Текст книги "Дорогие мои"

Концерты с Беллой Ахмадулиной

1980 год. Арканов с Луговым уехали, а я остался в Ташкенте. В день концерта должны была приехать Ахмадулина. Она прилетела. Её в аэропорту встречал секретарь горкома и повёз сразу угощать. У Беллы Ахатовны был непростой период. Её преследовали за подпольный альманах «Метрополь». Не издавали, не давали выступать с концертами. А здесь, далеко от Москвы, мы могли спокойно выступать от общества «Знание».

Мы ждали её в обществе. Она приехала сильно под шофе. Она еле говорила. Нас познакомили, мы должны были работать по отделению. Видя такую ситуацию, я сказал:

– Белла Ахатовна, может быть, вам лучше принять таблетку аспирина?

– Что вы имеете в виду? – с вызовом сказала Белла.

– Я имею в виду аспирин, а вы что подумали? Белла промолчала. Аспирин я предложил, потому что уже имел подобный опыт общения с А. Ивановым. Иванову аспирин помогал.

Вечером состоялся концерт. Почему-то в зале была половина зрителей. Причём левая половина зала была полностью заполнена, а правая почти пуста. Оказалось, что левые билеты продавали в университете, где Ахмадулину знали, а правые – там, где о ней в Ташкенте понятия не имели. Так мы и выступали – то левая половина пустая, то правая.

Я выступал первым, но все, естественно, ждали знаменитую поэтессу.

Она с трудом дошла до микрофона и стала на автомате довольно чётко читать стихи, но когда она между стихами стала что-то говорить от себя, зрителям всё стало ясно.

Это был единственный раз в моей жизни, когда после концерта меня зрители встречали на лестнице, и кто-то из них сказал:

– Как вам не стыдно?

А что я мог сделать? Только остановить концерты.

На другой день администратор сама это сделала. Она сказала: либо трезвые, либо отменяем концерты.

Деньги Белле были очень нужны. Собственно, других заработков не было, и она тут же завязала.

Мы выступали ещё два дня, и всё шло хорошо. Мы с ней очень подружились. Очень умная и обаятельная женщина.

Она рассказывала, как ездила на пароходе по Черному морю, и какой-то кагэбэшник хвалился ей, что он поймал армян-террористов, которые взорвали бомбу в Москве, в метро.

Белла спросила:

– И кто же взорвал бомбу? Кагэбэшник сказал:

– Как кто? Вот эти армяне. На что Белла сказала:

– А может быть, вы сами?

Это по тем временам было очень смело. Она просекла, что это была провокация, устроенная органами.

Я заканчивал своё отделение детским номером, в конце которого были слова «Классный Днепр при клёвой погоде», после чего я объявлял Ахмадулину. Я слушал всё её отделение. Она читала потрясающе. И я навсегда запомнил её стихи:

 
Всё остальное ждёт нас впереди.
Да будем мы к друзьям своим пристрастны.
Да будем думать, что они прекрасны.
Терять их Бог не приведи.
 

Потом, когда мы встретились в Москве, Белла мне рассказала, что из Ташкента поехала в Тбилиси, где выступала в филармонии на 2500 человек. Грузины говорят ей:

– Вам пора выходить на сцену.

А Белла им:

– Как выходить? А где же «Классный Днепр при клёвой погоде»?

В последний день мы уже вместе выпили, сидели в её номере, и всё время приходили поэты и приносили ей стихи. А нам хотелось поговорить. И ещё нам должны были принести деньги за концерты. Деньги принесли, я эти деньги запрятал Белле под подушку, потому что пришёл очередной поэт. А дальше мы сидели, разговаривали, и каждые пятнадцать минут к нам входила дежурная по этажу. Она блюла нашу нравственность.

Наконец Белла не выдержала и сказала:

– Дорогая моя, вы зря нас стережёте, то, о чём вы думаете, мы могли сделать и в Москве.

В Москве мы очень редко, но видимся, и я всегда рад видеть Беллу Ахатовну.

Владимир Лаптев

Рассказывал Владимир Николаевич Лаптев – глава Ногинской администрации.

У него был знакомый академик, мануалист, который творил чудеса исцелений. Садился на спину человеку, находил неправильно стоящий позвонок, бил по нему, вправлял, и человек выздоравливал.

Лечил даже косоглазие.

Один его друг, Михаил Самуилович, повез его в Израиль:

– Отдохнем, а заодно и заработешь. Приехали. Академик каждый день, не разгибаясь, лечит, вправляет позвонки, к нему очередь. Наконец ему это надоедает, и он начинает отдыхать. И тут появляется какой-то тип и начинает умолять Михаила Самуиловича, чтобы академик принял двоих его сыновей. Им по 18 лет. Высокие, красивые, но косые. Врожденное косоглазие.

Он просит принять его детей. Академик упирается. Ему надоело работать, он хочет отдыхать. Наконец сердобольный папаша говорит:

– Плачу по 500 долларов за каждого, только пусть примет.

Академик соглашается. Приезжает папаша с двумя сыновьями:

– Начинайте.

Академик говорит:

– Сначала деньги, 1000 долларов за двоих.

– А вдруг ничего не получится? – начинает торговаться израильтянин.

– Верну деньги, – говорит академик.

Сошлись на том, что деньги дадут Михаилу Самуиловичу, и если не вылечат, то Михаил Самуилович вернет.

Но и тут израильтянин не смог расстаться со всеми деньгами. Он сказал:

– Давайте так, я даю 500 долларов, а там посмотрим.

Академик уходит с одним сыном в соседнюю комнату. Занимается с ним десять минут. Выходят. Сын не косой, с нормальными глазами. Михаил Самуилович отдает академику 500 заработанных долларов. Надо идти второму. Папаша в задумчивости.

– Послушайте, – говорит он, – вы за десять минут заработали столько, сколько я зарабатываю за день. Это так не годится.

Академик говорит:

– Ну, идите к обычному врачу, и пусть он его лечит год, и за каждый приём вы будете платить ему по 30 долларов, посчитайте, сколько будет за год, и никакой гарантии, что он вылечит.

– Нет, я всё-таки не могу, – говорит папаша, – за десять минут 500 долларов.

Они втроем уходят. Один сын с косыми глазами, другой – с нормальными.

Видно, дома шла большая война, потому что уже на другой день они пришли снова. Но академик жутко разозлился и сказал, что теперь он и за 5000 ничего делать не будет. Теперь папаша собирается приехать в Россию и всё-таки заплатить 500 долларов.

Сергей Шойгу

Декабрь 2000 года. Я пришел на телевидение. Раздал подарки разным людям и зашел к одному телевизионному начальнику. Начальника не было, был заместитель. По внутреннему ТВ показывалась запись выступления Сергея Шойгу.

Я понял, что мой начальник там.

– Они, наверное, сюда придут? – спросил я зама.

– Наверняка.

Через некоторое время они появились, Шойгу и начальник.

Шойгу протянул мне руку и, смеясь, сказал:

– Шойгу. Я сказал:

– Измайлов.

– Это, конечно, смешно, – сказал Шойгу, – мне и вам представляться.

Начальник пригласил Шойгу к столу, а мне сказал:

– Извини, нам надо кое-что обговорить.

Я подумал, что это ненадолго, и не взял свою сумку со всеми документами и всяким барахлом. Десять минут я просидел в приемной спокойно. Через пятнадцать стал нервничать. Дело в том, что ровно в 3 меня должна была ждать налоговый инспектор. Оставалось пятнадцать минут. Они тоже пролетели быстро. Я спросил секретаршу:

– Как мне быть, я там сумку оставил, а мне уже надо бежать.

Секретарша сказала:

– Да зайдите и возьмите свою сумку. Я вошел:

– Извините, мне только сумку взять, и всё. Они сидели за столом и пили коньяк. Шойгу сказал:

– Выпейте с нами. Я не удержался:

– Не могу, мне же начальник сказал, что вам надо поговорить.

Видно, лицо у меня было расстроенное настолько, что Шойгу сказал:

– Ну вот, обидели человека. Я вас прошу, присядьте с нами.

Я уперся:

– Нет, не могу. Меня через десять минуть человек будет ждать.

Начальник тоже стал уговаривать:

– Не обижайся, заговорились.

Я стоял на своём, но Шойгу, видно, поставил себе задачу не отпускать меня:

– Я вас прошу. Сегодня у нас юбилей.

– Какой юбилей?

– Десять лет МЧС.

Тут уж ничего не оставалось, как подойти. Мне налили. А я и пить не могу, потому что за рулем.

Шойгу говорит мне:

– Я вам сейчас пару анекдотов расскажу, вы их точно не знаете.

– А я вам десять расскажу, вы их не знаете, – похвалился я.

– Начали, – говорит Шойгу, и рассказывает анекдот. Посредине анекдота я говорю:

– Знаю.

– Чем кончается?

Я говорю, чем кончается, и начинаю свой анекдот, дорассказал до конца. Шойгу говорит:

– Я его знал.

– А что же не перебили?

– А я вежливый, – говорит он.

И мы хохочем, потому что он меня подловил. Хитрый Шойгу. Мы рассказали по анекдоту и разошлись.

Недели через две мы в ресторане за одним столом встретились с начальником, и, надо отдать ему должное, он напомнил этот случай и при всех извинился. А это с начальниками случается редко.

Валя Гецова

Я увидел эту девушку весной 1965 года. Был фестиваль искусств в МАИ, на нашем факультете «системы управления». Девушка показалась очень скромной, серьёзной и красивой. Она пыталась играть в какой-то студенческой миниатюре. Уже на репетиции было видно, что она очень волнуется. Я не осмелился подойти к ней, настолько она мне показалась красивой и недосягаемой.

Потом, уже через полгода, она мне говорила:

– Ты был с каким-то огромным портфелем и всем строил глазки.

– И тебе строил?

– И мне, но я не люблю таких, которые всем глазки строят.

На концерте они провалились. Она говорила очень тихо, её не было слышно в зале. Посреди миниатюры занавес закрыли. Мне эту девушку было очень жаль.

Потом я её иногда встречал в институте, но подойти к ней боялся.

Познакомились мы с Валей уже осенью, 15 сентября 1965 года. Я её остановил на улице и сказал, что давно хотел с ней заговорить, но не решался.

– Вы, наверное, сейчас торопитесь, дайте мне свой телефон, я позвоню.

Она продиктовала свой номер телефона.

Я записал: «Валя, фестиваль, 4 курс, Г68511, красивая».

Всё получилось очень просто. Позже она мне говорила, что запомнила меня с репетиций фестиваля и замечала всё это время в институте.

– И ты видела, как я на тебя смотрел всё это время?

– Конечно.

У меня с тех пор, с 66-го года, остался дневник. Дневник этот я писал уже после 9 января. Именно в этот день Валя Гецова погибла.

Дня через два после знакомства я позвонил Вале и пригласил её в Архангельское.

Она должна была идти к отцу в больницу и поэтому отказалась ехать со мной. Через день я позвонил снова:

– Вы теперь понимаете, какой я настойчивый?

– Да.

Я пригласил её на концерт оркестра Казанского авиационного института. Она согласилась. Дальше по дневнику. Мы сидели близко к сцене. Я спросил:

– Ты есть хочешь?

– Я обедала у одного парня. Он живёт на Соколе. В антракте я услышал про этого парня.

Ко мне подошел мой приятель Слава Куликов.

– Я видел, с кем ты здесь.

– Мне эта девушка нравится.

– Так она всем нравится. Только у тебя не получится ничего. Она с парнем четыре года встречается. Коля его зовут. Он на лошадях катается.

У казанцев один парень по фамилии Калина пел так здорово, что весь зал кричал и топал ногами от удовольствия. Парень этот лопоухий, некрасивый, но так живо и экспансивно пел, что его заставляли повторять каждую песню по два раза.

Через какое-то время я провожал Валю до дома. Мы сели на скамейке во дворе. Я взял её руку и поцеловал.

– Не надо, – сказала Валя.

Я ничего не ответил и продолжал целовать её руки. Она уже ничего не говорила, а только слегка отстранялась, и это было очень приятно.

Записи из дневника… Наивные такие описания, но я ничего не хочу менять и переписывать. Так я тогда думал, так записал, так оно и было. Я писал это всё спустя три месяца и всё помнил очень хорошо.

Кстати, Коля – это сын генерального конструктора Бабакина – доктора наук, академика, лауреата, директора огромного оборонного предприятия в Химках.

26 сентября.

Мы гуляли по парку Горького, я читал ей стихи Есенина:

 
Свищет ветер, серебряный ветер
В шелковом шелесте снежного шума… —
 

и говорил:

– Какой иностранец может передать на чужом языке прелесть этих слов – «…в шелковом шелесте снежного шума…»

Она рассказывала о том, что папа её постоянно болеет, хотя занимался до этого горными лыжами, а теперь плохо с сердцем и повышенное давление. Папа её был кандидатом технических наук, зав. отделом и лауреатом авиационной премии имени Жуковского.

Она рассказала мне и про Колю.

Они с ним давно встречаются, но она его не любит, просто привыкла.

А знали они друг друга с детства. Жили недалеко друг от друга в дачном поселке.

Я сказал:

– Вот так и выходят замуж.

– К сожалению, да.

– Я не говорю о своём интересе. Но во всех случаях так не делай. Ведь ты кого-то полюбишь обязательно.

– Давай не будем об этом.

– Не будем.

Через день встретились в институте. Она мне рассказала, что ей обо мне говорят очень многие.

Я даже и не знал, что так известен на её четвёртом курсе. Сам я уже был на пятом.

Каждый, кто знал меня, считал своим долгом подойти к ней:

– Ты с Поляком была на концерте?

Слава Куликов подошел к Коле и стал над ним смеяться.

– Ты был на КАИ?

– Нет.

– А как же, я вроде там Валю твою видел.

– Не знаю.

– А, ну да, она же с Лионом была.

Коля навёл обо мне справки и сказал Вале:

– Он не чист на руку в отношении женщин.

Ничего себе формулировочка.

Валя спросила:

– Это правда?

Я сказал:

– На руку я чист, ничего не украл и ни одной девушке не сказал ни слова неправды.

– На моё отношение к тебе Колины слова никакого влияния не имеют.

Я приходил в институт и сразу смотрел расписание группы СУ-4-10. Приятно было знать, где Валя сейчас учится.

Коля не давал Вале встречаться со мной. Он ругался, скандалил. Однако ничего поделать с ней не мог.

Я просил бросить его, отказать ему, но она не решалась, боялась его обидеть.

Мы встречались на углу у Библиотеки Ленина. Я туда приезжал на троллейбусе с Полянки, где жил. Она жила в Обыденском переулке у Кропоткинской. Мы шли пешком до Дома культуры университета, смотрели там афишу, потом по улице Горького до бульвара, а потом по бульварам до её дома.

В её доме мы стояли между третьим и четвертым этажами. Просто болтали.

Однажды я сказал:

– Давай свою щёку на прощанье, – и поцеловал не только щёку, но и губы.

Мы гуляли по улицам и всё время болтали. С ней всё было интересно. А она вдруг как-то сказала:

– Тебе, наверное, скучно со мной?

– Да ты что? Наоборот, я хожу, болтаю и думаю, как бы тебе со мной не было скучно.

Я купил два билета на «Таганку», на гремевшую тогда постановку «Десять дней, которые потрясли мир», правда, с нагрузкой на «Палубу».

Денег катастрофически не хватало. Пошёл на Добрынинскую продавать билеты на «Палубу».

– А что это за «Палуба»? – спросила одна женщина.

– Замечательный спектакль, – сказал я.

– А про что?

Я и сам не знал про что.

– Ну, там один парень полюбил девушку, а их родители были в ссоре, – стал я пересказывать «Ромео и Джульетту».

– Да, интересно, а при чём здесь палуба?

– А все дело там происходит на корабле, а на нём, как известно, есть палуба.

Продал билеты. Пошли на «Таганку».

Однажды Валя сказала:

– Ты ко мне в институте лучше не подходи.

– Из-за Коли?

– Да.

Я и так к ней подходил из-за этого редко, чтобы скандалов не было, но тут возмутился:

– Обязательно буду подходить!

– Вредный. – А сама улыбается. – Прошу тебя, не подходи.

Как-то прибежал к той аудитории, где она училась. На переменке Валя вышла ко мне, и только мы пошли вместе, как нас догнал Коля и сказал:

– Лион, у тебя есть телефон, вот и звони. Мы пошли дальше.

– Что это за идиотизм? – спросил я.

– Не обращай внимания, он такой. Она разволновалась.

На следующей перемене я опять пришёл. Он, Коля, просто схватил её за руку и не пускал ко мне.

Она никак не могла решиться убедить, уговорить его, чтобы он отвязался.

– Я ему говорю, а на него не действует.

– А ты со злостью скажи, решительно.

Ей не хотелось меня терять и жаль было Колю.

15 октября.

Мы пошли втроём в шашлычную на Пушкинской. Я, мой друг Володя и Валя.

В шашлычной оказалось неожиданно много моих знакомых, какие-то ребята с другого факультета, дядя мой, Григорий Ефимович, жена друга моего Лифшица.

Володька мой, которого я предупредил, чтобы вел себя прилично, был очень мил и веселил Валю.

Дяде моему Грише так понравилась Валя, что он прислал нам бутылку коньяку. Как-то веселее было.

За соседним столом пускали редкую по тем временам игрушку – заводной бульдозер.

– Тебе он нравится? – спросил я Валю.

– Да.

– Завтра у тебя будет такой же.

Где-то на четвертом этаже её дома есть на окне низенькая решётка. Окно на лестничной клетке. Две батареи. Мы вдвоём. Я сам себе не верил. Девушка, на которую я несколько месяцев смотрел издали и только мечтал познакомиться с ней… Девушка, ещё совсем недавно недосягаемая… а сегодня целует меня и не хочет уходить. И Коля её будет пилить, Коля, с которым она никак не может расстаться…

16 октября.

С утра поехал в «Детский мир» и купил Вале бульдозер. А ещё купил собаку. Мне надо было в этот день идти на свадьбу к приятелю.

Еду в метро, а все спрашивают, где я купил такую красивую собаку. Приехал в институт, а Валя уже уехала домой. Алла, Валина подруга, сказала:

– Подари ей лучше собаку. Или нет, лучше бульдозер… или собаку.

Позвонил Вале:

– Можешь выйти к метро на десять минут?

– Только на десять.

Мы пошли на Гоголевский бульвар. Коля уже сообщил ей по телефону, что по институту ходит Лион с какой-то собакой.

Я сказал Вале:

– Ты выбери, что тебе больше нравится – собака или бульдозер.

Она выбрала собаку.

Я с бульдозером поехал на свадьбу.

В какой-то день октября ходили на вечер песни в МГПИ.

Были мы с Лифшицем и Хлебниковым. С Лившицем я пел бардовские песни, а с Хлебниковым играл в миниатюрах. Я очень волновался, там, в пединституте, должна была быть Яшкина – женщина, с которой я до этого два года встречался.

Яшкина должна была прийти со своим парнем. До этого я её видел только с собой.

Огромная аудитория. Лифшиц сидит в четвёртом ряду. Мы стоим у стенки. Мы с Лифшицем должны здесь петь.

Оглядываю зал, ищу очки Яшкиной. Но нигде не вижу. Я не знал, как я буду реагировать на Яшкину. А вдруг брошу всё и кинусь к ней. «Нет, – думаю, – не побегу, от Вали я никуда не побегу».

Стоим, слушаем.

Моего знакомого барда Вериго не приняли.

Я говорю Лифшицу:

– Я петь не буду, здесь авторы свои песни исполняют, я здесь ни при чём.

А он и рад. Ему больше славы достанется.

Уже несколько человек провалились. Лифшиц радуется, это же соперники.

Хлебников смешит Валю, очень удачно смешит.

Наконец Лифшиц на сцене. Спел под гитару. Одну песню – не приняли. Спел вторую – мимо. Ушел со сцены красный как рак. Подошёл к нам и демонстративно, чтобы все слышали, сказал:

– Поеду в иняз, меня Стеркин пригласил. (Стеркин – автор песни «Если у вас нет собаки», пел эту песню на стихи Аронова задолго до рязановского фильма.)

Стеркина, который пел под аккордеон, здесь принимали замечательно. Я оглядываюсь, ищу Яшкину и вижу её в двух рядах от себя. Она смотрит на меня в упор. Сердце заколотилось, а потом, минут через пять, стало так спокойно.

Хлебников говорит мне:

– Ты бы смог здесь выступить?

– Запросто.

– Испугаешься.

– Нет.

– Тогда пошли.

И мы пошли на сцену. Подходим к устроителям:

– Мы хотим выступать.

– Петь будете?

– Нет. Смешить.

– Хорошо.

А зал уже обалдел от песен. Мы вышли с Хлебниковым на сцену, стали делать миниатюру «Осциллограф». Хлебников старался вовсю. Зал хохотал. Потом я прочитал стихотворение «Шумел станок». Смеялись ещё сильнее. И закрепил успех Хлебников «Лекцией о спорте». Приняли нас здорово. Мы вернулись к Вале.

Хлебников спросил:

– Ну, как мы?

Валя говорит:

– Очень здорово. Особенно ты, Боря.

Я расстроился. Так неприятно стало, что она его выделяет. Я, конечно, понимаю, что он лучше играл, но всё же было неприятно.

А про Яшкину я и не вспоминал.

Валя всем моим друзьям очень нравилась. Она всем нравилась.

Потом я ей как-то говорил:

– Мне, чтобы понравиться в компании, надо молоть языком, петь и шутить, а тебе просто сидеть и улыбаться. И можно даже ничего не говорить.

Позвонила Валя и спросила, как считать комплексные числа. Мы с ней встретились, я ей что-то объяснил про эти числа.

Она накануне была у своих школьных друзей на дне рождения. И её все агитировали бросить меня и встречаться с Колей. А один женатый парень убеждал её, что любовь – это ерунда и поэтому надо быть с Колей.

Валя возмущалась:

– Представляешь, я думала, что он так любит свою жену, а он такое говорит…

У меня было скверное настроение, я с кем-то поругался. Стоял у Библиотеки Ленина и позвонил Вале.

– Я хочу тебя видеть.

– Я не могу, у меня гости.

– Коля?

– Да, и с другом.

– А ты можешь хоть на пять минут к метро выйти? Мне очень нужно.

– Не могу.

И тут он вдруг заорал в трубку что-то непотребное.

Я поехал домой.

Дома не выдержал, позвонил ей, высказал все свои обиды: и что мне подходить к ней в институте нельзя, и что я не могу её увидеть, когда хочу, а ему разрешается даже кричать мне в трубку оскорбительные вещи и не пускать её ко мне. А мне она не даёт никакой возможности ответить ему как следует. И вообще, я больше не позвоню. До свидания.

Через полчаса она позвонила. Гостей она уже выпроводила. Мы встретились.

Она согласна, что нельзя было позволять ему кричать в трубку. Но с ним ничего нельзя поделать. Он слов не понимает. Всё усугубляется тем, что их родители дружат и школьная компания у них общая.

– Но неужели ты бы мне никогда не позвонил?

– Ни за что.

– Никогда-никогда?

Я понял, что она очень боится потерять меня. Но с Колей она поссориться не могла.

А он встречал её на лестничной площадке, после того, как мы с ней расставались, и устраивал скандалы.

На свой день рождения Коля, кроме Вали, пригласил какую-то девушку.

Валя сказала, что девушка красивая:

– Красивее меня.

– Так не может быть. Ты ревновала?

– Нет, я очень обрадовалась, что у него теперь есть девушка. Отстанет от меня.

Но он не отставал.

В конце ноября мы договорились встретиться в институте. В этот день мы должны были ехать на свадьбу к моему приятелю Пирлику. У него в гостях должен был быть Анчаров.

Стою, жду её возле третьего корпуса. Они выходят из корпуса втроем. Какой-то парень, Коля и Валя.

Я догнал их. Иду рядом. Валя говорит:

– Он меня не отпускает.

А Коля действительно держит её под руку и ведет за собой.

Она как-то искусственно улыбается, пытается вырваться, но не очень настойчиво.

Я её спрашиваю:

– А ты сама хочешь, чтобы он тебя отпустил?

– Хочу, – говорит она тихо-тихо.

– Коля, отпусти её, – говорю я, – а то будет хуже.

Волнуюсь ужасно.

– Хуже не будет, – говорит Коля и тащит её дальше.

Что мне было делать? Начать драться? Вокруг люди. Мы внутри института – полный идиотизм. Вырывать Валю у него – ещё больший идиотизм.

А потом, если она очень не хочет идти с ним, она может разозлиться и потребовать отпустить её.

Я оставил их и пошел вперёд. Шагов через пятьдесят Валя догнала меня. Мы ехали в метро молча. Расстались, едва попрощавшись.

Приехал домой, позвонил ей: – Знаешь, мне всё это было очень неприятно, и я не смогу идти с тобой на свадьбу. Всё.

На другой день она позвонила сама:

– Нужно поговорить.

Встретились на углу возле библиотеки. Пошли по обычному маршруту. Она молчит. Я тоже. Потом всё же Валя начала:

– Мне тоже было неприятно, что всё так получилось. Больше этого не будет. Мы всё выяснили.

Когда Коля ей снова позвонил, она попросила его больше не звонить.

После этого мы с ней ни разу не ссорились. Потом я дурачился:

– Вот, не стало Коли, и как-то скучно, чего-то не хватает.

Мы встречались довольно часто.

В конце ноября мы совершенно случайно попали в ДК МГУ на спектакль «Старье берём и показываем». Смеялись до слёз. Я думал, что задохнусь от смеха.

После спектакля Хлебников развёз нас по домам.

На этом дневник мой того времени заканчивается, и дальше пишу, что вспомню.

Однажды мы стояли в её подъезде на своей лестничной клетке. Она спела мне песню про девушку, которая поливала из лейки цветы. Я что-то пел, шутил. Говорил о том, что мы с Лифшицем где-то выступали.

Она сказала:

– Вы и на могиле моей, наверное, будете петь и плясать.

Я сказал:

– Обещаю, что у тебя мы будем петь свои лучшие песни.

Дурацкие шутки. Кому они нужны? Не надо на эту тему шутить.

Потом был Новый год, и мы его встречали вместе у Евзерихиных. Какая-то шумная компания. Был там поэт Игорь Волгин. Была девушка, большая и красивая, по фамилии Русина. Валя вошла в комнату, а я с этой Русиной. Валя расстроилась.

Мы поехали ко мне, остались ночевать. Это была наша единственная ночь. Мы лежали в обнимку, но никаких сексуальных дел не было.

Дня через два у Вали был экзамен, и она получила двойку. Впервые с жизни. Что-то застопорилось, и она не могла ответить, просто от нервов заклинило.

Мы с ней встретились. Я как мог веселил её, успокаивал.

На другой день она, не сказав мне ни слова, поехала к Коле, готовиться к следующему экзамену. Видно, она привыкла с ним готовиться.

А девятого января они занимались дома у Наташи Ансимовой.

Ансимов – главный режиссер Театра оперетты. Наташа училась с Валей в одной группе. Симпатичная девушка. Валя звала её к себе, но Наташа настояла, чтобы Валя приехала к ней. Дело в том, что Наташу преследовал её однокурсник. Он был в неё влюблён, но произошел какой-то разлад и Наташа от него бегала. А он поджидал её всюду и преследовал.

Девочки занимались у Наташи. Пришёл этот парень. Вытащил самодельный пистолет. Сказал Вале: «Ты уходи!» Валя ответила, что не уйдёт. Тогда он в неё выстрелил. Пуля попала в голову. Валя упала. Он наставил пистолет на Наташу и заставил её отдаться ему. После этого Наташа выскочила на балкон и закричала. Парень выстрелил себе в голову и скончался. Всё это мне уже потом рассказала Наташа.

Все трое попали в больницу. Парень мёртвый. Наташа в шоке, а Валя с ранением в голову.

Я сидел дома небритый и готовился к экзаменам. Мне позвонил Коля и сказал:

– Валя ранена. Приезжай в Первую Градскую больницу.

Я оделся и поехал в больницу. Меня встретил на улице Коля и привёл в какую-то комнату. Там сидели родители Вали – Леонид Наумович и Алиса Моисеевна, Ансимов, отец Коли – генеральный конструктор Бабакин, ещё кто-то.

Шла операция. Мы все сидели и молчали. Потом вышла медсестра и сказала, что операцию сделали, а что будет дальше, никто не знает. Был уже час ночи. Все поехали по домам, а я один остался. Часа через полтора вышла медсестра и сказала, что Валя умерла. Это случилось 9 января.

Я пошел домой к её родителям от Градской до Кропоткинской. Общественный транспорт не ходил, а денег на такси у меня не было. В их комнате, а они занимали две комнаты в коммуналке, сидели люди и молчали. Точно такую же сцену я видел потом в фильме «Июльский дождь».

4 апреля у Вали был день рождения, и мы, её друзья, собрались у неё дома. И так много лет собирались там, в день её смерти – 9 января, и в день рождения – 4 апреля.

Я очень любил её родителей, подружился с ними. Когда я закончил МАИ, в 1967 году, я не мог никуда устроиться на работу. Как только видели мой пятый пункт, мне давали от ворот поворот.

Устроил меня к КБ «Родина» именно Леонид Наумович.

Он раньше, когда был здоров, катался на горных лыжах. Они у него стояли в кладовке. Большие, окантованные железом. На них в тридцатые годы где-то в Австрии был установлен мировой рекорд. Леонид Наумович отдал их мне. Куда они потом делись, не помню.

Они были милые, умные люди. Он был ученым с премиями, работал в авиационном институте начальником отдела.

Леонид Наумович умер лет через двенадцать после Вали. Мы, её друзья, продолжали ездить два раза в год к Алисе Моисеевне. Она переселилась в Строгино. Мы ездили и туда.

Алла, подруга Вали, вышла замуж за Колю, у них дети и внуки. Мы с Колей стали друзьями. Он очень приличный парень. Работает и по сей день на предприятии давно уже ушедшего в мир иной отца своего, Бабакина.

Где-то году в девяносто пятом умерла и Алиса Моисеевна. Царство ей небесное.

Вот такая грустная история.

Я понимал, почему Бог отнял у меня Валю.