в кадр, так зачем тратить средства на лишнюю сталь.

Конти кивнул технику, после чего повернулся к ученым.

– Помните: у вас пять минут.

Хальс протянул руку и с некоторым усилием стащил тяжелый покров, прятавший ледяной брус от взоров. У Маршалла тут же перехватило дыхание, и он едва не отпрянул.

– Господи, – сдавленно пробормотал Салли.

Хотя прочие поверхности блока все так же оставались изрытыми лазерными лучами, одна его грань, судя по всему, непрестанно терлась о шероховатый брезент во время неторопливого спуска с горы и отполировалась до зеркального блеска. Именно эта грань была лицевой, обращенной к вошедшим. Из-подо льда на Маршалла опять грозно взирали огромные желто-черные глаза. Но потрясло его вовсе не это.

В детстве его постоянно преследовал один сон. Будто бы он просыпался дома, в своей постели. Но в одиночестве – без родителей и без старшей сестры, они куда-то необъяснимо пропали. Стояла ночь, свет не горел, все окна были распахнуты. В дом забирался туман. Он отбрасывал одеяло и вставал, раз за разом уже понимая, что сейчас произойдет. Все во сне казалось реальным – холодный туман, облизывающий лицо, тяжелый скрип половиц под ногами. Выйдя из спальни, он начинал спускаться по лестнице, а на площадке внизу клубилась густая серая мгла. На полпути он замирал, ибо навстречу ему поднимался жуткий зверь, огромный, похожий на кота, с горящими глазами, острыми клыками и могучими когтистыми лапами. Мальчик стоял, не в силах пошевелиться от ужаса. Медленно, очень медленно зверь выпрастывался из мглы. Сначала появлялись космы засаленной гривы, потом бугры чудовищных мышц. Зверь, надвигаясь, смотрел на мальчика немигающим взглядом, откуда-то из глубины нутра его исторгался глухой рык, в котором звучали ненависть, голод и желание вонзить когти в добычу… но именно тут оцепенение проходило, и мальчик с криком бежал к себе в спальню, чувствуя, как сотрясаются под весом приближающегося монстра ступени, а его дыхание обжигает затылок…

Маршалл тряхнул головой и провел рукой по глазам. Несмотря на царивший в хранилище холод, его окатило тяжелой жаркой волной.

Мертвое существо во льду размерами и общими очертаниями поразительно походило на зверя из его детских кошмаров. Даже грязевые фракции вокруг него напоминали клубящуюся на лестнице мглу. Он судорожно сглотнул, глядя на неподвижную тварь. Среди замерзшей грязи видны были лишь верхняя половина головы и передняя часть туши хищника, но и этого было достаточно, чтобы понять: это не смилодон.

Он повернулся к остальным. Все они тоже смотрели на лед, и на их лицах отражалось потрясенное недоверие, а у техника Хальса – неприкрытый страх. Даже Конти ошеломленно качал головой.

– Нам потребуются объективы пошире, – пробормотал он.

– Вот ведь уродина, – прошептала Барбур.

– Что же это такое? – спросил Салли.

– Я могу лишь сказать, чем оно не является, – ответил Фарадей. – Это не мастодонт. И не мамонт.

Изо всех сил пытаясь подавить в себе детские страхи, Маршалл придвинулся к блоку.

– У него длинная шерсть на передних лапах, – сказал он. – Очень длинная. И слишком длинные когти.

– Слишком длинные для чего? – спросил Конти.

– Для чего угодно, – пожал плечами Маршалл, чувствуя, что от его деланой отстраненности мало что остается.

Он обменялся взглядом с коллегами, пытаясь понять, разделяют ли они его мысли. Несмотря на то что во льду вырисовывался относительно небольшой фрагмент странного существа, оно явно не походило ни на одну тварь из существовавших когда-либо на Земле или существующих в настоящем.

Все долго молчали. Наконец тишину нарушил Салли.

– Ну так что скажете? – спросил он. – Что мы видим перед собой? Форму жизни, неизвестную доселе науке?

– Возможно. Но так или иначе, я думаю, эта находка крайне важна для упрочения некоторых научных гипотез, – сказал Фарадей.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Маршалл.

– Я имею в виду теорию эволюционной турбулентности. – Фарадей откашлялся. – В биологии периодически случаются вещи, какие она пытается прояснить. В соответствии с этой теорией, когда популяция животных становится слишком многочисленной для того, чтобы ее могла поддерживать экосфера, или когда некоторый вид слишком хорошо приспосабливается к природным условиям и утрачивает стимул к развитию, появляется новое существо, которое сдерживает расцвет популяции, давая толчок к переменам.

– Машина убийства? – пробормотала Барбур, бросив взгляд на ледяной блок.

– Именно. За исключением того, что самой этой машине нельзя делаться чересчур совершенной, иначе она истребит все вокруг себя, лишится источника пищи и в конечном счете обратится против себе подобных.

– Ты говоришь об эффекте Каллисто? – спросил Маршалл. – Альтернативном взгляде на причину гибели динозавров?

Фарадей кивнул, блеснув в ярком свете линзами своих очков.

– Его отстаивал Фрок из нью-йоркского Музея естественной истории, – продолжал Маршалл. – Но с тех пор, как он пропал без вести, не думаю, что кто-то еще высказывался в том же духе.

– Возможно, это будет наш Райт, – мрачно улыбнулась Барбур.

– Для меня все тут сказанное выглядит весьма сомнительно, – сказал Салли. – В любом случае, даже если вы правы, эта тварь никому больше не угрожает, не говоря уже о целых видах.

Конти подал признаки жизни. Потрясение его прошло, и к нему вернулось прежнее высокомерие.

– Не понимаю, чем вы все так озабочены, – сказал он. – Вы ведь видите только голову, плечи и одну лапу.

– Ecce signum,[4]4
  Взгляните на доказательство (лат.).


[Закрыть] – ответил Маршалл, показывая на лед.

– Что ж, скоро мы все выясним, – сказал Конти. – Пока что он остается тигром. И ваши пять минут истекли. – Он повернулся к технику. – Мистер Хальс, верните доктору Фарадею его камеру. Потом накройте лед, заприте все и проверьте замки. Я провожу наших друзей обратно на базу.