Текст книги "Юморная книга"

Сталин и Миров

Лев Борисович Миров, в 60-е годы очень известный артист эстрады, рассказывал.

В 40—50-е годы Миров работал в паре с Евсеем Дарским, и они неоднократно выступали перед Сталиным в Кремле.

Однажды, когда они закончили выступление, Сталин позвал Мирова к своему столу. Лев Борисович подошёл.

Сталин его поблагодарил, вместе с ним выпил и сказал:

– Садитесь, Лев Борисович.

Миров огляделся, сесть было некуда.

– Что же вы не садитесь, Лев Борисович?

– Так ведь некуда, Иосиф Виссарионович.

– Как некуда? – удивился Сталин. – А вот Вячеслав Михайлович подвинется, и вы к нему сядете. В тесноте, да не в обиде. Верно, Вячеслав Михайлович?

Молотов подвинулся на стуле, а Лев Борисович стоял и думал, что делать? Не сесть – нельзя. Сесть – тоже опасно. Вячеслав Михайлович был вторым человеком в стране.

– Садитесь, Лев Борисович, не стесняйтесь. В ногах правды нет, – повторил Сталин, и Миров сел на краешек стула.

Так они и сидели, вдвоём с Молотовым, пока Сталин не отпустил Мирова, ещё раз поблагодарив его за выступление.

Вот так он, отец народов, развлекался.

Как проводили коллективизацию

Однажды грузин Сталин поручил еврею Кагановичу провести коллективизацию в русском селе.

Каганович пригорюнился и пошёл советоваться с братом.

Брат Кагановича сказал:

– Лазарь, зачем тебе это нужно? Ты в сельском хозяйстве ничего не понимаешь, тем более ты еврей, а должен заниматься этим в русском селе. Лучше займись метро, это под землёй, и никто не увидит, что ты там делаешь.

Тут Лазарь вспылил и начал кричать на брата:

– Я не еврей, это вы все евреи, а меня, куда партия послала, там я и буду! Пошлёт в Киргизию – буду киргизом. А если пошлёт в Палестину, тогда буду евреем. Учти, – сказал он брату, – я от тебя откажусь.

– Лазарь, – сказал брат, – ты же был хорошим сапожником, а должен теперь заниматься не своим делом. Представь себе, Лазарь, если бы Ленин шил сапоги, ну разве он смог бы сшить такие сапоги? – И брат показал Лазарю свою ногу, обутую в изящный сапог.

Лазарь собственноручно снял с ноги брата сапог, долго его щупал, нюхал и даже пробовал на зуб.

– Хороший сапог, – сказал он наконец. – Кто его сделал?

– Ты, – закричал брат, – ты его создал ещё до революции, и я эти сапоги с гордостью ношу до сих пор!

Лазарь Моисеевич действительно был приличным сапожником. И любил это дело настолько, что, даже будучи наркомом, всегда сам себе чинил обувь и любого, с кем встречался впервые, начинал рассматривать с обуви. Он не собирался никогда становиться революционером. Но вот революция позвала его в строй, и он бросил всё: семью, местечко и даже блестящую карьеру сапожника. А ведь со временем он мог заиметь свою сапожную мастерскую. А его в наркомы потянуло.

Грянула революция, и что-то проснулось в душе у Лазаря такое, что он, бросив всё, пошёл вперёд к победе коммунизма.

Занимался первые годы после революции обычной большевистской работой: интриговал, сплачивал, вёл за собой, расстреливал. И справлялся с этим довольно неплохо, у него даже какой-то талант появился организационный. Мало кто мог так умело дать отпор или, допустим, организовать аресты и расстрелы. Ну, может быть, Дзержинский и ещё пара-тройка большевиков. Но они были плохими революционерами, не поняли вовремя, за кем надо идти, а Лазарь понял, он шёл за всеми сразу, пока наконец не выбрал настоящий, революционный путь, проложенный верным ленинцем.

И вот теперь Сталин вызвал его к себе и сказал:

– Лазарь, ты знаешь, я не антисемит, у меня даже есть один друг – еврей.

– Ну, конечно, Иосиф Виссарионович.

– Но, – продолжал Сталин, – ты, конечно, не можешь знать, что при этом евреев я не люблю.

– А за что их любить, товарищ Сталин? – закричал Каганович. – Я сам их терпеть не могу.

– Постой, – сказал Сталин, – да ты ведь, кажется, и сам еврей?

– Еврей.

– Мать кто?

– Еврейка.

– А ты кто?

– А я коммунист! – гордо сказал Каганович.

– Ай, молодец, – сказал Сталин, – настоящий интернационалист. Но ты, – продолжал Сталин, – можно сказать, безродный космополит.

Каганович университетов не кончал и не знал, что это такое – безродный космополит, поэтому ответил:

– Я, товарищ Сталин, коммунист, преданный делу Сталина.

– А как ты думаешь, – сказал Сталин, – Ленин был еврей?

– Нет, товарищ Сталин, не мог основоположник нашего пролетарского государства оказаться евреем.

– То-то же, смотри у меня, – сказал Сталин.

– Он же вождь наш и отец, – неосторожно добавил Каганович.

– Отец народов? – насторожился Сталин.

– Нет, товарищ Сталин, отец народов у нас один – это вы, а Ленин, он хоть и отец, но только одного, а не всех народов.

– Ох, хитрец, – сказал Сталин, улыбаясь, – и вот потому, что ты такой ушлый, я тебя, Лазарь, пожалуй, пошлю проводить на селе коллективизацию.

– Товарищ Сталин, – испугался Каганович, – за что такая великая честь? Есть ведь более достойные люди: Калинин – он из народа, в конце концов, Будённый – он и с лошадьми хорошо знаком.

– Нет, Лазарь, ты пойдёшь проводить коллективизацию, и я тебе объясню почему. А потому, Лазарь, что ты хоть и коммунист, а всё же еврей. Если коллективизация не удаётся, то мы так прямо и скажем народу, что проводил её еврей Каганович, который не любит русский народ за то, что он русский. И тогда народ сам решит, что с тобой делать. А если коллективизация всё-таки получится, тогда все будут благодарить нас за то, что я дал крестьянам настоящее коллективное счастье, и я тебя тогда не забуду.

– Гениально, товарищ Сталин.

– А вообще-то, скажу тебе честно, я крестьян не люблю, поэтому и хочу сделать их колхозниками. Не люблю я их. Помню, когда-то в Туруханском крае, когда бежал я из ссылки, одна крестьянка…

Сталин закурил трубку, и глаза его сверкнули жёлтыми огоньками.

– А впрочем, это не твоего еврейского ума дело. Не люблю я крестьян, поэтому и посылаю именно тебя, дорогой, на это нужное и ответственное дело. Думаю, ты не подведёшь. А потом, надо смотреть далеко вперёд. Через много-много лет, когда нас с тобой не будет… – Сталин сделал паузу, во время которой Каганович подумал: «Тебя не будет, а я-то собираюсь жить долго», – но тут же запретил себе эти мысли, поскольку предполагал, что этот усатый дьявол мог и мысли читать. – Так вот, – продолжал Сталин, – через много-много лет, когда нас с тобой не будет, – он внимательно посмотрел на Кагановича, и у того душа ушла в подмётки самодельных сапог, – и тебя не будет, – уточнил Сталин, – и когда в нашей стране начнётся черт-те что, вспомнят, что коллективизацию проводил еврей, и она вам, жидам, откликнется. – Сталин ухмыльнулся, что у него означало высшую степень самодовольства. – Потому что я, ты, Лазарь, знаешь, евреев не люблю, хотя, и это ты тоже знаешь, я антисемитом никогда не был.

– Конечно, товарищ Сталин, вы – известный интернационалист и всех любите одинаково.

– Ты прав, Лазарь, я всех одинаково не люблю, – сказал Сталин, – но особенно не люблю евреев, русских, армян, азербайджанцев, татар не люблю. Ты знаешь, Лазарь, ты будешь смеяться, но я и грузин не люблю. Но евреев больше не люблю. Ты знаешь, как ни странно, Лазарь, чуть-чуть меньше не люблю адыгейцев, может, потому, что никогда в жизни их не видел, калмыков этих, мордву не видел, – спокойно к ним отношусь, но вот когда я вижу тебя…

– Я же не еврей, товарищ Сталин, – взмолился Каганович.

– Ну, ладно, иди, – сказал Сталин, – дьявол с тобой, иди и делай что хочешь, но чтоб коллективизация была. Иначе ты у меня снова евреем станешь и будешь им до конца жизни, который я тебе гарантирую в ближайшем будущем.

Ну, а дальше всё известно. Каганович пошёл и стал проводить коллективизацию. Он, конечно, в этом сельском хозяйстве понимал меньше, чем баран в рыбной ловле на блесну, но зато хорошо разбирался в страхе, ужасе, жадности – в общем, в человеческой психологии. Потому он вызвал секретарей обкомов и райкомов и сказал:

– Сталин поручил мне провести коллективизацию, и я её проведу, а кто в колхоз не пойдёт, того будем рассматривать как личного врага товарища Сталина.

И пошло, и поехало. Никто не хотел быть личным врагом вождя мирового пролетариата.

И вот сегодня, когда уже нет в живых Сталина, а совсем недавно и Каганович отправился к своему усатому дьяволу, никто не говорит, что Сталин проводил коллективизацию или что партия объединила всех в колхозы. Нет, находятся люди, и их немало, которые говорят:

– Во всём виноват Каганович. Он боролся один на один с русским народом.

И я думаю: какой же всё-таки поистине дьявольской изобретательностью обладал Сталин. Ведь колхозы есть и по сей день. И на сколько лет вперёд отравил он сознание миллионов людей. И в этом его главная заслуга перед дьяволом.

За это ему гореть в адском пламени теперь уже вместе с Лазарем Моисеевичем, который, по его убеждениям, никогда не был евреем, а всегда честным и бескомпромиссным коммунистом-интернационалистом.

Спаси нас, Господи, от них! И помилуй. И во веки веков. Аминь!

Л. И. Брежнев

Однажды Леонид Ильич решил стать лауреатом конкурса мастеров художественного слова. Это было ещё тогда, когда он не был ни маршалом, ни лауреатом Ленинской премии, а был он тогда простым и скромным генсеком. Человек он, как утверждают очевидцы, был добрый и по-своему честный, а потому решил стать лауреатом по-честному. Он с детства любил стихи и даже сам иногда их пописывал. У него даже была одно время мысль стать поэтом и получить Ленинскую премию по поэзии.

Но куда-то запропастились его детские стихи. А читать те, которые он написал бы заново, у него не было ни малейшего желания.

– Стихи, – говорил Леонид Ильич, – и не только стихи, а вообще поэзия более присуща юному возрасту, а я из него, как мне кажется, не так давно вышел.

Здесь все окружающие начинали смеяться, потому что Леонид Ильич шутил. Он вообще человек был с юмором и неплохо шутил.

Так, однажды, когда уже перешли в мир иной Суслов, Косыгин и Подгорный, Леонид Ильич на заседании Политбюро сказал:

– Что-то дисциплина у нас в Политбюро стала хромать. Вот и сегодня, как всегда, опаздывают Суслов, Косыгин, Подгорный.

Референт тихо шепнул ему:

– Они умерли.

И тут Леонид Ильич пошутил:

– А-а-а, то-то я смотрю, они перестали ходить на заседания.

Вот такая шутка получилась. Но вернёмся к поэзии.

Леонид Ильич поискал свои детские стихи и, не найдя их, раздумал становиться поэтом. Но окружающие об этом не знали. И один из ближайших сподвижников продолжал раскопки. И нашёл где-то на Днепропетровщине детские стихи Лёни Брежнева и даже ухитрился прочесть их с трибуны очередного основополагающего съезда, однако к тому времени Леонид Ильич уже прочно решил стать прозаиком. Но это было значительно позже, а я пишу о том времени, когда Леонид Ильич всерьёз задумался стать лауреатом конкурса мастеров художественного слова.

Надо, кстати, заметить, что в то золотое брежневское время он ещё довольно прилично выговаривал многие слова. Конечно, он уже не мог произнести чётко слово «Египет» и произносил его как «Египа». «Социалистические страны» тоже звучали как «плохие сосиски», а с Азербайджаном была просто беда. Но это слово – «Азербайджан» – не удавалось за всю историю КПСС ни одному из генсеков – от первого и до последнего.

Но в основном то, что говорил Леонид Ильич, понять было можно. А так как он с детства любил поэзию и при этом выступал с многочасовыми докладами на всю страну, то можно понять и его стремление к лауреатству. Кроме того, Леонид Ильич вообще любил в узком кругу почитать вслух стихи Есенина. Он знал довольно много, шесть есенинских стихов и читал их все шесть долгими зимними вечерами.

Бывало, соберутся члены Политбюро после какого-нибудь пленума, выпьют немного, граммов по восемьсот, а затем Леонид Ильич, если у него хорошее настроение, откроет свой личный сейф и даст подержать ближайшим сподвижникам свои любимые игрушки: звёзды Героя, ордена зарубежных государств, модели машинок, милицейский свисток, который ему подарил Щёлоков, и шахтёрскую каску, оставшуюся от Хрущёва.

Ну, уж потом, когда все наиграются и нахвалят игрушки Леонида Ильича, он их отбирал назад. Бывало даже, что игрушек оставалось меньше, и в последнее время Леонид Ильич завёл амбарную книгу и игрушки выдавал только под расписку.

Ну, а уж потом все садились поудобнее и Леонид Ильич начинал читать стихи:

– Ты жива ещё, моя старушка, жив и я, привет тебе, привет.

Причём Леонид Ильич сам себе был и режиссёром и при словах «привет тебе, привет» махал рукой так, будто он сходит с самолёта и приветствует встречающих.

Или он читал стихотворение:

– Ты меня не любишь, не жалеешь, разве я немного некрасив? Не смотря в лицо, от страсти млеешь, мне на плечи руки опустив. – При этом он слегка расставлял руки и подёргивал плечами, будто собирался танцевать цыганочку, а ордена и медали начинали позвякивать, как цыганские мониста.

Иногда Леонид Ильич забывал слова, и тогда посылали референта в Ленинскую библиотеку, и тот привозил прижизненное издание Есенина, находил нужную страницу, а Леонид Ильич напяливал на нос очки и, посмотрев в книгу, будил соратников и продолжал читать стихотворение наизусть.

И так он читал первое, второе, третье, а на четвёртом, дойдя до слов «Пей со мной, паршивая сука, пей со мной!», всегда плакал. Он вообще любил собак, и что-то его в этих словах трогало до глубины его генсековской души. Он плакал, прерывал чтение, наливал бокал «Столичной» и произносил тост:

– Дорогие друзья, сегодня в обстановке мира и созидания социализма в одной, отдельно взятой нами стране я с особым чувством невозвратимой потери пью за нашу интеллигенцию, ярким представителем которой был поэт Сергей Есенин. Жаль, что его нет с нами. Если бы он был жив, мы бы его наградили званием Героя Соцтруда, и он бы сегодня в памятнике стоял с Золотой звездой Героя. Лыхаем, – и выпивал.

Потом он дочитывал пятое и шестое стихотворения и так как больше наизусть ничего не помнил, то брал в руки книгу и дальше читал по напечатанному до тех пор, пока не засыпал, а слушатели его спали уже давно.

И вот, когда Леонид Ильич решил стать лауреатом конкурса чтецов-декламаторов, особо остро встал вопрос, какие стихи он будет читать на этом конкурсе. Собрали поэтов самых лучших, самых маститых лауреатов, авторов многотомных собраний сочинений.

Они читали свои стихи, Леонид Ильич плакал, слушая их. Потом думали, что это за стихи так растрогали вождя. Но он потом сказал жене:

– Страну жалко, народ. Сколько денег уходит на этих дармоедов.

И ещё плакал он оттого, что видел, как далеки эти поэты от него, а значит, и от народа, потому что никогда в жизни Леонид Ильич не смог бы выучить эти стихи, а если и выучит, то произнести не сможет. Поэтому всех поэтов накормили, напоили, развезли по домам, а на следующий день в газетах напечатали отчёт о встрече Леонида Ильича с творческой интеллигенцией, а тех, чьи стихи Леонид Ильич понял и чьи фамилии он запомнил, – а некоторых Леонид Ильич запомнил чисто визуально: «вон тот длинный с носом или короткий с усами», – через неделю наградили орденами «Знак Почёта» и «За дружбу между народами».

А одному, который, напившись, ухитрился поцеловать руку Леониду Ильичу, даже дали звание Героя Соцтруда, но он оказался не поэтом, а работником охраны, поэтому ему пришлось потом учиться заочно в Литинституте, а затем идти на афганскую войну, чтобы звание отработать.

В общем, не подошли Леониду Ильичу современные стихи, и решено было провести конкурс на лучшее прочтение стихов Есенина, а для того, чтобы у всех были равные условия, постановили читать именно те шесть стихотворений, которые знал наизусть Леонид Ильич. И Леонид Ильич начал усиленно готовиться к конкурсу. К нему пришёл педагог-репетитор, и Леонид Ильич стал разучивать скороговорки. Леонид Ильич с удовольствием медленно произносил: «Шла Маша по шоссе и сосала сушку», потом «От топота копыт пыль по полю летит». Но на фразе: «Сшит колпак не по-колпаковски, надо его переколпаковать» – что-то у Леонида Ильича в челюстях заклинило. И они с преподавателем сели выпивать.

После двухсот и хорошей закуски Леонид Ильич стал произносить скороговорки значительно лучше, а у преподавателя язык стал заплетаться. После семисот Леонид Ильич и репетитор абсолютно сравнялись в произношении, и Леонид Ильич сказал:

– Вот в таком состоянии и надо проводить конкурс.

А тут как раз должно было состояться совещание «в верхах». И надо же было, чтобы без ведома Леонида Ильича это совещание назначили именно на тот день, когда должен был состояться конкурс! Так все Министерство иностранных дел «стояло на ушах», десять иностранных дипломатов получили звание Героев Соцтруда, одной женщине-дипломату дали медаль «Мать-героиня». Отменили революцию в одной африканской стране, две страны «третьего мира» под давлением отказались от социалистического выбора и вернулись в капитализм, была понижена цена на советскую нефть, но перенесли совещание «в верхах» на более поздний срок.

И вот, допустим, завтра должен был состояться конкурс, а сегодня на Политбюро Леонид Ильич решил устроить генеральную репетицию.

Он прямо на заседании Политбюро в разделе «разное» стал читать стихи.

Декламация Леонида Ильича членам очень понравилась. Представитель Азербайджана сказал, что он такое наслаждение испытывал только в молодости, да и то от женщины.

Представитель Узбекистана сказал, что чтение так прекрасно, что надо поставить на эти стихи балет: Леонид Ильич на сцене Большого театра с трибуны читает стихи, а балет танцует и собаку, и Качалова, и «Ты жива ещё, моя старушка».

Всем остальным чтение тоже очень понравилось, а представитель Казахстана даже предложил, чтобы Леонид Ильич на каждом заседании ничего больше не говорил, а лишь читал стихи Есенина.

И только жена Леонида Ильича сказала ему вечером:

– Ты что, старый дурень, удумал? Ты представь себе совещание «в верхах». Объявляют: Рейган – президент США, Маргарет Тэтчер – премьер-министр Англии и Леонид Брежнев – лауреат конкурса чтецов-декламаторов.

Леонид Ильич страшно обиделся и сказал:

– Если бы ты только слышала, как я сегодня великолепно читал и как меня принимала публика, ты бы так не говорила.

Но с другой стороны, обидевшись на жену, он не спал всю ночь, ворочался с боку на бок, а под утро, нацепив на грудь все ордена и медали, в одних кальсонах и кителе читал в ванной «Собаку Качалова», при этом клал своей овчарке руку на морду, а собака скулила и пыталась лизнуть Леонида Ильича в лицо.

– Ты меня понимаешь, – сказал Леонид Ильич собаки и нацепил ей на ошейник медаль «За взятие Будапешта».

Днём в Большом театре состоялось торжественное открытие конкурса чтецов.

В зале сидели лучшие чтецы страны и гости из-за рубежа. На сцене, в президиуме, сидело Политбюро в полном составе, на заднике висели портреты Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Ленина и Есенина.

Леонид Ильич прочёл трехчасовой доклад «О перспективах развития речевого жанра в условиях построения развитого социализма». Потом всех участников конкурса пригласили на банкет. Поели, попили. И начался концерт. В начале концерта выходили чтецы и хвалили доклад Леонида Ильича, поражались его дикции, умению построить фразу, его литературному таланту, его способности оратора. Некоторые плакали и благодарили партию, правительство и лично Леонида Ильича за то, что он живёт на этом свете, а не на том.

А затем вышел сам Леонид Ильич и стал читать стихи Есенина. После каждого стихотворения зал вставал и устраивал овацию. Кричали «бис» и «браво», слышны были здравицы и крики «ура».

На четвёртом стихотворении, дойдя до слов «Пей со мной, паршивая сука», Леонид Ильич не выдержал и заплакал и под бурные, долго не смолкающие аплодисменты уехал домой.

Медаль лауреата и грамоту ему привезли на квартиру и торжественно надели на него ленту, где золотом было вышито: «Лауреат первой премии конкурса чтецов Леонид Ильич Брежнев».

Официально это звание не было обнародовано, и в печати об этом конкурсе не было ни слова. Написали опять, что была встреча с очередной интеллигенцией. Но через некоторое время кому из чтецов квартиру дали, кому звание, а кого в Израиль отпустили. А на собрании в филармонии, где обсуждалось это событие, один известный чтец спросил:

– Скажите, а тех, кто останется, как-нибудь отметят?

Но это к слову. Шло время. Леонид Ильич быстро отошёл от конкурса и успокоился, решив стать членом Союза писателей; вступил он в этот союз по рекомендации министра госбезопасности и сделал блестящую писательскую карьеру. За один присест написал три эпохальные вещи и получил Ленинскую премию.

В этом смысле он обогнал всех генеральных секретарей, кроме К.У. Черненко, который тоже получил Ленинскую премию, но в области ракетостроения. Он был, видно, большим специалистом в этой области, как, впрочем, и в других областях страны. Правда, в отличие от Черненко, Леонид Ильич был ещё и маршалом. Но думается, поживи Черненко подольше, он бы догнал Леонида Ильича и в военном деле.