Текст книги "Закон подлости"

Юмор священников

Патриарх Алексий I

Его вызвал Сталин во время войны, сказал:

– Надо открыть церкви и служить.

– Священников не хватает (многие расстреляны, другие сидят).

– Но вы же их готовите в семинариях.

– Мы их в семинариях учили на священников, а они потом становятся генералиссимусами.

В Карловых Варах священник, отец Сергий

Я спросил его, сколько у него сейчас детей.

– Трое.

– Надо же, пять лет назад был всего один.

– Ну да, это вы сюда приезжаете отдыхать, а мы здесь работаем.

Отец Сергий в церкви Бахрушинского приюта

После службы на Крещение толпа ринулась за святой водой.

Отец Сергий сказал моей жене Лене:

– Матушка, отойдите, пожалуйста, в сторонку, а то наш благочестивый народ в своём неуёмном стремлении снискать Благодать Божию и затоптать может.

Настоятель Рыльского монастыря прислал мне ценник

На нём написано: «Чай монастырский. Храни Вас Господь!

Срок хранения – 2 года».

Александр Мень

– Загорску ещё повезло, что у революционера оказалась такая красивая фамилия – Загорский. А то был бы какой-нибудь Поросёнков.

Прихожанин по имени Николай на исповеди подал огромный список своих грехов. А. Мень прочитал и сказал:

– Николай, когда вы всё это успеваете?

Курьёзы со знаменитостями

Владимир Мигуля

Когда-то, году в 1979-м, я познакомился с композитором Владимиром Мигулей. Мигуля написал много хороших песен, которые живут и по сей день: «Поговори со мною, мама», «А мне не надо от тебя», «Земляничная поляна», «Аты-баты, шли солдаты» и многие другие.

Володя и сам хорошо исполнял свои песни. И даже однажды представлял нашу страну в Сопоте.

Мы с ним года два ездили на гастроли.

В 1980 году мы с ним поехали отдыхать в Тарусу. Володя решил принять участие в конкурсе на лучшую песню об олимпийском Мишке.

Однажды он спел мне песню «Мишка олимпийский, олимпийский Мишка, да».

Я в ответ пропел ему: «Леди, леди, леди» – и так далее. Потому что мелодия была как раз песни про леди.

Это бывает. Засядет в голове, а потом уже кажется, что это твоё.

Я однажды написал стишок: «Ехали медведи на велосипеде» – и радовался минуты три, пока не вспомнил, что это Чуковский.

Однажды мы с Мигулей поехали на гастроли в Юрмалу. Там к нам в гостиницу пришёл Михаил Звездинский и предложил принять участие в «ночнике». Звездинский снимал ресторан, приглашал звезду для выступления и продавал обеспеченным людям билеты по 100 рублей.

Напоминаю, в то время это была зарплата инженера в месяц!

На таком вот «ночнике» однажды нагрянула милиция. Дело было незаконное, по статье «Частное предпринимательство». Звездинского, рассказывают, нашли в пустом баке и осудили на несколько лет.

Но самая интересная история у нас с Мигулей произошла с песней «Трава у дома».

Когда-то Мигуля написал эту песню на стихи Анатолия Поперечного и исполнил её по телевидению 12 апреля, в День космонавтики. На другой день он сказал мне:

– Знаешь, хорошая мелодия получилась, а слова – так себе. Может, ты получше напишешь?

Я попросил текст, прочитал его и говорю:

– Нет, я лучше не напишу. Тут хороший текст. У меня точно такой не получится.

А Анатолий Поперечный был профессиональный поэт, написавший до того песню «Соловьиная роща» – всесоюзный шлягер.

– Думаешь, нормальный текст?

– Просто хороший, – сказал я.

И только через несколько лет, когда группа «Земляне» сделала оригинальную аранжировку и мощно спела эту песню, песня стала чуть ли не гимном космонавтики.

Вот такая история. А согласись я переделать текст, и не было бы хорошей песни.

Владимир Шаинский

Удивительный был композитор Владимир Шаинский. Песни просто золотые – «На дальней станции сойду», «Чунга-Чанга», «Голубой вагон», «Один раз в год», «Родительский дом» и ещё много-много шлягеров.

А человек был ещё более удивительный.

Мы с ним как-то выступали в городе Выкса на металлургическом заводе. Когда он выступал, пел свои песни, зал умирал со смеху. А тут ему прямо на сцене подарили рабочую робу и каску. Он всё это надел на себя и сел к роялю. Пел очень громко и экспансивно, в зале просто рыдали от смеха.

Мы с ним писали какие-то песни, и однажды он позвал меня к себе домой. Жил он на Садовом кольце, напротив кинотеатра «Форум», этаже на шестом.

Встретил он меня в трусах, рядом с ним стояла его жена, младше Шаинского лет на тридцать.

Он тут же спросил:

– Ты «солнышко» на турнике крутить можешь?

– Нет, – признался я.

– Смотри.

Он подошел к турнику, стоявшему посреди комнаты, и стал крутить «солнышко». А было ему уже пятьдесят с лишним лет.

Потом он приседал на одной ноге, делая «пистолет».

Потом сел к роялю и сыграл мелодию для моей песни.

Потом он позвал меня на балкон, влез на перила балкона и с перил перешагнул на карниз. Он стоял на высоте шестого этажа, прижавшись спиной к стене. Мне просто стало плохо, а он спокойно постоял и вернулся на балкон.

Когда я через несколько дней рассказывал обо всём этом девушкам из авторского общества, они смеялись так, что у Вали Ивановой пошла носом кровь.

Такого успеха я больше никогда в жизни не имел.

И ещё одна история, связанная с именем Шаинского.

На Центральном рынке работал мясник Иван Юшин. К нему ходили известные композиторы и поэты. Шаинский тоже к нему ходил за мясом.

Потом Шаинский на стихи этого мясника написал знаменитую песню «Травы». Иван Юшин стал получать за эту песню хорошие авторские.

Однажды к нему пришёл за мясом поэт Михаил Танич.

Иван спросил Танича:

– Михаил Исаевич, у меня за «Травы» большие деньги идут, может, бросить мне это мясо и заняться песнями?

Танич подумал и сказал:

– Ваня, учти: не мясо к травам, а травы к мясу.

Ваня понял и из мясников в поэты не перешёл.

Михаил Державин

Мы с женой в конце 1970-х годов жили на Ново-Сущевской улице в двенадцатиэтажном доме. Мы жили на первом этаже. А на десятом этаже жила Роксана Бабаян.

Как-то к ней приехал её будущий муж Михаил Державин. Лифтёрша Люся, увидев Державина, спросила его:

– Откуда я вас знаю? Что-то лицо знакомое.

Известный в то время по «Кабачку» Державин скромно опустил глаза.

Люся продолжила:

– А мы с вами в техникуме не учились?

Державин помрачнел и сказал:

– Нет, в техникуме я не учился.

– Откуда же я вас знаю?

– Думайте, – сказал Державин и шагнул в лифт.

Женщина, которая присутствовала при разговоре, сказала Люсе:

– Так это же Державин из «Кабачка».

Люся всплеснула руками и тут же выключила лифт. Потом набрала номер своей подруги и закричала: «Галя, дуй сюда, у меня сейчас Михаил Державин из «Кабачка» в лифте застрял!» – и держала Державина в заточении, пока Галя на него не посмотрела.

Вот такая история. Я потом спрашивал Михаила Михайловича, было ли так.

Он сказал: «Что-то подобное было».

Юрий Темирканов

Было это году в 1972-м. Меня только-только взяли в команду «Клуба 12 стульев», которая ездила с концертами по стране.

Всюду были битковые аншлаги. В Ленинград тогда поехали – завотделом юмора Л.Г. Веселовский, его зам – Илья Суслов, редактор Виталий Резников и писатели: Арканов, Горин, Жванецкий и так далее. Я среди них был самый молодой. После какого-то концерта, а они проходили в зале Ленинградской филармонии, мы с Веселовским и ещё каким-то парнем, которого звали Юра, поехали в гости, в совершенно незнакомую компанию.

В комнате набилось человек тридцать. Мы с Веселовским и Юрой сидели за столом. Там же, за столом, сидели какие-то незнакомые люди. Веселовский быстро напивался. Вдруг он произнёс тост:

– Давайте выпьем за самого талантливого из нас, за заслуженного артиста. Юра, за тебя!

Мы выпили. Через пару минут мы с Юрой услышали, как кто-то сказал:

– А чего эти знаменитости молчат? Раз они такие знаменитые, то пусть веселят нас.

Мы с Юрой переглянулись, он произнёс:

– Давай отсядем отсюда.

Мы покинули стол и пересели к окну за маленький столик. Выпили с ним по рюмочке, и я спросил:

– А что это Веселовский сказал, что ты заслуженный артист?

В то время у меня не было ни одного знакомого – заслуженного, а этот парень был молод, похож на горца, красивый, стройный, и видно было, очень энергичный.

Юра сказал:

– А я действительно заслуженный артист.

– Ну ты даёшь, – сказал я. – Такой молодой и уже заслуженный.

Мы выпили ещё по одной, видно было, что мои слова задели Юру. Он не предполагал, что кто-то его может не знать.

– Я не только заслуженный, я ещё и дирижировал в Мадриде и в Париже.

Я засмеялся:

– Это уже слишком, и в Мадриде, и в Париже?

– Ну да, – подтвердил Юра. – Да ты что, мне не веришь? Меня Фурцева сама уговаривала быть главным дирижёром в Большом театре.

– Мания величия, – фыркнул я.

Юра помолчал и сказал:

– Значит, не веришь. Вот посмотри туда, видишь, у стены стоят люди и глаз с меня не сводят.

Я посмотрел: действительно, там было человек пять гостей, которые внимательно издалека следили за нами.

– Так вот, – продолжал Юра, – завтра они всем будут рассказывать, что они пили в одной компании с самим Темиркановым.

Я спросил:

– А что же ты в Большой не пошёл?

– А мне и у Мравинского хорошо, – сказал он. – Давай сматываться отсюда. Захватим пару девушек и смоемся.

Я говорю:

– Ладно, пойду приглашу кого-нибудь потанцевать, познакомлюсь, и поедем.

Он сказал:

– Какой познакомлюсь. Пошли.

Мы подошли к сидящим вдоль стены женщинам. Юра сказал:

– Ты и ты.

Две девушки послушно встали и пошли с нами. Одна, высокая, – с Юрой, другая, миниатюрная, – со мной.

Дальше малоинтересно. Помню только, что мы с миниатюрной легли спать на диван в узкой комнате. Юра сидел на стуле перед нашим диваном и приговаривал, обращаясь ко мне:

– Ну что, ты так и будешь лежать? Обними девушку.

Мы умирали со смеху. Минут через пять Юра уехал.

На другой день они с Веселовским пропали. Их разыскивали, но найти нигде не могли.

У нас шёл последний концерт. В середине первого отделения в филармонию дозвонился Веселовский и сказал своему заму:

– Начинайте первое отделение без меня.

11 часов вечера. Мы в поезде «Красная стрела». Осталось пять минут до отъезда, Веселовского нет.

За три минуты до отхода поезда они появились – Веселовский и Темирканов. Они шли под ручку, и так осторожно, будто боялись расплескать то, что их переполняло.

Темирканов подвёл Веселовского к двери в вагон и тихонько подтолкнул его в спину. Витя упал в вагон, на руки Резникова. Так закончилась наша гастроль в Ленинграде…

Больше я с Темиркановым никогда не встречался. Не делал никаких попыток найти его, потому что всё потом про него узнал.

Великий дирижёр, который после Мравинского принял его оркестр. Симпатичный был парень, к тому же и с юмором.

Виктория Токарева

Мы с Викой печатались в «Клубе 12 стульев» и потому были знакомы и даже приятельствовали. У неё были свои сложные отношения с завотделом юмора Виктором Веселовским. Однажды они рассорились, а у нас намечалась поездка в Томск.

Я ей позвонил, сказал, чтобы помирилась с Витей, я знал, что у Вики с деньгами плохо, а поездка в Томск была выгодная.

Так мы вместе съездили на гастроли в Томск. Там они снова с Витей разругались.

В Москве Вика мне позвонила и сказала, что она придумала месть Веселовскому. Она решила подогнать к зданию ЛГ ассенизаторскую машину, вставить трубу в окно кабинета Веселовского и загадить весь его кабинет.

– Хороший план, – сказал я, – но кабинет Вити на пятом этаже, и труба туда не достанет.

– Ладно, – сказала Вика, – я что-нибудь ещё придумаю.

Через некоторое время она помогла мне поступить на Высшие сценарные курсы. Набирал абитуриентов её друг и соавтор, Георгий Данелия.

Вика позвонила ему и попросила прочитать мои рассказы. Потом были экзамены, и я два года проучился на замечательных курсах, где нам показывали лучшие мировые фильмы.

Когда-то мы встретились в Юрмале. Прошли с ней пешком от Дубулты до Майери. Сели чего-то попить. Она мне сказала, что всё у неё прекрасно. Всё замечательно. Хотя я знал, что именно тогда Данелия женился.

Месяца через четыре мы с ней встретились в Доме кино. Она сказала:

– Помнишь, мы сидели в Юрмале и я сказала, что у меня всё хорошо?

– Помню.

– А мне тогда было так плохо…

Однажды я ехал в машине, а по «Эху Москвы» шло интервью с Токаревой. Она говорила, что не любит Достоевского, потому что у него плохо с юмором.

Когда мы снова встретились, я ей сказал, что у Достоевского с юмором всё в порядке.

В «Братьях Карамазовых» есть сцена – «Мальчики на базаре». Её просто можно исполнять со сцены как юмористический номер.

Вика сказала:

– Если говорить честно, то я его просто не читала.

А однажды я ей рассказал свой замысел пьесы.

Она мне позвонила на другой день, в семь утра:

– Лёня, я всю ночь не спала, отдай мне этот сюжет. Ты всё равно хорошо не напишешь.

Я не мог ей отказать, и она написала рассказ «Сладкие объедки». Но это не лучший её рассказ. А в основном пишет так, что не оторвёшься.

Муслим Магомаев

В сентябре 2002 года я ездил на шестидесятилетний юбилей Муслима Магомаева в город Баку.

Юбилей отмечался широко. Главный концерт проходил в зале на три тысячи человек. На нём, естественно, присутствовал Гейдар Алиев – президент Азербайджана.

Я выступал в первом отделении. Прежде чем читать свой номер, я сказал, что Муслим, несмотря на свою великую славу, человек очень скромный. Когда я вёл концерты и приезжал выступать Муслим, я спрашивал его, когда он хочет выйти на сцену.

И он неизменно отвечал мне: «Когда вам удобно, тогда я и пойду».

Для артистов это редкость, а тем более для знаменитых артистов.

А он был такой знаменитый, что однажды после концерта поклонники несли Магомаева к машине от концертного зала до вокзала.

А одному случаю, связанному со славой Магомаева, я был свидетель.

С группой артистов мы были на гастролях в Усть-Каменогорске. Мы обедали в ресторане с очень популярным в то время Евгением Моргуновым.

После обеда он пригласил меня к себе в номер. Я пришёл к нему где-то через час. Моргунов лежал в белом халате на постели. Вдруг приоткрылась дверь ванной, и женский голос произнёс:

– Муслик, принеси мне халат.

Моргунов встал с постели, отнёс халат в ванную и вернулся назад.

Я спросил:

– Женя, а почему она тебя называет Муслик?

– Да понимаешь, она не хотела идти со мной, тогда я сказал, что я – Муслим Магомаев, и она пошла.

Рассказ имел оглушительный успех на дне рождения Муслима.

У меня оставался только один вопрос: где он в те времена нашёл женщину, которая не знала, как выглядит Муслим Магомаев?

Марина Неёлова

Когда-то в конце 1960-х, а может, это уже было начало 1970-х, я, уже выпускник МАИ, продолжал заниматься в своём родном институте самодеятельностью.

Мы с моим соавтором Валерием Наринским написали пьесу по рассказам Кира Булычёва.

И вот идём мы домой к Васильеву, чтобы прочесть ему инсценировку.

Я иду, мой соавтор Валерий, артист самодеятельности Добровольский, который дружил с Васильевым, и ещё кто-то. И я на ходу рассказываю, что вчера видел очень хороший фильм «Монолог». И там играла потрясающая актриса – красавица и жутко талантливая.

Мы дошли до дома Васильева, подошли к его квартире, и ребята говорят мне:

– Звони.

Я позвонил, открылась дверь, и я просто онемел. Передо мной стояла та самая актриса, которой я только что восхищался.

Но уж совсем я обалдел, когда актриса сказала:

– Лион, ты что, меня не узнаёшь?

– Нет, – ошарашенно ответил я.

– Мы с тобой на свадьбе у Хромова рядом сидели.

Марина Неёлова оказалась женой Толи Васильева. А Толя был другом моего приятеля Хромова. Хромов пару раз женился, и мы каждый раз на его свадьбах встречались.

Вот такая вот история.

Через много лет, уже в конце 1980-х, мы с Мариной познакомились поближе, и я даже привёз к ней домой священника Александра Меня, который и крестил её дочку Нику.

Михаил Задорнов

Про Мишу у меня есть отдельные воспоминания, а здесь просто несколько эпизодов, не вошедших в основной текст.

Как-то меня, Жванецкого и Задорнова выдвинули на премию «Овация». Понятно, что меня взяли для количества. Но на всякий случай я шутку приготовил.

Когда мне дадут премию или придется давать интервью, я скажу: «Задорнову и Жванецкому, наверное, льстит, что они попали в такую компанию».

Жванецкий на премию не приехал, значит, понял, что он премию не получит. Приехали мы с Задорновым.

Полный зал народу. Наконец-то наша номинация. Премию, естественно, дают Задорнову. Он выходит на сцену, потом его ведут на интервью. И потом он со сцены рассказывает:

– Я за кулисами случайно встретился с Жечковым, который получил премию за песню «Как упоительны в России вечера». Исполнял «Белый орёл», то есть Жечков. Я говорю ему: «У вас в песне текст «и вальсы Шуберта, и хруст французской булки». Булки не хрустят, а Шуберт не писал вальсы». А Жечков мне в ответ: «Это его проблема».

В зале хохот. Правда, оказалось, что Шуберт всё-таки писал вальсы.

Задорнов был в ресторане, неподалёку от него за столом сидела компания во главе со Станиславом Говорухиным. Это было как раз после фильма Говорухина «Так жить нельзя».

Задорнов, закончив ужин, подошёл к столу Говорухина и сказал ему:

– Ну, конечно, так жить можно.

Где-то в 1980-х годах Михаил Задорнов некоторое время работал завотделом юмора журнала «Юность».

Я привожу эту историю как пример того, насколько Задорнов был умнее меня.

У меня был соавтор Валерий Наринский. Мы с ним к тому моменту писали вместе лет двадцать. Он самостоятельно написал монолог. Монолог был сделан неправильно и вряд ли бы пошёл со сцены. Я ему об этом сказал и объяснил, почему не пойдёт.

Он не соглашался, спорил, доказывал. Потом предложил:

– Давай я покажу его Хазанову.

Я позвонил Хазанову, попросил почитать монолог. Они встретились. После этого Хазанов перезвонил мне и спросил:

– Ты зачем его прислал? Ты же сам понимаешь, что монолог написан неправильно.

Я говорю:

– Он мне не верит.

Мы снова встретились с моим соавтором и снова спорили до хрипоты, до раздражения.

Тогда он пошёл в «Юность», к Задорнову, и прочитал ему свой монолог. Миша, конечно же, всё понял, но сказал Валере:

– Замечательный монолог. Как ты до такого додумался? Просто молодец.

После этих слов он достал три своих монолога, и они с Валерой часа два докручивали монологи Миши. И оба разошлись довольные друг другом.

Монолог Валеры, конечно же, никуда не пошел.

Но скажите, кто из нас умный, Задорнов или я?

Вопрос явно риторический.

Как-то раз, когда я выступал в городе Ярославле, мне позвонил Миша из Египта и сказал:

– Вот пока вы, евреи, прохлаждаетесь в России, я за вас лезу на гору Синай.

Я в ответ:

– Пока вы, русские, лазаете по горе Синай, я за вас отдуваюсь здесь, в Ярославле.

Мы договорились встретиться с Мишей возле наших домов, на площади.

Встретились, он говорит:

– Поехали обедать.

Я в ответ:

– Никак не могу. Меня ждёт на улице Горького Фимка Смолин, я ему везу пистолет.

– Какой ещё пистолет?

– Да такой пистолет, пульками стреляет, у меня их два. Один я решил Фимке подарить.

– Вот, Лёня, – говорит Миша. – Вы с Фимкой никогда ничего не добьётесь. Вместо того чтобы заниматься делом, ты тратишь время на какой-то пистолет. Фигня какая-то, потерять три часа времени, чтобы отдать Фимке пистолет. Какой ещё на фиг пистолет? А ну покажи.

Я вытащил из коробки пистолет и дал его Мише. Хромированный, блестящий на солнце пистолет.

Миша повертел его в руках и сказал:

– Лёня, зачем тебе его везти Фимке? Давай лучше я его у тебя куплю.

А дальше мы поехали на улицу Горького, отдали Фиме пистолет и пошли обедать.

У меня есть друг, серьёзный бизнесмен, влиятельный человек. Зовут его Сергей. Я их с Мишей знакомил.

Однажды Миша меня спрашивает:

– Лёнь, нельзя обратиться с просьбой к твоему другу?

– А что такое?

– Да понимаешь, у моего сводного брата Лолика в 1998 году зависли в одном банке деньги, и вот уже восемь лет прошло, и никто ничего не возвращает. Я знаю, что твой друг имеет какое-то отношение к этому банку. Речь идёт о сорока тысячах долларов.

Мы поехали к Сергею Анатольевичу. Миша изложил суть дела, показал документы.

Серёжа сказал:

– Ничего не обещаю, но попробую.

Миша говорит:

– Я порядок знаю, половина денег ваша.

Серёжа говорит:

– Вы – друг Лёни, поэтому никакой половины не надо.

Мы вышли от Серёжи, Миша говорит:

– Если он вернёт деньги, отдам тебе пять тысяч долларов.

Я говорю:

– Спасибо, мне только этого не хватает – брать деньги с друзей.

Прошло недели три. Звонит мне Сергей, говорит:

– Давай встретимся в «Пушкине» с Мишей.

Мы пришли в кафе, Миша заказал столик. Пришёл Серёжа, сказал:

– Миш, извини, ничего не получилось, очень давно это было, денег уже нет.

Миша сказал:

– Ну, нет так нет. Давайте ужинать.

Прошло минут двадцать. Серёжа вынимает из-под стола какой-то потрёпанный пакет, полупрозрачный, и кладёт его на стол. А в пакете ровно сорок тысяч долларов.

Потом Миша подарил Сереже икону, а мне – картину.