Текст книги "Простой советский спасатель 2"

Узнаю любимую тещу! Не так уж она изменилась за время моего отсутствия!

– Нет, не врач, – покачала головой Галка, задержалась на пороге и оглянулась на меня. – Да, хорошо… Но я на вас рассчитываю, да? Сразу же, сразу же позвоните мне, если вдруг… Хоть что-то! Самая малость! – хрусткая купюра перекочевала из рук моей жены в медсестринский карман.

– Конечно, конечно! Не беспокойтесь! Сразу же позвоню! – с новой силой защебетала медсестра.

– Владислав Семенович! – раздался голос тещи из глубины больничного коридора. – Дорогой мой, приветствую вас! Так что вы мне скажете? Я звоню мужу? Он сейчас в Москве! Готов привезти в наше захолустье лучшего кардиолога Москвы! Лучшего!

– Альбина Николаевна, душенька! Не стоит! Уверяю вас, пока не стоит! Ваш зять в хороших руках! В моих! Прогресс медленный, но он есть! Уверяю вас!

Дверь в палату закрылась, и я очнулся.

Глава 6

За окном стояла душная южная ночь. Слабый ветерок не приносил прохлады. Я боялся пошевелиться: вдруг нечаянно сорву с себя сложные приборы. Сердце глухо долбилось в ребра, отдавая почему-то в шею ноющей тупой болью.

Осторожно приподнял голову и поморщился. От неудобного положения шея затекла, отсюда и неприятные ощущения. В темноте сумел разглядеть очертания еще одной кровати, по тумбочке возле своей и чужой. В глубине комнаты виднелся крупногабаритный шкаф. Дверь в палату была закрыта. Тишину нарушали только ночные звуки, залетающие в распахнутое окно.

Отчего-то сделалось невыносимо страшно от предстоящей встречи с Галкой. Я давно ее похоронил, выплакал, простился. Чуть не спился, прощаясь. Но, черт побери, так до сих пор и не отпустил. Не потом ли с тех самых пор для меня все женщины и не женщины вовсе, а так, подруги дней моих суровых, удовольствие на пару ночей или до тех пор, пока не начинают считать себя моей второй половиной.

А мы с Галчонком не были половинами. Мы как-то сразу с первой встречи поняли, что одно целое и по мыслям, и по духу, и по увлечениям. Одни книги, одни фильмы, одни чувства… С половинками не то. Все поделено ровно пополам. Только у одного обычно часть вдвое больше, а другому достаются остатки.

Я лежал в темноте с широко раскрытыми глазами и не представлял, что скажу своей покойной жене, внезапно оказавшейся живее всех живых. Что называется, прогулялся в прошлое! Но если меня для этого отправили в далекий семьдесят восьмой, то я готов туда смотаться еще пару раз, чтобы отца воскресить и мать. Так, стоп. Отец, выходит, тоже жив.

Интересное кино, это что ж такого я изменил в прошлом за несколько дней, что моя личная история так круто изменилась? Если еще и матушка жива-здорова, то тогда я, пожалуй, попрошусь в командировку назад в СССР еще пару раз. Если это поможет Кольку Веселова воскресить, который спас троих, вытащил из пожара, но сам погиб: придавило рухнувшей балкой в последний заход. Сходил, что называется, за беременной собакой… Собаку выпихнул, а сам…

Перед глазами одно за другим вставали лица погибших при исполнении парней-спасателей. Их, слава Богу, было немного, но каждый – герой, по-другому не назовешь. И за каждого я готов сходить, слетать, сбегать хоть в каждый год из тех семидесяти лет советской власти. Скажут – и вовсе останусь в прошлом, лишь бы только к жизни вернули.

– Шухер, паря, Кузьмич! – забормотал сосед по палате, проживая во сне свое прошлое.

Я улыбнулся, надо же, Кузьмич меня и в настоящем преследует. И только через пару секунд до меня дошло: на соседней койке сопел Женька. А я по-прежнему нахожусь в стране Советов в семьдесят восьмом году в двадцатом веке.

Не поверив самому себе, я резко поднялся с кровати и тихо подошел к соседу. Точно, Жека. Дрыхнет без задних ног. Это ж надо, как меня рубануло после развеселого дня. Я даже не слышал, во сколько он пришел. Обычно я сплю чутко, особенно в непонятных ситуациях. Мои теперешние обстоятельства выглядели более чем странными.

Я вздохнул, нацепил тапки и осторожно выскользнул из комнаты. Дико хотелось пить, и я двинул в сторону общажной кухни. Тускло освещенный коридор студенческого советского общежития напоминал декорации к фильмам ужасов. Эффект усиливал монотонный звук, нарушавший тишину с равными промежутками. От этого даже мне, видавшему виды пятидесятилетнему мужику, стало вдруг не по себе.

Пока до меня не дошло: кто-то просто забыл закрыть кран в пищеблоке, и капли воды разбиваются о чугунную эмалированную раковину. Это произведение уродливого советского производства ставили повсеместно. Лет с десяти моей семейной обязанностью стало мытье посуды.

Ох, как я не любил эту широкую лохань, на дне которой лежала пластиковая решетка, чтобы не царапать эмаль посудой. А в сливе была затычка, чтобы остатки пищи не попадали в трубу.

Ненавидел эту заглушку всеми фибрами своей детской души! За этот самый пищевой мусор, который отчего-то вызывал во мне недетскую брезгливость. Чтобы вытряхнуть из сеточки остатки еды, я отрывал кусочек газеты и с ее помощью брал фильтр в руки.

Если вспомнить, в каком говне с восемнадцати лет мне приходилось копаться, таская останки человеческих тел, то возникает вопрос: откуда в пацаненке, который спокойно брал в руки жуков, пауков, головастиков, лягушек, мертвых воробьев, появилось это чувство?

Наверное, мозгоправ смог бы докопаться до истинных причин такой брезгливости, которая присутствует во мне до сих пор. В моей раковине нет затычки для слива. Мне проще применить жесткую химию для прочистки труб, чем взять эту хрень в руки. Но психологические проверки мы, спасатели, проходим на ура. Долго ли умеючи переиграть заумные тесты и получить нужный тебе результат.

Я неторопливо шел по коридору, завороженно слушая ночную капель. Где-то что-то скрипнуло. Я остановился, замер и прислушался. От почти гробовой тишины зазвенело в ушах. Я пожал плечами – показалось – и двинул дальше.

Добрел до кухни, решил не включать свет. На ощупь раздобыл стакан с полки, налил воды и залпом выпил. Вторую порцию пил уже с чувством, с толком, с расстановкой, наслаждаясь каждым глотком.

Подумал, надо раздобыть тару побольше и охлаждать воду в холодильнике. В нашем городе холодные напитки – жизненная необходимость. Из водопроводных труб летом бежит настолько тепленькая жидкость, что ни о какой свежести речь не идет от слова совсем.

Сполоснул стакан, улыбнувшись своим мыслям, крепко закрутил кран и решил выйти на балкон, подышать ночным воздухом. Спать не хотелось. Я стоял, глядя на ночной город. В голове было пусто. Мысли ушли на покой. Не хотелось даже анализировать странное сновидение.

Где-то в ночи раздался визгливый женский смех, и сразу же в голове возник вопрос: почему Галка во сне была с короткой стрижкой, если я никогда ее не видел с такой прической? Да и все вокруг казалось реальным. Если бы не живые мертвецы, я бы не усомнился в том, что меня вернули обратно в двадцать первый век, в мое собственное пятидесятилетнее тело, которое лежит себе в реанимации после сердечного приступа.

Может, все-таки мои действия здесь имеют эффект пресловутых крыльев бабочки? И я здесь и сейчас, находясь в теле студента, меняю самому себе жизнь в далеком потом?

Что, если любимая теща неслучайно попалась мне на глаза и я буквально натыкался на нее каждый день? Что, если история с ее спасением, а потом и спасение мальчишки по имени Алик – это звенья одной цепи? В моем прожитом будущем у Галки не было брата. Стерва и эгоистка Альбина Николаевна жила одна. Ни один любовник рядом с ней долго не задерживался, уж больно характерец у тещи был крут и вреден для мужского здоровья.

Во сне же Альбина казалась вполне себе человечной, называла Алика сыном… Что, если я изменил ее судьбу своим двойным вмешательством? Мы никогда не были с тещей близки, и о своей молодости она рассказывала редко и исключительно в радужных тонах. На каких курортах отдыхала, какие мужчины за ней там ухаживали, кто ее куда возил.

Что, если этот мужик – та самая главная ее любовь, и, потеряв его по собственной дурости, Альбина просто не сумела простить саму себя и стала такой, какой я ее знаю? Истеричной дрянью.

Что, если я изменил ее судьбу? Судьбу мальчишки и его отца? Они помирились, Альбина Николаевна вышла замуж за своего ученого, Алик перестал чудить, и получилась полноценная семья. А потом в этом браке родился второй ребенок – моя Галка?

От духоты и бессмысленных вопросов заныли виски. Я собрался было свалить с балкона, еще раз попить водички и вернуться в свою комнату, как вдруг услышал чьи-то приглушенные голоса.

Я заколебался: обозначить или нет свое присутствие на балконе? А вдруг идут мимо, а тут я выскочу со своим «здрасте, я ваша тетя», напугаю людей. Кто его знает, откуда и кто посреди ночи идет? Еще ненароком спалю какие-нибудь тайные романтические отношения. Оно мне надо? Вот именно, Леха, мне оно не надо! Так что стоим, ждем, не отсвечиваем.

Я прижался к стене, стараясь полностью слиться с серым бетоном и очень сильно надеясь, что парочка на балкон не пойдет. «Вышел покурить» будет звучать глупо, потому как черт его знает, что отвечать на вопрос: почему спрятался?

Чувствуя себя неловко, я разглядывал звезды, и тут мне показалось, что я услышал свое имя. Точнее, фамилию. Мучился я недолго, чуть сдвинулся к открытой балконной двери и стал откровенно подслушивать, решив, что, если мне померещилось, сразу же прекращу.

Два парня тихо переговаривались на кухне, стараясь не шуметь и не громыхать, кажется, чайником. Зашуршала тонкая струйка воды, мягко ударив в алюминиевое дно. Чиркнула спичка, запахло подожженной серой. Негромко клацнула крышка, когда чайник поставили на огонь.

У нас дома было два чайника: праздничный и повседневный. Блестящий мельхиоровый с выбитым на донышке глухарем. По выходным и праздничным дням воду кипятили в нем. Уж не знаю, почему мама так придумала, но субботние чаепития от этого становились чем-то необыкновенным для меня. Особенно когда на стол ставились большие тарелки с пирожками и сладким домашним пирогом с абрикосами или яблоками.

Среди недели для быстроты и удобства пользовались обычным «мышиным» электрическим чайником. «Мышиным» прозвал его я в раннем детстве. Меня всегда смешил провод, торчащий из посудины. Пузатый электрический агрегат из-за этого шнура казался мне большой важной мышью, которая подогревает воду.

– Может, покурим? – раздался тихий голос.

Я вздрогнул и напрягся: бежать некуда, разве что с балкона прыгать. Но с третьего этажа больно-то не разгонишься, а висеть на руках, чтоб не застукали и не обвинили черт-те в чем, такое себе удовольствие. Я решил было уже выйти из засады, но второй голос остановил курильщика.

– В комнате в окно подымишь. И так отсвечиваем. Зайдет кто, а мы тут с тобой среди ночи.

– Как зайдет, так и выйдет, – фыркнул собеседник.

Голос показался мне знакомым, и я осторожно придвинулся к дверному проему. Высунуться не рискнул, в темноте все равно лица не разгляжу, а попадусь – стыда не оберешься.

– Не нравится мне этот Лесаков, – продолжил разговор курильщик. – Мутный он какой-то в последние дни. И че Кузьмич с ним носится, как курица с писаным яйцом?! Подумаешь, спасатель, руки золотые, технически подкованные! – передразнивая мичмана, продолжил болтливый. – Дать бы ему по кумполу. Строит из себя… спортсмен… – зло прошипел… Игорек!

Неожиданно, однако. Я представил, как выхожу сейчас на кухню и ласково так объясняю вертлявому: так, мол, и так, дорогой товарищ, я не рубль, чтобы тебе нравиться. Представил и едва не заржал. Игоречек то еще ссыкло, если судить по тем крохам информации, которая сама пришла мне в руки. Как минимум провокатор, как максимум – подсадной у непонятной шайки-лейки, которой заправляет Борода.

– Я б не отказался, – скрипнул зубами второй ночной любитель чая. – Да дядька запретил.

– Слушай, а че там у тебя с этими дятлами? Машину взял, или деньгами отдали? – в голосе Игорька послышалась едва скрываемая зависть. – Везет, дядька тебе такие дела доверяет. Я сколько просил, а он мне: Игорек, ты мне для других дел нужен! – закончил вертлявый, неумело кого-то копируя. – Слышь, Борода, может, попросишь за меня, а?

Точно, а я-то думаю, откуда я некурящего знаю! Это ж мой дорогой друг Сережа, который пацаненка в туалете хотел отметелить! Ну что за день такой, что ни рожа, то Сырожа!

– Дурак ты, Шкура, и не лечишься, – в сердцах цыкнул Бородатов и выключил конфорку.

– Че сразу дурак! – возмутился Игорь. – Сам, небось, денег не считаешь! А я на одну стипуху живу! На нее попробуй проживи!

– Вот я и говорю, дурак! – Борода вздохнул, но не стал объяснять, почему так думает.

Я согласился с Бородатовым. Из-за этого придурка разговор обо мне оборвался на самом интересном месте.

Что не так с моим студентом? Или это уже мои проблемы, а не того парнишки, тело которого я занял?

Внезапно я понял: большая часть жизни второкурсника Алексея Лесакова осталась за кадром. Если в первые дни нет-нет да и всплывало в памяти то одно то другое, то теперь некие силы, закинувшие меня назад в прошлое, решили – хватит, пускай дальше выкручивается сам. И как при таких раскладах понять, почему Игорек вдруг взъерепенился на Лесакова? В глаза лебезит и дружелюбно скалится, а за спиной злится и завидует, что ли? И вот вопрос: чему можно завидовать в жизни обычного советского студента?

Вряд ли тому, что Леха втихаря торгует алкоголем с подачи тети Дуси. Значит, было или есть что-то еще. И кто такой этот дядька, о котором шла речь? Родственник Бородатова? Или главарь шайки мошенников, которые связаны с чудо-доктором? А может, сам лекарь?

Судя по всему, Борода уже и сам не рад, что связался с жуликом. Надо попробовать узнать, что он вообще за человек, Сергей Бородатов. Может, и правда вляпался по глупости, теперь не знает, как вырваться? Если так, попробую помочь, не впервой.

– Че сразу дурак-то? – обиженно буркнул Игорь. – Ну. Не на одну. Но ты-то, поди, больше получаешь. С одного массажа-то, да и дядька работенку подкидывает. А я все на побегушках у вас. Надоело! Вот че! – зло продолжил Шкура.

Шкура, надо же, по фамилии, что ли, кликуху получил? А что, ему подходит. Шкура и есть, кто еще заманивает и линяет, чтоб не заподозрили. Да и жадный, судя по всему.

– Кружки бери и пошли, – холодно распорядился Борода. – Языком меньше трепли, глядишь, и тебя… привлекут… Главное, Шкура, чтобы привлекли не органы правопорядка. Тебя ж пальцем ткни, и ты всех сдашь. А от Лесакова держись подальше. Приказа не было. Значит, ша, медуза, море рядом. Усек? Узнаю за инициативу, бо́шку отверчу лично, ясно? Мне проблемы с дядькой не нужны. С милицией тоже. Пошли уже.

– Че ты начинаешь? Я кремень! – засуетился Игорек. – Ты это… Слышь, Серега, ты дядьке-то не говори ничего, лады? А я что, я могила!

– Пошли уже… могила, – мне показалось, или в голосе Сергея звучало едва скрытое презрение?

– Иду, иду. Ща, подожди, обстановочку гляну, – голос Игоря отдалился, и тут же раздалось негромкое: – Фарватер чист, погнали!

– Тьфу ты, придурок, – тихо выругался Бородатов, и на кухне все стихло.

Через несколько минут я перестал слышать шаги в коридоре и, подождав еще пару минут, вернулся на кухню. В помещении оказалось теплее, чем на балконе. Все-таки наши южные ночи порой обманчивы. Под утро можно и подмерзнуть, если, конечно, градусник не показывает сорок плюс, как в моем времени.

Начинало светать. Я окинул кухню взглядом и решил, что горячий кофе мне не помешает. Набрал в другой чайник воды, поставил на плиту и задумался.

Не нравилась мне вся эта кутерьма вокруг студента Лесакова. Понять бы – я уже что-то натворил или молодого Лехи грехи? Ни с того ни с сего резко захотелось курить. Вот ведь… Походу, дух, или душа, или остатки памяти бывшего жильца покинули тело окончательно. И теперь, дорогой товарищ Лесовой, крутись, как хочешь, выбирай слова и выражения, чтобы не спалить свое нездешнее происхождение.

Чайник зашумел. Я погасил конфорку, подхватил посудину в одну руку, в другую взял первую попавшуюся кружку и отправился в свою комнату.

Женька по-прежнему дрых без задних ног. Я поморщился, судя по перегару, погулял сосед хорошо. М-да, давно ли, Леха, ты стал таким снобом? Сам-то что творил в прошлой жизни?

Я налил себе кофе, поморщился. Эх, мне сюда бы кофемашину и «Лаваццу», а не вот эту баночку с индианочками! Но за неимением лучшего будем пользовать то, что есть.

Пару ложек в кружку, кипятка, сахар вприкуску. Привычка макать сладкие кубики в чай или кофе у меня осталась с детства. У бабушки в тумбочке всегда стояла плошка с кусковым сахаром. Это было лучшее лакомство для меня, хотя шоколадные конфеты я тоже уважал. Но пить с бабулей за столом, покрытым цветастой скатертью, густой чай вприкуску с сахаром – лучше не придумаешь!

Вот и сейчас я подхватил несколько кусочков, взял кружку с кофе и уселся на подоконник встречать рассвет, заодно и мысли в порядок привести. Под бодрящий напиток мыслительный процесс у меня всегда шел хорошо.

На горизонте серело. Ночь отступала, постепенно возвращая небесам краски жизни. Негромко начали перекликиваться первые птицы. Где-то дурниной заорал петух. На него со смаком огрызнулись дворовые псы, и снова все стихло. Последние мгновения тишины перед очередным бурным днем. Эх, хорошо-то как! Еще бы понять, что происходит и при чем тут я?

Глава 7

Утро стремительно ворвалось в южный город. Только что предрассветные сумерки голубовато-розовым пятном разливались по небу, и вот уже солнце высоко над линией горизонта поливает горячими лучами улочки провинциального городка, едва успевшие остыть от жары.

Наш городок в эту эпоху утопает в зелени. Тенистые аллеи, клены, ясени, тополя, море роз и самшитовые живые изгороди на клумбах. В мое время бездарные городские хозяева практически превратили Энск в пустыню. Шикарные деревья по Ростовской и Гоголя, которые создавали не просто арочную аллею по обе стороны от дороги, но и давали густую тень, в одночасье вырубили под надуманным поводом: «Старые, вот-вот упадут».

Чистые спилы плакали смолой вместе с горожанами. Парад дровосеков длился несколько лет. От равнодушных чужаков, заседающих на административных постах, жители получали пустые бумажки-отписки. Вскоре лесорубы пришли в парк, и началась вырубка паркового массива под новые кафешки, павильоны, лотки… Хиленькие саженцы, посаженные взамен добротных деревьев, гибли в течение года. В нашей жаре им нужен хороший полив, которого городские власти не могли (читай, не хотели) организовать…

Одним глотком я допил кофе и спрыгнул с подоконника. Женька по-прежнему дрых без задних ног, время от времени вскрикивая и что-то бормоча себе под нос. Я накинул на него простыню, сползшую во время сна, налил в кружку воды и поставил на тумбочку. Хорошо бы холодного квасу, но чего нет, того нет!

До начала рабочего дня оставалось несколько часов, и я решил прогуляться по военному городку, освежить в памяти те места, где в детстве с пацанами находили входы в подземелье.

Быстренько закинув чайник на кухню, сполоснул кружку, привел себя в порядок и покинул общагу под бдительным взглядом бабы Гриппы. Увидев меня в такую рань, она удивилась, но спрашивать ничего не стала, чем, в свою очередь, очень озадачила меня. Как так-то? Или потом разведка донесет, где, когда, зачем и почему? С подробностями.

Город потихоньку оживал. Дворники шкрябали метлами. Одинокие граждане возвращались с ночных смен. Наш населенный пункт и по сей день никак не может четко определить свой статус: то ли мы курорт, то ли порт.

А при советской власти выбирали между курортом, портом и индустрией. В Энске на многочисленных промышленных предприятиях жила, трудилась и процветала рабочая элита. На благо державы работали «Полиграфмаш», «Аттракцион», «Станкозавод», швейная и обувные фабрики, молочный, хлебный, бондарный, судоремонтный, металлоизделий, рыбный, консервный и пивной заводы, мясокомбинат.

И все это в одном маленьком стотысячном морском городишке. Все прос… потеряли и разрушили. Несколько лет назад по кирпичикам разобрали останки станкозавода. Горожане пытались спасти старинное административное здание, требовали признать его исторической ценностью. Но все упиралось в знаменитую фразу «денег нет, но вы держитесь» и в абсолютное нежелание администрации города шевелиться.

Здания консервного завода приходят в упадок, зарастая травой и деревьями, впору постапокалипсис снимать. Собственно, местные фотографы в развалинах цехов этим и занимаются.

На консервном заводе в одну осень мы проходили практику. Уж и не припомню, что мы там делали, но томатным вкуснейшим соком просто упивались! Помидоры, кстати, на консервы шли наши, энские, с колхозно-совхозных полей, как и фрукты-ягоды из местных садов. Каждый год в сентябре всей старшей школой мы отправлялись по району собирать помидоры, помогать колхозам в битве за урожай.

Бескрайние поля, огромные контейнеры, и мы с ведрами. Тут собирали урожай, здесь же устраивали помидорные баталии, за что получали чертей от учителей, тут же ели эти самые красные вкусные овощи, срывая прямо с куста, немытыми. А потом, уработанные, рассаживались по автобусам с полными ведрами красной вкуснятины и ехали в город с песнями. Хорошее было времечко.

Современные дети только и знают, что права к месту и не к месту. Попробуй их на субботник выгони или полы в классе заставь помыть. К пятому классу многие девочки веник в руках ни разу не держали. Что уж за пацанов говорить. Мы вот мыли, дежурство шло по классам, и коридоры в нашей четвертой школе широченные были, и лестницы чугунные, и полы деревянные. А ничего, не померли. Дрались за право быть дежурным по этажу, чтобы на уроках не сидеть.

Я неторопливо шел, разглядывая знакомые места, и воспоминания сами собой всплывали в голове. Много чего ушло с молотка в лихих девяностых, было приватизировано, продано и перепродано.

Наверное, из всего городского имущества повезло только гостинице «Энск». Последние лет десять местные предприимчивые бизнесмены пытаются убедить мэрию выставить ее на торги, с пеной у рта и жадностью в глазах доказывая нерентабельность предприятия. Оно, может, и так. Да только уйдет с молотка, разломают к чертям собачьим и построят очередной бессмысленный и беспощадный торговый центр. Этого добра, как и кафешек-кабаков, в нашем городе едва ли не по одному на каждого жителя.

Я брел по родным и любимым с детства улицам города, слушая пение птиц и наслаждаясь каждым метром дороги по пути к водонапорной башне. Знаменитый «Военторг» и летное училище с самолетом на постаменте, на который мы забирались, замирая от ощущения опасности и нагоняя, который получим, если поймают.

Старая аптека в желтой панельной пятиэтажке. Позже чего только в ней не было: и парикмахерская на два зала, и магазин, и жилищная военная контора. А вот и родная четвертая начальная школа. Еще не разрушенное здание с огромным двором, с несколькими жерделами во дворе. Побеленным каменным уличным туалетом типа сортир в дальнем конце у забора. Бегать в него зимой было то еще удовольствие. Зато позади школы целый сад с фруктовыми деревьями. Там мы бесились на переменах, если, конечно, не висели на турниках, пока девчонки прыгали в свои резиночки.

Говорят, при царской власти здание нашей школы было конюшнями. Может, и не врут. Длинное здание с большими окнами, деревянными скрипучими полами, огромной столовой при должном воображении вполне можно переделать в конюшню и обратно. Полуосвещенный коридор начинался маленьким предбанником с умывальником и заканчивался святая святых – кабинетом директора.

В этом коридоре в холода мы бесились и орали, играли в мяч, прыгали, стояли на ушах. Здесь же с нами играли и пионервожатые. После уроков многие ученики оставались на продленку. Сначала уроки, потом игры. Бывало, нас и в кино водили. Красота.

Сейчас на месте начальной школы стоит современная кирпичная многоэтажка с магазинчиками в полуподвальных помещениях. Напротив – панельная девятиэтажка, жилье в которой получали преимущественно военнослужащие.

А рядом вот она, высокая широкая серого цвета мрачная водонапорная башня. В детстве она навевала на нас жуть черными глазницами пустых окон. Лет в восемнадцать я прикидывал, когда заработаю много денег, возьму башню в аренду и открою там клуб или ресторан. Как раз время начиналось такое, предпринимательское. Когда уже с женой я вернулся в родной город, кто-то таки осуществил мою мечту. И сейчас на верхушке водонапорки ресторан «Семь ветров».

В этом времени водонапорная башня все так же стояла пустой и заколоченной. Именно под ней находился один из проходов вниз, под землю. Интересно, сумею ли я сейчас туда попасть и найти вход? Я-то с друганами лазил туда подростком, был щуплым и ростом поменьше.

Хотя именно сейчас я лезть в подземелье не собирался. Так, разведка на местности, осмотр территории, чтобы освежить в памяти, что и как. Я свернул на узкую тропинку мимо генеральского дома и уже собирался выйти на дорогу, когда что-то привлекло мое внимание.

Мелькнула мысль, что внутрь башни забралась крупная собака и теперь пытается выбраться через щель в досках обратно. Я дернулся было помочь, но тут из проема показалась мужская рука. Быстро спрятавшись за дерево, я принялся наблюдать. Через пару минут сооружение из сколоченных вкривь и вкось деревяшек аккуратно распахнулось. Кто-то очень умный сообразил, что установка новой двери привлечет много ненужного внимания, чем старые гнилые деревяшки.

Сначала показалась голова в кепке с длинным козырьком, низко опущенным на лицо. Я напряг зрение, боясь пропустить тот момент, когда мужик поднимет голову. Но тут во двор въехал мусоровоз, перекрывая обзор. Я кинулся вправо, но не успел. Когда я обогнул машину, мужик уже исчез в неизвестном направлении.

Выругавшись от разочарования, я решил не рисковать и понаблюдать какое-то время за странным входом в водонапорную башню. Мало ли, может, товарищ там не один был. Может, там у сантехников или слесарей каморка рабочая, а я тут понапридумывал себе.

Укрывшись за деревом, я прислонился плечом к шершавому стволу и приготовился к долгому ожиданию. И удача таки мне улыбнулась. Своеобразной такой улыбкой.

Я так и не понял, откуда вывернула эта наглая неугомонная девчонка, но то, что она прет напролом в башню, не вызывало сомнений.

Уже не скрываясь, я рванул наперехват. Не хватало еще, чтобы она полезла в подвал одна, без снаряжения и фонарика. Хотя нет, фонарь эта стрекоза все-таки прихватила.

Черт! Да вы только посмотрите на нее! Ну это ж надо быть такой умной! Люди вот-вот из домов начнут выходить, а она при свете дня, не таясь, заглядывает в прорехи между досок, тычет в них, светит дурацким фонариком, который достала из тряпочной сумки. За хлебом, что ли, отправили ни свет ни заря? А она вместо магазина по подвалам решила пошляться! Мама, кстати, вот такие красивые матерчатые шопперы (как говорят в моем времени) шила сама. А вот батя предпочитал ходить с авоськой.

Я ускорился, стараясь не привлекать к себе внимание редких прохожих. Город просыпался. Народ потихоньку покидал дома и отправлялся по своим делам. Кто на работу, кто в детский сад за руку с бабушкой, кто на утренний заплыв.

Девчонка сунула фонарик в сумку и принялась дергать доски, пытаясь их расшатать. Вот ведь ума палата!

А если там и вправду кто-то есть? Зачем так откровенно показывать свой интерес к дряхлеющей заброшке? Я замедлил шаг, тихо подошел сзади к увлеченно разламывающей доску девушке и не удержался.

– Нарушаем, гражданочка? Попр-р-рошу ваши документики!

– Ой, простите, пожалуйста! – взвизгнула убежденная нудистка Елена и будущий врач. – Туда котенок забежал, вот я и… Ну ты и гад! – девчонка наконец развернулась и увидела, что за милиционер требовал у нее паспорт. – Напугал! – острый кулачок сильно ткнул меня в грудь.

«Однако это становится уже какой-то нехорошей традицией», – подумал я, чуть поморщившись, но не подавая виду.

– А ну, быстро пошли отсюда, – улыбаясь, прошипел я, схватил Лену за руку и потащил подальше от башни.

Все наблюдение мне испортила. Если внутри и был кто-то еще, то теперь будет сидеть до морковкина заговенья, пока не убедится, что фарватер чист!

– Да отпусти ты меня! Я сейчас милицию позову! – возмутилась девчонка, пытаясь вырвать руку из моего захвата.

– Зови! А я скажу, что ты у меня кошелек стырила!

– Что-о-о?! – Лена захлебнулась возмущением и остановилась. – Да как ты смеешь?! Ты! ТЫ!

– Я, я! Идем, говорю! Поговорить надо!

Точнее, попыталась это сделать. Но я упрямо тащил ее в глубь двора за генеральский двор. Там нас никто не увидит. С одной стороны стена дома скроет нас от чужих глаз, с другой – не позволит увидеть, что происходит, забор летного училища хоть прозрачный, зато около него растут густые кусты, и, если мне не изменяет память, в моем детстве где-то в них стоял столик с лавочкой. И еще один плюс в том, что я смогу контролировать подходы. И если вдруг кто, что маловероятно, следит за Леной и попробует подойти к нам поближе, я обязательно увижу.

– Да пусти ты меня! – шипела Лена разъяренной кошкой. – Пусти, кому говорят! Ну, погоди! Я тебе устрою!

Девушка попыталась стукнуть меня сумкой с фонарем, но я успел увернуться.

– Не делай так больше, – предупредил я и резко остановился.

Девчонка от неожиданности едва успела притормозить.

– Слушай, будь человеком, а? Пойдешь сама, по-хорошему, отпущу. Поговорить надо.

– Больно надо! Пусти, кому сказала! – Лена попыталась лягнуть меня ногой, но я увернулся.

Девушка дернулась, рассчитывая после лягания на эффект неожиданности. Он, может, и сработал бы, если бы она попала туда, куда целилась. Я понял, не договоримся. Вздохнул и сделал первое, что пришло в голову: стремительно придвинулся вплотную, наклонился и поцеловал.

Все случилось настолько быстро, что девушка не успела понять происходящее. Когда осознание сработало, Лена забилась в моих руках, замолотила кулачками по груди, пару раз прошлась случайно по моим ногам. Хорошо хоть, не на каблуках была. А шлепки без острых носков – это нестрашно. Но я только крепче ее обнял, не обращая внимания на жалкие попытки вырваться. Сопротивление потихоньку угасало, и наступил тот волшебный момент, когда девушка ответила на мой поцелуй.

Целовалась она… невинно. Сразу стало понятно – нецелованная. И тем удивительней для меня стало открытие. Умница, спортсменка, комсомолка (что вероятней всего), красавица, будущий врач и убежденная нудистка (на минуточку!), которая не умеет целоваться?! Да такого просто не может быть! В мое время так уж точно! А вот оно – есть! Стоит в моих руках, дрожит и робко, несмело, нежно целует малознакомого парня. Сла-а-адко!