Текст книги "В Питере НЕжить"

Ещё недавно желанная, тишина стала до раздражения давящей. Яна умолкла, и Света во всей полноте ощутила, что зеркальный Петербург близок к смерти. Он уже не напоминал даже раненое животное – не хрипел, лишь очень тихо дышал, лишённый последней надежды. Света хмурым взглядом окинула наполовину развалившийся Казанский собор. Массивные колонны стояли знакомым полукругом, словно частокол: крыши галерей давно обвалились.

В той же гнетущей тишине пересекли Невский проспект, прошли мимо заросшего странными лозами храма Спаса на Крови. Настроение и раньше было не восторг, но сейчас Свете нестерпимо захотелось вернуться обратно: сердце натужно билось в груди, сам воздух казался удушливым и густым. Лёгкие раскрывались с трудом, требовались силы, чтобы вдохнуть полной грудью.

Им встретилось не более пары десятков прохожих. Все смотрели себе под ноги, а если на них взгляды поднимали, то ненадолго, почти моментально теряя интерес. Кто-то и вовсе предпочёл перейти на противоположную сторону улицы, будто учуяв принесённую чужаками беду.

– Почему вы стали зеркальщиками? Ведь все посеребрённые должны поступать в Императорский гарнизон, – вновь подала голос Яна, но уже тише, как если бы каждый услышанный ответ лишал её частички положительного взгляда на мир.

– Но не всех туда принимают, – фыркнула Света.

– Это при Виталии Вербине туда принимали всех, потому что в беспокойное время любой посеребрённый был на вес золота, – чуть подробнее пояснил Дима. – Со временем же отбор стал жёстче. Должность завидная, хорошо оплачиваемая. Света – сирота и по статусу не прошла, у меня семья бедная, а школьного образования, чтобы сдать все экзамены, не хватило. Мы зеркальщиками по нужде стали, но кому-то такая профессия даже ближе.

«Ага. Сброду разному», – едва удержалась от комментария Света. Она уважала далеко не всех коллег, а большинство из них вообще знать не хотела. Зеркальщики, считай, контрабандисты и барыги, лишь единицы можно назвать приятными людьми. Но Диме и Свете жизнь выбора не оставила – без денег не прожить.

Она нахмурилась, припомнив предупреждение Влада. Знала, что многие зеркальщики те ещё типы, у всех руки в крови, так как каждый за своим отражением охотился. Но чтобы деньги за убийства брать? Это может нарушить мир между солнечной и зеркальной стороной. Бессмертный Царь давно пообещал наказывать всех подданных, кто на солнечную сторону нападает, только за Ягиными мертвецами и покойниками ему не уследить: те, что без разума, его слову не подчиняются. В ответ же с солнечной стороны регулярно продовольствие поставляется, так как бо́льшая часть здешних земель стали непригодны для земледелия, да и рук не хватает.

– Ступай аккуратно, – тихо посоветовал Дима Яне, когда остатки асфальтовой дороги исчезли под лужами, мхом и другой болотной растительностью. – Шагай по следам Светы.

Девочка послушно кивнула. Света окинула взглядом уже знакомое болотистое плато, которое лет десять назад появилось на месте Марсового поля. Не сразу, но поглотило и его, и соседний Летний сад. Часть стоящих там скульптур до сих пор торчат из трясины. Однако ближе к Неве образовалось более чистое озеро, и именно туда направилась Света, внимательно следя, чтобы не сойти с тропинки.

Когда-то просторное поле заросло травой, берёзами и огромными лиственницами. Земля то уходила под трясину, то шла кочками и волнами. Света успела промочить ноги и пару раз вляпаться в грязь, прежде чем они вышли к нужному маленькому водоёму. Через него был перекинут скромный мост из балок.

– Кто это? – едва шевеля губами, спросила Яна, когда из воды повылезали девушки и обступили хлипкий мост.

– Русалки, но без хвостов. Кто-то мавками называет, – ответила Света, пока Дима достал нужное из рюкзака. – Утопленницы они.

– Они расскажут, где мой брат?

Русалки обратили свои жуткие белёсые глаза к Яне, все, как одна, уставились на девчонку, словно та их чем-то привлекла.

– Эти бестолковые. Ничего не скажут и языка уже давно не понимают, – возразил Дима.

Утопленницы выглядели отвратительно: посиневшая кожа, слепые глаза, белые губы, отупевшие взгляды, из-за которых Свете они больше напоминали рыб, чем людей. Мокрые волосы липли к лицам и телам.

– Но они нас чуют и не дадут пройти. Дима отвлечёт, а ты чтоб за мной бежала, поняла? – приказала она Яне, встряхнув девчонку для верности.

Та активно закивала, а после уставилась во все глаза на Диму, когда он развернул огромную плитку молочного шоколада, отломал несколько кусочков и кинул в сторону. Русалки с воинственными воплями взвились, подняв волну брызг, и бросились за сладостями. Дима продолжил кидать шоколад в воду, а Света потащила Яну по мосту, пока утопленницы отвлеклись. Русалки визжали, налетали друг на друга, дрались за сладкое, чем-то напоминая Свете стадо гусей. Те, бывало, устраивали не менее бурное побоище за хлебный мякиш. Предпочтительнее брать на зеркальную сторону зефир, русалки его любят больше, да и по воде плавает, дольше отвлекая утопленниц. Но зефир Света доела пару дней назад.

Дима не отставал, продолжая швырять остатки плитки подальше от моста.

– Опять вы! Сразу надо было догадаться, кто такой балаган может устроить, – поприветствовала их ворчливая старшая русалка у противоположного конца моста.

– Привет, Любава, – миролюбиво ответила Света, убедившись, что Яна и Дима ступили на твёрдую землю.

Любава раздражённо цокнула языком и резким движением перекинула шаль через плечо. Она сильно отличалась от своих глуповатых сестёр: будучи при жизни ведьмой, после утопления встала, сохранив не только разум и способности, но и весьма молодой вид. Однако прожитые годы сказались на её поведении. Ворчанием, ссутуленными плечами, повадками и вечно недовольным выражением лица Любава напоминала прожившую непростую жизнь старуху. Даже носила традиционный сарафан с рубахой, отрицая тот факт, что вокруг болотного плато выстроены современные дома и проложены асфальтированные дороги.

– Чего припёрлись? Опять мне тут умы девочек бередите, сахаром их кормите!

Русалки за спиной поутихли, похоже, выловив все кусочки шоколада, но продолжили яростно рассекать мутную воду, словно лакомство где-то запряталось.

– Нам нужна информация, Любава. – Порывшись в рюкзаке, Дима протянул старшей русалке набор спиц и пару больших мотков пряжи.

Первое, что Света с Димой поняли, став зеркальщиками, – грубой силой из местных ничего не выбить: многие из них уже давно мертвы. Пришлось изучить чужие слабости и нужды. Подкуп срабатывал в разы лучше угроз и пыток. Любава рукодельница, скучно ей с безмозглыми сёстрами, но идти некуда. Старшая русалка помялась, скривила губы, будто подачка ей противна, но всё-таки спрятала пряжу где-то за пазухой.

– Чего надо? – чуть менее зло, но всё же раздражённо бросила Любава. Яну она заметила, но интереса не проявила, вернув всё внимание к Свете с Димой.

– Мы ищем мальчика восьми лет с нашей стороны. Слышала что?

– И каким образом ваш мальчонка у нас оказался? Съел кто, поди? – фыркнула Любава.

Яна заметно напряглась, и Света сжала её плечо, безмолвно призывая не встревать.

– Хоть что-то, Любава, – с нажимом повторила Света.

Старшая опять сморщила нос, тряхнула густыми, местами спутанными русыми волосами.

– Слыхала кое-что, – нехотя призналась она, отводя взгляд. – Да знания мои вам без толку – мост-то уже опущен. Ушла она.

– Кто она?

– Казия.

«Казия! Казия! Казия!» – вразнобой заголосили русалки, заметались в воде. Дима со Светой переглянулись, у последней по спине мурашки пошли. Ни разу она не видела, чтобы эти бестолочи хоть одно связное слово произнесли, а тут имя. Будто знали.

Любава шикнула, и русалки разом умолкли.

– Ученица Яги. Видеть я её не видела, таким, как мы, ни с Ягой, ни с её подручными встречаться не хотим. Как почуяла её приближение, сразу спряталась. Но прошла Казия здесь ещё утром, мальчишку к мосту вела. И семи пядей во лбу иметь не надо, что к Яге. Зачем – не знаю, но ингредиенты для колдовства разные нужны.

Любава равнодушно пожала плечами, когда Света поморщилась.

– Если мальчонку ищете, то вам дальше по мосту, – напоследок бросила старшая русалка и скрылась среди лиственниц.

Света не двинулась с места, уперев невидящий взгляд на север, туда, где за деревьями должен быть Троицкий мост. Не то чтобы она сильно надеялась найти мальчика, задача сразу показалась невыполнимой, и всё же в груди неприятно сдавило. Будь он на южной стороне, хоть малый, но шанс сохранялся, теперь же не осталось и его. Никто из знакомых Свете зеркальщиков никогда не встречался с Ягой или её помощниками, потому что после встречи с ними никто не уходил живым.

– Поиск закончен, – выдавила она. – Пора возвращаться.

– Что? Нет! – Яна извернулась, не дав себя схватить за плечо. Отступила на несколько шагов, недоверчиво мотнув головой. – Что значит «закончен»?! Она же сказала, что нам по мосту…

– Там всё мертво. Земля Яги, – категорично оборвал Дима.

– Я вам заплатила! – нахохлилась Яна, сжав кулаки.

– Мертвецам деньги ни к чему, а именно ими мы станем, если пересечём мост.

– Вы даже не попытались! – зло огрызнулась Яна и, прежде чем Света успела отреагировать, бросилась сквозь берёзы на север.

Зеркальщики выругались и побежали следом, благо, почва была более твёрдая. Девчонка оказалась юркой, умело лавировала между частыми стволами. Диме и Свете же пришлось сложнее. Один раз сапог Светы увяз в болотной жиже, и она сумела вытянуть его лишь со второй попытки, а после ещё и рукав куртки из-за цепкого куста порвала. Вырвалась Света на пустое пространство запыхавшаяся. Дима же стремительно преследовал удаляющуюся фигуру Яны. Когда Света их нагнала, напарник уже крепко держал брыкавшуюся девчонку. Окутанный туманом мост маячил впереди, и, несмотря на закат, противоположного берега Невы не было видно вообще.

– Отпусти!! – визжала Яна, тщетно извиваясь в захвате Димы. Тот не двигался с места и, приподняв девочку над землёй, ждал, когда угомонится. – Отпусти, кому говорю!

Света шикнула на неё, подошла ближе к краю набережной и бросила взгляд на воды Невы. Уже больше года они так близко к ней не подходили. В отличие от солнечной стороны, во́ды этой реки были густые, тёмные, маслянистые. Каждый зеркальщик знал, что, упав, не выплывешь.

– Твоему брату не помочь, – успокаивал Дима за спиной. – Нам жаль, но если уж его забрали, то хоть сама к мертвецам не лезь.

Яна ответила гневным шипением и неуклюжей матерщиной, которая из уст подростка скорее расстраивала, чем оскорбляла.

– Понести её сможешь? На плечо закинуть? – предложила Света, догадываясь, что девчонку обратно придётся тащить силой.

Дима не ответил – застыл, глядя вперёд.

Света обернулась к мосту. Из тумана медленно показались две фигуры: высокая, в пальто, и пониже, скорее всего, ребёнок. Но того, что незнакомцы приближались со стороны Яги, хватило, чтобы Света обнажила мачете. Лезвие сверкнуло в алом свете солнца; незнакомцы заметили оружие, но продолжили путь. Высокий настойчивее подтолкнул низкого, покровительственно положив ладонь на плечо.

– Алекс! – внезапно закричала Яна, рванув к брату. От неожиданности Дима выпустил девчонку из рук, но Света схватила её за шкирку и подтащила обратно к себе, предупреждающе выставив вперёд мачете. Дима обнажил топор.

– Добрый день, – с полуулыбкой поприветствовал их незнакомец, замерев в нескольких шагах.

Взгляд Светы бегло окинул Алексея. Мальчик не выглядел испуганным или замученным, разве что кроссовки и штаны в грязи, будто по болотам шатался. Незнакомца он, похоже, не боялся, а вот Света тяжело сглотнула, не столько узнав его в лицо, сколько нутром чувствуя силу. Его могущество и собственный страх. Ладони разом вспотели.

– Это моя сестра Яника, – мальчик ткнул пальцем в Яну, обращаясь к незнакомцу.

Тот взглянул на девочку.

– Как занятно, – только и бросил он, а после, к удивлению Светы, подтолкнул Алекса в спину, и мальчик побежал к сестре.

Незнакомец был молод, не старше самой Светы, высок, строен и пугающе красив. Серебряные волосы были небрежно уложены, серо-голубые глаза пронзали душу, пока губы сохраняли вежливую улыбку. Он спрятал руки в карманах чёрного пальто, взгляд скучающе скользнул по оружию в руках Светы.

– От лица Царя прошу прощения за произошедшее. Помощница Яги пришла на нашу половину и нарушила правило не красть жителей солнечной стороны, поэтому я взял на себя ответственность исправить это недоразумение. В связи с имеющимися договорённостями между нашими сторонами и возвратом мальчика в целости, надеюсь, мы сумеем найти компромисс. Например… сделаем вид, что ничего не случилось.

Он выдал всё сдержанным, деловитым тоном. Даже задумчивая пауза показалась притворной, специально сыгранной для поддержания роли. Его расслабленная манера держаться пугала, а не успокаивала. Каждая мышца в теле Светы вибрировала от желания убраться от сына Кощея подальше, пальцы нервно сжали рукоять мачете, горло пересохло. Имени царевича Света не знала, но не сомневалась, что это он.

– Благодарю, – хрипло выдавила она. – Мы сейчас же уйдём.

– Хорошей дороги и до скорой встречи, – всё с той же ужасающей любезностью пожелал сын Бессмертного Царя.

Света решила благоразумно не акцентировать внимание на красноречивом обещании. Видеться с царевичем в будущем она не планировала.

Он не моргал, пока Света и Дима пятились, увлекая за собой брата с сестрой. Царевич продолжал заинтересованно наблюдать за ними с ласковой полуулыбкой, словно заметная тревога зеркальщиков его забавляла. Света заткнула интерес и множащиеся вопросы куда подальше, радуясь, что их так просто отпускают, да ещё и с живым Алексеем. Она никогда не верила в удачу, но сейчас практически видела дарованную благодать. По спине прошла волна мурашек, когда Алексей развернулся и помахал царевичу на прощание.

Санкт-Петербург, солнечная сторона

– Чего ты?! Говорю, весело там было!

Алекс получил третий по счёту подзатыльник от сестры и всё-таки забрался в кровать. Краем уха Яна продолжала слушать грохот посуды с кухни. Мама всё успокоиться не могла: то плакала, то радовалась, то на кухне хлопотала с таким усердием, будто Алекс несколько суток не ел. Не должен был, но сказал, что его Казия покормила. Брат вообще много чего рассказал, и не побывай Яна на зеркальной стороне, решила бы, что это небылицы. Матери пересказывать не стала – та посеребрённой не была, родовая способность не проявилась, и лучше ей не знать, как выглядит зеркальная сторона.

Яна пристально наблюдала за братом. Вроде радоваться должна, но напряжение не отпускало. После возвращения на солнечную сторону она не могла отделаться от ощущения, что всё вокруг ненастоящее, искажённое. Яна бросила взгляд на пустое место на стене, где ещё недавно было злополучное зеркало. Она его вынесла в коридор, чтобы после разбить на улице.

Несмотря на упрямство, с которым брат не хотел отправляться в постель, засопел он быстро, завернувшись в одеяло. Палец Яны нерешительно завис над выключателем. Сзади подошла мама, тяжело опираясь на трость. После их возвращения она то и дело садилась, колени часто ослабевали от пережитой тревоги.

– Те зеркальщики… – прошептала мама, взглянув на спящего сына. – Ты им рассказала?

– Нет.

– Вдруг догадались…

– Вряд ли.

Мама с облегчением вздохнула, Яна же только сильнее нахмурилась, не сводя глаз с брата.

– Хорошо, хорошо, – залепетала мама, похлопав дочь по плечу. – Никому нельзя знать. Самому Алексу тоже.

– Не узнает, – как заведённая бросила Яна, теперь не уверенная, правильное ли это решение.

Не было ничего правильного в том, что сотворила мама, но Яна понимала. Помнила горе, её болезненный вид и пережитую скорбь, когда трёхлетний Алекс умер. Яне было одиннадцать – достаточно взрослая, чтобы понимать, что такое смерть, и осознать, что на месте мёртвого брата не может внезапно появиться живой. Точно такой же, но живой.

Только со временем Яна начала догадываться, что сделка, которую мать заключила с какой-то ведьмой на зеркальной стороне, была оплачена её здоровьем и жизнью. С тех пор она старела в два раза быстрее, к нынешнему моменту больше напоминая старуху, чем женщину сорока пяти лет. А после разговора с зеркальщиками Яна убедилась, что этот Алекс – отражение её настоящего умершего брата.

Они столько лет вместе, что Яну он не пугал, никаких перемен после посещения зеркальной стороны в брате она не приметила, и всё же ощущение фальши окружающей её жизни не отпускало.

Мама щёлкнула выключателем, и спальня брата погрузилась во мрак. Они вышли в коридор, аккуратно прикрыв дверь.

– Мам, – позвала Яна, замерев рядом с огромным зеркалом, которое вынесла из комнаты брата.

Мама обернулась.

– Я соврала, сказав, что Алекса утащили в зеркало, – призналась Яна.

Мама нахмурилась и с недоумением склонила голову набок в ожидании продолжения.

– С зеркалом всё в порядке, у него правильное покрытие, и ни одна тварь с зеркальной стороны не может его утащить. Никто Алекса не крал, он сам прошёл. Он посеребрённый и, скорее всего, сделал это неосознанно. А вот я не смогла, хоть и трогала зеркало. Наверное, это от того… кто он.

На лице матери отразилось беспокойство.

– Ты уверена?

– Видела своими глазами.

– Но зачем ему это?

Яна хмуро уставилась на собственное отражение. То замерло, копируя позу хозяйки. Только теперь девочка заметила последствия путешествия: в серо-зелёной радужке глаз проявился проблеск серебра. След увиденного зеркального мира, так об этом говорят.

– Он сказал, что я его позвала.

– Ты?

– Я. Точнее, моя копия.

Отражение неожиданно дёрнулось, силясь подавить смешок, а потом Казия насмешливо улыбнулась.

Дмитрий Колодан
Повесть о хвостах, чёрном человеке и крепких узлах

– Раньше здесь пахло шоколадом, – сказала Томка Трутс. – На всю улицу, представляешь? Так сильно, что можно было слюной захлебнуться. Не каждый день, конечно, но раз пять в месяц случалось. Обычно по четвергам… Теперь это мой любимый день недели: каждый четверг просыпаюсь с мыслью, что должно случиться какое-нибудь чудо.

Она мечтательно закатила глаза и кончиком языка облизала тонкие губы. Взгляд затуманился, как это нередко случается с людьми, вспоминающими старые добрые времена, когда трава была зеленее, а деревья большими. Савельева с трудом подавила желание отвесить подруге крепкую затрещину, дабы вернуть эту ностальгирующую курицу с небес на землю.

– Это сейчас здесь поставили вон то уродство. – Томка кивком указала на сверкающую стеклом громаду модного отеля. – А тогда, представь себе, тут была самая настоящая шоколадная фабрика. Тоже, прямо скажем, не шедевр архитектуры, но важна идея. Шоколадная фабрика! Прям как у Рональда Даля. По факту – Страна Чудес у тебя под боком!

– И ты видела умпа-лумпов? – спросила Савельева, глотнув кофе из бумажного стакана. Над губой остались усики из молочной пенки, придававшие её строгой нордической физиономии неуместную комичность и неряшливость.

Томка развела руками.

– Увы и ах. Как и всякая Страна Чудес, эта была близка и недостижима. Но чего только про неё не рассказывали! Что там под ногами валяются огромные куски сырого шоколада, такого горького, что его невозможно есть. И про гигантские котлы с бурлящей шоколадной массой – когда эти котлы взрывались, запах расползался по всей улице. Ну и про крыс, конечно. Куда же без крыс?

Савельева вопросительно изогнула левую бровь. Кончики кофейных усов дёрнулись вверх.

– А крысы-то здесь при чём?

– О! Любимая байка. Одна девочка купила в магазине «Грильяж» или там трюфели. Надкусила конфету, а внутри – крысиный хвостик. Или лапка с коготками. Приятного аппетита!

– Ну, эту историю я уже слышала, – кивнула Савельева. – У нас её рассказывали про докторскую колбасу. Что поделаешь – пролетарский район, Весёлый Посёлок. Откуда у нас ваши декадентские трюфели?

– Одно другому не мешает, – добродушно отозвалась Томка. – Возможно, это была очень везучая девочка…

– Или очень невезучая крыса, – заметила Савельева, тыльной стороной ладони вытирая губы.

– А в соседнем дворе, – Томка махнула рукой в сторону улицы Марата, – жил слон. Сейчас там стоит вытяжка от метро, но раньше…

– Мороженое стоило двадцать копеек, – перебила ее Савельева. – Какой ещё слон, серьёзно?

– Самый обыкновенный, – слегка обиделась Томка. – Детская горка из бетона. Я тогда совсем мелкая была, пешком под стол и все такое, но очень хорошо помню, как с этой горки навернулась. Так головой треснулась, что потом ещё долго всё видела в зелёном свете – как через светофильтр или сварочные очки. Интересный, скажем так, опыт. Почти ничего из тех времён не помню, но этот зелёный мир…

– То, что ты в детстве головой ударилась, я даже не сомневалась, – сказала Савельева. – Все мы через это проходили. У нас вместо горки был курган с радиоактивными отходами. И я там так приложилась головой о дерево, что пришлось швы накладывать.

Томка задумалась.

– Тебе или дереву?

– Очень смешно, Трутс, – вздохнула Савельева. – Твоё несравненное чувство юмора бьёт все рекорды.

– Не стоит благодарностей. – Прижав ладонь к груди, Томка поклонилась с тем изяществом, на которое способна только девушка с Безымянного острова.

Они сидели в крошечном сквере в двух шагах от Боровой улицы. Майский вечер густо пах сиренью – если подумать, не такая плохая замена шоколаду. В цветущих ветвях отчаянно, будто в последний раз, чирикали воробьи, а небо над головой отливало молочной голубизной, такой светлой, что бледное полукружие луны попросту растворялось на этом фоне. Петербургский май – особое время года. И день – не день, и ночь – не ночь, а уже начавшееся по всем приметам лето в любой момент способно обернуться снегопадом. К счастью, на этот раз погода решила обойтись без сюрпризов. Воздух был тёплый, на небе – ни облачка, а чтобы праздно шататься по городу, большего и не нужно.

– Кстати, раз зашла речь про горки, я тут кое-что вспомнила…

Сцепив руки в замок, Томка потянулась, разминая затёкшую спину. Маленькая и тонкая, из тех девушек, которых за глаза называют «вертлявая пигалица», она не могла и трёх минут спокойно усидеть на месте. А рядом с Савельевой, которая была выше её на две головы, Томка регулярно пыталась тянуться вверх, чтобы отыграть хотя бы пару сантиметров. Извечный комплекс невысоких людей. Савельева снисходительно усмехнулась.

– И что же ты вспомнила? – спросила она. – Очередную городскую легенду про крысиные хвостики?

– Думай, что хочешь, – начала Томка. – Но все это случилось на самом деле, и я сама тому свидетель.

Когда я была мелкой, кроме того слона мы ходили и на другие горки. Например, до ТЮЗа – там есть такие длиннющие скаты, по ним в театр завозят декорации. Но склон на них слишком пологий, толком не разгонишься, а бордюры на главной лестнице наоборот – слишком крутые, можно шею свернуть. Поэтому самой крутой горкой считалось старое бомбоубежище на Заслонова. Здесь недалеко, по прямой через двор. Потом там открыли модный ночной клуб, но внутри побывать мне не довелось, я ходила в другие клубы. А вот как на горку, мы с подружками туда бегали часто.

Точно не скажу, когда это случилось. В пятом, кажется, классе – плюс-минус. Помню только, что зима в тот год выдалась такая холодная, каких ни до, ни после мне переживать не доводилось. Птицы замерзали на лету: сама не видела, но одноклассник рассказывал, как ему на голову свалился заледеневший голубь. Спасибо меховой шапке, а то было бы у меня одноклассником меньше. Но что нам какие-то морозы? В те времена я бы дошла пешком до Северного полюса, скажи мне кто, что там есть хороший склон. Ну и если бы родители отпустили.

Мы учились часов до двух, а потом бежали на горку и торчали там до глубокой ночи. То есть часов до шести, на самом деле, – в декабре темнеет рано. И это важный момент. Детская горка – место шумное и многолюдное, в хороший день там вообще не протолкнуться. Очередь покататься длиннее, чем в Эрмитаж. Но когда садится солнце и зажигают фонари, все меняется. Вроде и народу ничуть не меньше, а ощущение такое, будто ты осталась одна на всём белом свете. Люди вокруг становятся какими-то ненастоящими: только что ты болтала с подружкой, но стоит отойти на пару шагов, и она натурально исчезает, как привидение. А ты стоишь, глазами хлопаешь и гадаешь, действительно ли это была твоя подружка или кто-то другой в её обличье? А ещё вокруг очень тихо. Все шумят, галдят, хохочут в голос, а все равно кругом тишина. Думаю, это из-за снега. Он был очень пушистый и жёсткий, как стекловата. Это ведь её используют для звукоизоляции? А может, из-за холода все звуки замерзали в воздухе, как морожены песни у Писахова… Представляю, какой гвалт поднялся там по весне, когда они оттаяли!

Как я уже говорила, это была не настоящая горка, а старое бомбоубежище. То есть её не огораживали, как детскую площадку, и скаты вели прямо на тротуар, прохожим под ноги.

Санки у меня тогда были самые обыкновенные. Помнишь, такие – с алюминиевыми полозьями и разноцветными планками? Но чтобы кататься с горки, это не самый лучший вариант. Дурацкие алюминиевые полозья постоянно гнутся и зарываются в снег, санки опрокидываются через раз, ты летишь мордой в сугроб – в общем, радость и веселье. Но если приноровиться и научиться держать баланс, они выдавали отличную скорость… Как это делалось: прижимаешь санки к груди, разбегаешься и прыгаешь, как в омут. Чем быстрее разбежался, тем быстрее едешь, и ветер свистит в ушах, хотя уши под шапкой.

Вот такая мизансцена. Я помню, что это случилось уже после заката. Но это не значит, что было темно. Горели фонари, светились окна домов, а снег искрился, как волшебная пыльца. Я разбежалась, прыгнула, покатилась. Санки быстро набирали скорость, и, раскинь я руки, наверное, взлетела бы. И вот тогда, когда уже ничего нельзя было исправить, я его и увидела.

Внизу под горкой шёл чёрный человек. Я его так называю потому, что сначала увидела силуэт, будто бы вырезанный из чёрной бумаги. Впрочем, когда катишься с горки на полной скорости, нет ни времени, ни возможности задаваться сложными вопросами: откуда он взялся, кто он такой… В тот момент у меня в голове мелькнула одна мысль: сейчас я в него врежусь и за это мне крепко влетит. То есть, получается, две мысли.

– Поберегись! – закричала я. – Осторожно!

Но… Я же говорила про особую тишину, которая царила на горке? Я сама себя не услышала, а уж чёрный человек и подавно. Ты когда-нибудь пробовала играть на тубе? Мне как-то довелось: дудела в неё изо всех сил, аж голова закружилась, но не смогла извлечь ни звука. Вот и тогда ощущения были точно такие же. Я кричала, точно кричала, но меня как будто лишили голоса.

Кажется, в тот момент я впервые в жизни осознала, что такое «неизбежность». Это потом, прокручивая сцену в голове, я видела тысячу и один способ избежать столкновения. Например, попытаться затормозить рукой или ногой, свернуть в сторону или опрокинуть санки… Но тогда я не догадалась, что может быть по-другому.

Теперь про чёрного человека… По правилам полагается дать описание, кого именно я увидела. Как он выглядел, и всё остальное. Разумеется, в тот момент я ни о чем таком не думала. Я неслась со скоростью гоночного болида, и только снег летел из-под полозьев. Хоть я и увидела чёрного человека, но, само собой, его не разглядывала, подмечая детали. Это был моментальный образ, что-то вроде фотографии глазами, и я восстанавливаю ее post factum.

Он был высоким. В юном возрасте сложно оценить рост взрослого человека – когда смотришь снизу, всё кажется больше, чем оно есть на самом деле. Но этот тип показался мне настоящим великаном. Точно выше моего папы, и сильно выше. А ещё он выглядел очень худым, как будто его собрали из тонких и длинных палок.

Одет он был, скажем так, не по сезону. Стоял жуткий мороз, но вместо шубы или зимней куртки он вырядился в тонкий плащ до земли и нацепил обыкновенную широкополую шляпу. Только лицо было замотано шарфом. Собственно говоря, лица я не разглядела – ничего, кроме этого шарфа в полоску.

В общем, картина более-менее ясна, ситуация понятна. Я даже не успела по-настоящему испугаться, крикнула свое «Поберегись!» и в ту же секунду врезалась в этого типа. Сбила его с ног, как кеглю в кегельбане, а сама опрокинулась и улетела в сугроб.

Отлёживаться я не стала – мгновение спустя уже была на ногах со всеми полагающимися «Простите!», «Извините!» и «Я случайно!». Однако человека в чёрном плаще не увидела. Точнее, увидела, но не сразу, а когда увидела, даже не сообразила, что это он и есть.

Чуть в стороне от места столкновения на земле лежала куча тёмной одежды. Не поверженное тело, нет, а именно куча скомканной одежды. Вроде той, что вываливается из платяного шкафа, если долго не наводить там порядок. У меня чуть глаза на лоб не полезли, а может, и полезли – я же не видела себя со стороны. Но челюсть точно отвисла. Я не понимала, что случилось. Секунду назад передо мной шёл живой человек – руки, ноги, все остальное. И вдруг раз, и он испарился, превратился… Я даже не знаю, во что.

Мне сделалось жутко. Если бы могла – рванула бы оттуда со всех ног, но подошвы будто примёрзли к земле. Я стояла, не дыша, не смея ни пискнуть, ни пошевелиться. Стояла и смотрела на эту кучу тряпья, а та вдруг начала копошиться.

Да, именно копошиться… Пожалуй, я не подберу слова лучше. Возможно, издалека это и выглядело, как человек, пытающийся подняться на ноги. Но я стояла рядом и видела совершенно иное. Видела, как под грудой одежды что-то ползает, извивается. Что-то… Или кто-то? Моя фантазия отказывалась работать. О некоторых вещах лучше не думать, даже если они происходят у тебя на глазах.

Чёрный человек поднимался медленно и совсем не так, как поднимался бы человек обычный, да и вообще кто угодно, у кого есть кости. Он словно бы рос из земли, на ходу облачаясь одеждой. Так могла бы вставать огромная марионетка, которую тянут вверх за невидимые нити. Сперва над кучей шмотья приподнялась шляпа, затем – шарф, ворот пальто, плечи…

Лица я так и не увидела. Узкая полоска между полями шляпы и краем шарфа была чернее ночи. На мгновение мне померещилось, будто в этой темноте что-то двигается – плотные бархатистые тени, но сказать наверняка я не могла.

Именно в этот момент я поняла, что никакой кучи тряпья больше нет и передо мной стоит тот самый жуткий великан, тощий, как ожившее огородное пугало. Не просто стоит, а нависает, изогнувшись, словно знак вопроса. И почему-то я даже не сомневалась, что сейчас он схватит меня за тощую шею и начнёт душить – что-то в его облике располагало именно к таким мыслям. Опустив взгляд, я увидела чёрные кожаные перчатки. У этого типа оказались очень большие кисти рук, при этом пальцы совсем не двигались, словно это были не настоящие руки, а что-то вроде протезов.