Текст книги "Ариссьель. Жизнь после смерти"

– 6 —
Имущество Ариссьеля

Вот Мона и в Монреале. В аэропорту ее радостно встречают наши дети. С тех пор, как она перебралась в Ванкувер, видятся они очень редко. Понятно, что от счастья они бегут ей прямо навстречу. При виде того, как горячо они обнимаются и целуются, у меня щемит сердце. Как же им хорошо там всем вместе! Меня мои дети так крепко никогда не обнимали. Вообще не могу такого припомнить… Нет, неправда. В детстве Карина обожала забираться ко мне на колени. Мне это нравилось, но всего лишь несколько мгновений: по возвращении из командировок мне было чем заняться. Кроме того, мне приходилось выяснять отношения с Моной, которая то и дело жаловалась на мое длительное отсутствие. А Бен? Он никогда не отличался нежностью. Хотя, наверное, был бы не прочь поделиться со мной своими достижениями в школе и подвигами с товарищами. Но он рассказывал так подробно, что я всегда терял нить разговора и лишался всякого интереса к его рассказам.

– Папа, ну ты же меня не слушаешь… Вот так всегда, – говорил Бен, едва сдерживая слезы.

Он быстро брал себя в руки и убегал… Боже, у меня до сих пор перед глазами его дрожащий ротик…

Он казался мне слишком эмоциональным. Я боялся, что если он будет продолжать открыто демонстрировать свою чувствительность, то люди станут его использовать. С годами наши разговоры становились все реже, а потом и вовсе прекратились.

Мона все так же красива, хотя и выглядит уставшей. Она одета в шерстяной брючный костюм цвета дубовой коры. На шее прекрасно подобранная пестрая шелковая косынка. Кажется, она выбрала эти тона, чтобы отвлечь внимание от усталости на лице. Она все еще сохранила привычку покупать качественные вещи и выбирать крой, выгодно подчеркивающий ее фигуру.

Она прибавила в весе с тех пор, как мы виделись в последний раз. Тогда она еще жила в Лавале. Она не утратила своей привлекательности, однако если она будет продолжать в том же духе… Нет, надеюсь, что не будет, для ее же блага. Мне никогда не нравились полные люди, для меня это было неприемлемо, особенно когда дело касалось женщин.

Мой сын явно со мной не согласен; он отвешивает Моне комплимент:

– А ты все хорошеешь и хорошеешь, мама. Набрала несколько килограммов, и они тебе очень даже к лицу.

К моему огромному удивлению, Мону замечание Бена вовсе не задело. Хотя в былое время она терпеть не могла, когда кто-то начинал обсуждать ее вес. Теперь, напротив, она одаривает Бена понимающей улыбкой. Моя бывшая жена рассказывает детям, что ей нужно было многое уладить в Ванкувере, чтобы уехать из города на несколько дней, и поэтому прошлой ночью она почти не спала. А еще добавляет, что, если ей придется задержаться больше, чем на неделю, ее новый супруг, наверное, прилетит к ней в Квебек. Бен забирает ее багаж, и все трое направляются к машине Карины.

Дочь уверенно ведет машину и рассказывает матери:

– Один полицейский дал мне контакты папиной домработницы, и мне удалось связаться с ней. У нее есть ключи от его квартиры, она придет около двух и впустит нас. У нас еще есть время перекусить. Мы с Беном никогда у него не были. Помнишь, когда ты ушла от него, он быстренько продал дом и купил эту квартиру. Полицейский сказал, что она огромная и красивая. Ты не знаешь, составлял ли он завещание?

Мона не имеет ни малейшего понятия, но помнит, как я когда-то говорил, что наш нотариус настаивает, чтобы я наконец решился на это. Она добавляет:

– Я никогда этим не интересовалась. Деньгами всегда заведовал отец. А раз он всегда был так щедр с нами, мне было не о чем беспокоиться!

– Такая денежная щедрость с его стороны – лишь способ избавиться от чувства вины за отсутствие щедрости душевной, – заявляет Карина. – Так он откупался от нас за свое частое отсутствие. Лично я предпочла бы жить скромнее, но чтобы отец был рядом.

Внезапно ее вождение становится агрессивным, и она делает резкий поворот. Мона и Бен лишь молча переглядываются: они понимают причину такого всплеска эмоций.

– Я согласен, Карина, – замечает Бен. – Мне тоже так сильно хотелось, чтобы отец интересовался моими делами. Но мне казалось, что чем лучше у него шли дела, тем больше он критиковал меня. В последнее время я так много думаю о нем и о том, каким бы он мог стать дедушкой… Интересно, в роли деда он вел бы себя по-другому? Но теперь его больше нет, и все мои вопросы останутся без ответа.

Как хорошо, что он не знает, что я здесь и все слышу. Я и сам до сих пор не могу к этому привыкнуть. Вся эта история потрясла меня и заставила задуматься. Я – дедушка? Я изображаю лошадку, бегая на четвереньках? Нет уж, спасибо! Для этого я слишком молод, к тому же вообще не умею обращаться с детворой. Я пытался возиться и играть со своими детьми… Скучное занятие, меня лично оно быстро утомляло. Не всем мужчинам дано быть хорошими отцами. Как по мне, ты либо хороший отец, либо хороший бизнесмен. Эти две роли несовместимы. Мое предпочтение – быть бизнесменом. Работать и зарабатывать деньги – вот действительно мужское занятие. Разве может мужчина чувствовать себя хорошо, меняя подгузники, кормя малыша с ложечки или напевая колыбельные? Зачем стремиться заменить женщину? Ведь заботиться о ребенке – это ее задача, разве не так?

Я почти счастлив, что смог избежать роли дедушки. Уверен, что я бы ни за что не смог оправдать ожидания Бена. Для него это был бы еще один повод для разочарований.

– Перестань сожалеть, Бен, – просит Карина раздраженно. – Это ничего уже не изменит. Ты напрасно сам себя огорчаешь. Лично у меня только одно желание: поскорее покончить со всеми этими формальностями и вернуться к своей привычной жизни.

Карина втискивается между другими автомобилями на парковке итальянского ресторанчика на бульваре Согласия в Лавале, кстати совсем неподалеку от моего дома. Она здесь частый гость. Дочь резко останавливается: все еще злится. Выскакивает из машины и быстрым шагом направляется в сторону ресторана. Ей явно не терпится покончить со всем этим и перевернуть страницу! Бен и Мона едва поспевают за ней.

Еда заказана, и Мона решает начать разговор:

– У меня к вам одна просьба: постарайтесь не судить Ариссьеля слишком строго. Конечно, он не был таким отцом, о котором вы мечтали, но он поступал как мог. Бедняга, он настолько не принимал своего собственного отца, что всю жизнь стремился быть другим и никак не походить на него. Сейчас, прочитав много книг и посетив некоторые тренинги, я лучше понимаю природу человека. Сейчас я знаю точно: пока вы вот так злитесь и обижаетесь на него, вы только себе вредите.

И она продолжает, рассказывая о своих собственных эмоциях:

– Я пообещала себе, что когда в следующий раз буду в Квебеке, то обязательно договорюсь с ним о встрече. Я собиралась сказать ему, что у меня нет ни малейших обид на него. Я признаю, что он делал для нас все, что мог. Мои упреки в адрес Ари – это все то, в чем я упрекала своего отца, будучи ребенком. Но тогда я всего лишь повторяла слова матери. Я ожидала, что Ари сможет дать мне все то, чего я девочкой не получила от отца. Но теперь я знаю, что мы должны избегать таких ожиданий. Разве что партнеры заранее договорятся между собой, что будут давать друг другу то, чего каждому из них не хватало в детстве.

Наконец, именно благодаря отношениям, которые сложились между мной и вашим отцом, я начала искать, занялась самопознанием, пыталась понять, как мне исцелить свои травмы детства. Желая встретиться с Ари, я думала поделиться с ним всеми своими открытиями. Но теперь я смогу пообщаться с ним только на уровне душ, на незримом плане. И я искреннее желаю, чтобы и вы тоже могли в душе примириться с ним. Это дает такую свободу… Если бы вы знали!

Надо же… А ведь еще недавно она считала меня бессердечным, эгоистом, эгоцентричным, гордецом… Неужели она правда больше не обижается на меня? Невозможно в это поверить! Конечно, она делает это, только чтобы помочь детям, это ее конек! Хотя… Опять это розовое свечение… Теперь вдруг его начинает излучать Мона. Такое же свечение излучал Бен там, в морге, и я снова чувствую, как этот свет успокаивает меня. Говоря с детьми о прощении и принятии, Мона начинает светиться. Нужно ли мне привыкать ко всему такому? Спрошу МИШАЭЛЯ…

Нет, отложу это на потом: ужасно интересно, что будет происходить в ресторане, не хочется пропустить ни слова. Кажется, детей слова матери не очень воодушевили, но вызвали много новых вопросов. Они молча и удивленно переглядываются. Наконец Карина решается сказать:

– Спасибо, мама, что хочешь поддержать нас и помочь нам. Ты права, он был таким, каким был, и назад ничего не вернуть. Наверное, он действительно делал все, что мог, но меня не переубедить: если бы он любил нас, своих детей, хотя бы вполовину от того, как любил свою работу, то постарался бы что-то изменить. Вот здесь нас трое, и каждый из нас считал его бессердечным. Выходит, мы правы! Так кто должен был измениться – мы или он? Я убеждена, что он, и только чудо может заставить меня думать иначе!

Мона нежно смотрит на нее и говорит:

– Хорошо. Лично я верю в чудеса. Буду молиться, чтобы такое чудо произошло и с тобой.

Разговор прерывает официант. Мона предлагает выпить вина. Карина отказывается, а Бен соглашается: бокал красного – отличное дополнение к его спагетти.

– Да, вино помогло бы мне расслабиться, но нужно сохранять благоразумие, ведь мне еще везти вас домой, – говорит Карина. – Вот Бен за меня выпьет…

И, оборачиваясь к брату, добавляет:

– Вижу, ты действительно огорчен: второй раз пьешь вино за эти два дня!

Бен словно не слышит замечания сестры. Словно во сне, он задумчиво и нервно жует. А раздумывает он над тем, чем только что поделилась… нет, что только что утверждала мать: действительно ли можно однажды перестать обижаться на кого-то? А я слышу его, словно он рассуждает вслух:

«Как бы я хотел, чтобы такое чудо случилось со мной! Но я не представляю, что теперь можно сделать, ведь папы больше нет с нами. Он мертв. У меня больше никогда не будет возможности примириться с ним, простить его, и я никогда не узнаю, изменился ли он. Да что там он… Хотя бы самому начать думать о нем иначе! Самое ужасное то, что после того разговора с Кариной он никогда не делал ни малейших попыток встретиться и поговорить со мной. Ведь лично я никогда не говорил, что не хочу видеть его! Это она ему так сказала! А он даже не узнал, правда ли это. С одной стороны, она, конечно, была права: легче уж совсем не общаться, чем постоянно терпеть боль. Я и сам так утверждал, но только в моменты гнева и сильной грусти. Разве я знал тогда, какую силу имеет сказанное? Неужели он не понимал, что такое его поведение ранит нас? Какое счастье, что у меня есть Диана! У нас прекрасные отношения, а с рождением ребенка они станут еще крепче».

Его размышления прерывает сестра, которая начинает задавать Моне вопросы о том, как та поживает. Скоро будет год, как дети не виделись с матерью, хотя все трое часто общались по телефону. Мона восторженно описывает истории из своей жизни, говорит о том, как сильно ей нравится ее работа: сплошное удовольствие. Увлеченно и счастливо она делится с детьми своими открытиями – как же много нового о себе она за это время узнала! Оказывается, она подружилась с одной милой женщиной, которая проводит тренинги по саморазвитию (это такое искусство познания себя) прямо в том же помещении, где Мона дает уроки живописи.

За таким радостным и дружным общением обед пролетает незаметно. Карина вдруг напрягается как струна: ей очень хочется закурить прямо сейчас. Она спрашивает, не возражают ли ее спутники, на что мать почти с упреком говорит:

– Как же тебе не идет прогуливаться с сигаретой в зубах! Не понимаю, неужели тебе не хватает силы воли бросить курить? Ведь куришь-то ты немного.

– Извини, мама, – остро реагирует Карина, – но я уже взрослая и твоего мнения не спрашивала. А если моя сигарета вам мешает, скажите, и я покурю в другом месте.

Брат с пониманием смотрит на нее и кивает – мол, я не против, кури. Мать делает то же самое, извиняясь, что так бесцеремонно вмешалась в чужие дела.

Карина все же уходит, а Бен в это время с интересом расспрашивает мать о ее работе.

Как же ему нравится блеск ее глаз, который появляется, когда она рассказывает истории из своей жизни!

Официант приносит счет, и Мона поспешно расплачивается. Мои дети и бывшая жена садятся в машину и направляются в сторону моей квартиры. По дороге троица обсуждает, как же им всем будет неловко оказаться в моем доме. Им придется там все обыскать, а это так неприятно… Никто не хочет этим заниматься, но выбора нет, кто-то должен это сделать.

И вот они уже на месте. Дверь открывает домработница, и Карина представляет всех:

– Я Карина. Это моя мама, Мона Ледюк. А это мой брат, Бенани Лабонте.

Затем, обернувшись к брату и матери, продолжает:

– Мадам Николь Фурнье. Последние полгода она убирает папину квартиру.

– Мои соболезнования, господа, – говорит мадам Николь. – Я не была близко знакома с господином Ари (он сам просил называть меня именно так), потому что он часто бывал в отъездах. Все, что мне известно, – это то, что он хорошо платил за мою работу. Мы пересекались всего лишь несколько раз, и каждый раз он был очень вежлив и уважителен ко мне.

Даме около сорока. Я был доволен ее работой: вела себя она очень скромно, а дом содержала в безупречной чистоте. В присутствии моей жены и детей она явно смущена. Видя, как они внимательно осматриваются, разглядывая детали квартиры, она интересуется, бывали ли они здесь раньше или пришли впервые. Узнав, что это их первый визит, она предлагает показать квартиру.

Мои дети и бывшая жена потрясены, они то и дело восторгаются, что не удивительно: квартира огромная, красивая, а чего стоит панорамный вид на Ривьер-де-Прери! Восторг достигает предела, когда они выходят на просторный балкон с садом, который принадлежит только мне. Теперь они понимают, что я занимаю весь последний этаж. Поэтому отсюда и открывается столь великолепный вид. Проведя экскурсию и объяснив некоторые вещи, которые ей кажутся важными, мадам Николь говорит:

– Вам еще понадобятся мои услуги? Если да, я оставлю ключ себе, а если нет, верну его вам.

Неожиданный для Моны вопрос. Она не знает, что ответить, но в конце концов решает пока не забирать ключ. Мона уточняет, сколько я остался должен мадам Николь за последний месяц, отдает ей нужную сумму, провожает до двери и тепло прощается.

Затем Мона возвращается к детям.

– Для начала давайте сходим в кабинет и проверим, не оставил ли Ари завещания, – предлагает она.

Все трое направляются в рабочий кабинет, в котором возвышается роскошный письменный стол.

– Папа купил себе потрясающую мебель, – замечает Карина. – Он предпочитал вести дела прямо из дома. Так он работал всегда с тех пор, как ушел из страховой компании. Но такого красивого офиса у него еще не было.

Она обводит комнату взглядом и продолжает:

– Судя по всему, здесь поработал дорогой дизайнер: мебель из березы, коричневые кожаные кресла… Как же великолепно здесь все подобрано! А этот прекрасный турецкий ковер! Наверное, он привез его из поездки. И эти милые безделушки! Все они явно из разных стран.

Мой сын молча наблюдает за ней, но его взгляд говорит сам за себя: сейчас не лучшее время изучать предметы искусства и обсуждать дизайн квартиры. Карина, конечно же, чувствует это и замолкает. Продолжает Мона:

– Знаете, по поводу завещания лучше узнать у нотариуса. Так будет проще. Интересно, он все еще пользовался услугами мсье Болье?

Записной книжки она не находит, но, обнаружив мой компьютер, восклицает:

– Надо же! А вы видели этот компьютер, последнее слово техники?

Бен припоминает, как в морге полицейский рассказывал ему, что нашел мою адресную книгу в компьютере. Он усаживается за компьютер и тоже находит ее. Мона звонит нотариусу, но не застает его в кабинете. Она оставляет сообщение на автоответчике: кратко объясняет цель своего обращения и просит перезвонить ей, как только нотариус сможет найти минутку. Чтобы он наверняка мог с ними связаться, Мона оставляет также координаты детей.

В ожидании звонка от нотариуса они начинают рыться в ящиках моего письменного стола, осматривают мои бумаги. Они даже начинают читать мои документы. Черт, ненавижу, когда нарушают мое личное пространство! Сначала Карина обнаруживает мои чековые книжки. Она спешит сообщить остальным, что сумма моих сбережений в разных банках составляет 128 тысяч долларов. Затем она обнаруживает папку с документами, которые подробно фиксируют мои инвестиции еще приблизительно на миллион долларов. Все трое просто теряют дар речи: они и представить не могли, что я так богат.

Бен обнаруживает, что я владею еще и яхтой стоимостью 200 тысяч долларов, за стоянку которой в бухте Сен-Жан ежегодно оплачиваю аренду. Следующая папка – и новое потрясение. Оказывается, совсем недавно я прикупил себе небольшой самолет… Я не совсем уверен, что сам хотел выучиться на пилота и управлять им, но сделка была очень выгодной. Такой самолет стоит не меньше 150 тысяч долларов, а я его получил всего за 50 тысяч. Этот самолет один тип отдал мне в счет погашения долга. Я был уверен, что смогу продать его в два счета: из желающих выкупить его у меня выстроилась целая очередь! Затем Бен извлекает из одной папки мою фотографию и демонстрирует ее Карине и Моне: вот он я, позирую около своего собственного самолета! Удивлению моих родственников нет предела. Они никак не могут совместить это в своем сознании – где я, а где самолет! Рупором общей мысли становится дочь:

– Вот это да… Ему ни на что не хватало времени, кроме работы, а, оказывается, у него были увлечения: яхта, самолет… Вот уж сюрприз, вот уж неожиданность!

– А мне кажется, что этот самолет – еще одно выгодное вложение денег, – высказывает предположение Бен. – Хотя, припоминаю, когда мы были детьми, он говорил, что хочет купить нам яхту. Он тогда даже просматривал журналы с фотографиями кораблей. Так ему было проще мечтать. А может, он все же решился отложить дела и начать наконец наслаждаться жизнью? Но теперь мы этого никогда не узнаем.

Пока они продолжают рыться в моих документах, звонит нотариус. Новость о моей кончине его ошеломляет. Он сообщает Моне, что последнее завещание, которое у него есть, было составлено еще в 1974 году, когда дети жили вместе с нами. И продолжает:

– За последнее время я несколько раз встречался с вашим мужем по разным делам. И каждый раз я напоминал ему, как важно составить новое завещание. Он все собирался, но никак не мог решить, кому оставить свое имущество. Еще я советовал ему решить наконец вопрос с разводом, но он и это постоянно откладывал на потом. Поскольку ваш муж больше не женился и вы по-прежнему официально состоите в браке, завещание, которое хранится у меня, до сих пор в силе. А значит, вы, мадам Ледюк, являетесь единственной наследницей всего, чем он владел. Вам нужно будет прийти ко мне в контору, чтобы мы могли всё документально оформить. Не забудьте взять с собой свидетельство о смерти вашего покойного мужа.

Они договариваются встретиться через три дня и прощаются. Мона кладет трубку; выглядит она совершенно ошеломленной. Дети смотрят на нее: им не терпится узнать, о чем они говорили с нотариусом. Она им рассказывает все, что знает, а потом добавляет:

– Не могу поверить в это. Неужели все это теперь принадлежит мне? Я, конечно, поделюсь наследством с вами, давайте обсудим это позже. Но вы можете себе представить, чтобы такой искушенный в делах человек, как Ари, забыл позаботиться о такой важной вещи, как наследство, и не распорядился, как быть с его имуществом после его смерти? Надо же! Решительно, этот человек полон тайн, которые мне никогда не постичь!

Все-таки нужно было послушаться мэтра Болье: он ведь действительно каждый раз при встрече настаивал на необходимости оформить развод и составить завещание. Но каждый раз, когда он снова затевал разговор на эту тему, я испытывал неловкость. Не мог я признаться ему, что пока не в состоянии принять решение – то ли мне завещать все деньги детям, то ли в качестве наказания за плохое поведение вовсе лишить их наследства. Кому еще мне было оставлять свое богатство? Мои родители давно умерли, а братьев и сестер у меня нет. У меня нет даже близкого друга, которому мне бы хотелось что-либо завещать. Признаться в этом нотариусу, который так сильно восторгался моим талантом коммерсанта и моей деловой хваткой, было решительно невозможно. Ну и, кроме того, откуда я мог знать, что так скоро умру? Ведь я планировал прожить еще лет двадцать пять, как мои родители!

Вдруг я понимаю: всю жизнь я был занят тем, что стремился получить побольше прибыли. Где мне было найти время на изучение пенсионных программ? Сама мысль об этом мне была чужда! Тема смерти была вообще для меня запретной, табуированной. Я запрещал себе даже думать о ней. К тому же я был занят своими проектами. Задуматься меня заставляло лишь мое заболевание. Когда я заболел артритом, то подумал, что пора притормозить, начать пользоваться накопленными благами и тратить деньги на себя. Но изначально я не собирался делать этого раньше шестидесяти лет. Иначе у меня освободилась бы уйма времени, но чем его занять, кроме работы, я не знал.

Вот уж Мона удивилась, когда оказалось, что все мое богатство теперь принадлежит ей! А если бы она еще узнала, что у меня к тому же есть пять миллионов долларов, припрятанных на Каймановых островах, она бы умерла на месте. Каким же я был дураком! Конечно, у меня есть и код доступа к моему компьютеру, и номер банковской ячейки, но кто свяжет эти две цифры? Банки потому и богаты, что существуют такие идиоты, как я. Интересно, что они делают со всеми невостребованными деньгами, владельцы которых просто исчезают? Нет, это приводит меня в бешенство, лучше не думать об этом.

Я возвращаюсь домой. Наблюдаю за Моной и детьми, которые обходят все комнаты. В моей спальне они обнаруживают женские вещи, которые я храню на случай, если они понадобятся какой-нибудь моей гостье. Я был очень горд, приглашая женщин в эти роскошные апартаменты. Я обожал, когда они смотрели на меня полным восхищения взглядом, видя, как много у меня дома предметов искусства.

Надо же, чем больше они делают открытий в моей квартире, тем более молчаливыми становятся. Карина решает составить опись имущества, понимая, насколько важно это сделать самим. Пока они не знают, что будут делать со всеми этими вещами. Я больше не могу. Я больше не хочу видеть, что происходит у меня дома.

Я вдруг понимаю, в каком месте нахожусь.

Да кто же все эти люди вокруг меня? Неужели они все такие же мертвецы, как и я? Море вопросов и ни одного ответа. Как надолго я приговорен оставаться здесь, просто наблюдая за тем, что происходит? Я хочу знать! Я хочу двигаться! Я хочу, чтобы что-то происходило. Я слышу, как тихий голос шепчет мне: «Ты хочешь движения, но что именно должно двигаться?» Вот этого я точно не знаю! Да и как я могу знать, если я даже не понимаю, где нахожусь…

…МИШАЭЛЬ, где же вы? Я забыл о вас. Пожалуйста, помогите мне. Прошу вас, помогите! Как мне выбраться отсюда?