Текст книги "Натали Палей. Супермодель из дома Романовых"

7

По истечении десяти дней великий князь Павел должен был покинуть Крым, поскольку его ожидало назначение командующим Гвардейским корпусом. Семья сопровождала его. Можно сказать, что для Натали это путешествие в неизвестность стало концом счастливого детства – она понимала, что отец с братом опять надолго покинут их, чтобы противостоять новым опасностям. На обратном пути, 14 ноября 1916 года, в Киеве, они были в числе восьмидесяти приглашенных на торжественном обеде по случаю юбилея императрицы-матери Марии Федоровны, вдовы Александра III с 1894 года. В последний раз вся семья собиралась вместе. На следующий день после этой встречи близкие Павла решили, что он, как старший в семье, должен был образумить царя. И в самом деле, каждый день приносил новые тревожные признаки упадка. Народ открыто выказывал приверженность революционным идеям, имя Керенского[48]48
  Александр Федорович Керенский (1881–1970) – депутат социал-революционной партии в Думе в 1912 году и министр юстиции с марта 1917 года.


[Закрыть] было для всех символом надежды и благих перемен. Великий князь Александр Михайлович, генерал-инспектор авиации, говорил, что Распутин, чья власть тогда была невероятной[49]49
  «В 1916 году, когда ситуация на фронтах становилась все тяжелее, а царь все больше ослабевал от лекарств, которые Распутин предписывал ему принимать каждый день, этот последний достиг невероятной власти. Не удовлетворенный тем, что к нему на прием ходили министры и генералы и все почитали его так, словно он был высоким церковным чином, он стремился лишить царя престола, чтобы короновать больного царевича, сделать царицу регентшей и заключить сепаратный мир с Германией». Felix Youssoupoff, op. cit., стр. 160.


[Закрыть], был причиной всех бедствий. Для революционеров старец стал прекрасным предлогом, чтобы дискредитировать монархию.

Вдалеке от этих бурь княгиня Палей с тремя детьми устраивали у себя роскошный чайный прием для императорской семьи. «Наш прекрасный повар приготовил по этому случаю сотню видов сэндвичей и пирожных в маленьких печках, установленных специально для этого. А мы с Владимиром пытались найти редкие тогда конфеты и фрукты, – читаем мы в “Воспоминаниях о России”[50]50
  Princess Paley, op. cit., стр. 23–24.


[Закрыть]. – Владимир, как всегда, был душой общества и придумывал разные маленькие забавы и игры. Не чувствовалось ни малейшего смущения или напряжения. Дети кричали и смеялись, и милый цесаревич, кажется, невероятно веселился. Но его родители к семи часам вечера выглядели так, будто несли на себе страдания всего мира». Натали еще не знала, что больше никогда не увидит царскую семью.

Великий князь Павел не забыл своего обещания. 3 декабря, в семнадцать часов, он пошел к Николаю II, и в течение двух часов говорил с ним, пытаясь предостеречь против опасностей, грозящих династии. Тщетно. Царь отказывался вводить конституцию, чего хотели даже члены его собственной семьи. Наконец, когда отец Натали заговорил с императором и его супругой о роковом влиянии старца, его прервала императрица. «Она говорила долго и с чувством, приложив руку к груди, словно у нее болело сердце. Для нее Распутин был только жертвой завистников, жаждавших занять его место. Это был друг, молившийся Богу о ней и ее детях (…). Итак, миссия великого князя полностью провалилась, поскольку он получил решительный отказ по всем пунктам»[51]51
  Princess Paley, op. cit., стр. 26–27.


[Закрыть].

Слепота императорской четы и уверенность некоторых влиятельных людей в царском окружении в том, что Распутин был немецким агентом[52]52
  «У меня были причины думать, что именно через него Германии стала известна дата высадки лорда Кичнера, который был отправлен в Россию с целью убедить императора отослать Распутина и удалить императрицу от власти. Его корабль был торпедирован шестого июня 1916 года». Felix Youssoupoff, op. cit., стр. 160.


[Закрыть], послужили причиной убийства Распутина в Юсуповском дворце[53]53
  Распутин был убит заговорщиками (Ф. Ф. Юсупов, В. М. Пуришкевич, великий князь Дмитрий Павлович и, по неподтвержденным данным, офицер британской разведки Освальд Рейнер) в ночь на 17 декабря 1916 года. – Прим. ред.


[Закрыть], в котором главную роль сыграли кузен и сводный брат Натали. Многие считают именно это событие истинным началом революции.

В самый разгар этой бури в стране оставались еще люди, отчаянно пытавшиеся спасти свою родину. «Всякая надежда открыть глаза монархов на происходящее была оставлена. Какое еще средство оставалось, чтобы избавить Россию от ее злого гения? Этот вопрос задавали себе, кроме меня, великий князь Дмитрий и депутат Думы Пуришкевич, – пишет князь Феликс Юсупов. – Еще не обсуждая этого, мы все трое пришли к одному убеждению: Распутин должен исчезнуть, даже если придется его уничтожить»[54]54
  Felix Youssoupoff, op. cit., стр. 160.


[Закрыть]. С тех пор молодой человек и его товарищи стали тщательно готовить исполнение своего плана. Для начала нужно было, чтобы Феликс вошел в окружение старца и стал его другом – а подозрительность Распутина была притчей во языцех, – чтобы иметь точное представление о его притязаниях. Великий князь Дмитрий был ему постоянной опорой – заклятый враг Распутина, он был убежден, что исчезновение старца укрепит императорскую власть.

«Никому в юности не было дано больше, его ждала легкая и блестящая жизнь… – пишет о своем брате Дмитрии великая княжна Мария. – Наследник огромного состояния, освобожденный от каких-либо обязательств, наделенный физической красотой и необычайным обаянием, он был любимцем царя. Еще до окончания обучения и вступления в конную гвардию он был самым известным в Европе молодым принцем (…). Его путь был усыпан розами, он был всеми обласкан и любим. Его будущее казалось даже чересчур блистательным, и, размышляя о том, что готовит ему судьба, наш отец озабоченно качал головой»[55]55
  Grande-duchesse Marie de Russie, op. cit., стр. 74.


[Закрыть].

Этот золотой мальчик часто приезжал в Булонь на каникулы и развлекал свою маленькую сестренку Натали смешными розыгрышами. Но за этой веселостью скрывался мальчик, лишенный детства, настоящего дома и строгого воспитания, которое было бы для него благотворно. Тем не менее Дмитрий, избежав худшего – «из-за слабости характера он легко поддавался чужому влиянию»[56]56
  Felix Youssoupoff, op. cit., стр. 81.


[Закрыть], – был мальчиком, чьи зрелые суждения удивляли многих. «Он был очень хорошо информирован обо всем, что касалось военных действий и того, что происходило в генеральном штабе. Наделенный удивительным умом, способностью улавливать мельчайшие детали происходящего и делать выводы, этот молодой человек двадцати пяти лет был (…) прекрасным наблюдателем»[57]57
  Princess Paley, op. cit., стр. 24.


[Закрыть], – вспоминает мать Натали.

Его дружба дала Феликсу Юсупову силы побороть свое отвращение к старцу. Потеряв всякую надежду на то, что он добровольно покинет Россию, двое молодых людей – «каждый визит к Распутину вновь убеждал меня в том, что он и был причиной несчастий России»[58]58
  Felix Youssoupoff, op. cit., стр. 182.


[Закрыть], – задумали одно из самых известных убийств в мировой истории.

17 декабря, на одном из вечерних приемов, прозвучала новость, поразившая всех, как удар молнии… Распутин исчез. Народ в Петрограде[59]59
  Во время Первой мировой войны Санкт-Петербург переименовали в Петроград, чтобы избежать немецкого звучания. Петроградом город назывался до 1924 года.


[Закрыть] ликовал; гостиные Царского Села бурлили. Все обсуждали события прошлой ночи. Князь Юсупов пригласил старца к себе во дворец на Мойке. Приняв внушительную дозу цианида, Распутин все еще оставался жив, и тогда князь выстрелил ему в сердце из револьвера Дмитрия. Старец, все еще живой, выбрался в сад, где Пуришкевич выстрелил ему в спину и в голову. Потом Феликс набросился на него и бил дубинкой, пока Распутин не потерял сознание. Наконец – тело было уже одной сплошной раной – великий князь Дмитрий перетащил его на Петровский остров, где утопил в ледяных водах Малой Невы.

К несчастью для заговорщиков, выстрел в Юсуповском дворце привлек внимание полиции. Страшная тайна мгновенно превратилась в главную тему для споров по всему миру. Смерть Григория Распутина вовсе не способствовала стабилизации политической ситуации в стране, а, наоборот, ускорила падение царизма. Что касается виновных – по всей стране горели свечи в честь «заступников», – они немедленно были отправлены в ссылку по приказу императрицы Александры Федоровны, которая сохранила окровавленную рубаху Распутина как священную реликвию. Дмитрий был отправлен на персидский фронт, что и спасло ему впоследствии жизнь после начала революции в России, а Феликс – в свое имение Ракитное Курской губернии. Царица возложила ответственность за действия сына на великого князя Павла; вплоть до марта 1917 года она отказывалась принимать его в Александровском дворце.

8

В конце января 1917 года народные волнения достигли пика. Великая княгиня Мария, сводная сестра Натали, как-то воскликнула на одном из приемов: «Разве можно ждать перемен к лучшему? Императрица полностью управляет государем, а сама слушает только Протопопова, который каждую ночь советуется с духом Распутина! Я жду самых страшных несчастий»[60]60
  Michel de Saint Pierre, op. cit., стр. 185.


[Закрыть]. Вскоре после этого, в феврале, разразилась революция.

Убийство Распутина раздуло скандал, который терпеливо ждали враги режима. Более того, с провалом «княжеского заговора», целью которого было удалить императрицу от власти, Дмитрий решительно отказался отступиться от клятвы верности императору. Семья Романовых лишилась последней возможности исправить ситуацию. К несчастью, заговорщики возбудили в кругах петроградской элиты, да и в Царском Селе, вкус к бунту, и назад пути не было. Революционерам ничего не стоило добиться того, чтобы армия перешла на их сторону. Во всем обвиняли семью Николая II.

Заседания в Думе проходили все яростней… А великий князь Павел и его семья жили уединенно в своем дворце, наблюдая оттуда за перипетиями происходящего. В Петрограде шли забастовки, был поднят первый красный флаг… Натали же в это время занималась с мисс Уайт в своей классной комнате. А совсем недалеко от их мирного дома, в городе, на морозе почти в сорок три градуса, стояли огромные очереди за мукой, и провокаторы шныряли между людьми, разжигая недовольство. Каждый день приносил какие-нибудь страшные новости. Когда Петропавловская крепость пала под натиском повстанцев, всякая надежда была потеряна. Забастовки на железных дорогах, «Международный женский день», студенческие выступления, митингующие толпы в пятьдесят тысяч человек… На улицах пели «Марсельезу», а казаки – единственные, кто еще до этого оставался верен государю, – выступили против полиции на стороне повстанцев.

Народ в Петрограде, оставшийся без лидера – Троцкий был тогда в Нью-Йорке, Сталин в Сибири, а Ленин – в Цюрихе, – истощенный голодом и кровопролитной войной, сметал все на своем пути. В воскресенье, 26 февраля, убитых считали уже дюжинами. Тем же вечером двор, словно не желавший ничего знать об этом, веселился на цыганском балу у княжны Радзивильской. Это был последний бал царской России. За несколько следующих дней произошел окончательный раскол армии, а Государственная дума была распущена. Зимний дворец, символ царской власти, был захвачен революционерами.

За несколько часов новости достигли Царского Села, и великий князь Павел предпочел спрятать семью у друзей. Им следовало немедленно покинуть страну, тогда эта возможность еще оставалась. Но они не захотели оставлять свой дворец и коллекцию произведений искусства на поживу мародерам. Эта роковая ошибка стоила жизни половине семьи. 3 марта, после отречения Николая II, было уже поздно что-либо менять. Великий князь отказался покинуть близких в тяжелейших обстоятельствах, а княгиня Палей, без малейших колебаний, осталась подле мужа.

Для Натали наступило время самых ужасных испытаний за всю ее жизнь. Обыски – машину ее отца выбрали для «почетной» миссии встречать Ленина из ссылки, постоянные унижения, клевета, мелкая месть, спешные ночные сборы и бегство… Тогда же нашли труп ее дяди Сержа, младшего брата княгини Палей, убитого солдатами посреди ночи. Ее сводного брата Александра революция застала в Гельсингфорсе, в Финляндии. Утром 4 марта повстанцы ворвались к нему в комнату и ударами прикладов выгнали его на улицу. Он видел убийство многих своих товарищей, но сам смог ускользнуть с места бойни. Что касается членов императорской семьи, заключенных под стражу в Александровском дворце, то их ждала страшная судьба.

«Как-то в конце марта шла я мимо дворца. У ограды толпились люди. Мужчины, женщины, солдаты сбежались поглазеть на государя (…). Я подошла и прижалась лицом к прутьям решетки. Солдаты зубоскалили. Меня передернуло от их слов: “Так-то, Николка, долби теперича лед… Довольно чужой кровушки попил… Нынче лед, а завтра еще чего… Это тебе не шашкой махать (…)” В этих насмешках было что-то сатанинское, – пишет мать Натали. – Государь оглядел толпу и увидел меня. В глазах его была боль. Я сложила руки, как в молитве, и попыталась мысленно выразить ему все!..»[61]61
  Princess Paley, op. cit., стр. 64.


[Закрыть]

Им стало немного спокойнее, когда великий князь Павел, лишенный командования гарнизоном Царского Села, и демобилизованный Володя вернулись домой. Бодя очень быстро возобновил занятия живописью и литературой – писал стихи и сатирические рассказы. Весной 1917 года их жизнь почти вошла в привычное русло. Только в середине лета они узнали о ссылке государя и его семьи в Сибирь. Вскоре после этого великий князь Павел и его близкие были заключены под домашний арест по указу Временного правительства – телефон отключен, все входы охраняются. Когда народный комиссар по фамилии Кузьмин предложил Ирэн и Натали «жить на свободе» в одном из крыльев дворца при условии, что общаться с родителями и братом они не будут, девочки с негодованием отказались и сказали, что останутся с нами.

«Ишь какие революционерки!» – пробормотал Кузьмин.

«Мы так и не поняли, похвала это или осуждение»[62]62
  Princess Paley, op. cit., стр. 80–81.


[Закрыть].

Два года спустя Натали рассказала близким друзьям об одном мрачном, но завораживающем эпизоде этого странного времени. Один из их тюремщиков, такой же грубый и неотесанный, как и его товарищи, неожиданно был очарован девушкой-подростком, игравшей на фортепьяно. Он заставлял ее играть без остановки часами и шумно дышал, стоя за ее спиной. А она, испуганная и истощенная тем напряжением, которое царило в комнате, продолжала играть. Сцена словно из рассказа Борхеса…

Тогда же произошел еще один инцидент: как-то ночью солдаты забрались к ним в погреб и стали в саду выливать содержимое бутылок. «Через пять минут сотни жителей Царского Села были здесь с ведрами, которые они наполняли этой жуткой смесью вина, грязи, снега и осколков! Едкий запах распространялся по всему дому»[63]63
  Princess Paley, op. cit., стр. 98.


[Закрыть]. Неужели Натали, видевшая эту сцену, смогла бы забыть такое скотство? Несмотря ни на что, ее мать, ставшая теперь «гражданкой Палей», пыталась сделать все возможное, чтобы рождественские праздники принесли хоть немного тепла и утешения. Через несколько дней Боде исполнялся двадцать один год – сестры разыграли пьесу его сочинения, L’Assiette de Delft. Но это была только короткая передышка.

Из-за холода – а дров было не достать – жить в большом доме стало невозможно, – и в начале 1918 года все они переселились в маленький уютный английский коттедж великого князя Бориса, стоявший на выезде из города. Только Бодя отказался уезжать из своей квартиры, где у него под рукой были фортепьяно, книги, пишущая машинка и кисти. Натали больше никогда не будет жить во дворце родителей, который правительственным указом превратился в 1918 году в «народный музей». Хранительницей музея сделали ее мать, которая должна была два раза в неделю превращаться в гида и позволять посетителям, в основном солдатам и их женам, свободно разгуливать по своему дому. Только таким образом княгиня Палей могла проследить, чтобы никто не нарушал в доме хрупкую гармонию, созданную ею с таким вкусом и тщательностью. По крайней мере, какое-то время…

В июле 1918 года из семидесяти четырех слуг, работавших в доме до войны, осталось трое, в декабре – только один. Княгиня, чье мужество не знало границ, когда речь шла о благополучии родных, научилась вместе с Натали и Ирэн печь хлеб и, впервые в жизни, занялась домашним хозяйством. Все ценности были конфискованы – одни только драгоценности княгини стоили пятьдесят миллионов золотых франков, и она проявляла чудеса изобретательности, чтобы хоть как-то облегчить существование мужа, все более мучительное день ото дня. Однажды, прогуливаясь с дочерями по саду, великий князь Павел впервые заговорил с ними как со взрослыми. «Он долго говорил о том, скольким обязан матери, о том, как много она дала ему и что для него значила»[64]64
  Jacques Ferrand, op. cit., стр. 12.


[Закрыть]. Княжна Ирэн Палей, вспоминая эту сцену в 1990 году, была уверена, что отец тогда хотел поручить мать их заботам, понимая, что скоро его уже не будет рядом. До последних дней Ольги Натали достойно исполняла его завет.

Но худшее было еще впереди. После того как Бодя отказался письменно отречься от своей семьи, новые власти без объяснений сослали его в Вятку. Княгиня писала ходатайства, но помилования не добилась. Юноша навсегда расстался с отцом, матерью и сестрами утром 22 марта. Уничтожение семьи Романовых только начиналось. В то время великий князь Павел еще мог бы спастись. 6 (18) июля, после объявления о казни царя, Марианна, дочь княгини Палей от первого брака, предложила ему бежать из России, прибегнув к помощи посольства Австрии. Ответ был решительным. «Я предпочту скорее умереть, чем хотя бы и на пять минут надеть австрийскую форму»[65]65
  Princesse Paley, op. cit., стр. 140.


[Закрыть].

Вечер 30 июля прошел очень тихо. Великий князь как всегда прочел вечернюю молитву с Ирэн и Натали, и все разошлись спать. В три часа ночи – новый обыск. «Входят с дюжиной вооруженных солдат. Эти буквально грохочут прикладами и сапогами. (…). Вот мисс Уайт, Жаклин и горничная. А вон вышли мои малышки в ночнушках, голоножки, держатся за руки и смотрят испуганно»[66]66
  Princesse Paley, op. cit., стр. 143.


[Закрыть].

Был отдан приказ арестовать великого князя Павла. «Девочки бросились на шею к отцу, хрупкие тельца сотрясались от рыданий. Павел гладил детские кудряшки и едва сдерживался, чтобы не зарыдать»[67]67
  Там же, стр. 144.


[Закрыть]. Прежде чем покорно навсегда переступить порог дома, он печально сказал жене: «Позаботься о малышках. Это твой долг. И моя воля тоже…»[68]68
  Там же, стр. 145.


[Закрыть]

С этого момента княгиня стала искать возможности освободить мужа. Она добивалась приема и часами ожидала людей, имеющих влияние при новом режиме, например Максима Горького, стойко перенося оскорбления и унижения. Каждый день она носила передачи в тюрьму, чтобы муж не умер там с голоду. Трамваи ходили только в центре Петрограда, и ей приходилось добираться пешком по сугробам. Это было тем более мучительно, что она жестоко страдала от опухоли в груди. Дочери всячески стремились облегчить ее страдания, и она несколько раз принимала их помощь, но после того, как Ирэн сбила машина и водитель даже не остановился, она не хотела больше подвергать их такому риску.

Жизнь в России становилась слишком опасной. «Ложась спать, мы никогда не были уверены, что проснемся утром живыми и здоровыми», – писал их кузен Феликс Юсупов[69]69
  Felix Youssoupoff, op. cit., стр. 225.


[Закрыть], и княгиня Палей решилась устроить бегство дочерей. Как вспоминает великая княжна Мария, «Ирэн и Натали – пятнадцати и тринадцати лет – жили в постоянном страхе. Отец был для них всем, и его арест их ужасал. Кроме того, им самим грозила опасность. Часто солдаты врывались к ним в дом, особенно по ночам. Мачеха больше не знала, что делать»[70]70
  Grande-duchesse Marie de Russie, op. cit., стр. 126.


[Закрыть].

9

С начала лета Ирэн и Натали жили в настоящем кошмаре. Они не получали никаких вестей от Боди, были разлучены с отцом – последний раз они видели его в окне камеры тюрьмы на Шпалерной 22 ноября 1918 года – и воспитательницами, потому что мисс Уайт и Жаклин Торо спешно выслали каждую на свою родину. Они лишились и последнего пристанища – из дома великого князя Бориса их тоже выселили, прямо посреди зимы. Почти каждый день они подвергались вымогательствам – большевики забрали у них даже носильные вещи и обувь. Они безумно переживали из-за болезни Ольги. Она же посвящала все время великому князю Павлу и чувствовала себя виноватой, оставляя дочерей одних. Старшая дочь Марианна познакомила ее с Сержем де Гершельманом, капитаном артиллерии, тоже подвергавшимся нападкам властей, который тайно переправлял беженцев в Финляндию. Княгиня решила, что это шанс спасти детей и полностью посвятить себя освобождению мужа.

Марианна и ее друзья до мельчайших деталей продумали их бегство и старались хоть немного успокоить княгиню. Чтобы не вызвать подозрений, девочки должны были поменять паспорта и выдавать себя за дочерей госпожи Петровой, белошвейки их матери, которая тоже ехала с ними. Бежать решили 4 декабря. В этот день, в три часа дня, после службы в Казанском соборе, где они просили у Бога помощи в пути, Марианна привела сестер в квартиру помощника капитана. Вскоре за ними должен был прийти и сам капитан. Здесь началось самое кошмарное путешествие в их жизни.

Марианна ушла, а беглецы отправились на Охтинский вокзал. После первого четырехчасового переезда они спрятались в фургон, перевозящий скотину. Туда приходили финские крестьянки, чтобы подоить коров и на следующий день продать молоко в Петрограде. «Эти женщины пели такие печальные песни, что Ирэн и Натали, которые все время думали о своем отце, томящемся в тюрьме, и о матери, терпящей лишения, расплакались»[71]71
  Princesse Paley, op. cit., стр. 178.


[Закрыть].

Через полчаса поезд неожиданно остановился, им пришлось взять вещи и прыгать в снег. Капитан Гершельман, возглавлявший путешествие, нашел узкую тропинку, которая привела их к какой-то избе, где им посчастливилось раздобыть сани. Сначала сели два иностранца – англичанин и швед, потом Ирэн и их спаситель и, наконец, Натали и госпожа Петрова. В три часа утра, совершенно продрогшие, они добрались до почтовой станции, где новых лошадей им не дали. Начиналась оттепель. Единственным выходом было пройти пятнадцать верст, а это около шестнадцати километров, которые оставались до финской границы, пешком. «В валенки и под одежду забился снег, и силы понемногу покидали их. Вещи несли капитан и проводник, но даже несмотря на это, они часто падали на землю от усталости и жадно ели снег. Они умоляли капитана оставить их умереть там (…). И только мысль о том, что, если их поймают, это повлияет на судьбу отца, заставляла сестер идти вперед»[72]72
  Princesse Paley, op. cit., стр. 179.


[Закрыть].

К несчастью, погода становилась все хуже. «Дорогу им преградил глубокий ручей, покрытый тонким льдом. Как же перейти его, чтобы не провалиться в ледяную воду? Швед, увлекавшийся спортом, был самым сильным из них, он лег поперек ручья и стал для них живым мостом»[73]73
  Пятнадцать лет спустя Натали подтвердила слова матери в одном из интервью: «В 1918 году нам удалось пересечь финскую границу. (…) Мы всю ночь шли, проваливаясь в сугробы. (…) Я помню, что один швед лег ничком, чтобы мы смогли перейти ручей. Мы шли по его спине. Наконец, после долгих изнурительных часов путешествия – большую его часть мы передвигались ползком – границу мы одолели». Candide, 23 ноября 1933.


[Закрыть]. Сестры шли по сугробам тридцать шесть часов. Испытание было тем ужаснее, что они должны были прятаться от пограничников. Они перешли по льду Ладожское озеро, накрываясь белым покрывалом, когда прожектор со сторожевой вышки светил в их сторону.

Наконец они добрались до финской границы. Благодаря капитану Гершельману Ирэн и Натали не попали в карантинную зону, а были отправлены в санаторий в Раухе, где должны были ждать приезда родных. Одиночество, уныние и страх – все это они испытали в избытке. Особенно грустно было обнаружить вскоре после приезда в Хельсинки, что драгоценности княгини Палей, которые каким-то чудом удалось утаить от большевиков, украдены. Когда они жили в английском коттедже великого князя Бориса, Ирэн и Натали, несмотря на опасность, пробрались в свой дом через слуховое окно и забрали некоторые украшения матери.

Убедившись, что дочери благополучно выбрались из страны, княгиня Палей продолжала без устали добиваться освобождения великого князя. Она дневала и ночевала в Смольном монастыре, переделанном теперь в застенки петроградского ЧК, и у тюрьмы на Шпалерной. Великий князь отказывался бежать оттуда, не желая оставлять трех своих кузенов. Сам он с грехом пополам выживал в тюремном госпитале на Голодай-острове. Неутомимая Ольга в одиночку боролась с болезнью. Несколько раз в неделю пересекала она весь город в надежде увидеть мужа; запреты множились, и частые посещения ей уже не позволялись. «Она стояла на улице, на морозе, пыталась заглянуть в окно, чтобы увидеть мужа, и совсем не боялась охранников, которые отгоняли ее, бранясь и толкая в грудь прикладами»[74]74
  Grande-duchesse Marie de Russie, op. cit., стр. 128.


[Закрыть].

Княгиня в последний раз увидела мужа 25 декабря 1918 года, на Рождество. 17 января 1919 года она снова обратилась за помощью к Максиму Горькому, но узнала об убийстве великого князя. Его расстреляли на Монетном дворе Петропавловской крепости. Один из свидетелей утверждал потом, что слышал, как перед смертью он сказал: «Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят…» Его тело вместе с остальными тринадцатью казненными было сброшено в общую могилу.

Неделю спустя княгиня уже рассматривалась большевиками как неудобный свидетель творившихся в стране зверств – новое правительство решило уничтожить всех представителей дома Романовых, невзирая на пол и возраст. Другого решения быть не могло: отслужив заупокойную службу по мужу, Ольга бежала из страны. Силы ей давала только надежда снова увидеть детей. Их встречу может описать только она сама.

«В раухском санатории навстречу вышел доктор Габрилович.

– Я буду поблизости, – сказал он. – Если что, у меня валерьянка и эфирный спирт наготове (…).

Сердце заколотилось. Я сняла шляпу с черной вуалью, чтобы не испугать дочек, и тихонько открыла дверь. (…) Заслышав шаги, они оглянулись и бросились ко мне с радостным криком: “Мама, мама приехала!”

Через мгновение Ирина спросила:

– А папа? Где папа? Почему его нет?

Задрожав и прислонясь к двери, я ответила:

– Папа болен. Очень болен.

Таша заплакала. Ирина побледнела. Глаза ее заблестели лихорадочно, губы побелели. Она закричала:

– Папа умер!

– Папа умер, – повторила я шепотом, и обе бросились мне на шею»[75]75
  Princesse Paley, op. cit., стр. 200.


[Закрыть].