Текст книги "Услышь голос сердца"

Уилсон был просто ошеломлен тем, что маркизу известно о существовании его семьи.

– Моя семья, и моя матушка в частности, лорд Рэннок, живут хорошо.

– Ну что ж, прекрасно. – Маркиз задумчиво отхлебнул из бокала глоток своего ужасного шотландского виски.

Выдержав паузу и сделав для храбрости большой глоток бренди, Уилсон спросил:

– Вы что-то хотели, милорд?

Рэннок пристально взглянул на него со своего места на углу стола, напоминая при этом большую черную хищную птицу, которая в любую минуту может расправить крылья и камнем броситься вниз на зазевавшегося грызуна.

– Да, – ответил он, наконец заставив Уилсона вздрогнуть. – Извините, я забыл о том, что вам, должно быть, не терпится вернуться поскорее к домашнему очагу. Тем более в такую промозглую погоду. Мне даже стыдно, что я оторвал вас от семьи в столь поздний час.

Уилсон, разгоряченный тонким французским коньяком, хотел было признаться, что в полуосвещенной библиотеке маркиза он начинает чувствовать себя более уютно, чем перед холодным камином миссис Уилсон, но вовремя сдержался.

– Не стоит говорить об этом, милорд.

– Вы хороший человек, Уилсон. Я рад, что оставил вас у себя на службе. Ну а теперь перейду к делу. – Рэннок передал Уилсону листок бумаги, на котором были написаны два имени: Джеймс Харт и Питер Уэйден.

– Я не знаю этих людей, милорд, – неуверенно произнес секретарь.

– Я тоже, – дружелюбно сказал маркиз. – Но мне хотелось бы узнать о них побольше, разумеется, не привлекая к себе внимания. Оба они проживают в Лондоне. Хотя, видимо, не принадлежат к высшему обществу. Первый, насколько мне известно, помолвлен. Надо узнать, кто его невеста.

Уилсон молча кивнул.

– А второй, кажется, является экспертом по искусству фламандских художников и занимается импортом их работ с континента. Он часто бывает в разъездах и наверняка имеет связи в Королевской Академии искусств. А кроме того, этот человек распределяет заказы между различными художниками.

– А о нем что вам желательно узнать, милорд? Рэннок снова затянулся сигарой и выдохнул дымок.

– Просто я хочу убедиться, что у Питера Уэйдена безупречная репутация, и надеюсь, что так оно и есть.

– Понятно, милорд. Значит, вы намерены приобрести какое-нибудь произведение искусства?

Рэннок кивнул.

– Вернее было бы сказать, Уилсон, что у меня быстро растет интерес к живописи.

– Я должен купить что-то для вас, милорд? – неуверенно спросил Уилсон.

Рэннок долго смотрел на него, обдумывая сказанное, потом произнес:

– Какая великолепная идея, Уилсон! – Он понизил голос почти до заговорщического шепота. – Найди этого мистера Уэйдена. Скажи ему, что твой хозяин – только имени не называй! – желает купить картину ван Артевальде.

– Ван Артевальде, милорд? Должен предупредить вас, что его работы чрезвычайно трудно найти. Они редко появляются на рынке и безумно дорого стоят.

Уилсон уже приготовился получить отповедь, но ее не последовало. Рэннок лишь слегка приподнял черную бровь.

– Так вы знакомы с работами ван Артевальде? – с уважением спросил он.

– Да, немного знаком. Если помните, мой прежний хозяин был серьезным коллекционером. Ван Артевальде – молодой фламандский художник, но его очень высоко ценят.

– Вот как? – произнес Рэннок с нескрываемым интересом.

– Да, милорд. Его полотна на исторические темы нередко сравнивают с работами Рубенса, а цветовая гамма и использование света и тени напоминают ван Эйка. Цены на эти картины баснословно выросли, особенно за границей.

– Отлично, Уилсон, – пробормотал Рэннок. – Ваши знания не перестают меня удивлять. Скажите Уэйдену, что ван Артевальде нужен вам немедленно, что требуется какое-нибудь полотно на историческую тему. Он в конце концов покажет вам картину, которая называется «Гибель Леопольда при… « каком-то населенном пункте.

– При Земпахе, – подсказал Уилсон.

Рэннок лишь кивнул, потирая небритый подбородок:

– Вот-вот, правильно. Заплати ему золотом. Цена не имеет значения.

– Понятно, милорд, – послушно согласился Уилсон. – Будут еще какие-нибудь распоряжения?

– Да, – медленно произнес Рэннок, выбивая по столу дробь своими длинными пальцами. – Скажите людям Уэйдена, чтобы вам первому предлагали все полотна ван Артевальде, поступающие на рынок. И покупайте… покупайте их все.

– Все? – изумился Уилсон.

– Нет, не все. – Эллиот на мгновение задумался. – Нельзя совсем перекрывать ей… ему доступ на рынок. Покупайте каждое второе из предложенных полотен. Я целиком и полностью полагаюсь на ваш вкус.

– Но, милорд, это взвинтит цены!

Рэннок усмехнулся, обнажив в улыбке безупречно белые зубы:

– Тем лучше, старина, тем лучше.

Вскоре Уилсон, положив в карман записку, удалился. Он, конечно, успокоился по поводу своего места, но во всем остальном пребывал в полном замешательстве. На пороге библиотеки он чуть не налетел на Кембла – весьма достойного камердинера Рэннока.

Выпустив очередной длинный столб дыма, Эллиот задумчиво взглянул на стройного мужчину средних лет, который остановился перед ним, с нескрываемым отвращением вдыхая воздух. Кембл, не скрывавший того, что не выносит табачного дыма, достал из кармана шелковый платок и теперь размахивал им туда-сюда с единственной, как им обоим было известно, целью – разозлить маркиза.

«Почему, – в тысячный раз спрашивал себя Эллиот, – я мирюсь с оскорбительными замечаниями, с пренебрежительным фырканьем и презрительными минами своего слуги? « А потому, что этот человек был настоящим гением.

Десять лет назад Кембл с готовностью взял Эллиота в свои руки, сжег его килт и преобразовал угрюмого, неотесанного шотландского парня в холеного, безупречно одетого лондонского джентльмена. К сожалению, в течение первых нескольких месяцев светское воспитание Эллиота сильно отставало от его внешнего вида. Но в этом нельзя было винить камердинера. На Кембла можно было во многом положиться. Эллиот всегда был уверен в том, что его безупречно оденут, безукоризненно побреют и даже напомнят, какой одеколон предпочитает его очередная любовница.

Кроме того, Кембл обладал другими, менее традиционными талантами. Он, например, знал, кто из великосветских картежников имеет склонность мошенничать за карточным столом, кто нарушает обещания или кто спит с чужой любовницей. Кембл знал лучшее средство от похмелья, ему было известно, кто из нечестивых повес подхватил сифилис. Кроме того, он умел мастерски лечить синяки и ссадины, появляющиеся в результате грубого выяснения отношений. А также был на дружеской ноге с каждой женщиной сомнительного поведения, с каждой экономкой, с каждым помощником дворецкого, с судомойками, кондитерами и чистильщиками сапог во всем Лондоне. Более того, он знал их секреты и их слабости.

Поэтому Эллиот со вздохом сожаления затушил сигару и обратился к единственному слуге, которого он не смел унижать:

– Ты хочешь спросить относительно сапог, Кембл? – Он внимательно посмотрел на камердинера сквозь рассеивающееся облако табачного дыма.

Тонкие губы Кембла задрожали, он в отчаянии взмахнул руками:

– Милорд! Как вы могли? Сапоги в ужасном состоянии! Их остается лишь выбросить!

– Избавь меня от этих театральных жестов, Кембл, Так уж получилось. Сожалею.

– Сожалеете? – Слуга в ужасе выкатил глаза. – Надеюсь, что вы сожалеете! Но скажите, милорд, почему у вас возникло непреодолимое желание изваляться в грязи, как будто вы свинья?

– Я был в Эссексе. Там меня и настигло это желание, – сказал Эллиот, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться, потому что ворчание Кембла было единственным проявлением заботы о нем в этой жизни.

– Гм-м… – только и ответил слуга, который подошел к Эллиоту и остановился, скрестив на груди руки. Эллиот, не глядя на него, знал по опыту, что носок его ботинка сердито постукивает по ковру.

– Извини, Кембл. А теперь послушай: мне нужна новая… точнее, другая одежда.

Тонкие треугольные брови Кембла театрально поползли вверх.

– Меня это не удивляет, сэр. Потому что если желание валяться в грязи в деревенской глуши не покинет вас и дальше…

– Возможно, – прервал его Эллиот, умышленно позволив себе намек на шотландскую картавость в своем голосе. – И мне потребуются кое-какие вещи… подешевле.

– Вот как? – презрительно фыркнул Кембл. – Перечислите, пожалуйста, конкретно, что именно вам необходимо, потому что я о таких вещах почти ничего не знаю. – Он с расстановкой произнес эти слова с таким видом, словно они означали «ночной горшок» на языке хинди.

Эллиот вздохнул.

– Мне нужны две пары шерстяных бриджей, две пары простых шерстяных брюк, полдюжины обычных льняных сорочек. Пальто с ворсом, пара неброских жилетов и… старые сапоги.

– А как насчет грубых башмаков, подбитых гвоздями? – ехидно пробормотал Кембл.

– Нет, башмаков не надо, – спокойно ответил Эллиот. – Просто начисти как можно лучше мои старые высокие сапоги. Они мне подойдут.

– Значит, вы хотите выглядеть как простая деревенщина? А как насчет фланелевого нижнего белья, милорд? Ничто так не стимулирует, как кальсоны из домотканого полотна.

– Ну, это уже лишнее, старина! – сказал Эллиот, усмехнувшись уголком губ.

Уладив все вопросы с секретарем и с камердинером, Эллиот наконец смог уделить все свое внимание все еще не оправившемуся от приступа подагры дядюшке.

Сэр Хью приказал Маклауду прислать к нему Эллиота, как только тот вернется домой. Хотя дядя и племянник очень любили друг друга и имели немало одинаковых дурных привычек, они были не слишком близки между собой. Иногда они целыми днями, а то и неделями не общались друг с другом, если не считать случайных встреч в игорном доме или борделе.

Эллиот устало вздохнул. Судя по всему, его дядюшка попал в какую-то неприятную историю.

Сэр Хью, которого его сестра, дама весьма строгих правил, саркастически называла позором семейства Бенэм, беззаботно и неторопливо фланировал по жизни, словно прогуливался вечерком по дорожкам Гайд-парка. Благополучно прожив таким образом пятьдесят восемь лет, Хью Бенэм был твердо намерен жить и дальше в праздном разгуле до тех пор, пока не отправится к праотцам, что, как часто говаривала вдовствующая маркиза Рэннок, едва ли скоро случится.

Когда его не донимала подагра или больная печень, сэр Хью был человеком общительным, обаятельным и остроумным, что в значительной степени компенсировало вечную нехватку денег. Эллиот, чтобы досадить матери, позволил сэру Хью жить на средства Рэнноков. Эллиот оплачивал счета дядюшки и его карточные долги и даже выступал в роли его секунданта в тех редких случаях, когда сэр Хью попадался с поличным во время тайного любовного свидания. Правда, в таких случаях сочетания отвратительной репутации Эллиота с готовностью сэра Хью принести извинения обычно было достаточно, чтобы до дуэли дело не доходило.

Все это давало Эллиоту возможность утереть нос своей холодной, надменной матери. Леди Рэннок обожала напоминать при случае, что их отец был таким же нечестивцем, как и ее братец. Покатившись по наклонной плоскости, семья Бенэм удержалась на краю полного краха только благодаря тому, что она пожертвовала собой и вышла замуж за набожного шотландца со скверным характером.

Однако сегодня Эллиоту было не до дядюшки, хотя он втайне очень любил старого греховодника. И все же к нему необходимо было зайти. Стукнув в дверь гостиной сэра Хью, Эллиот без церемоний вошел в комнату.

– Входи, входи, – неохотно пригласил его сэр Хью, указывая на софу, – садись так, чтобы я мог тебя видеть, и прогони этого несносного лакея.

Эллиот подошел к столику, чтобы налить виски, жестом удалил из комнаты лакея и развалился на софе, вытянув перед собой длинные ноги.

– Я тоже соскучился по тебе, дядя, – растягивая слова, произнес он.

Хыо пристально посмотрел на него, чуть задрав свой крупный длинный нос. Который у него выглядел весьма аристократично, тогда как на физиономии его сестры точно такой же нос казался чрезмерно громоздким и высокомерным. Несмотря на свой возраст, баронет все еще был вполне привлекательным мужчиной.

– Кстати, скажи, мой мальчик, где, черт возьми, тебя носило? Или ты все еще гоняешься за своей любовницей?

Эллиот зевнул, изобразив скуку, хотя с тех пор, как вернулся в Страт-Хаус, он себе места не находил, и ему поскорее хотелось закончить разговор с дядюшкой, чтобы удалиться в свою спальню и наедине с собой разобраться в том, что происходит в его душе.

– Нет, Хью, – сдержанно ответил он. – Но мне удалось отыскать ее мамашу, которой я оставил одну вещицу. Получив ее, Антуанетта сразу же поймет, что между нами все кончено.

– И что же это?

– Рубиновый браслет. Если она его продаст и будет жить экономно, это позволит ей продержаться несколько месяцев. К браслету я приложил записку, в которой все написал черным по белому, чтобы не было недопонимания.

– Вот как? – пробормотал сэр Хью, склонив голову набок и вглядываясь в племянника зорким серым глазом. – Ты что-то слишком долго был в дороге.

– Пришлось немного свернуть с пути и задержаться, – сказал Эллиот.

Физиономия Хью озарилась понимающей улыбкой.

– Мы с тобой одной крови! Едва успеешь выехать за городские ворота, как тут же появляется какая-нибудь девчонка, готовая на все услуги.

– Та, которая появилась на моем пути, отнюдь не такая. Но она действительно живет не в городе. В Эссексе.

Хью удивленно поднял брови.

– Значит, это деревенская девчонка? Ты меня удивляешь. Это совсем не твой стиль, мой мальчик.

– Я не хотел бы обсуждать это, дядя, – сухо сказал Эллиот. – Скажи лучше, о чем ты хотел со мной поговорить?

– Как пожелаешь, – сказал Хью. – У нас есть дела поважнее, чем выбирать для тебя очередную юбку.

Такие пренебрежительные слова задели Эллиота за живое. Ему вдруг захотелось вскочить и свернуть дядюшке шею, но он взял себя в руки и спросил:

– О каких «делах поважнее» идет речь?

– Прошлой ночью здесь были Уинтроп и Линден. Они сообщили весьма интересную новость: появился новый барон Крэнем. Похоже, что Годфри Мур вернулся из крысиной норы, в которой скрывался, – кажется, где-то в Индии. Наверное, он думает, что ты забыл о своей угрозе.

Эллиот со стуком поставил бокал на стол.

– Мур вернулся? И сумел заполучить титул? Я не совсем понимаю.

– Иначе наследственный титул был бы утрачен за отсутствием наследника. Поэтому Мур срочно вернулся из Райпура несколько недель назад и заявил, что наконец отыскалось свидетельство о браке его матери. При сложившихся обстоятельствах никому и в голову не пришло оспаривать его заявление. Поместье небольшое, маленькая усадьба неподалеку от Ноттингема, доход такой, что едва покрывает расходы. Тем не менее это позволило ему вернуться в Лондон и открыло двери в некоторые гостиные.

– Черт возьми! Неужели прошлое никогда не оставит меня в покое? – воскликнул Эллиот. – Клянусь, я сыт всем этим по горло!

– Это что-то новенькое! – заявил сэр Хью. – Однако ничего не поделаешь. Годфри Мур, барон Крэнем – или как бы ни называл себя этот парень вновь – появился на горизонте, значит, быть неприятностям, уж поверь моему слову.

– Не сомневаюсь в этом. Но что с этим следует сделать?

– Как что? – проворчал сэр Хью, поднимая брови. – Надо убить его немедленно, чтобы закончить то, что было начато десять лет назад. Это будет нетрудно сделать. Придумать какой-нибудь предлог и вызвать его снова на дуэль, а лучше – прирезать мерзавца в каком-нибудь темном переулке.

Всего несколько дней назад у Эллиота не возникло бы никаких сомнений относительно того, что новоиспеченного барона Крэнема следует убить. В качестве оружия подошло бы любое – шпаги, пистолеты или ножи. Ему бы не потребовался даже темный переулок, и тем более он не стал бы трудиться вызывать мерзавца на дуэль. У него было достаточно веское для этого основание, и за десять лет ничего не изменилось. Правда, на этот раз он, черт возьми, позаботился бы о том, чтобы никто не умыкнул Крэнема под покровом ночи на каком-нибудь торговом судне, направляющемся в Бомбей.

Эллиот понимал, что убийство Крэнема всего лишь дело времени, что оно неизбежно и, наверное, необходимо. Но теперь ему было от этого как-то не по себе.

В первых числах июня Эллиот Робертс, верный своему слову, возвратился в Роутем-на-Ли. Он приехал во второй половине дня на своем гнедом жеребце с дорожной сумой у седла, свидетельствовавшей о его намерении погостить здесь. Эванджелине не хотелось признаваться даже самой себе, что она большую часть последних трех дней возилась в цветниках перед домом в ожидании его приезда. Такое же нетерпение проявляли и дети, спрашивая каждый вечер, нет ли новостей о возвращении мистера Робертса.

Когда он наконец появился, Эванджелина, за которой по пятам следовала собака, срезала цветы. Она пожалела, что не надела что-нибудь более элегантное, но было уже поздно. Несмотря на все ее сомнения, Эллиот вернулся, а с ним возвратилось и тревожное состояние, в котором пребывали ее чувства. Уже знакомая теплая волна накрыла ее, как только она увидела Эллиота, с непринужденной мужской грацией шагающего по подъездной дорожке. При солнечном свете он казался настоящим великаном, плечи которого громоздились под самые облака.

– Мисс Стоун! – радостно воскликнул он, направляясь к ней с протянутыми руками.

Сегодня он был одет очень просто, что тем не менее придавало его облику еще большее могущество и силу. На его лице появилась нежная улыбка. Услышав голос Эллиота, откуда-то из зарослей кустарника появился Фриц и тут же принялся обнюхивать каблуки сапог, как будто подгоняя его к Эванджелине. Она приподняла краешек юбки, чтобы перешагнуть через цветочный бордюр, окаймлявший подъездную дорожку. Эллиот, желая помочь, взял ее за руку и слегка обнял за талию – крепко, но не грубо – и на мгновение прижал ее к себе. От прикосновения его сильных рук по телу Эванджелины будто пробежала дрожь, проникая в самое сердце и в мозг, вызывая там мгновенную панику. У нее закружилась голова, словно у глупенькой школьницы.

Однако Эванджелина не смогла заставить себя отстраниться, с огорчением вспомнив его торжественное обещание больше не флиртовать с ней.

– Мистер Робертс, – с трудом переводя дыхание, сказала она, – вы все-таки вернулись.

– А вы разве думали, что я не сдержу слово? – Эллиот с явной неохотой опустил руки.

Эванджелина улыбнулась, не в силах скрыть свою радость.

– Я думала, что вы, возможно, не вернетесь.

– Почему? – удивился он. – Неужели вы считаете меня таким обманщиком? – Он посмотрел на нее таким пристальным взглядом, что у нее перехватило дыхание и подогнулись колени.

Стараясь избавиться от непонятных ощущений, Эванджелина дрожащей рукой поправила выбившуюся из прически прядь волос и тихо сказала:

– Я и сама не знаю почему. – Затем, как бы спохватившись и вспомнив о правилах гостеприимства, она добавила: – Идемте, я провожу вас в дом.

Он предложил ей руку, и они поднялись по широким ступеням к входной двери.

– Болтон проводит вас в башенную комнату, – продолжала она говорить, чтобы скрыть охватившее ее смятение. – Надеюсь, там было удобно, когда вы останавливались в Чатем-Лодже в прошлый раз?

– Конечно, удобно, мисс Стоун. Мне все здесь понравилось. Это очень приятный дом во всех отношениях, – сказал он, искоса наблюдая за ней.

– Спасибо, мистер Робертс. Я всегда любила комнаты в башне. Там так тихо, никто не беспокоит, а из окон открывается великолепный вид.

– Тихо и никто не беспокоит, мисс Стоун? – спросил он, удивленно приподняв черную бровь. – Почему же в таком случае вы сами там не живете?

Эванджелина чуть улыбнулась и потянулась к шнуру звонка.

– Уединение – это роскошь, которая редко выпадает на мою долю, сэр. Я должна быть рядом с детьми на втором этаже. Это крыло дома более современное, но там нет такого неповгоримого очарования.

– Понятно. А ваши комнаты расположены в южной части, там, где оконная ниша?

Эванджелина не ответила. У ног Эллиота на коврике принялся кататься на спине Фриц, бессовестно выпрашивая, чтобы ему почесали брюшко. Его коротенькие лапки беспорядочно болтались в воздухе. Эллиот наклонился и почесал жесткую, черную как вороново крыло, шерсть собаки. Наблюдая за медленными, гипнотизирующими движениями его пальцев, она вдруг подумала, что, наверное, безумно приятно, когда тебя ласкают такие длинные, изящные пальцы. Ее разыгравшееся воображение прервали неторопливые шаги Болтона.

– Мистер Робертс? Добро пожаловать снова в Чатем-Лодж.

– Болтон, будьте любезны, проводите мистера Робертса… в его комнату. – Эванджелина повернулась к Эллиоту, беспокоясь лишь о том, чтобы он не заметил, как вспыхнуло ее лицо. – Ужинать будем в половине седьмого. Сейчас всего четыре часа, так что я скажу кухарке, чтобы прислала вам легкую закуску, а потом оставлю вас в покое. Позвоните, если вам потребуется ванна. А хотите, можете присоединиться к Гасу и мальчикам, которые гуляют за домом.

Второе предложение, видимо, больше пришлось Эллиоту по душе.

– Где их можно найти? Эванджелина усмехнулась:

– Они на заднем дворе, мистер Робертс. Затеяли там что-то ужасное, причем Майкл и Тео называют это химическими опытами. Можете пойти туда на свой страх и риск. Но предупреждаю, что это связано с шумом, дымом и отвратительным запахом.

Эванджелина направилась к цветнику, чтобы забрать оставленную там корзинку и немного успокоиться. Фриц, однако, не отправился за ней следом, а радостно побежал вслед за гостем. Эванджелина вдруг очень позавидовала своей собачонке.

Эллиот поднялся следом за Болтоном по винтовой лестнице и оказался на пороге той самой комнаты, где однажды ночевал. Он даже дыхание затаил, боясь, что не почувствует прежнего очарования, но все было на месте. Настроение, очарование и то непостижимое чувство, когда кажется, будто в целом мире все идет как надо. А Эванджелина Стоун? Она показалась ему еще более утонченной, чем прежде. Как только он, подъезжая к дому, увидел ее, стоящую по щиколотку в густой траве среди весенних цветов, его охватило какое-то незнакомое чувство. Он даже не смог бы дать этому чувству определение. В памяти всплывали какие-то непривычные слова: кров, пища, искупление. Болтон проводил его в знакомую уютную спальню. Он остался один, но и здесь чувствовалось присутствие Эванджелины, которое давало ощущение мира и покоя, легко и естественно проникая повсюду, как проникает июньский ветерок сквозь легкие занавески на окнах его комнаты.

Столпотворение, происходившее в столовой, Эванджелина с присущей ей отвагой называла ужином в Чатем-Лодже. Блюда быстро следовали одно за другим и почти с той же скоростью поглощались под одобрительный шум голосов. В течение всего ужина Эванджелина исполняла роль мудрого Соломона, усмиряя возникавшие между детьми ссоры и пресекая обсуждение неподходящих тем. При этом она успевала молча изучать своего гостя.

Что за человек этот Эллиот Робертс? Он красив, но не похож на большинство англичан – медлительных, элегантно одетых блондинов. Эллиот был темноволос, отличался атлетическим телосложением и одевался просто. Кстати, если Уинни не ошибается, он вовсе не англичанин. Возможно, именно этим объясняется его суровая красота. По правде говоря, он слишком привлекателен, чтобы оставить ее равнодушной.

Эллиот, несомненно, человек состоятельный, но насколько велики его доходы, догадаться трудно, да это и не имеет значения. Гораздо важнее узнать, что у него за характер. Иногда он кажется замкнутым, даже, возможно, черствым. Однако он может быть обворожительным и понимающим. Его обаянию поддались самые разные люди. Он сразу же покорил слуг. Все ее весьма неоднородное семейство радостно приняло его в свои объятия. Даже маленький шпиц, песик, который терпеть не мог незнакомцев, и тот привязался к Эллиоту.

Как все это случилось за такое короткое время, она не могла себе объяснить. Тем не менее, искоса глядя на этого загадочного мужчину, сидевшего за столом справа от нее, Эванджелина понимала, что он стал своим в ее доме, и, что еще удивительнее, все обитатели Чатем-Лоджа тоже так считали. Эллиот слегка кокетничал с Уинни, добродушно препирался с мальчиками, внимательно выслушивал глупые девчоночьи высказывания Николетты, однако особое предпочтение он отдавал маленькой Фредерике. Он старался привлечь ее к участию в общем разговоре и исподтишка, осторожно наблюдал за ней.

Эллиот отлично вписался в повседневную жизнь Чатем-Лоджа и принимал самое активное участие в бурных дискуссиях, которые разворачивались за ужином. Он часто и от души смеялся, хотя Эванджелине почему-то казалось, что это самое непривычное для него занятие.

Сегодня, в течение дня, он, кажется, чувствовал себя легко и свободно. Судя по дыму и доносившимся из-за дома взрывам хохота, а также по забинтованному пальцу на руке Эллиота, было понятно, что он с увлечением участвовал в химических опытах мальчиков. А всего мгновение назад, вежливо испросив разрешения у Уинни, он пообещал научить Тео основам игры в кости и даже, покопавшись в кармане, извлек оттуда необходимые для этого вещи.

Значит, он не лишен пороков? А что, если он пьяница или азартный игрок? Такой здоровяк, как он, несомненно, имеет любовницу или как минимум знакомых среди дам полусвета. Подумав об этом, Эванджелина замерла. Эта мысль беспокоила ее больше, чем следовало бы, хотя она не была излишне наивной. Она выросла не в ограниченном условностями английском обществе, а в богемной среде на континенте. Ее мать, Мария ван Артевальде, терпеть не могла дураков и постаралась сделать так, чтобы ее старшая дочь не выросла наивной глупышкой. Поэтому Эванджелина была хорошо знакома с миром и его реальностями, за что и была бесконечно благодарна своей матери.

«Интересно, есть ли у Эллиота мать? И дом в горной части Шотландии? Кто любил его, и был ли он сам когда-нибудь влюблен? Конечно, был, – с горечью думала обо всем этом Эванджелина. Она вспомнила, каким серебром сверкнули его серые глаза, когда он сказал ей, что помолвка расторгнута. – Что за женщина пожелала расстаться с таким мужчиной? « Эти вопросы мучили Эванджелину, а настоятельное желание получить на них ответы всерьез встревожило ее. Боже милосердный, ведь этот человек был клиентом, гостем в ее доме! Если бы она его интересовала, то непременно узнала бы об этом. Эллиот не робкого десятка, хотя и кажется иногда замкнутым. К тому же он уже знал, что способен очаровать ее. Он не мог не заметить этого еще в свой первый приезд.

Эванджелина, как ни трудно это было, старалась не встречаться взглядом с Эллиотом, чтобы он не заметил ее смущения. Приказав Тесс принести портвейн и два бокала, она тактично передала Гасу обязанность развлекать гостя, твердо решив держаться на безопасном расстоянии от мистера Робертса.

Второй вечер пребывания Эллиота в Чатем-Лодже проходил, как и первый, в спокойной семейной обстановке, несмотря на весьма шумные уроки игры в кости. К его большой радости, очаровательные обитатели дома встретили его с еще большим гостеприимством, чему во многом способствовали своевременно представленные Уилсоном сведения о Джеймсе Харте.

Эллиот никогда не радовался беде другого человека, если только не причинил эту неприятность умышленно он сам, однако на этот раз ему было приятно узнать, что помолвка Харта была расторгнута, потому что его юная невеста две недели назад сбежала в Гретна-Грин[5]5
  Пограничная шотландская деревушка, где бракосочетание совершалось без соблюдения всех установленных английским законом формальностей.


[Закрыть] и была теперь замужем за младшим сыном местного приходского священника. Этим объяснялось то, что Харт не появился в назначенное время у Эванджелины. Естественно, ему не нужен был портрет, предназначенный в подарок по случаю помолвки. Так что разоблачение Эллиоту пока не угрожало.

Эллиот откинулся на спинку кресла, вытянул перед собой длинные ноги и попытался расслабиться, наблюдая, как Эванджелина внимательно следит за игрой Фредерики. Когда девочка закончила играть, ее место за фортепьяно сразу же заняла Николетта, а Эванджелина, взяв рабочую корзинку, уселась с шитьем рядом с Уинни, которая, уютно устроившись на диване, читала газету. Кошки дремали у ног мистера Стокли, а Фриц носился между Николеттой и карточным столом, где сидели мальчики, завороженно наблюдавшие, как Эллиот и Гас демонстрируют тонкости чисто мужской азартной игры.

Некоторое время спустя Эллиот отложил игральные кости и предложил Фредерике и Николетте сыграть в вист. Мальчики уступили свои места юным леди. Они играли около получаса, потом Эллиот поймал себя на том, что его внимание приковано не к картам, а к хозяйке, которая как раз в этот момент с озорной улыбкой взглянула на миссис Уэйден.

– Кажется, ты опять читаешь сплетни в бульварных газетенках, Уинни? – спросила она, обменявшись с Гасом понимающими взглядами.

– Ах, мама, – сказал Гас, – ты держишь в руках «Тайме» недельной давности и что-то прячешь за газетой. Думаю, леди Блэнд снова прислала тебе бульварную прессу. – Гас рассмеялся и прошептал заговорщическим тоном. – Умоляю, почитай нам, о чем говорят в обществе, какие ходят гадкие слухи, о каких скандальчиках шепчутся по углам.

– Почитай нам, мама. Пожалуйста, – поддержал брата Тео. Гас, стоя за креслом Уинни, поцеловал мать в макушку и, заглянув через плечо, принялся читать:

– «Что случилось с печально известным лордом Р. ? В Лондоне остается лишь его очаровательный дядюшка. Ходят слухи, что красивый шотландский пэр, которого давненько не было видно ни в одном из его излюбленных злачных мест, отбыл в деревню, чтобы подыскать себе невесту. Неужели такое возможно? «

Гас закончил читать, поднял голову и, открыв рот, уставился на Эви.

– Рэннок! – прошипела из-за газеты его мать. – Неужели найдется порядочная женщина, которая согласится выйти замуж за это мерзкое чудовище…

– Рэннок, – озадаченно повторил мистер Стокли, – что-то не припомню, чтобы я слышал это имя.

– Рэннок? – повторил Гас, глядя в лицо матери. – Это не тот ли тип, сплетни о котором без конца сообщает леди Блэнд? Она постоянно упоминает о нем в письмах… Это маркиз, бросивший свою невесту, которая была… ну, вы понимаете… – Он замолчал, не договорив, и смущенно покраснел.

– Тот самый, – заявила Уинни. – Но вы не знаете и половины этой скандальной истории! У Рэннока была скандальная связь с… – Она перешла на шепот, и Эллиот не расслышал конца фразы, однако увидел, как вспыхнули гневом глаза Эванджелины.

– Уинни! Гас! Пусть даже лорд Рэннок имеет скандальную репутацию, нас его дела не касаются. Прошу вас замолчать сию же минуту, – сказала она резким тоном. – Гас, не стой столбом за спиной у матери, лучше иди и пошевели дрова в камине. А ты, Уинни, помоги мне. Никак не могу справиться с этим швом.

Николетта тем временем снова сдала карты, и о лорде Рэнноке, мерзком чудовище, быстро забыли почти все присутствующие.