Текст книги "Суккуба"

– Встань сюда! Ну?! – Лена толкнула Рыжую к центру зала – Руки подними, быстро! Вот так! Стой спокойно! Не шевелиться!

Лена сноровисто и быстро зацепила руки Рыжей в специальные захваты-наручники, покрутила что-то в машине-приспособлении, стоявшей рядом на полу, и Валентина так и осталась – с вытянутыми вверх руками, переступая на месте длинными, гладкими ногами. Она вправду была красива – особенно сейчас, когда груди задрались вверх – тяжелые, упругие, подрагивающие под своей тяжестью, но не отвисшие до пупка, как это часто бывает у полногрудых женщин. Девичья грудь – вот как это можно назвать.

Лена сняла со стены гибкий, кожаный кнут и протянула Тане:

– Возьми! Двадцать ударов ей – и ты будешь прощена за участие в драке. Только бить по-настоящему, без дураков. Увижу, что удар нанесла не в полную силу – встанешь рядом с ней и получишь столько, сколько нанесла слабых ударов. Поняла?

– Поняла! – Таня стояла ни жива, не мертва. Ей – быть палачом?! Истязать?! О господи! Да что же это творится-то?!

– Ну, что застыла – бей! – выдохнула Лена – Она тебя оскорбляла, она тебя унижала – бей, выбей из нее всю дурь! Пусть она зарыдает! Пусть плачет, как дитя! Она заслужила боль! Она тварь! Сука! Бей! Ну?!

– Не буду! – в Тане вдруг что-то взвилось, будто отскочила крыша кипящего чайника – Я не палач! Вам надо, вы и бейте! Я не подписывалась мучить людей!

– Ты подписывалась выполнять все, что мы тебе прикажем – голос Лены спустился до шепота, почти свиста. Сейчас она была похожа на огромную змею – А раз ты отказываешься выполнять приказ – значит, должна быть наказана. Во-первых, ты теряешь десять тысяч долларов своего жалованья. Во вторых…становись! Да, рядом с ней! Быстро! Руки вверх! Вот так!

Стоять было не больно – оковы, как оказалось, внутри проложены мягким материалом – то ли поролоном, то ли тканью. Но вот ожидание боли, этот страх, заставляющий мочевой пузырь разжаться и пустить струйку – это хуже всего.

Таня даже описалась – она почувствовала, как по бедру потекла тонкая горячая струя. Стыдоба, да! Но Таня очень боялась боли. И чуть не закричала: «Не надо! Перестаньте! Я все сделаю! Я буду бить!» Но что-то ее остановило. То ли природное упрямство, то ли взгляд Рыжей – отчаянный, как у зверя, загнанного в угол.

Ничего, перетерплю! – подумала Таня, и закрыла глаза, чтобы не видеть происходящего.

– Всем взять кнуты! Любые! По руке! Будете их пороть! Бить можно куда угодно – кроме как по лицу. Выбьете глаз – нарушительницы порядка будут долго восстанавливаться, а значит, потеряют дни учебы. По лицу не бить! А в остальном – бейте, как хотите. И со всей силы! Увижу, что ленитесь, отлыниваете – встанете рядом с ними!

Таня не видела, кто нанес первый удар – такой жгучий, такой болезненный, что она закричала и задергалась, повисая на руках. Удар пришелся по груди, прямо по соскам – крупным, красивым, ее гордости – и рассек левый сосок прямо до крови.

Второй удар – по бедру.

Третий пришелся в пах, прямо по киске, как будто нарочно туда и метили. Нежная кожа разошлась, закровоточила, и Таня завопила что есть силы. Все, что она испытывала до сих пор, вся та боль – начиная с детства, и заканчивая поркой в коридоре административного здания Корпорации – все было детскими играми. Эта боль не сравнится ни с чем – если только не с поджариванием на костре!

Удары сыпались один за другим, и боль была такой невыносимой, что Таня впала в состояние, подобное трансу, в полусон-полуявь, когда мозг понимает, что происходит, но не может, не хочет ничего поделать, кроме одного – позволить сознанию убежать в самые дальние уголки своей «кладовой».

И Таня «убежала». Она смотрела как со стороны на то, что делают с ней, и что делают с Рыжей. Себя она не видела, видела только мучительниц с кнутами и плетьми в руках, но то, что сделали с соседкой – видела прекрасно. Лохмотья кожи, кровь, стекающая по бокам и бедрам, запрокинутую голову девушки, изо рта которой несся вой, полный страдания и ужаса. Какой бы крепкой Рыжая ни была – эта боль превосходила человеческую возможность терпеть на несколько порядков!

А потом Таня повисла на руках без чувств, и все, что происходило дальше осталось за пределами ее сознания. Она не видела, не чувствовала, как ее сняли с канатов, как отнесли в комнату, отмыли от крови – те же руки, что недавно секли ее практически насмерть.

Раны, пока ее мыли, закрылись, уже не кровоточили, и когда Таня оказалась в постели – чистая, насухо вытертая полотенцем – постельное белье, сшитое из бежевого шелка осталось прежним, чистым и приятным на ощупь.

Так начался первый день Тани на Острове.

Глава 5

Сквозь сон услышала – кто-то коснулся бока! Кто-то еще в постели есть, кроме нее!

Отпрянула, ничего не соображая, движимая лишь одной мыслью – подальше от опасности! Бежать! Защищаться!

– Тихо ты, внатури! Не кипешись! Свои! – голос был знакомым, таким знакомым, что мороз по коже.

– Ты зачем здесь? Что тебе нужно?! – Таню просто-таки заколотило.

Зачем она пришла? Убить?!

– Да тихо ты! Не ори! Я что хотела сказать…спасибо!

– За что?

– За то, что отказалась меня бить. Ты чумовая девка! Извини, что я на тебя наехала. У тебя такая физиономия детская…думаю – маменькина дочка! Приехала, чтобы мою работу отнять, сука! Такая злость меня взяла! А ты здоровская девчонка. Правда, что откусила хер чуваку? Что он тебя изнасиловать хотел, а ты его кастрировала?

– Нуу…может и не кастрировала, но прикусила хорошо. Век будет помнить!

– Хи хи…молоток! Внатури – чумовая девка! И не побоялась против администрации пойти в отказ! Знала ведь, что будет, так? А все равно не стала у них на веревочке бегать! Уважаю!

– Ты знаешь…если бы знала, что так будет…так больно…я бы не отказалась. Прости, но другой раз, если заставят – я не откажусь. Я боли очень боюсь. Как подумаю, что ЭТО повторится, я аж дышать не могу от страха! Так что не надо говорить ничего, спасибо там всякие. Не заслужила. И своя рубаха ближе к телу! Еще раз – прости.

– Да что ты заладила – прости, да прости! Ясно дело – своя рубаха ближе к телу! И я тебе скажу…я тоже так поступлю. Потому что смысла нет. Тебя так и так отмудохают, только еще и я получу. Вишь, как поставили эти чушканы – мы сами друг друга наказываем! Они между нами раздор делают. Чтобы мы кидались друг на друга! А знаешь, почему нас заставляют голыми ходить?

– Знаю. А ты – знаешь?

– Знаю. Без трусилей мы сговорчивее. И нам страшнее. Чтобы гнобить нас, и чтобы показать, какая мы грязь. Я сразу поняла, как только мне сказали.

– Слушай…а с тобой…Мастер был в постели? Ну…когда тебя трансформировали в суккубу?

– Нет. Не Мастер. Другой какой-то мужик. Я чуть не сдохла потом! Но было классно! Я такого мужика еще не пробовала!

– А ты многих пробовала? Извини, что спрашиваю – мне просто интересно. Я ничего не хочу сказать, или в чем-то упрекнуть. Я ведь девственницей была. Меня Мастер…того. Девственности лишил. Потом был парень из обслуги – Коля. Потом – еще один парень. И девчонки. И все. Больше у меня мужчин пока что не было.

– Это ты Юльку наслушалась, да? Ну та…чухонка! Насчет меня? Она сама-то, наркоша поганая! Ну да, работала. В смысле – передком. И задком. Всем, что имелось. Денег зарабатывала. В бордель меня не взяли – рожей не вышла. Пришлось на улице. А там хачи, да джамшуды – им пофиг моя рожа. Главное – большая жопа, да сиськи четвертого размера. Думала – так сдохну на улице. Объявление увидела, подумала – ну чем черт не шутит? Пойду, попробую! Вот и попробовала.

– А зачем ты все время против администрации идешь? Ты же знаешь, чем это все закончится.

– А зачем ты пошла против? Почему меня не стала пороть?

Молчание. С минуту.

– Сама не знаю. Как накатило! Думаю – да что же это такое?! Что за скотство?! В книжках пишут – нельзя так с людьми, нельзя лишать их достоинства, мучить! Палач – ругательное слово! А тут из меня палача делают! Знаешь, я как-то прочитала, не так давно…в войну немцы расстреливали наших. Каратели. Ну – наши на них нападали, взрывали и стреляли, а они поймать партизан не могут, кишка тонка, так давай мирных жителей стрелять.

– Твари! Я бы их тварей – всех бы порвала! Фашисты гребаные!

– Ну вот. Как-то взяли наших жителей, и повели расстреливать. Приказали одному солдату, немцу – стреляй! А он взял, и отказался. Говорит, если так – стреляйте меня вместе с ними!

– Ну?! Ну и что?! Чо замолчала-то?! Что с ним сделали?

– Расстреляли. Вместе с нашими.

Молчание. Сопение.

– Не верю! Херовая история!

– Какая есть. Только все правда. Такой вот немец попался.

– И ты – как этот немец, да? Вспомнила?

– Не знаю, может и вспомнила. Только показалось неправильным – вот так. И тебя жалко стало – хоть мы и ругались. Ты почему такая злая, а? Разве можно быть такой злой?

– Дура ты, Танька. Пожила бы – как я – тоже бы обозлилась. Я жду, дождаться не могу, когда начнем этих козлов мочить! Мужиков, баб – всех!

– И не жалко?

– Да плевать! Пусть сдохнут сегодня, а я – завтра! Своя рубашка ближе к телу! А сама-то, сама-то ты – как? Я-то понятно, мне так досталось, что ай-яй! Мне их совсем не жалко. Мы же не жалеем, когда курицу жрем? Или барана? А ведь он тоже жить хотел! Так и люди – одни как люди, жрут все, до чего руки загребущие дотянутся. Другие – это как курицы. Они только кудахтают, а потом бегают с отрубленной башкой! Видела, как куры бегают с отрубленной башкой? Смешно так! Бежит, и не знает, что уже покойница! Только кровь брыжжет! Так вот – тебе жалко этих куриц? Людей? Ну…ты поняла.

– Поняла. Я стараюсь не думать над этим. У меня работа такая! К тому же – говорят, что можно потом будет в свободной охоте, убивать тех, кого сам выберешь. Тебе никогда не хотелось мстить негодяям? Вот ты знаешь, что кто-то негодяй, подлец. И ты можешь его грохнуть. Грохнула бы?

– Хе хе…да я всю жизнь только и думаю, как отомстить! Оооо…у меня такой список – как на братской могиле! Дай мне только добраться до них! Всех помню! Начиная с отчима-алкаша, и заканчивая мамашей, которая подкладывала меня под своих ухажеров! Жалко, что не доберусь до них – уже сдохли! Но осталось много тех, кто жив! И они меня дождутся! Надеюсь! Ты говоришь, почему я такая злая? Танюх, а только так и можно выжить на улице! Ты хоть и домашняя девка, но уверена – знаешь все, внатури! Не в золотой клетке же ведь жила! Вон как того козла проучила! Жалко – не убила!

– Какие наши годы… – задумчиво протянула Таня, и вздохнула – Нет, так-то я тебя понимаю. Я тоже всякого насмотрелась. У меня мамка нормальная, она за меня горой! Представить не могу, чтобы она меня под мужиков подкладывала! Она одного мужика так ковшиком банным отходила – он в больничку загремел! А почему? Ко мне полез. Чуть не закрыли ее.

– Счастливая…я только мечтала о такой мамке. Моя-то…тварь…за бутылку меня сдавала. А я глупая, боялась всего, мне бы пожаловаться в школе…в ментовку…а я язык в жопу заткнула, и сидела, сосала мамкиным ухажерам! А потом сбежала. Что только не видала…ужас! Это словами не описать! На десять жизней хватит! Да что на десять – на пятьдесят! И ты говоришь – почему я стала злой? А кто мне дал выбирать, стать злой, или доброй?!

Молчание, тихое всхлипывание.

Таня осторожно, будто к дикому зверю, протянула руку и коснулась рыжей головы, лежащей на подушке рядом с ней. Валентина всхлипнула сильнее, и вдруг дернулась к Тане и прежде чем та успела что-то сказать, прижалась к ней всем телом, закинув руку на грудь, уткнувшись в подмышку. Бедро Валентины прижалось к бедру Тани, и та с оторопью подумала о том, что в общем-то ей и не так уж неприятно прикосновение женщины. Никогда не думала, что будет вот так – лежать обнаженной рядом с другой голой женщиной, и думать о том, приятны ли ей прикосновения почти незнакомой девушки, или нет. Вот ведь судьба! Какие финты она выдает!

– Ты это…не думай, чего-то там плохое! – Валентина вытерла глаза и посмотрела прямо в лицо Тани, опираясь на руки и касаясь Таню упругими сосками. Грудь рыжей была такой большой, и такой упругой, что казалось, по Таниной груди елозит резиновый мяч, по странной прихоти изготовителя еще и украшенный крупными розовыми сосками.

– Ты права…одной тяжко! – Валентина снова прилегла, и начала водить пальцем по левой груди Тани – Иногда так хочется иметь подругу! Ведь даже поплакаться некому!

– Валь…я вообще-то с женщинами….не очень! – хмыкнула Таня, которую слегка озаботило выражение «иметь подругу» – Мне с мужчинами секс нравится. Я вообще даже и не думала никогда, что буду заниматься сексом с какой-нибудь женщиной, понимаешь?

– Да что тут не понимать? – хихикнула Валентина, настроение которой явно поднялось – Только девчонки все бишки! Просто иногда стесняются, вот и все. Скажи, ну разве тебе это не приятно?

Валентина опустила голову, поцеловала Таню в сосок. Потом медленно провела языком от соска к животу, сдвинув в сторону одеяло. Ее рука скользнула вниз, легла Тане на низ живота, и та поежилась, схватив эту шаловливую руку:

– Валь, не надо, а? Хватит…

– Ну приятно же, приятно! – Валентина не убрала руку, и ее палец загулял по киске, медленно, нежно теребя заветный бугорок, прохаживаясь вокруг щелки – Скажи, назве не приятно, а?

Таня непроизвольно выгнулась, как кошка, которую гладит хозяин, и сжала колени, зажимая руку «гостьи»:

– Ой! Ну прекрати, а?! Не время, и не место! Охх…

– Ну, хорошо ведь, хорошо! Хватит притворяться, что ты – «не такая»! Ты вспомни, кто мы теперь! Скоро будешь с другими девками спать, точно! Но я хочу тебя, сладенькая!

Валентина сползла ниже, буквально силой, едва не оставляя синяки раздвинула ноги Тани (впрочем, та уже и не особо сопротивлялась), буквально вонзила свой язык в истекающую соком киску партнерши. Таня глухо застонала, зажимая зубами край одеяла, а Валентина начала осторожно, нежно вылизывать все, то чего дотягивался ее вездесущий язык. И это было здорово. Так здорово, что Таня не смогла уже сопротивляться и бросилась навстречу волнам наслаждения, сотрясающим ее новое, прекрасное тело.

Кончила она бурно – с криками, стонами, вжимая в промежность голову партнерши так, что та едва сумела отстраниться, с хихиканьем упрекнув, что едва не задохнулась – «Хи хи хи… Аккуратнее, подружка! Чуть не сдохла, внатури! Вот ты горячая, а?! А так и не подумаешь, с первого-то взгляда!»

А потом они лежали рядом, взявшись за руки – Таня в истоме после секса, расслабленная и умиротворенная, Валентина – молчаливая, задумчивая, и только ее указательный палец гулял по Таниной ладошке, поглаживая, распрямляя бугорки…возбуждая.

– Я теперь должна сделать это тебе? – голос Тани вздрогнул, и Валентина усмехнулась:

– Ну…если считаешь, что должна – значит, должна! Но если сомневаешься…в другой раз. Я сама себя потереблю.

– Понимаешь…я никогда не делала это женщинам. Мне – делали! А я – никому, ни разу. Даже не знаю, как надо…

– Да как! Вспомни, как я тебе делала, и повтори! – усмехнулась Валентина, и предложила – Давай, так: я делаю тебе, а ты – мне! Я на тебя залезу, и мы друг друга поласкаем. Согласна?

– Ты залезай, но только меня – не надо. Хватит – Таня смущенно улыбнулась в темноте – Садись так, чтобы я тебя могла достать, и…вот! Попкой ко мне.

– Ты любую уговоришь! – хихикнула Валентина, и быстро, ловко переместилась на грудь к Тане. Ее гладкая попка медленно опустилась к лицу партнерши, и Таня замерла, собираясь с духом.

От Валентины ничем плохим не пахло – был какой-то тонкий, едва заметный запах – то ли духов, то ли шампуня. Таня ожидала, что будет мускусный запах, как пахнут многие женщины, или еще хуже…от некоторых девиц, которых Таня встречала в своей жизни, ощутимо несло тухлой рыбой. Если бы и от Валентины так отвратительно пахло – Таня точно бы не смогла совсем ничего. Но тут – гладкая, белая попка, красивая, аккуратная киска, влажная и соблазнительная. Да, именно соблазнительная – Тане вдруг захотелось ее поцеловать, прямо в розовые губки. Что она и проделала – порывисто, неловко, взасос.

– Нежнее, девочка, нежнее! – вздохнула Валентина, прогнув спину, попросила – Язычком, поводи язычком! Вот так…ооо…сладкая! Какая ты сладкая! Оххх…оххх…так, так!

Таня ласкала киску Валентины, и сама себе удивлялась – ей не было противно, она не ощущала ни стыда, ни раскаяния, и только в голове мелькало: «Я правильно делаю?! А если вот так?! А так?»

Валентина кончила быстро. Содрогнулась, выгибаясь, закидывая голову, и упала на бок, на постель, тяжело дыша, держась за вздрагивающий живот:

– Спасибо! Ты просто…душка!

Валентина вдруг наклонилась, и поцеловала Таню в губы, все еще блестящие от смазки партнерши – долгим, мужским поцелуем. И Таня снова призналась себе – ей это вовсе не было неприятно.

А потом Таня уснула – расслабленная, умиротворенная, чувствуя рядом горячее гладкое тело…кого? Кто она теперь Тане? Подруга?

Хмм…это вопрос!

Партнерша для секса? Ну…да. Наверное. Иногда. Все-таки хочется ощутить в себе член, твердый, и горячий, а не язык – пусть даже умелый и сладкий. Женщины должны быть с мужчинами, а не с женщинами – это закон природы. Но если так получилось, что пришлось с женщиной – так почему бы и нет, иногда, когда нет партнера?

Когда Валентина ушла – Таня не слышала. Под утро, скорее всего. Ночью один раз вставала – искала туалет, так Валентина в это время еще была в постели. Когда прозвучал сигнал пробуждения – ее уже не было.

Противный сигнал, надо сказать. Квакающий, как лягушка. Таня спросонок не поняла, что это такое, потом сообразила, и не мешкая выбросила тело из постели – не хочется получить плетей!

Вот так и учат нерадивых! Как там в старину говорили? «Тупа главы твоей вершина, нужна дубина в три аршина!» Таня тупой не была, так что ей хватило и одного раза, когда она ощутила кнут, разрезающий ее нежную кожу, как ножом! Пусть другие бунтуют. А она теперь будет делать то, что скажут! Прости, Валентина – прикажут, так теперь не жди пощады! Хоть ты мне теперь и нравишься – своя рубашка ближе к телу, сама же сказала.

– Всем встать у дверей в комнаты! – Лена сегодня была одета в легкий белый полотняный костюм, почему-то неглаженный, будто неделю валялся в куче белья. Только потом догадалась – это стиль такой! Небось – льняной, натуральный, бешеных денег стоит!

– Те, кто опоздает – будут наказаны! Руки по швам! Вытянулись, встали! Вот так!

Таня чуть не рассмеялась, хотя это и было бы глупо – построение, как в армии! Только солдаты почему-то голые, с торчащими вперед сиськами!

– Сейчас идете в душ, потом завтрак, после завтрака – к вам подойдут преподаватели, которые отведут вас на занятия. Занятия индивидуальны. Почему? Потому что одни из вас книжки читали, другие двух слов без пяти ошибок написать не могут.

Лена обвела взглядом хмурых, заспанных девчонок, подозвала «японочку»:

– Ты! Юрико! Подойди!

«Японочка», которая и правда оказалась японочкой, испуганно оглянулась, будто звали кого-то позади нее, и осторожно подошла, съежившись, прикрыв локтями небольшие, красивые груди.

Лена терпеливо ждала, а когда девушка подошла ближе, шагнула к ней, и аккуратно защелкнула на шее что-то вроде блестящего желтого собачьего ошейника. Юрико вздрогнула, вытаращила глаза, а Лена, помедлив, пояснила:

– Каждое утро одна из вас будет выбрана Старшей. Кто ей будет – заранее не известно. Сегодня – это Юрико. Что входит в обязанности Старшей? Следить за порядком. Например, чтобы вовремя возвращались с обеда, с завтрака. Еще – выражались культурным языком, без мата и жаргонизмов. Так же – она будет наказывать провинившихся – и если наказание будет слишком мягким, если оно меня не удовлетворит – Старшая встанет рядом с наказуемой и получит наказание вдвойне. Старая может приказать любой из девушек что угодно – если приказ соответствует правилам Острова – и девушка не вправе отказаться и не выполнить. Если она скажет ползти – значит, ползти. Скажет – прыгай, значит, прыгай!

– А если она прикажет жопу вылизать после сортира? Или сделать ей куни? Тоже выполнять?

– Да. Все, что угодно! – Лена слегка усмехнулась – Только не забывайте, что каждая их вас может стать Старшей. Любая! И тогда та, кого заставили вылизывать зад, вспомнит, что с ней творила обидчица. И что тогда будет?

Девушки захихикали, Лена же осталась серьезной. Откуда-то из недр белого костюма вынырнул знакомый хлыст, и смешки сразу утихли:

– Юрико, подойди сюда. Возьми. Теперь – носи его с собой, пока старшинский знак на твоей шее. Передашь его следующей Старшей.

Лена в упор посмотрела на «Дюймовочку», стоявшую так независимо, будто находилась не перед безжалостной и грозной хозяйкой, а в ночном клубе, и негромко, не повышая голоса, бросила:

– Юрико! Десять ударов этой…Кате! Я предупредила, что грубости и жаргонизмы запрещены. Так как ты смеешь не исполнять мои указания, Катя? Юрико – увижу, что ты ее жалеешь – получишь двадцать ударов. Начинай! Всем смотреть, не отворачиваться!

Это к Тане, которая тут же стала смотреть вправо, вдоль коридора. Ужасное зрелище, когда плеть свистит в воздухе, и опускается, уродуя красивое девичье тело. Так и представляешь, как кожаная «змея» пьет теперь твою кровь, засыхающую на плетеном кожаном «языке»…

Юрико била сильно, с оттягом, и к десятому удару Катя уже не могла стоять на ногах – свалилась, обхватив исчерканные полосами плечи, тихо постанывая от боли.

Закончив, Юрико встала на место, ее грудь бурно вздымалась – то ли от того, что она запыхалась, то ли от возбуждения – Таня заметила, как девушка облизнула язычков свои полные, красные губы, и могла бы побиться об заклад, что «японочке» понравилась порка. Держать в своих руках боль, страдание другого человека, когда ты сама прошла через череду боли и унижений – для некоторых это точно будет огромным наслаждением. Таня была в этом уверена.

А потом все пошли в душ, похожий на душ в каком-нибудь спортзале. Кабинки, полотенца, горячая вода, кусочки мыла и пузырьки с шампунем. Все, как обычно. Никаких тебе джакузи, никаких изысков. Хорошо хоть унитаз находится в личной туалетной комнате, нет нужды бегать в общий туалет (если тот есть, конечно). Таня нашла туалет случайно, решив проверить все стены комнаты. Узкая дверь вела в небольшое помещение, в котором не было ничего, кроме унитаза, биде, и полочки с тем же самым мылом и шампунем.

Завтрак тоже ничем не удивил – бери, что хочешь, и сколько хочешь – начиная с пяти видов супов, заканчивая сладкими плюшками, пирожными и засахаренными фруктами.

На раздаче никого не было – вопреки Таниному ожиданию. Стопы тарелок, котлы с едой, подносы, на которых грудами лежали вкусные плюшки-пирожки, ну и само собой – ложки, вилки, ножи. Никто не рассказывал девушкам, как нужно есть, в какой руке держать ложку-нож, и девчонки, забывшись, ели так, как они привыкли «на свободе» – некоторые чуть не пятерней, зачерпывая из тарелки кусочки мяса и чавкая, как стадо свиней.

Тане даже стало слегка противно – мама всегда говорила, что чавкают только свиньи, человек не должен есть так, чтобы было видно все в его пасти, как в растворомешалке! «Это бескультурие, б…дь!»

По здравому размышлению, Таня предположила, что за ними сейчас наблюдают – хотят выяснить, кто как воспитан, и чему их нужно учить. Сама она ела немного – салатик, бутерброд, стакан сока. Достаточно для завтрака. Да и есть-то не особо хотелось. Нервное состояние – даже непонятно – почему.

Еще во ртах проголодавшихся девчонок исчезали последние кусочки еды, а Лена уже встала, и объявила:

– Занятия начнутся в восемь часов, по сигналу. До восьми у вас есть личное время. Можете искупаться в море, или поваляться в постели. Но чтобы после сигнала в течение десяти минут вы были на месте, в своей комнате. Преподаватели придут туда, отведут вас в комнату для обучения, или будут учить на месте, там, где вы живете. Если кто-то не наелся – может продолжать завтрак. Хоть до восьми часов. Все! Юрико – ты следишь за порядком. Смотри…

Лена хлопнула в ладоши – звонко, будто ударила хлыстом по столу (Разошлись!), и кто-то из девчонок вдруг истошно завопил:

– Девки, купаться! Море! Айда!

Девушки вскочили с мест, и стайкой выскочили из дверей, толкаясь, как расшалившиеся детсадовские малыши. Таня проводила их взглядом, тоже поднялась, пошла следом. Лена проводила ее внимательным взглядом, и чуть заметно улыбнувшись, кивнула, как если бы подтверждала собственные наблюдения. Затем повернулась и тоже ушла – в сторону, противоположную выходу из столовой.

Море! Прозрачное, теплое, ласковое! Разве оно сравнится с прудом, из которого пьют коровы, тут же справляя свою малую и большую нужду?! И не Черное это море, точно – там не бывает такой прозрачной воды!

Вначале Таня думала, что здесь неглубоко, потом решила нырнуть, и…метров десять, не меньше, даже уши заболели!

А еще понравилось сидеть под водой, держась за камень – минут десять, не меньше, и даже не хотелось вдохнуть! Вспомнила – а Лена ведь предупреждала об особых способностях, которые есть у суккуб. Но одно дело слышать, и другое – увидеть наяву. Ей-ей из них можно сделать каких-нибудь боевых пловцов! А что – стая суккуб подрывает вражеский корабль! Забавно! Только не стая, а отряд, ага!

Тане стало смешно, она поперхнулась, глотнула соленой морской воды, оказавшейся совсем даже не вкусной, и вообще – противной – и стала медленно подниматься, всплывать туда, где на поверхности мелькали девичьи ноги и попки. К солнцу, уже довольно высоко вставшему над горизонтом, к горячему белому песку – то ли натуральному, то ли специально привезенному сюда, чтобы насыпать его на пляже.

Не хотелось уходить. Но скоро этот квакающий сигнал, и снова – вылизанный до блеска коридор. Когда они его убирают, моют? Ночью? Почему не видно персонала? Куда они все прячутся, и зачем?

Вопросов – выше крыши. Вот только надо ли знать на них ответы? Какое ей дело до того, что и как тут делается? У нее своя работа. И свои проблемы. До чужих проблем ей, Тане, нет никакого дела. Абсолютно никакого!

Улеглась на песок, закрыла глаза. Солнце сияет, горячие лучи гладят тело…не жизнь, а малина! Не хочется ни о чем думать. А если не слушать визг девчонок, можно представить, что находишься на необитаемом острове – одна, совсем одна!

Нет – одной неохота. Должен быть все-таки какой-никакой мужчина, который о ней позаботится. Да и насчет секса…хочется, аж до дрожи!

Усмехнулась – никогда не была такой сексуально озабоченной. А теперь только и думает, что о сексе, про секс и про все, что с этим связано. Результат перестройки организма? Или просто потому, что начала половую жизнь, и ей очень понравилось? Впрочем – может то, и другое сразу? Да какая разница…все идет, как идет. Интересно, чему ее будут учить?

– Балдеешь? – на Таню упала чья-то тень, и она открыла глаза, приподнявшись на локтях. Над ней стояла Валентина, широко расставив ноги и уперев руки в бока.

– Ну…типа – того! – неопределенно промычала Таня, и сразу вспомнила все, что было ночью. Гладкость кожи своей странной, нежданной…подруги. Шепот. Сладкие спазмы в животе. Запах женского тела. Вкус. Вздохи и стоны.

Кто она теперь Тане? Как ее называть? Все-таки, наверное – подруга. Все это было приятно, но…не оставляло ощущение неправильности, суррогатности происходящего. Не должно быть так! Нет, не должно.

– Ты чего-то на меня ноль внимания, фунт презрения! – Валентина легла рядом, и провела ладонью по бедру Тани, стряхивая налипший песок – Не понравилось, ночью-то?

– Понравилось. Можно…иногда. Но все-таки мне больше нравятся мужчины.

– Ну… мне тоже нравятся – Валентина пожала плечами и откинулась на спину, закрыв глаза – Но если нет мужика? И чо делать? Пальчиком? Ну да, можно…но с подружкой-то веселее, внатури! Па-любому веселее!

– Тебе сказано было – не употреблять жаргонные слова! – голос заставил Таню открыть глаза, и она увидела японочку, стоявшую над ними с хлыстом в руках – Не для тебя было сказано, что ли?

– Это кто еще тут? Что за мелкая кошелка? – пренебрежительно хмыкнула Валентина, лениво поворачивая голову – Иди на…й отсюда! Чо застыла-то? Иди, и поищи – на чей хрен сесть! А нам с подружкой не мешай за жизнь базарить! Глянь, сучка, как оперилась! Думаешь, раз ошейник собачий надела, так сразу начальницей стала? Я тебе манду пополам порву, если ты вякнешь хоть слово! Пошла отсюда! Кыш отседова, гавно на палочке!

Юрико крутанула хлыст, и со всей силы ожгла Валентину по животу – вспухла красная полоса, Валентина выматерилась, и одним прыжком оказалась на ногах. Юрико замахнулась еще, но не успела – Рыжая прыгнула вперед, как кошка, схватила Старшую за шею и с размаху ударила ее лбом прямо в нос – раз, другой, третий! Это произошло так быстро, так неожиданно, что никто не успел сказать ни слова. В воздухе раздались смачные тупые удары, послышался хруст – Юрико упала на песок и замерла залитая кровью, бесчувственная, как бревно. Нос ее торчал набок, а в передних зубах виднелась прореха – Валентина умудрилась выбить сразу четыре зубы, один из которых, белый, как сахарный, прилип к губе девушки, прицепившись к ней на сгустке сразу почерневшей на солнце крови.

– Пистец! – выдохнула «Дюймовочка» – Внатури, пистец! Все, готовься – теперь что-то будет! Если только за слова они шкуру спускают, а что же будет за Старшую? Ай-мамочки! Валя, ну ты и дура, а?! Ты чо, внатури, не соображаешь? Тебя чо, накрывает, что ли?! Крыша едет?!

– За собой смотри! – упавшим голосом ответила Валентина, видимо понявшая, что теперь ей предстоит перенести – Тоже не больно-то за язычком следишь!

– Так я зубы начальству не выбиваю! И если треплюсь, то так без зла! И вспомни, что со мной-то было! И всего лишь за то, что не вовремя с языком вылезла! Пистец котенку – больше срать не будет! Интересно, какое наказание они тебе придумают… На кол посадят?

– Никакого! Отсосут! – Валентина презрительно сплюнула, попав прямо на сосок левой груди Юрико – Сваливаю я отсюда, девки! Один раз доплыла – и еще доплыву! А там как-нибудь! С такими способностями, с такой внешностью я точно не пропаду! А вы ползайте тут, лижите херы, которые вам подставят! А с меня хватит! Прощай, подружка, может еще свидимся!

Валентина подошла к Тане, поцеловала ее в губы. Таня стояла ни жива, ни мертва. Застыла, как соляной столб.

– А то давай со мной, а? Вдвоем мы таких дел наворочаем – небу станет горячо!

Таня не ответила, и Валентина, пожав плечами, пошла к воде:

– Всем пока, и всем привет! Если кто щас побежит, настучит начальству – я все равно выживу, но матку потом вырву этой стерве! Я ее жизнь превращу в ад!

Никто не двинулся с места, Валентина беспрепятственно вошла в море и шла, пока вода не достигла шеи. А потом поплыла – неловко, неумело, но сильными гребками, на удивление быстро отдаляясь от берега.