Текст книги "Журнал «Юность» №08/2020"

Она оглядывает его с головы до ног, вместе с его прекрасными розами, и с садистской улыбочкой заканчивает:

– И все же засунь их себе в задницу!

Вадик захлопнул глаза.

Когда он их открыл, то оцепенел: она задумчиво входила во двор через левые ворота.

«Сейчас или никогда!» – вспомнил он.

Может, лучше никогда?..

Нет, сейчас! Сию же минуту.

«Думай скорее, что ты ей скажешь, придурок! Нет, думать поздно».

Он схватил пиджак, цветы, поднял дипломат и рванул с места. Впрочем, «рванул» – это сильно сказано: со стороны могло показаться, что истощенный пытками узник волочит за собой кандалы с гирей по дороге на эшафот. Пройдя пять шагов, он с шумом уронил дипломат, наклонился за ним и выронил цветы. «Соберись, где твоя сила воли?» – приказал он себе.

Главное, не показать, что ты бежишь нарочно к ней. Так, случайная встреча… Она подходит к крылечку, видит стоящего к ней спиной молодого человека… С благородной бледностью на спине… Она подходит – вдруг он оборачивается. С цветами. Ба, какая встреча…

– Здравствуй, Вадик, – говорит она. – Какие необыкновенные розы! Для кого они?

– Да так. Купил вот, сам не знаю… На, хочешь?

Он не успел услышать ее ответ – надо было срочно выбрать позицию на крыльце, чтобы оказаться к ней спиной. Он повертелся с отсутствующим видом и наконец нашел позу: задом ко всем, лицом к двери. Он стоял перед входной дверью с цветами на уровне груди, будто встречал торжественную процессию, которая вот-вот должна появиться изнутри…

«Какого хрена я тут стою? – вдруг подумал он. – С этим дурацким букетом…»

Вдруг дверь отворилась, и перед ним явилась Мура Аполлоновна Свирипеева с громадной охапкой цветов. Увидев Вадика, она переменилась в лице. На секунду они уставились друг на друга, словно два конкурирующих ходячих цветочных магазина. Потом она возопила:

– И видеть не хочу! И знать не знаю тебя! Не подходи ко мне больше никогда! И цветами своими ты меня не разжалобишь…

С этими словами она вырвала у него букет и метко швырнула в урну. После чего развернулась и зашагала прочь размашистой походкой.

Вадик представил картинку: вот он сбегает легко по ступенькам, догоняет Муру и со всего разбега дает ей здоровенного пинка…

Раздаются аплодисменты. Молодежь вскакивает со скамеечек и стоя рукоплещет. Из окон факультета высовываются студенты, лаборанты, доценты, весь профессорско-преподавательский состав – все аплодируют, свистят и дудят в фанфары. Факультетский двор превращается в стадион, где публика буйно приветствует центрфорварда, забившего красивый гол. Из окна декана высовывается рука с двумя пальцами, в виде «виктории»…

Но тут Мура разворачивается вместе с громадным кулаком, и в следующую секунду кулак описывает зверский замах…

«Не-ет!» – кричит он…

– Привет, Тараканчик! – раздалось за спиной.

Он обернулся и воззрился на Ольгу.

– Как твои дела? – спросила она.

Он продолжал на нее пялиться, потом нагнулся и достал из урны букет. С него стекало мороженое, целлофановая пленка от сигаретной пачки зацепилась за шип и трепыхалась от дуновения эфира. Он попытался отодрать ее, наступив ногой.

– Жалко, такие красивые розы. – Она нарочно долго открывала тяжелую дверь, ожидая ответа. – Что ты будешь с ними делать?

Пленка наконец оторвалась, он постучал букетом о ступеньки, разбрызгивая мороженое.

– Тебе подарю, – решил он вдруг сострить. Он думал, получится страшно смешно.

Она терпеливо вздохнула.

– Спасибо. Засунь их лучше…

Он зажмурился.

– …Откуда достал.

«Пош-шла ты, дура!!!» – мысленно заорал он ей вслед. Дверь захлопнулась.

Он оглядел двор. «Ненавижу вас всех», – подумал он. Потом развернулся и со всей силы метнул букет обратно в урну.

Промазал.

Стараясь держать себя в руках, поднял букет, отошел на три шага и с еще большей злобой швырнул.

Опять промазал.

Теперь цветы рассыпались. Он с видимым хладнокровием аккуратно собрал их, снова отступил, прицелился и запустил в цель.

Там.

Оглянувшись, он увидел, как три девушки, курившие у крыльца, с напряженным любопытством следили за его многократными манипуляциями.

«Интересно, что они обо мне думают? Бледный молодой человек с благородной печалью на лице упражняется в метании букета в урну…»

Он сошел со ступенек и сел на скамейку. Господи, думал он, долго ли это будет продолжаться? Долго ли они будут издеваться надо мной? Вот они посмеются, когда обнаружат его повешенный труп в его дворницкой квартире…

Притихнув, один за другим, они заходят в его квартирку. Он висит посреди комнаты, равнодушно покачиваясь из стороны в сторону. Все смотрят с широко раскрытыми глазами на его до блеска начищенные ботинки. На кровати лежит розовый букет.

Неожиданно слово берет Кукушкин.

– Друзья! Мы собрались здесь, чтобы полюбоваться на труп нашего товарища, Вадика Тараканова, которого мы все вместе вогнали в гроб. Только в такие тяжелые минуты понимаешь, на что способны наши черствость и бездушие, каких людей мы теряем по вине своей душевной подлости. Нет, он не нуждался в нашей жалости или сочувствии! Ему требовалась только крупица… Откровенно, я и сам не пойму, чего ему было нужно. Его вообще было нелегко понять. Это был еще тот тип… Я хочу сказать, что он был большой оригинал. Как удивительны были его суждения, как сочен был его юмор! А какие номера он порой откалывал… Он и умер, как жил, подшутив над нами всеми напоследок. Спасибо тебе, Вадик, за эту последнюю шутку – нам всем будет легче идти с ней по жизни… до самой смерти!., ха-ха… ха-ха-ха-ха…

Квартиру вдруг сотрясают раскаты молодого, здорового хохота. Смеются все. Держится за животик Кукушкин. Надрываются и угорают Моталкин и Бутылкин, они просто повисли друг на друге. Тарахтит, как пулемет, Славка, обняв любимого Фрейда. Рыдает от смеха Свирипеева с охапкой цветов. Хлопает себя по коленке Оловянный. Устало качая головой, усмехается Оленька… Даже ноги покойника подозрительно вздрагивают. Хлопает шампанское…

«Как вы меня достали все!» – стонал Вадик, покидая опустевший двор факультета. Сегодня он ненавидел их всей душой, сильнее обычного – за то, что вынуждали его чувствовать себя подонком и кретином, за то, что ежеминутно подвергали испытаниям его силу воли, за то, что заставляли на каждом шагу выполнять многократные манипуляции…

Как вы меня достали! Он отбил ногой пачку «Кэмела».

Оставьте меня в покое!!!

Москва, 1993 год

Игорь Малышев

Родился в 1972 году в Приморском крае. Живет в г. Ногинске Московской области. Работает инженером на атомном предприятии.

Автор книг «Лис» «Дом» «Там, откуда облака» «Корнюшон и Рылейка» «Маяк», «Номах». Дипломант премии «Хрустальная роза Виктора Розова» и фестиваля «Золотой Витязь».

Финалист премий «Ясная Поляна», «Большая книга» и «Русский Букер».

День в отпуске

– Я же говорил, будет хорошо.

Отец вышел из машины, ступил на скрипнувшую под ногой гальку.

– Да, действительно, – согласилась мать, опуская на глаза солнечные очки.

Маки на ее сарафане смотрелись особенно ярко на фоне темно-серых камней пляжа.

– Совсем никого. Даже не верится.

В нескольких метрах от берега плавала черная птица. Время от времени она ныряла и вскоре выныривала такой же сухой, как и была.

Игорь приоткрыл дверь машины. Сквозь образовавшийся проем увидел солнце и ряд коттеджей, уходивших вдоль береговой линии далеко на запад, к поросшему скудным кустарником холму.

Ближайший коттедж смотрел на ребенка стеклянным фронтоном, в котором отражались пляж, море и небо. За стеклом угадывались похожие на потоки застывшей лавы темные задернутые шторы.

Отец открыл багажник, достал свернутую трубой циновку, расстелил возле воды.

– Все-таки очень странно, – снова сказала мама, став на циновку и оглядевшись. – Такая пустота. Птица, равнодушная к людской суете, продолжала нырять. Под водой мелькали ее черные, похожие на складные зонтики лапы. Вода была прозрачной, но птица умудрялась растворяться, едва успев погрузиться.

Мама сняла сарафан, свернула его, спрятав маки, и положила себе под голову.

– Купаться? – предложил отец.

– Иди, я не хочу.

Он прошелся по берегу, забрел в воду по щиколотку, сморщив нос, посмотрел на море. Раздумывая, лезть – не лезть, ударил ногой по волне.

Мальчик подошел к отцу, стянул майку и бросил ее к циновке. Солнце колючками чертополоха легло на плечи.

– Бейсболку не снимай, – предупредила мать.

Отец помыл руки, брызнул себе на плечи и грудь.

– Глубоко не заходи. По пояс, не дальше, – бросил он сыну и пошел к лежанке.

Игорь слышал, как скрежетнули под ним камни, когда он укладывался. С хохотком застонала мать, наверное, он, как всегда, положил ей мокрую руку на живот.

Все затихло, лишь с негромким шумом вздрагивало море.

Игорь сделал шаг, вода обняла его ноги до самых колен.

Оглянулся на дом, тот смотрел на него бликующей стеклянной стеной.

Там отражались все те же море, небо, пляж. Еще был горизонт. Игорь удивился, что не разглядел его в первый раз. Наверное, он пришелся на линию между этажами.

Здесь лежат затопленные корабли, полные золота, древних статуй и изображений чужих богов. Здесь плавали древние греки, римляне, вавилоняне, ассирийцы, египтяне. Везли царей и принцев, бились друг с другом, чтобы усеять потом своими костями дно этого моря.

Родители журчаще и неразборчиво переговаривались сзади и чуть справа.

Потом звук их речи затих, но мальчик продолжал чувствовать между лопатками отцовский взгляд.

Игорь сделал несколько шагов. Теперь вода почти доставала до плавок. «Еще немного и стоп», – вспомнил он слова отца.

Отсюда море было похоже на пустыню. «Да, именно так я и читал где-то, “водная пустыня”», – подумал мальчик.

Волна, взбрыкнув, обрызгала его плавки, и он почувствовал ее холодное и будоражащее прикосновение к укрытому тканью телу.

Кожа на плечах горела под солнцем.

Игорь присел, так что вода достала до самых скул, и снова выпрямился.

Бейсболка перекрывала часть неба, и он развернул ее козырьком назад.

Послышался мамин смех, перемежаемый папиным урчащим баском.

– Бейсболку не снимай, – напомнила мама меж всплесками смеха.

Игорь снова шагнул. Вода достала как раз до резинки плавок, той границы, дальше которой не разрешал заходить отец.

«Здесь лежат затопленные корабли, полные золота, древних статуй и изображений чужих богов. Здесь плавали древние греки, римляне, вавилоняне, ассирийцы, египтяне. Везли царей и принцев, бились друг с другом, чтобы усеять потом своими костями дно этого моря. Теперь все они лежат в темноте, покрытые илом, песком, камнями, и рыбы глядят из глазниц их черепов, словно зачарованные принцессы из окон замка. Здесь живут киты, акулы, гигантские спруты. Змеи-убийцы и убийцы-медузы. В этих водах когда-то плавали динозавры размером с нашу школу, рвали друг друга, кровь их влекла сотни других хищников, и тут бушевала каша из убивающих и умирающих. Они бились о воду, вгрызались друг в друга, чтобы потом тоже лечь костями на морское дно».

Игорь шагнул вперед, потом еще…

Нога его не нашла под собой опоры, и он провалился в пустоту.

Попытался закричать, но крик его вырвался из горла бессильной струйкой пузырьков. Играя и переливаясь, они медленно ушли вверх. Игорь бил руками и ногами, но все впустую. Свет над ним, прошедший сквозь бирюзовую средиземноморскую воду и оттого сам ставший бирюзовым, неумолимо темнел. Тишина и глубина сдавили уши.

Откуда-то вынырнула черная птица, объятая шлейфом пузырьков воздуха. Посмотрела прямо в глаза, словно сообщила некий секрет или же, наоборот, спросила, разгадал ли он теперь секрет морской глубины, и, взмахнув зонтиками лапок, ушла вверх.

Игорь вдруг замер, перестал биться. Им овладело спокойствие, почти равнодушие.

– Похоже, теперь я знаю, как выглядит смерть.

Бейсболка медленно, почти торжественно сползла с его головы. Он увидел акулу, перекусывающую хоккейную клюшку, и картинка исчезла.

Игорь посмотрел наверх, туда убегали последние пузырьки воздуха, совсем маленькие и, как показалось, очень одинокие.

И тут ноги его ощутили под собой гальку. Такую же, какая была у него под ногой, когда он вышел из машины.

Мальчик, цепляясь за неверное, выскальзывающее из-под ног дно, побежал вперед, едва ли сознавая, куда двигается. Он цеплял камни кончиками пальцев, те отлетали, словно от колес буксующего автомобиля, но ребенок продвигался вперед. Скоро он увидел перед собой темную массу, вцепился в нее руками, та же галька, и двинулся вперед с удвоенной скоростью.

Потом он лег на берег, посмотрел на родителей. Отец поднял голову.

– Он здесь. Лежит, играет с камнями, – сообщил маме.

Руки ее, словно действуя в гипнотическом танце, двигались, перебирая пряди густых каштановых волос. Она неподвижно смотрела на море, будто нашла там что-то очень важное.

Легкие волны накатывали на берег, журчали в гальке. Перебирали ее, словно забавляясь бесконечным калейдоскопом.

Солнце снова легло на спину, но теперь не кололо, а грело.

Игорь дернулся, его беззвучно стошнило морской водой.

Понемногу он согрелся.

Монотонная серая мешанина камней перед его глазами стала распадаться на части, кусочки, детали. Сквозь серое проступили белые линии, красные искры, синие волны, камушки стали почти огромными и невозможно интересными. Мальчик пересыпал их с ладони на ладонь, чувствуя радостное возбуждение от новообретенной жизни, вглядывался, находил странные, невиданные прежде оттенки, удивлялся множеству и многообразию.

Накатывали волны, ткань камней перед ним менялась, шевелилась. И он, забыв о недавнем потрясении, перебирал пальцами, разгребал обнаруживающиеся богатства.

Снова раздался мамин смех, мальчик поднял голову, и взгляд его упал на дом. Шторы были все так же задернуты, но теперь между ними и стеклом стояла женщина в светящемся на солнце халате. Руки ее, словно действуя в гипнотическом танце, двигались, перебирая пряди густых каштановых волос. Она неподвижно смотрела на море, будто нашла там что-то очень важное.

Штора шевельнулась, появилась темная, цвета кофе, мужская фигура. Жилистые руки обняли женщину, прошлись от груди до бедер, развязали пояс халата. Игорь увидел черноту там, где сходились ноги женщины, яркие точки сосков на белой коже.

Руки продолжали свое путешествие, женщина засмеялась, повернула голову, поцеловала мужчину.

Потом перевела взгляд, и Игорю показалось, что их глаза встретились.

Она одним движением нырнула за штору, увлекая за собой своего друга, и перед мальчиком оказался все тот же неподвижный фасад, нарушаемый разве что последними колыханиями шторы.

Мальчик некоторое время еще чего-то ждал, неотрывно глядя на стеклянный дом, потом снова опустил глаза на камни перед собой.

Черная птица вышла из моря и чистила клювом перья неподалеку. На суше она была похожа на утку. – В гостинице скоро ужин. Если мы хотим успеть, надо ехать, – сказал отец.

Игорь перебрал камни, они играли узорами, светились на изломах. Захотелось взять хотя бы несколько, а лучше целую горсть, но он отряхнул руки и пошел к машине.

Когда выжимал плавки, стоя на раскаленной, как адова сковорода, гальке, взглянул на дом. Шторы не двигались.

Черной птицы снова не было видно.

Юрий Никитин

Родился в 1992 году в Москве. Окончил Военный университет МО РФ по специальности «социология управления».

Проходил обучение на Высших литературных курсах при Литературном институте имени Горького. Принимал участие в семинаре прозы Союза писателей Москвы под руководством Евгения Попова.

Prodуkt

* * *

ОООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООО

ОООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООО

ОООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООО

ООООООООО…

* * *

Из своих тридцати лет N. провел в заключении двадцать пять. Он смутно помнил, как оказался под арестом. Грохот тяжелых сапог, сильные руки в перчатках, крики женщины и дрожащий голос мужчины – это единственные воспоминания, не связанные с заключением, которые у него были. С тех пор бетонная комната с матрасом, раковиной и ведром в углу стала для N. домом. Еду подавали перед сном через верхнее окошко двери, а через нижнее забирали ведро.

Он не умел ни читать, ни писать. N. не знал, ни за что его арестовали, ни где он находится, ни какой сейчас день недели. N. ни разу не видел себя в зеркале и не представлял, как он выглядит. Он почти не умел говорить, потому что никогда не пробовал, но отдельные слова все-таки понимал. И, несмотря на все это, у N. была работа.

Его будил хлопок, а затем комнату заливал яркий белый свет. Это значило, что пора надевать серую робу, которую перед сном он скинул прямо на пол. У верхнего окошка его уже ждал поднос – с яблоком, кружкой воды и prodykt’ом. После того как N. успевал поесть, замок на двери отпирался, к нему приходили двое в масках, брали под руки и уводили из комнаты.

Ему не позволялось оглядеться, N. силой вели вниз по каменной лестнице: одна фигура спереди, другая позади. Если бы он умел считать, то знал бы, сколько по времени занимает весь спуск, однако все, что N. мог делать, – послушно перебирать ногами.

Они спускались до тех пор, пока лестница не упиралась в металлические двери. Через них N. попадал в огромный оружейный цех. Его вели зигзагами между столами, за которыми работали такие же, как он, – высохшие, сгорбленные, опустившие головы.

Он настолько хорошо знал дорогу, что наверняка смог бы дойти сам, но отказаться от сопровождения было невозможно. Рабочее место N. находилось возле одной из конвейерных лент, куда с ним вместе шли люди в масках. К приходу N. уже скапливалась горка металлических гильз, которые ему нужно было заправить порохом и упаковать.

Как только N. подошел к столу, двое сопровождающих отпустили его руки, после чего стали прохаживаться между рядами. N. взял дозатор, зачерпнул из коробки порох и засыпал в гильзу. Готовый патрон вставил до щелчка в пластиковую ячейку. Затем взял новую гильзу. Эту работу он делал каждый день, сколько себя помнил.

Люди вокруг него занимались тем же – засыпали порох в патроны. На стенах висели плакаты с изображениями различных калибров, устройством автомата, инструкцией по зарядке оружия.

Патрон, патрон, еще патрон. Когда ячейка заполнилась, N. отодвинул ее на край стола и взял из пачки новую. Хрустнув затекшей шеей, он перевел взгляд на широкие настенные мониторы, по которым обычно показывали развевающийся флаг Иобипы. Иногда, перед обедом, передавали короткий ролик, в котором люди в форме бегали и стреляли. N. знал его наизусть. А в конце рабочего дня высвечивалось мужественное лицо с черными глазами и квадратным подбородком. На голове – черная, блестящая фуражка. Голова кивала, словно говоря «спасибо», и несколько минут черные глаза смотрели на задравших головы рабочих. Marshal – откуда N. знал его имя, было непонятно, но именно это слово всплывало в голове при виде фуражки.

Раздался свисток. Закончив, рабочие досыпали последнюю гильзу и медленным шагом направлялись в конец зала. У коридора собралась молчаливая толпа, лишь изредка раздавался кашель или невнятное мычание. N., так же как и все вокруг, смотрел под ноги на обшарпанный пол, понемногу двигаясь вперед. Люди тесно прижимались друг к другу, толкались плечами, норовили протиснуться вперед как можно скорее.

Наконец толпа суживалась до очереди, которая затекала в коридор. Рядом располагалась столовая. Между столами прохаживались люди в масках, хотя за дисциплиной смотреть не приходилось. Рабочие послушно брали из стопки подносы, становились один за другим и шли к окнам выдачи. В первом окошке наливали миску куриного бульона, во втором – воду, в третьем выдавали prodykt. Ели здесь же, примостившись у настенных полок, жадно облизывая днища тарелок.

Затем гудел такой же сигнал, рабочие оставляли посуду и все так же, не говоря друг другу ни слова, возвращались к своим местам. Еще спустя какое-то время долетал последний за рабочий день, третий сигнал. В конце дня рабочие оттирали со лба пот и поднимались по лестнице в свои комнаты. Там каждого из них ждала миска с гречкой, яблоко, хлеб и prodykt. Иногда лежала чистая аккуратно сложенная роба. После ужина сразу гасился свет.

Заключенные мылись в раковине, скидывали одежды и ложились спать.

N. существовал по такому распорядку всю свою жизнь, и больше он не знал ничего.

Как обычно, после ярко вспыхнувшего загудевшего света N. зажмурился, а потом стал натягивать робу. Он подошел к двери, чтобы взять свой завтрак, и застыл. На подносе чего-то не хватало. Кружка стояла как обычно с краю, рядом – зеленое яблоко, однако prodykt…

Съев яблоко и выпив воды, N. уставился на пустое место. Щелкнул дверной замок, в комнату вошли двое в масках и перчатках. Теперь у них на поясах висели черные дубинки.

– 9RXXX.

Из горла N. внезапно вырвался хриплый, почти животный рык, и, услышав самого себя, он вздрогнул. Вошедшие с любопытством посмотрели на N.

– ЯККХ, КХХХ, – хрипел он, показывая на пустое место подноса, но крепкие руки взяли его за плечи и выволокли наружу.

В цехе заключенные уже начали работу. По пути к своему месту N. обратил внимание, какие у них встревоженные, беспокойные лица.

Торопливо засыпая порох в гильзы, N. как никогда ждал звонка. Наконец прогудел сигнал, и он поспешил к толпе.

Здесь по-прежнему было много людей, однако вместо очереди за едой они топтались на месте. Под ногами валялись перевернутые тарелки, пол блестел от разлитого супа, то тут, то там лежали примятые куски курицы. Люди в масках слаженно отталкивали заключенных к стенам, а те недовольно мычали. Истошные вопли, лязг посуды и хлесткие звуки ударов раздавались отовсюду, пугали своей новизной.

– RTIS! SYSHTSA! JHVA!!! – кричали люди в масках, избивая непослушных дубинками.

N. стоял возле дверей, наблюдая, как группу орущих заключенных выводят с заломленными руками. Понемногу буйных рабочих становилось все меньше, крики смолкали, постепенно толпа рассасывалась. Когда все совсем стихло, N. и другие рабочие переглянулись, взяли подносы и, обходя лужи разлитого супа, пошли к стойкам выдачи еды. За ними начала собираться неуверенная очередь. Окно № 3, в котором выдавали prodykt, оказалось закрыто.

– ЭУ? – показал пальцем на помятые железные жалюзи парень, работающий рядом с N. В ответ N. лишь помотал головой.

Пройдя мимо закрытого окна, N. расположился в привычном углу, и не успел он пригубить горячую ложку бульона, как раздался оглушающий сигнал. Тут же в дверях показались люди в масках, их становилось все больше и больше. Кто-то схватил N. за плечо, тот дернулся, задетая тарелка с бульоном перевернулась. Ошпаренный N. вскрикнул, но сильные руки скрутили его, повели вслед за остальными на выход.

Его тащили по цеху, швыряя от стола к столу. N. кричал изо всех сил, сам не понимая от чего: то ли от страха, то ли из-за ожога. Около рабочего места N. толкнули с такой силой, что он перевернул коробку с порохом и собранные гильзы – разлетевшиеся искорки запрыгали по полу.

– ROTATE!

Растянувшийся на полу N. с трудом поднял голову, перед ним возвышалась фигура в маске. Вместо глаз зияли черные стекла, а рот скрывался за решетчатым вырезом.

– ROTATE, JHBA!

N. дрожал. Он попытался было подняться, но ребра будто схватили в тиски.

– SBRATE! SYSHTSA!

– ЭКХХХХХ, – корчась, хрипел N.

Удар дубинкой в плечо откинул его на спину. Затылком N. ударился о холодный металлический стержень.

– STATE, ROTATE!

Он начал собирать разбросанные гильзы, в то время как человек в маске стоял над ним, спрятав за спиной руки. Закончив, N. с трудом поднялся на ноги. Краем глаза он заметил, что возле каждого рабочего стола теперь стоит по надзирателю. Многие из мест пустовали.

– ROTATE! – прозвучала громкая команда из-за маски.

Под таким присмотром N. работал до самого сигнала. От чужого присутствия то и дело дрожали просыпающие порох руки. Услышав гудок, неподвижная фигура схватила N. за локоть и потащила к лестнице, где уже выстроились такие же пары.

Поднявшись на этаж, N. забросили в комнату. Около двери стоял поднос с миской гречневой каши и яблоком. Prodykta по-прежнему не было. Дочиста вылизав тарелку и обглодав яблоко, он лег спать прямо в одежде.

Когда N. разбудил хлопок и свет залил комнату, он спросонья пошел к двери, где стоял поднос. Яблоко, кружка… Пусто.

В цехе заметно поредело, в глаза бросались одинокие пустые столы. Теперь N. постоянно сопровождала молчаливая фигура надзирателя.

Работать стало сложнее. Он постоянно отвлекался, просыпал порох или ронял гильзы, однако замершая в нескольких шагах фигура оставалась неподвижной. Он еле дождался звонка, и когда в сопровождении подходил к столовой, то снова услышал шум, лязг и крики. Заключенные бунтовали, пытались убежать от людей в масках, сопротивлялись. Однако большинство жались к стенке, искоса поглядывая на скручивания и аресты. Когда всех разогнали, к окошкам начала неспешно собираться очередь, но окно номер три по-прежнему было закрыто жалюзи.

На этот раз N. успел съесть суп прежде, чем раздался сигнал. Его отвели обратно к столу, где он проработал остаток дня. По пути домой он заранее знал, что на подносе будет пусто.

N. стал плохо спать. Он часто просыпался от чувства голода, вскакивал и ходил по комнате, пытаясь унять дрожь. С утра вставал до хлопка, ожидая, когда принесут поднос, но не наедался досыта.

Шли дни, prodykta по-прежнему не выдавали, бунты становились все агрессивнее. N. чувствовал, что живет в постоянной тревоге, которая разрастается, точно горка с гильзами.

Как обычно, посреди рабочего дня прогудел сигнал. Оживший надзиратель взял за плечо N. и повел в столовую. У коридора толпились заключенные, не давая друг другу прохода. Люди в масках отпихивали от себя потные тела.

Вдруг рабочий впереди N. резко дернул рукой, словно стряхивая с рукава крошки, в его ладони мелькнуло что-то блестящее, и хлесткий удар поразил надзирателя в шею.

Сначала никто ничего не понял. Рабочие позади растерянно расступались, освобождая место на полу для обмякшей фигуры. Из толпы раздался крик, еще один, N. попятился к стенке. Под ногами он увидел распростертого надзирателя в маске, из шеи которого торчал хвост заточенной ложки.

Надзиратель рядом с N. вытащил из-за пояса дубинку, кинулся вперед, расталкивая преграждающих путь рабочих. Началась давка, N. вжался к стенке, наблюдая, как люди в масках ломают руки заключенным и бьют ногами упавших. Рабочие давали отпор, N. видел, как двое выхватили дубинку из рук надзирателя и, оглушив, свалили его с ног.

Сплоченные рабочие почувствовали силу, а люди в масках больше не лезли усмирять бунтующих – дубинки теперь использовались ими, чтобы отходить к выходу.

N. не мог пошевелиться. На его глазах группа заключенных выламывала заслонку жалюзи. С оглушительным треском металлические лохмотья не выдержали и, лязгнув, обрушились на пол. Кричащие рабочие рванули в проем. Сглотнув слюну, N. поспешил следом, однако толпа не позволяла подобраться ближе. Кто-то стал протискиваться обратно, бессвязно бормоча что-то, и N. удалось заглянуть внутрь. В темном маленьком помещении по пустым полкам стеллажей шарили взволнованные заключенные. Ничего не отыскав, они растерянно вылезали обратно.

Зажатый между плитками и потолком, он почувствовал, как начинают затекать согнутые руки.

Возвращаться было опасно.

Вдруг послышалась очередь громких хлопков, а затем еще и еще – они будто торопились перебить друг друга. У выхода стояли вооруженные люди в масках, автоматы в их руках тряслись от жесткой отдачи.

Рабочие кинулись бежать. Раненые истошно кричали, кто-то корчился в судорогах, многие с голыми руками кинулись на нападавших, но были расстреляны. Люди в масках зачищали помещение столовой, без разбора стреляя по заключенным и отбрасывая ногами истекающих кровью.

Треск выстрелов становился все громче. Вдруг на глаза N. попалась дыра выломанного проема, в который залезали несколько рабочих. Он нырнул к ним в темноту, пролез мимо дрожащих тел к стенке и забился возле последнего стеллажа, обняв руками колени.

Острые локти упирались N. под ребра, в полутьме худые, мокрые лица рабочих выглядели особенно жутко. Задрав голову, он увидел сдвинутую плитку потолка. Поднявшись, он взялся руками за полки, оттолкнулся от чьей-то спины.

– ЭУ, ЭЭЭЭУУУУУУУУ, – взволнованно донеслось снизу.

Приглушенные голоса были совсем рядом. N. попытался ударить кулаком по плитке, но не достал. Повыше залезть не получилось, как вдруг почувствовал, что его кто-то подхватил. Внизу рабочие держали N. за ноги.

Вытянувшись, N. поддел плитку, отодвинул. Схватившись за металлические перегородки, подтянулся, рабочие помогли ему залезть выше.

– LEVA! DESB!

Он рывками подтянулся, пролез под потолок и как раз успел спрятать ноги, опередив пробежавший луч фонарика.

– АКИ!

– SIОA!

– DEJH! STTB!

Сжавшись, N. боялся пошевелиться. Он слышал удары, вопли, жалобные стоны, видел яркие отсветы, едва не доходящие до потолка. Вскоре приказы и шум стали отдаляться, постепенно стихли крики. N. остался один.

Ему едва хватало места, чтобы дышать. Зажатый между плитками и потолком, он почувствовал, как начинают затекать согнутые руки. Возвращаться было опасно.

Осторожно, едва шевелясь, он пополз по двигающимся плиткам. Каждое движение отдавалось глухим звуком, пыль облепила его лицо, настойчиво лезла в нос и горло. Стоило опереться всем весом, как плитка приподнималась, равновесие помогала удержать только опора на перегородки.

Вдруг основа под ним слегка накренилась, и с грохотом N. обрушился вниз. От удара и поднявшейся пыли его пробил кашель. Он попытался протереть глаза и подняться, но его тут же оглушил удар. По щекам заструилось что-то липкое и теплое. Внутри черепной коробки словно полыхнул огонь, все ощущения слились в одну пульсирующую точку.

Резкий толчок поднял его на ноги. Голова подскочила от удара затылком о стену. Кое-как разлепив глаза, N. увидел перед собой очертания маски.

– РОЙММ ABEZREJN!

Шея будто обхватилась удушающим обручем, из горла вместе с хрипом в черные прорези полетели кровавые сгустки.

– ЕКХХХ, АКНННН.

– YNMCHTOJN!

N. погрузился в черноту уставившихся на него дыр, тело невольно задергалось.

– АКН.

Из закручивающейся воронки его вытянул рык над ухом. Хватка ослабла. N. рухнул на пол, корчась, силился вдохнуть. Мутная пелена рассеивалась, ему стали видны тени неподалеку. Слышались стоны, чавкающие удары и металлический лязг.

Протерев глаза, N. разглядел стоящих рядом с ним рабочих. Рядом лежало тело человека в маске.

– У.

Один из троих заключенных – самый высокий, широкоплечий, с длинным носом, – протянул ему руку. Сначала N. показалось, что их робы насквозь пропитаны кровью, но затем он понял, что они одеты не в серую обычную, а темно-красную униформу. Каждый из них держал по блестящему автомату.