Текст книги "Традиции & Авангард. №3 (22) 2024"

Андрей Лисьев

Андрей Владимирович родился в Минске в 1971 году. Окончил Ленинградское высшее военно-политическое училище ПВО. Второе высшее образование – финансовое. Дебютировал под псевдонимом Андрей Афантов с книгой «Сатир и муза» в издательстве «Книговек» в 2012 году. Пять рассказов опубликованы в сборнике «Точки созидания» в разные годы. С 2018 года публикуется под своим именем. Повесть «Копьё прозрения» издана в сборнике «Русская фантастика – 2018» (том 1). Роман «Зима милосердия» издан в 2019 году и стал сотым романом серии «Вселенная метро – 2033». Живёт в Москве.

Памяти Героев России Д.Г. Дементьева, А.С. Досягаева, Ж.Н. Раизова

Иван облокотился грудью о бруствер окопа и в сотый раз оглядел лес. Светало. Рыжие сосновые стволы, мокрые от дождя, иссечены осколками и пулями. Вся хвоя осыпалась и густо покрыла воронки: мелкие – от мин, крупные – от снарядов. Бинокль Ивану не нужен: до опорника хохлов метров сто, а может, и меньше. Обе стороны: и русские, и украинцы – тщательно маскировали окопы. От наблюдателей, от снайперов и, самое главное, от коптеров. Второй номер, Гвоздь, потянулся, он сидел рядом на полене и тяжело вздохнул. Гвоздю не пришлось докладывать Ивану, тот сам услышал шорох. Кто-то тронул его за плечо, и Иван уступил место Тёме, пожал командиру руку и сел рядом с Гвоздём на туристический «поджопник», прикреплённый к бёдрам.

Их наблюдательный пункт – двухместный окоп, секторы стрельбы обращены в сторону противника. Недавно танковый снаряд ударил под корень сосны, разметал пригорок, крепкий, грибы такие любят. Воронка вышла несимметричная, ясно же, наш танк стрелял, её и раскопали под НП. Потому с тыла окоп пологий, сверху по-прежнему воронка. Один сектор стрельбы – аккурат под поваленным стволом, второй прикрыт мебельным щитом под толстым слоем песка и хвои. Всё вокруг густо присыпано сучьями. Чужак ненароком обязательно наступит и выдаст себя хрустом. Но сучья от многодневных дождей размокли – не хрустят.

Иван с удовольствием вытянул ноги, скоро рассвет, облачность стала выше, значит, полетят коптеры. Иван ещё раз осмотрел окоп: нишу для боекомплекта – коробки с пулемётными лентами сухие; узкую щель – укрытие от обстрела; щит над головой – не капает. Оператор коптера даже с тепляком не разглядит никого сверху: воронка как воронка, бурелом как бурелом. Весь лес Серебрянского лесничества изуродован войной.

Иван подышал на кончики пальцев, согревая, зимние тактические перчатки он так и не стал носить, обошёлся летними. «Вот и перезимовали», – подумал он. Извлёк из рюкзака термокружку. Чай за ночь остыл, но пить можно.

Тёма сполз спиной по стенке окопа, сел рядом, протянул Ивану картонный планшет, к которому канцелярским зажимом прикреплён лист А4. На листке – передний край, рука у Тёмы твёрдая, рисунок – почти карта. Тёма постарался изобразить и завалы, и перепады высот: любая горка важна. Штрихами обозначены будущие секторы стрельбы. «Значит, в атаку идём, – догадался Иван, – а я только настил на пол НП собрался постелить. И брёвнышек подобрал одинаковых». Гвоздь занял место наблюдателя у пулемёта. Иван протянул Тёме термокружку.

Тёма – командир роты, хоть и сержант. Их предыдущий командир, старший лейтенант Раизов, погиб в сентябре. Герой России посмертно. Тёма пришёл посоветоваться с Иваном, потому что следующим командиром роты быть ему. Комполка Аляска и так выбирал между ними двумя, но выбрал Тёму. Неважно! Место Ивана во второй тройке атакующих. С пулемётом. Первая тройка зайдёт в окоп с правого фланга, начнёт зачищать, двигаясь к центру, навстречу второй штурмовой тройке. Иван с Гвоздём пойдут правее, с ними – Заноза: сейчас он оператор антидронового ружья. Летом таких ружей ещё не было.

Иван посмотрел на схему атаки, нарисованную Тёмой, и уточнил:

– Вот тут лягу, вот тут – видно будет, нет, вот тут лягу, а вот тут мне некомфортно будет. Пусть лучше снайпер работает.

Иван заметил значок снайпера на схеме, но не понял, как тот будет двигаться.

– Усиление будет? – спросил он.

– Миномёт 82-й, «Нона», и танк обещали, – ответил Тёма.

Они, насторожённые, умолкли. Тёма явно хотел что-то добавить, но первым высказался Иван:

– Что-то больно жирное усиление.

– Дело пойдёт – следующий опорник сразу возьмём. «На плечах».

Иван посмотрел на схему – второго ряда хохляцких опорников на ней нет. Надо бы достать смартфон, развернуть приложение с картой. Но никакая топографическая карта не покажет нужных в атаке подробностей. Здесь каждый бугорок важен.

– Ротный опорный пункт развернём, – продолжил делиться планами Тёма.

Иван поморщился:

– А соседи? – он показал правое пустое место за схемой.

– Второй батальон.

– Но у них редколесье.

Тёма махнул рукой, вернул кружку, забрал у Ивана планшет со схемой и сунул его под броник. Они прислушались. Жужжания коптера не слышно, лишь лёгкий ветер качал уцелевшие сосновые стволы.

– Командир, движение на два часа, – доложил Гвоздь.

Тёма и Иван вскинулись: для Гвоздя они оба – командиры.

Но расчищенный сектор наблюдения узок для троих, потому Иван осмотрел передний край вторым.

Силуэт человека, напоминающий ком листвы и хвои, двигался в их сторону короткими перебежками от одного поваленного дерева к другому. Иван заметил длинный ствол с глушителем и понял причину спокойствия Тёмы. Это возвращался наш снайпер.

– Уйгур, – уточнил позывной снайпера Тёма и снова извлёк планшет из-под бронежилета.

Снайпер проскочил мимо НП, бойцы терпеливо ждали, пока Уйгур сориентируется. Наконец тот выглянул из-за сосны, нашёл Тёму взглядом, словно спрашивая: «Можно?» Тёма кивнул. Уйгур на четвереньках переместился в окоп, в его движениях есть что-то звериное и комичное. «Небрежное, – мысленно рассердился Иван, – демаскирует нам НП».

Уйгур напоминал монгола: лицо маленькое, потное, узкие глаза сверкали охотничьим возбуждением. Ни слова не говоря, он у входа в окоп вскинул три пальца. Плюхнулся рядом, пытаясь отдышаться. Тёма протянул Уйгуру планшет.

– Вот здеся, здеся и здеся – чисто, – снайпер показал три секции украинского окопа.

– Начало атаки через десять минут, – объявил Тёма.

Тёма и Уйгур ушли. Гвоздь вернулся на место наблюдателя, а Иван закрыл глаза ещё минут на десять.

Артподготовки не будет? Атака по-тихому?

Метрах в двадцати от наблюдательного пункта прошли трое из штурмовой группы. Иван узнал одного: высушенного брюнета с тёмным злым лицом. Его имени Иван не помнил. Помнил, что штурмовик – мобилизованный, бывший «вагнеровец», два ранения и ни одной награды. Штурмовая тройка бесшумно ушла тем же маршрутом, которым пришёл Уйгур.

Из-за спины появился Заноза с широким, как в фильме о пришельцах, антидроновым ружьём. Из разгрузки Занозы торчала собственная рация.

– Приветствую! – Заноза бережно положил ружьё на дно окопа.

Иван посмотрел на пять кнопок частот чуть выше рукоятки, но спросить, по какому принципу их выбирают, не успел. Еле слышно прошелестели лопасти пропеллера высоко над лесом. Наш коптер полетел работать.

В ста метрах от НП, по украинскому окопу, начали ложиться мины. Выходов Иван не слышал, только прилёты. Земля вздрагивала: расстояние маленькое. С настила струился песок, с деревьев сыпалась хвоя. Начал работать танк. Огнём с закрытых позиций он отсекал возможное подкрепление со второй линии украинской обороны. Иван услышал вторичный разрыв – хлопок гранаты. Значит, мина задела растяжку, которую не заметили штурмовики.

Миномётный обстрел прекратился. Иван с пулемётом наперевес, Гвоздь с запасными коробками бопасов в бауле и автоматом за спиной и Заноза с антидроновым ружьём бегом покинули НП. Их первая точка в тридцати метрах, над головой свистят пули. «Не наши», – порадовался Иван.

– Своя! – он услышал крик бывшего «вагнеровца».

Этим криком члены штурмовой группы предупреждают товарищей о броске гранаты.

Хлопали гранаты, трещала стрелковка.

– Своя!

Иван и Гвоздь перебежали ко второй точке, упали на мокрый песок, установили пулемёт на сошки. Уйгур – красава, хорошие места нашёл. Заноза куда-то делся.

Между первой и второй линиями украинских окопов находились одиночные ячейки, откуда обстреливали бойцов, штурмующих первый опорник. Из-за деревьев появились фигуры в камуфляже – это украинское подкрепление. Двигались грамотно, от укрытия к укрытию, стрелки из одиночных окопов прикрывали их огнём.

– Граната!

Таким криком десантники предупреждают своих о гранате врага. Иван посмотрел влево. Боец за шиворот тащил из украинского окопа раненого. Вторая тройка штурмовиков спустилась в обмелевшую траншею. Где-то дальше в одиночку дрался «вагнеровец». «Таха!» – вспомнил Иван его позывной.

Иван сделал глубокий вдох, такой же глубокий выдох и, спокойный – их позицию ещё не обнаружили, – открыл огонь по зелёным фигуркам, мечущимся между стволами сосен.

Отстреляв магазин, он покосился влево: над украинской траншеей мелькали лопаты. Десантники захватили опорник и сейчас копали новые боковые ответвления от траншеи. Дело в том, что окопы пристреляны украинской артиллерией с точностью до метра и необходимы новые укрытия. Никто из украинцев из первого окопа живым не вышел.

Украинцы из второго опорника не успели прийти на помощь первому: Иван с Гвоздём отработали хорошо. Уцелевшие отходили назад; те, кто их прикрывал из одиночных окопов, убегали следом. Мины парами падали среди сосновых стволов там, где располагался второй опорный пункт.

Иван всматривался: что-то его беспокоило. В самом деле, второй опорник оказался в низине, мины и танковые снаряды сорвали маскировку с брустверов, и секторы стрельбы стали чётко видны. Иван поменял позицию и открыл огонь по каскам натовского образца, то и дело мелькающим над украинской траншеей. На касках – ярко-зелёные нашлёпки.

– Вперёд! – скомандовал Тёма и первым выпрыгнул из захваченного окопа.

Миномётный обстрел прекратился.

До второго опорника метров сто, может, сто двадцать, одиночные стрелковые ячейки пусты. Иван понял намерение командира. Пока украинцы не пришли в себя, можно захватить и второй опорник, раз уж они его так по-дурацки выкопали. Иван подхватил пулемёт и побежал вперёд. Рядом мчался Гвоздь.

В атаке должны участвовать восемь штурмовых троек, кто-то наверняка ранен после первой атаки, кто-то должен остаться в боковом охранении. «Я?» – мелькнуло в голове Ивана.

Второй окоп рядом. По ним стреляли, но Гвоздь одну за другой метнул четыре гранаты. Первая – недолёт, вторая – перелёт, но дальше товарищ приноровился, успокоился, третью и четвёртую гранаты положил аккуратно в траншею. Иван короткими очередями бил по каскам украинцев, но они сместились левее, ближе к центру опорника.

Иван отбежал метров на двадцать правее, выбирая позицию для пулемёта. Товарищей придётся прикрывать от возможного флангового удара. Сверху, цепляясь за сучья, упал коптер. Наш? Подавили?

Иван оглянулся и увидел Тёму.

Тот, высунувшись из окопа в полный рост, обернулся к своим отставшим десантникам и крикнул:

– Эй! Я уже здесь!

Пуля ударила его в ухо. Ивану показалось, что каска на командире стала мягкой, подобно яичной скорлупе. Он хотел было сплюнуть, но вдруг ощутил себя на земле уткнувшимся лицом в песок. В ушах звенело. Он поискал руками пулемёт. Гвоздь рядом что-то кричал.

К Ивану вернулся слух. Опорник перемешивали огнём из пулемётов: похоже, било что-то крупнокалиберное.

– …мешок! – услышал наконец Иван крик Гвоздя.

Второй опорный пункт оказался ловушкой. В низине, окружённый пулемётными гнёздами, простреливаемый насквозь.

Иван развернул пулемёт вправо, оставляя опорник за спиной. «Справа должен идти второй батальон, – подумал он. – Продержимся».

Пуля прошила правую руку навылет, задев кость. В глазах Ивана потемнело. Снайпер. Тёму тоже убил снайпер. «Я уже не боец». Это понимал и Гвоздь, он схватил товарища за карабин, который у всех крепится сзади к бронежилету, повалил на спину и потащил. Но недалеко. Буквально метр.

– Я сам могу! – крикнул Иван.

Но Гвоздь его уже и так никуда не тащил. Чтобы понять, что произошло, Иван, опираясь на здоровую левую руку, сел и обернулся. Пулей Гвоздя отбросило на полтора метра, и это был больше не Гвоздь. Бывший секунду назад Гвоздём десантник лежал на спине, и лба у него не было.

«Снайпер!» – чуть не плакал Иван. Он смотрел на оставшийся в ногах ПКМ: пулемёт стоял на сошках. «Сейчас я!..» Иван мысленно готовился стрелять левой рукой, представляя, как прижмёт приклад пулемёта к плечу, как нащупает предохранитель… «Откуда стреляет эта сука?»

Иван оглянулся, но боль в простреленной руке застилала глаза. «Ага, вроде оттуда, – определил он. – Сейчас я тебя…» Опираясь на здоровую руку, он двинулся к пулемёту, встал на четвереньки. Очередная пуля пробила левую руку в том же мес те, что и правую, – у самого плеча. Удар сильный – Ивана перевернуло и бросило навзничь. Пулемёт – вот он – в тридцати сантиметрах, невредимый. Приклад, такой родной… стоит на песке. Но рук дотронуться до оружия нет.

Ещё одна пуля пробила левую руку в трёх сантиметрах от предыдущей и уткнулась в пластину броника. «Издевается, сука, – подумал Иван о снайпере, – сейчас добьёт». Он услышал свист мины, сто двадцать миллиметров. «Моя?!» Мина вонзилась в тело Гвоздя, что лежал справа на расстоянии чуть больше метра, и разорвала его. Гвоздь принял на себя бо́льшую часть осколков и взрывной волны, а Ивану досталось совсем немного: горсть мелких осколков впилась в правый бок, туда, где нет пластин в бронежилете. Словно раскалённый нож медленно вошёл в почку, глубже, до кишечника, и провернулся. А уже свистела новая мина. Сейчас всё кончится! Но мина упала чуть дальше. Иван больше не чувствовал боли в простреленных руках, вся боль сосредоточилась в животе. «Держись! Ты не умер сразу, не потерял сознание – значит, осколки фигня, терпи! Боль отступит! Снайпер потерял к тебе интерес».

Комья земли от близких разрывов сыпались на каску, на лицо, на бронежилет, на ноги… Присыпало сильно. Накрыло как кисеёй. Иван открыл глаза, но, запорошенные песком, они слезились, и он не видел неба, лишь тени безголовых сосен над головой.

«Сейчас я усну!» Ноги тяжёлые, тянули вниз, в глубь земли. «Вот и хорошо». Он вытянул ноги, словно на кровати. Земля впитывала кровь из ран Ивана. Земля казалась мягкой и упругой одновременно. Ни один сучок не впивался в спину, он погружался. «Земля! – радовался Иван. – Она больше не липкая, противная грязь. Земля! Родная! Принимай!» Иван часто моргал, пытаясь избавиться от песка, попавшего в глаза. Небо стало голубеть, вот-вот рассвет. Тени сосен ускользали в сторону.

«Полетели! – скомандовал себе Иван и закрыл глаза: – Сейчас я усну! И наконец отдохну!»

Боль отступила, стала ноющей, убаюкивающей. Иван сделал глубокий вдох, преодолевая тяжесть броника на груди, и такой же глубокий выдох. Бронежилет больше не давил. Иван улыбнулся. Всё!

* * *

«Я же умер». Иван очнулся от необычного ощущения вдоль целого левого бока. Что-то с шелестом скользило мимо него, а он этому чему-то мешал, весь такой тяжёлый, большой и живой. «Я живой…» Пульсирующая ноющая боль в руках напомнила о пулевых ранениях. «А живот? Про внутренности лучше не думать, сколько из меня крови вытекло? Сейчас шевельнусь, и меня добьёт снайпер, – подумал Иван и решил ещё поспать. – Вокруг тишина: ни арты, не стрелкотни. Может, я всё-таки умер? А что за фигня скрипит рядом, спать мешает?»

Иван открыл глаза. Те же сосновые стволы склонялись над ним, серое неб о в вышине. Перед смертью небо гол у бело. Сколько же сейчас времени? Мысль о часах на запястье отдалась болью в левой руке. Лучше не шевелиться! И не думать об этом! Ещё немного отдохнуть. Иван закрыл глаза и прислушался.

«Где я? Опорник в огненном мешке наши вряд ли удержали. Значит, я у хохлов? Они б меня прикопали, чтобы не вонял». Нос заложило, Иван посопел, высморкался, пытаясь прочистить нос. Начало крутить болью внутренности. Он замер в надежде унять её. «Да, пахнет мертвечиной. В отрубе я пролежал прилично. Снова клонит в сон. Ты дурак? Какой сон?» В плечо уткнулось что-то костлявое. Иван открыл глаза. «Мавик-3», без тепляка, весь изломанный, перемазанный в грязи. Оператор предвидел, что коптер подавят РЭБом, и, чтобы не увели, привязал его леской. Сейчас тянул по кустам, сучьям и окопам к себе. А чей коптер? От «мавика» отломался очередной крошечный пропеллер, зацепившись за плечо Ивана, но коптер двинулся по песку дальше. Ухватиться бы за него, записку написать, попросить о помощи – да нечем! И потом, чей это коптер? Обе стороны используют китайские игрушки, обе стороны применяют РЭБ, обе стороны привязывают дроны леской, если лететь на разведку недалеко. Может, в степи это и уместно, а здесь, в лесу, фишка бесполезная.

Иван пытался вспомнить, в каком направлении наши. И вдруг понял, что чудовищно замёрз! Пулемёт у ног – значит, ползти надо назад. От пулемёта. Ползти? А как встать без помощи рук и не используя пресс? Иван думал. Левая рука измочалена двумя пулями, правая – одной, но справа осколки в боку. Иван прислушался к себе: какая из ран болит сильнее? Один чёрт! Надо пробовать!

Он попытался перевернуться на левый бок, вышло это с трудом. Ивана прилично присыпало землёй от разрывов. Больно! Иван закусил губу, стараясь утопить перебитую левую руку поглубже в рыхлый песок, сучил ногами, пробовал прижать колени к груди. Стылая спина не гнулась. В глазах темно. Он дождался, пока боль утихнет, пока вернётся способность соображать. Нет, это не в глазах темно – это вечерние сумерки. Через несколько минут Иван упёрся лбом в землю, перевернулся и подсунул левое колено под себя, поставил ногу на стопу и… толчком встал, балансируя, стараясь распределить боль в животе на обе ноги. Кровотечение возобновилось. Кровь потекла по бёдрам в берцы. Надо поспешить. Иван оглянулся, увидел опорник хохлов. Первый, захваченный утром. Искорёженные снарядами траншеи. Наши – дальше. «До моего НП метров сто двадцать. Не дойду!» Он шагнул и пошёл, слабея с каждым шагом. Девять шагов! Испарина на лбу, которую не утереть.

– Стой, кто идёт!

Иван завертел головой: откуда кричат? Крик на русском без акцента. Свои?

– Стой, стрелять буду!

Иван прохрипел в сторону темнеющего входа в блиндаж. Два наката брёвен поперёк траншеи, вот и весь блиндаж. Слова не шли из пересохшего рта. Иван сипло выдохнул и прошептал:

– С-с-свои-и-и…

– Кто свои? Позывной?

– Саноса, ты?

– Ваня? Живой!

Иван, подавшись вперёд, чуть не упал в окоп:

– Да!

Споткнулся о тело убитого. В вечерней тени не понять, наш или украинец, но падать нельзя! И Иван устоял. Обошёл покойника.

– Иван! Ты сам как-нибудь, а? – попросил Заноза.

Иван не ответил. Лицо оператора антидронового ружья белело в темноте блиндажа.

– Мы раненые тут все, неходячие, – сказал Заноза.

Вход в блиндаж загораживали два мертвеца, сложенных друг на друга.

– Обезбол есть? – шёпотом спросил Иван, переступая через убитых, и оказался внутри.

Три пары обутых в берцы ног торчали из темноты, шевелились. Живы! Заноза сидел у входа, привалившись спиной к бревенчатой стенке. Обе его ноги выше колен были перехвачены жгутами, бинты поверх штанов почернели от крови. Бледный, как смерть, Заноза баюкал автомат:

– Нету!

– Найди обезбол в моей аптечке. Я не могу, – попросил Иван, усаживаясь поудобнее.

Ноги опять тяжёлые. Иван закрыл глаза. Почувствовал копошение у себя на поясе: Заноза рылся в аптечке Ивана. Потом в бедро впился шприц.

– Ты, если можешь идти, уходи, – в словах Занозы прозвучала неясная горечь.

– Не дойду.

– Если у тебя только руки, дойдёшь.

– У меня живот, – Иван обнаружил, что сидит в луже собственной крови.

– Мы хохлов ждём, – хриплый незнакомый голос из темноты.

Иван присмотрелся. На Занозе не было бронежилета. А в левой ладони товарищ зажал гранату. Кольцо на месте.

Заноза покосился на висящие, как плети, руки Ивана:

– Когда придут, ты меня грудью накрой. Вместе подорвёмся.

– Вместе, – согласился Иван.

Он видел время на часах Занозы: выходило, что провалялся в лесу девять часов. Вот и вышел к своим. А толку? Всё равно помирать. Промедол начал действовать.

– Аляска – сука, – вспомнил командира полка ближайший раненый, – загнал нас в ловушку.

– С коптера не видна глубина окопов, – возразил второй, – он мог не знать.

– Не жалко им нашего брата, – застонал третий.

– Это преступление… – У первого раненого перехватывало дыхание, в горле у него что-то булькало, но он продолжил: – Нашего первого комбата помните как убило? То же самое было. Атака на неподавленный опорник. Все ж слышали в эфире, как комбат, царствие ему небесное, Аляску трёхэтажным обкладывал.

– Но комбат пошёл… – не согласился второй, – и подвиг свой совершил, пацанов не бросил, спас.

Иван боролся с ускользающим сознанием. Потряс головой и на всякий случай уточнил:

– Меня слышно?

– Да, братан, – откликнулся третий, который лежал в самом дальнем углу.

Иван не видел их лиц, не узнавал голосов, хотя первого вроде должен знать, ведь Иван тоже был под Васильевкой.

– Мы все – человеки… А человек ошибается. Разница лишь в том, кто сколько на себя берёт.

Иван у молк, ему ник то не возражал, и потом у он продол ж ил:

– И цена ошибки у всех разная. Снайпер ошибся – одна цена, взводный ошибся – другая.

– И цена ошибки – жизни, – перебил второй.

– Наш-ш-ши шизни, – прошипел третий.

– Аляска – кэп, он берёт на себя много, всех нас. И цена ошибки Аляски очень высокая. – Иван сглотнул и начал говорить быстро, нутро наливалось смертельной тяжестью: – Будь я на его месте или ты… кто нас знает, как ошибались бы мы.

– Везде бардак… – Третий раненый попытался засмеяться.

– Да уж, я б накосячил – так накосячил, – булькнул первый. – Но всё же…

– У Аляски хоть результат есть, – перебил его второй.

– Да, – кивнул Иван, – результат есть, полк идёт вперёд, значит, мы гибнем не напрасно.

– А здесь? – спросил первый.

– И здесь, – вступил в разговор молчавший до сих пор Заноза. – Аляска цепкий, силы в кучку соберёт, мозги всем расправит и… вперёд!

– И потом, – Иван спешил высказаться, тяжесть из живота растеклась вокруг и давила даже на уши.

Похоже, ОНА подошла и стоит близко, у самого входа в блиндаж. Тяжесть снаружи блиндажа – это ОНА!

– Представьте, что Аляска сейчас чувствует, сидя на ППУ?

«Я успел! – подумал Иван. – Успел заступиться за командира! Сказал главное! Теперь пусть приходит!»

Но глухая тяжесть обволакивала блиндаж и как-то неуверенно пульсировала, словно кровь в висках.

«Мимо иди», – прошептал Иван ЕЙ, роняя подбородок на грудь и ускользая в беспамятство.

* * *

– Тихо, пацаны! Тихо! Я – медик из пятого батальона. Хьюстон. За вами пришёл.

Иван открыл глаза. Из нагрудного кармана огромного медика еле светил голубым фонарик смартфона. Медик стоял на коленях, перегнувшись в поясе под низкими накатами блиндажа, и внимательно рассматривал лежащих на полу раненых.

– Тихо, малой, тихо! – Хьюстон нашёл в песке между Занозой и Иваном колечко и аккуратно вставил назад в чеку гранаты, которую по-прежнему сжимал в руке Заноза. – Вот так-то лучше.

Над головой коротко ударил пулемёт.

– Это наш! Прикрывает.

Иван слышал, как в темноте копошится медик, осматривая раненых.

– Ещё гранаты есть? Кольца где? Решительные парни! Я с вами поседею сейчас! Спокойно, малой!

Хьюстон добавил яркости экрану смартфона и осмотрел складки одежды раненых, песок между ними, нашёл одно кольцо, другое.

– По очереди, лады? – С кольцом на указательном пальце медик двумя руками обхватил посиневший от напряжения кулак ближайшего к Ивану раненого, оторвал его от груди: – Осторожно, вот этот пальчик отожми, хорошо?

Хьюстон нашёл отверстие в чеке, вправил туда кольцо, уверенно разогнул усики.

– Всё! Можно отпустить гранату!

Ещё одно колечко сверкнуло в песке между колен медика, но третий раненый бесшабашно протянул ему гранату сам.

– Аккур-р-ратно!

Всё в порядке, чека доступна. Медик аккуратно сложил обезвреженные гранаты в рядок у стенки окопа. Запалы из них он не вывинчивал: вдруг пригодятся.

Хьюстон притянул к себе медицинскую сумку, осмотрел раненых, но из-за его спины в темноте Иван не видел подробностей. Он прикрыл глаза и открыл их, лишь когда услышал копошение рядом. Медик осматривал турникеты и повязки на ногах Занозы, цокал языком, хмурился. Ивана Хьюстон осмотрел последним и вынес вердикт:

– Братан, тебя первым потащу.

Иван не ответил. Хьюстон перевязал ему руки, достал из сумки два кровеостанавливающих брикета и сунул их Ивану под измочаленный броник с правого бока, потом добавил третий:

– В сознании? В сознании! Терпи!

Медик схватил Ивана под мышки сзади и вытащил из окопа. Затем поволок по земле, ухватив за броник. Иван как мог помогал, упираясь пятками, но сил у него оставалось немного. Ивану хотелось закрыть глаза, но над ними свистели пули, некоторые в темноте падали рядом. Крошили и без того истерзанные пригорки. Хьюстон отдыхал у развороченных корневищ, пока в древесину впивались пули, Иван ждал. Пулемёт бил всё ближе и ближе. Будучи пулемётчиком, Иван угадывал, когда коллега перебегал на другую позицию, когда менял ленту. Иван слышал мат пулемётчика, когда медик перетаскивал его через три слившиеся воедино воронки от снарядов. Но едва Хьюстон перетащил Ивана через гребень, как пулемёт смолк.

– Твою ж!.. – выругался медик, обернулся к Ивану: – Тута будь! – и исчез в темноте.

Иван уставился на блёклые звёзды и прикинул, сколько они прошли. Где-то полпути до первого опорника. Там же наши. Пятый батальон. Хоть один опорник, но взяли!

Хьюстон перевалил через гребень тело пулемётчика, при виде лица которого у Ивана мороз пробежал по коже. Пуля пробила пулемётчику глаз и вышла через висок. На вид рана страшная, но неглубокая – пулемётчик оставался в сознании, лишь дышал часто-часто. Пулемётчика Иван не узнал: видать, тоже из пятого батальона.

– Вставай и иди! – крикнул Хьюстон пулемётчику. – Подумаешь, глаз! Я пацанов не могу там бросить! Я разоружил их! И на помощь позови!

– Сейчас!

Изуродованный пулемётчик силился встать с четверенек, раскачиваясь. Иван отвернулся, он не понимал, почему медик не перевязал пулемётчика, но ответ на непрозвучавший вопрос последовал немедленно. Хьюстон из соседней воронки открыл огонь из пулемёта. Короткие очереди удалялись в сторону блиндажа с ранеными.

Наконец пулемётчик рывком встал и, наклонившись, посмотрел на Ивана единственным глазом. Иван вдруг понял, что не умрёт, улыбнулся и потерял сознание.