Текст книги "Безумная ночь"

Глава 7

Утром того дня, когда должен был состояться бал Зои, мадам Жермен и ее белошвейка были приглашены в Страт, чтобы лично присутствовать на последней примерке нарядов. Фредерика вместе со всеми явилась в гостиную Эви, однако не успел отгреметь первый залп слухов и сплетен, как почувствовала очередной приступ утренней тошноты, пятый за последние пять дней.

Она бросилась за ширму, и ее вырвало тем, что было съедено за завтраком, но все же проницательный взгляд мадам она успела заметить. Не приходилось сомневаться, кому будет посвящена в следующий раз пикантная болтовня Жермен, но это не особо ее волновало: очень скоро она отправится во Фландрию.

Мало-помалу тошнота прошла. Примерка закончилась, и портниха вместе с белошвейкой и со всеми их подозрениями были отправлены в Лондон, а Зоя все продолжала возмущаться из-за цвета своего платья:

– Я хочу ярко-красное, как у Фредди, а не белое! Ненавижу этот цвет! Как взбитые сливки на пирожном!

– Красный цвет не для дебютанток, – объяснила Уинни, выпроваживая девушку из гостиной. – Джентльмены сочтут тебя слишком дерзкой. Учись вести себя у Фредди. Она в прошлом году носила только пастельные тона и выглядела такой прелестно невинной…

Зоя прервала ее взрывом смеха, и Уинни, покраснев, с ужасом посмотрела в сторону Фредерики и торопливо закрыла за собой дверь.

Фредди расплакалась и бросилась ничком на обитую парчой софу. Эви присела рядом с ней и пригладила волосы, упавшие на лоб.

– Ну, полно, полно, не расстраивайся! Уинни хотела лишь похвалить тебя за здравомыслие.

– Но зачем? Это ж курам на смех! Всем понятно, что здравый смысл у меня отсутствует напрочь!

– Ты просто измучилась, моя девочка, – со вздохом пробормотала Эви. – И тошнота, и слезы – это все из-за ребеночка. Поверь мне: пройдет чуть больше месяца, и ты будешь в полном порядке.

Фредерика приложила руку к животу, который был пока таким же плоским, как всегда. Она хоть и была рада, очень рада, когда узнала о беременности, но все же понимала, что в полном порядке уже не будет никогда, что очень нелегко растить ребенка без отца. Ей так хотелось, чтобы жизнь у ее детей сложилась лучше, чем у нее.

Судя по письмам, хранившимся у Фредерики, ее родители очень любили друг друга, но умерли в разгар войны. Когда война наконец закончилась, офицеры, друзья отца, вывезли ее из разрушенной войной страны – родины матери – и в целости и сохранности доставили в Англию, к бабушке, могущественной графине Трент. Только леди Трент не пожелала ее принять – темнокожего внебрачного ребенка. Все думали, что девочка этого не помнит, а она помнила.

Тогда ребенка отвезли к старшему брату отца, но оказалось, что Максвелл Стоун умер пять месяцев назад. Однако его дочь Эви, сама еще девочка, открыла двери дома и приняла ее в свое сердце. Казалось бы, о чем еще можно мечтать? Но Фредерике этого было недостаточно, и она чувствовала себя виноватой и неблагодарной.

На романтическую любовь ей теперь оставалось только надеяться. И избранник, которому она поклянется в любви, должен быть особенным: безупречным, надежным, заслуживающим доверия и при этом очень простым. Она выйдет замуж за того, кто окружит заботой ее и, что еще важнее, ребенка. Это должен быть человек умный и основательный – только такого, кто заслуживал бы ее глубочайшего уважения, она могла бы любить всем сердцем.

Фредерика пыталась убедить себя, что Джонни именно такой, но теперь, наедине с тем, что осталось от ее мечты, понимала, что в нем ее привлекало прежде всего то, что она его хорошо знала. Это соседский мальчишка, простой деревенский сквайр, друг, надежный и ординарный. Конечно, все это была одна лишь видимость, но она поняла это только теперь, когда Бентли Ратледж разбил в пух и прах все ее великолепные планы.

Разумеется, она не могла полюбить такого мерзавца, ведь он не отвечал ни одному из ее критериев: не был ни надежным, ни заботливым, ни, уж конечно, заурядным. И если бы она хоть капельку нравилась ему, он не сбежал бы даже не попрощавшись. Одна эта мысль вызвала новый поток слез. Она вообще после той ночи, что провела с ним, превратилась в безмозглую безвольную плаксу. Ей хотелось – ох как хотелось! – задушить его за это собственными руками.

– Ну, полно, полно, перестань! – Эви обняла ее и стала нежно укачивать, как раньше, когда она была бездомным четырехлетним ребенком.

В пятницу вечером Бентли, как и было задумано, прибыл в Страт-хаус довольно поздно. На круглую площадку перед домом уже начали подавать кареты, и более степенные гости стали мало-помалу расходиться, спускаясь по ступенькам парадной лестницы. Кембл, верный своему слову, действительно приодел его с большим вкусом. Даже Жан Клод, высокомерный приказчик, заявил, что выглядит он вполне презентабельном, и попытался потрепать по заду. Бентли лишь усмехнулся, увернувшись от его знаков внимания, и, усевшись в двухколесный пароконный экипаж, помчался в Ричмонд. В вечернем костюме цвета голубых сумерек, как именовал его Кембл, и жилете из бледно-золотистого шелка, похожего на хорошее шампанское, выглядел он очень даже неплохо, хотя новая сорочка чуточку жала, а в носках не оставалось места, чтобы спрятать нож. Ну да ладно, обойдется без него, чтобы не возникло искушений.

В конце подъездной аллеи Бентли снял плащ и цилиндр и, оставив их в экипаже, растворился в темноте, как только лакей Раннока отвернулся. Он не хотел, чтобы о его прибытии объявляли, по крайней мере до тех пор, пока не выяснит, откуда дует ветер. За домом возле реки было совсем темно, и тихий плеск речной волны едва слышался за взрывами смеха и музыкой, доносившимися из бального зала через распахнутые двери, выходившие на веранду.

Несмотря на весну, было все еще очень прохладно, и гостей здесь не наблюдалось. Бентли ничего не стоило перепрыгнуть через низкую каменную стену и через цветники пробраться к двери. Отсюда ему было хорошо видно, как супруги Раннок прощались с гостями.

Он заметил стоявших в углу Гаса и Тео Уэйденов. Музыканты заиграли веселый контрданс, и Тео пригласил на танец виновницу торжества леди Зою Армстронг, а Гас остался возле матери, которая оживленно сплетничала со своей задушевной подругой леди Бланд, красивой темноволосой вдовой, о чьем возрасте, как и о моральных устоях, можно было лишь догадываться. Обычно Бентли предпочитал женщин именно такого типа, но сегодня она не вызывала у него ни малейшего интереса.

Площадку для танцев окружала толпа, и он принялся обшаривать взглядом зал в поисках Фредди, хотя пока не знал, что ей скажет, когда отыщет. Ему хотелось схватить ее за шиворот, приподнять и легонько встряхнуть, а потом зацеловать до потери сознания.

По правде говоря, когда он начинал думать об этом, вся ситуация ставила его в тупик. Потребность поговорить с Фредди, вновь прикоснуться к ней – причем не в смысле плотских утех, а как-то по-другому, целомудренно – не давала ему покоя. Чтобы избавиться от этого наваждения, он проводил ночи напролет в пивных и прочих злачных местах Лондона. Это не было для него чем-то необычным: таким образом проходила значительная часть его жизни. Несколько ночей подряд он мог предаваться разгулу, а потом отсыпался двое суток, восстанавливая силы. Но на сей раз все было иначе.

Когда гнев, вызванный тем, что ему дали от ворот поворот, поутих, он сказал себе, что просто беспокоится о Фредерике, что несет за нее некоторую ответственность, и это была правда, но его не покидало странное чувство. Ему казалось, что, если заглянуть ей в глаза, почувствовать теплоту кожи, ощутить кончиками пальцев биение пульса, он смог бы понять причину ее поступка.

К тому времени, как смолкли последние звуки музыки, он успел обойти весь зал, но так и не нашел ее. Танцоры хлынули с площадки, и всего в нескольких шагах от него оказались Тео и мисс Армстронг. Проводив ее на место, Тео вернулся к брату, и они ушли, наверняка направившись в комнату, где играли в карты. Вскоре вновь заиграла музыка. Уинни Уэйден возвратилась к прерванному разговору с леди Бланд, а Зоя, приподнявшись на цыпочки, кого-то с нетерпением отыскивала взглядом в толпе.

Воспользовавшись удобным случаем, Бентли подошел к ней:

– Мисс Армстронг!

Зоя быстро повернулась, и глаза ее округлились от удивления.

Бентли предложил ей руку:

– Не окажете ли мне честь?

Она, на мгновение утратив дар речи, что случалось с ней крайне редко, наконец сказала:

– Ох, привет, Ратледж! Извини, но этот танец я обещала…

Бентли прикоснулся пальцем к ее губам и, подмигнув, прошептал:

– Но ведь его здесь нет, не так ли?

Девушка мгновение колебалась, потом ее личико осветилось озорной улыбкой.

– Знаешь, Ратледж, я всегда знала, что ты умен не по годам.

И, не сказав ни слова миссис Уэйден, которая попрежнему болтала с подругой, Зоя взяла его под руку. Но тут Бентли вдруг осенило, и он с тревогой спросил:

– Надеюсь, вам разрешают вальсировать?

– Ну… более или менее! – заявила она, весело поблескивая глазками.

– Зоя!.. – начал он предостерегающе.

– Не тревожься! Сегодня я веду себя, как положено благовоспитанной девочке.

Бентли положил руку ей на талию и, тщательно сохраняя приличную дистанцию, повел в танце. Это хрупкое, похожее на эльфа создание с черными, как вороново крыло, волосами и невинными карими глазами могло ввести в заблуждение кого угодно, но не его. В свете она считалась приемной дочерью Раннока, но всем было известно, что она его родная дочь. Поговаривали, что ее родила дорогая французская куртизанка. Зоя была озорницей, каких свет не видывал, плутовкой и неиссякаемым источником самых непредсказуемых неприятностей. Бентли порой даже сочувствовал Ранноку.

– Ты великолепно вальсируешь, Ратледж! – лукаво усмехнулась Зоя. – И такой элегантный сегодня! Еще десяток-другой лет, и тебя, глядишь, даже в «Атеней» примут.

Ее добродушный юмор не остался незамеченным: в клуб «Атеней» принимали только джентльменов – солидных и образованных, с безупречной репутацией.

– Полно вам, Зоя! Неужели я так безнадежен?

Зоя запрокинула голову и рассмеялась:

– Тетушка говорит, что ты безнравственный распутник, который требует шлифовки, но сегодня выглядишь вполне цивилизованно, хотя мне больше нравится, когда на тебе сапоги и длинный плащ. В них ты кажешься чуточку загадочным. А дамы, как ты знаешь, предпочитают этакую перчинку, налет таинственности.

Он чуть приподнял бровь и пробормотал:

– Вот не знал уж. Может, стоит приобрести повязку на глаз и ятаган? Наверное, я смог бы даже научиться держать нож в зубах, чтобы соответствовать образу.

Зоя расхохоталась, позабыв, что она леди:

– Умеешь же ты рассмешить, Ратледж! Должна признаться, твое появление здесь меня очень удивило. Есть причина?

– Обычно я не принимаю официальные приглашения вашей семьи, но сегодня не мог устоять, – ответил он сухо.

– Вот как? – Зоя задумчиво сдвинула брови. – Наверное, приглашение было отправлено несколько недель назад.

– Именно так, – кивнул Бентли. – А что случилось? Может, я неожиданно стал нежеланным гостем?

Зоя побледнела и пробормотала:

– Нет, не совсем так… По крайней мере, с моей стороны ничего не изменилось.

От него не укрылась какая-то недосказанность, тем более что Зоя, явно нервничая, затараторила:

– К тому же это мой бал, не так ли? И я рада, что ты пришел. До твоего прихода вечер был абсолютно заурядным, но я почему-то уверена, что ты найдешь способ его оживить.

– Мисс Армстронг, ваши намеки меня шокируют, – заметил с притворной серьезностью Бентли. – Я пришел с намерением продемонстрировать самое что ни на есть пристойное поведение.

Зоя кокетливо взглянула на него из-под ресниц:

– Почему-то мне мало в это верится.

– Интересно, почему… Может, есть какая-то причина, о которой я не подозреваю?

Зоя задумчиво закусила губу, ни разу не сбившись с такта, наконец решилась добавить:

– По-моему, соблюдению правил приличия придают слишком большое значение. Иногда нужно брать инициативу в свои руки, игнорируя моральные устои общества.

– Похоже, вы сами, Зоя, тоже умны не по возрасту.

На ее губах появилась озорная улыбка, и некоторое время они танцевали молча.

– Ты уже видел сегодня Фредди, Ратледж? – спросила наконец Зоя, словно для того, чтобы сменить тему разговора.

Бентли кисло улыбнулся и признался:

– Нет, но очень хотел бы увидеть.

– Я так и думала, – кивнула Зоя. – Но Фредди почти не спускается вниз. У нее в последнее время часто кружится голова, что весьма удивительно, не так ли? Тем не менее она выглядит великолепно в жемчужном ожерелье своей матери и любимом красном платье. Правда, мадам Жермен пришлось немного выпустить швы на лифе.

Бентли почувствовал, как вспыхнуло его лицо, а Зоя все болтала без остановки:

– По-моему, страшно несправедливо, что я по-прежнему худая как вешалка, да еще в этом дурацком белом кружеве, тогда как у Фредди фигурка приятно округляется! Но ей все равно пришлось подняться наверх, чтобы спрятаться от этого ужасного Джонни Эллоуза. Он уже ушел, но успел всем надоесть до смерти.

– Вот как? – выдавил Бентли.

Зоя, ничего не подозревая, кивнула и как бы между прочим заметила:

– Спальня Фредди на третьем этаже, но она незаметно поднялась по лестнице на галерею и, наверное, вернется тем же путем. В стене под аркой, над которой расположился оркестр, есть дверь на лестницу, что ведет на галерею. Классическая архитектура весьма удобна, правда?

Прозвучали последние аккорды, и Бентли проводил Зою через весь бальный зал на место. Леди Бланд к тому времени растворилась в толпе танцующих, и Ратледжа взял под прицел ледяной взгляд миссис Уэйден. Еще хуже было то, что в дальнем конце зала Бентли заметил Раннока, который пробирался сквозь толпу – злой, как тысяча чертей. Вопрос: почему? Неужели из-за того, что он танцевал с его дочерью? Едва ли. Может, Фредди что-то рассказала? Нет. Если бы дело обстояло так, то уже давно бы в его дверь постучали.

Только Ратледж был не из тех, кого легко запугать. Поклонившись, он поднес ручку Зои к своим губам и шепнул:

– Мисс Армстронг, я с нетерпением буду ждать новой встречи с вами. Надеюсь услышать продолжение рассказа о классической архитектуре.

Когда он направился к выходу, несколько джентльменов, в том числе и Роберт Роленд, с ним весело поздоровались. Были и такие, кто удивленно таращил на него глаза, поскольку он крайне редко появлялся в избранном обществе, а некоторые и вовсе имели наглость перешептываться за его спиной. Только Бентли было на это наплевать. К тому же неприязнь некоторых джентльменов была вполне объяснима: Бентли выиграл у них по небольшому состоянию, и вполне возможно, что многих в самое ближайшее время ждала та же участь.

Ему пришлась по душе остроумная идея покинуть дом, а потом вернуться в бальный зал через дверь возле лестницы на галерею. Никем не замеченный, он проскользнул в дверь, указанную Зоей, поднялся на второй этаж и оказался на балюстраде, окаймлявшей большой зал.

На галерее было темно, и это означало, что она закрыта для гостей. Люстра с тысячей горящих свечей располагалась ниже, а сюда отбрасывала лишь призрачные мерцающие тени. Опершись на перила, Бентли взглянул вниз и понял, что находится над струнным оркестром. Еще ниже, в бальном зале, танцующие, разодетые в пух и прах, старательно выделывали па контрданса. Скрытый во мраке, он мог наблюдать за ними, оставаясь невидимым.

Как ни странно, ему это даже понравилось. Он всегда чувствовал себя уютнее не в центре жизни общества, а на туманной ее окраине. Бентли прошел вдоль галереи и наконец обнаружил коридор, ведущий на главную лестницу. Именно здесь, спрятавшись за мраморной колонной, он и решил ждать. Он подозревал, что мисс Армстронг не просто болтала обо всем, что придет в голову, а хотела на что-то намекнуть. Оставалось надеяться, что он правильно понял ее намек.

Очевидно, все-таки понял: несколько минут спустя он заметил, как на лестнице мелькнуло красное платье и скрылось в полутемном коридоре. Бентли хотел было уже выйти из-за мраморной колонны, но его остановил напряженный шепот Фредерики и мужской голос.

– Но как ты можешь так поступить со мной, Фредди? Я все организовал! Даже отец, в конце концов, согласился!

Бентли услышал, как они спускались по лестнице.

– Убери руку с моего локтя, – прошипела Фредерика. – Жизнь не такая простая штука, Джонни, как тебе кажется.

Шаги затихли буквально в нескольких дюймах от Бентли.

– Я понимаю, ты сейчас сердишься, но клянусь, что заставлю тебя забыть об этом, – горячо прошептал Джонни. – Клянусь! Только позволь мне…

Бентли услышал какой-то тихий сдавленный звук.

– Да как ты смеешь! – возмутилась Фредерика.

Бентли, почувствовав, как напрягся каждый мускул его тела, выскочил из укрытия, схватил Джонни Эллоуза за шиворот, приподнял в воздухе и так тряхнул, что у того лязгнули зубы. Потом, отбросив в сторону свою жертву, он взглянул на Фредерику – даже в полутьме было видно, что она испугалась.

– Привет, Фредди. Надо вести себя осторожнее в темноте, любовь моя, мало ли с кем столкнешься.

Но тут поднялся на ноги Эллоуз и прорычал, решительно положив руку на плечо Фредерики:

– Послушай, Ратледж, это тебя не касается!

Бентли двумя пальцами стряхнул его руку и убийственно спокойным тоном проговорил:

– Боюсь, мальчик мой, ты ошибаешься, и это дело меня касается как никого другого. Только прикоснись к ней без ее позволения, и тебе придется иметь дело с дуэльным пистолетом. И если преподаватели Кембриджа хоть немного научили тебя законам баллистики, физике и теории вероятностей, то ты знаешь, чем это кончится. Помни, что я никогда не промахиваюсь. А теперь, зная все это, возвращайся в Эссекс и расскажи об этом своему спесивому папаше.

У Эллоуза побелела физиономия. Он переводил взгляд с Фредерики на Ратледжа и обратно, не в силах понять, что происходит, а когда сообразил, выругавшись себе под нос, поспешил ретироваться подобру-поздорову.

Бентли ждал, что Фредерика поблагодарит его, но увы – не сказав ни слова, она развернулась, чтобы уйти, но Бентли поймал ее за локоть:

– Тпру, Фредди! Куда это ты собралась?

Их тела находились в нескольких дюймах друг от друга.

– Не твое дело, Ратледж, – ответила она ледяным тоном. – Спасибо, конечно, за помощь, но с Джонни я и сама могла бы справиться.

Ее равнодушие было похоже на пощечину. Бентли, разозлившись, круто развернул ее к себе и прошипел на ухо:

– Смогла бы справиться? Я ужасно рад это слышать.

Он почувствовал, что Фредерика запаниковала и попыталась вырваться. Бентли безжалостно усилил хватку, хоть и сам не знал, чего добивался, но явно не того, что последовало дальше.

– Отпусти мою руку! – возмутилась Фредди. – Почему просто не оставить меня в покое? Почему ты вообще здесь?

Это разозлило его еще сильнее.

– Может, я приехал, чтобы поцеловать свою невесту.

– Вы, наверное, оба – ты и Джонни – спятили? – рассвирепела Фредди. – Убирайся отсюда, пока тебя не увидели.

– Потрясающее гостеприимство, Фредди! – заметил он холодно. – Ты так же встречаешь и других приглашенных гостей?

Фредерика попыталась изобразить презрительный взгляд, но от более чем шести футов дьявольски привлекательной и невероятно взбешенной мужской плоти было не так просто отделаться, как от предыдущей, такой тщедушной.

– Т…ты был приглашен? – пробормотала она, запинаясь. – Это, должно быть, какая-то ошибка.

Ратледж вскинул бровь.

– Почему-то мне начинает казаться, что кто-то забыл подправить список гостей Раннока. – Он еще крепче ухватил ее за локоть. – Какое упущение! Означает ли это, что меня не пригласят на бракосочетание?

У Фредди замерло сердце.

– Нет… то есть я хотела сказать «да».

Фредерика совсем утратила способность здраво мыслить, увидев, как он разгневан.

– Кстати, Фредди, на какое число оно назначено? – язвительно процедил сквозь зубы Бентли. – Я хотел бы внести его в свое расписание общественных мероприятий: возможно, удастся поздравить счастливых молодоженов где-нибудь в промежутке между одной из моих вакханалий и совращением девственницы.

– Бентли, прошу тебя! – Фредерика слишком поздно поняла, что в голосе ее звучит отчаяние. – Нельзя, чтобы кто-нибудь увидел, что я с тобой разговариваю. Разве тебе это не понятно?

– Не странно ли это, Фредди? Ведь мы с тобой такие старые друзья! В прошлый раз, когда мы случайно встретились, ты была более приветливой.

– Не понимаю, – пожала она плечами, – зачем тебе это все?

– Не могу объяснить, – заявил Бентли, сердито поблескивая глазами. – Может, мне от нечего делать пришло в голову провести вечер с разодетыми, перекормленными и раздувшимися от собственной значимости людьми. А может, я просто пытаюсь понять, как это возможно: сегодня страстно заниматься любовью со мной, а завтра выйти замуж за другого. Да, черт возьми! Именно это я и пытаюсь понять!

Фредерика отвернулась от него:

– Уйди, Бентли, прошу тебя. То, что произошло между нами, было ужасной ошибкой.

– Ну уж нет, никакой ошибки не было! Мы делали это по доброй воле.

– Ну пожалуйста! – У нее задрожал голос. – Умоляю тебя, не устраивай скандал.

– В таком случае ответь мне, черт возьми! – Схватив Фредди за подбородок, он заставил ее посмотреть ему в глаза. – Скажи мне, как может сделать это женщина – фактически сделать дважды, – а потом отвернуться и заявить, что с кем-то, о ком я даже никогда не слышал, помолвлена? Может, объяснишь мне? Если сможешь объяснить, я уйду, не сказав больше ни слова.

Она попыталась вырваться из его рук:

– Не трогай меня! Я свободная женщина и могу выйти замуж за того, за кого захочу.

– Ты так думаешь? – Он возвышался над ней, высокий, поджарый и очень опасный – с таким шутки плохи. – Скажи мне, Фредди, – прошептал он вкрадчивым голосом, – а эта твоя старая любовь понимает, что получает поврежденный товар? Известно ли ему, что он не будет у тебя первым?

Фредерику неожиданно охватил гнев, и, не успев подумать, она закатила ему увесистую пощечину.

– Ах ты злобная маленькая ведьма! – проворчал Бентли, хватая ее за руку.

– Отпусти немедленно, свинья, или я закричу!

Он презрительно усмехнулся:

– Давай, Фредди, любовь моя, кричи! Пусть вся эта проклятая толпа примчится сюда. Мне нечего терять, но пищей для сплетен я их надолго обеспечу.

Она судорожно втянула воздух, поняв, что это не пустые слова, он действительно так и сделает. Он заметил, что она колеблется, и прошептал, снова привлекая ее к себе:

– Скажи мне, Фредди, почему ты выходишь замуж за другого? Почему?

Она заметила, что он сильно взволнован. Не остались незамеченными и слова «за другого». Фредерика попыталась призвать на помощь здравый смысл. О чем он подумал? Чего хочет? Должна ли она объяснить ему ситуацию? Она понимала, что без объяснения он не уйдет, но сражаться с ним у нее не было сил.

– Это решение моей семьи, – заявила она уклончиво. – Такова женская доля, Ратледж. Что для нас лучше, решаем не мы.

На мгновение его красивое лицо опечалилось, и он вздохнул:

– Ах, Фредди, как это на тебя не похоже! Ты для этого слишком своевольна.

Она вдруг почувствовала, что больше не выдержит, и воскликнула, с трудом сдерживая слезы:

– Да, это так. И к чему привел мой бунтарский характер? Только к неприятностям. И не лги мне, Бентли, не говори, что ревнуешь, потому что мы оба знаем, что это не так. Признайся, ты ведь как не хотел меня несколько недель назад, так не хочешь и сейчас. Во всем, что произошло, виновата я. Я поступила необдуманно, теперь сожалею. Но мне неведомы правила игры, в которую ты, судя по всему, собираешься играть, и я не знаю, что надо делать. И уж, конечно, не понимаю, какое тебе до всего этого дело.

В бальном зале под ними умолкла музыка. Бентли молча смотрел на нее, и Фредди не могла понять, что означает этот взгляд, но что-то в нем тронуло ее сердце. На мгновение ей показалось, что он едва сдерживает гнев, и слезы полились ручьем. И тут он сломался: крепко прижав ее спиной к мраморной колонне, накрыл ее губы своими.

Фредерика на какое-то мгновение утратила способность думать, перестала даже дышать, попыталась отвернуться, оттолкнуть его, упершись ладонями в плечи, но безуспешно. Его широкие ладони буквально обожгли обнаженную кожу рук, язык проник к ней в рот, и как-то само собой получилось, что Фредерика прижалась к нему всем телом. Он взял ее лицо в ладони, чтобы губы не ускользнули от него. На сей раз это не был поцелуй легкомысленного повесы. Им, казалось, владела необузданная страсть, неутоленное желание.

На мгновение оторвавшись от нее, Бентли взмолился:

– Только не плачь, Фредди! Умоляю тебя, только не плачь!

Потом его длинные сильные пальцы зарылись в ее волосы, язык проник глубоко в рот, и все тело Фредди охватила дрожь. Она ощущала запах крахмала от его галстука, терпкий аромат одеколона и жар мужского тела. Он целовал ее снова и снова, слегка царапая кожу начинавшей отрастать щетиной, и Фредерике было страшно, страшнее, чем в тот раз, когда он лишил ее девственности. Тогда он был просто бесшабашным Ратледжем, а этот мужчина пугал ее накалом своих страстей.

Она, должно быть, вскрикнула: не выпуская ее лица из ладоней, он чуть приподнял голову, обжигая ее кожу горячим прерывистым дыханием. Потом его хватка ослабла, и буря страсти улеглась так же неожиданно, как началась.

Только тут Фредерика осознала, что отвечала на его поцелуи, а руки ее обнимают его за талию, забравшись под фрак, и что дыхание у нее такое же горячее и прерывистое. Она едва подавила в себе желание вновь потянуться к нему губами, и он, как молитву, прошептал:

– Господи! Господь всемогущий!

Бентли крепко прижал ее к себе, и на мгновение, перестав сопротивляться, Фредди поддалась этому безумию и обмякла в его объятиях, в его сильных руках. Его тело было полно жизненной энергии и мощи, и она почувствовала себя очень слабой, обессилевшей и сбитой с толку. Под шелком его жилета мощно билось сердце.

– А теперь скажи мне, Фредерика, – спросил он хрипло, – испытываешь ли ты те же самые эмоции, когда тебя целует твой жених? От его прикосновения у тебя перехватывает дыхание? Подкашиваются ноги? Скажи, что это так, и, клянусь, я спущусь по этой лестнице и навсегда уйду из твоей жизни.

Но Фредерика молчала, да и что тут скажешь? Никого другого у нее не было и никогда не будет, но куда хуже другое: она инстинктивно понимала, что ни с кем не испытает таких же чувств, как с ним. В том-то и заключалась опасность. Всего каких-то несколько недель назад она, глупая девчонка, считала, что все на свете знает, но, как выяснилось, цену неприкрытой человеческой страсти ощутила лишь теперь, будучи обесчещенной.

Фредди боялась что-либо говорить, потому что не доверяла собственным чувствам, да и о ребенке надо было подумать. Его безопасность и благосостояние она не могла подвергать риску даже ради удовлетворения своего темного желания, которое обещало сладкое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Она отчаянно пыталась запретить себе желать Бентли Ратледжа, хотела забыть связанные с ним удовольствия, но ее тело само тянулось к нему, и ей вдруг стало страшно, что у нее нет ни сил, ни воли сопротивляться этому.

Похоже, ее молчание его расстроило: он вдруг резко отстранился и уставился в пол. Повисшая тишина прерывалась лишь взрывами смеха и музыкой, доносившимися из бального зала.

Наконец он заговорил, не глядя на нее:

– Скажи мне, Фредерика, чего ты хочешь, и поставь на мне крест, черт бы тебя побрал!

У нее едва не остановилось сердце.

– Поставить крест?..

Бентли медленно поднял голову, и она увидела в его глазах… отчаяние. Это совершенно не вязалось с обликом отъявленного негодяя и распутника.

– Я не находил себе места все это время, – признался Бентли. – Если я тебе нужен, то, умоляю, так и скажи, освободи меня от этого адского чувства вины.

Адское чувство вины. Это просто слова, или они и правда выражают то, что он чувствует? И что он может ей предложить?

Впоследствии Фредерика не могла сказать, откуда взялась храбрость – если это можно так назвать – солгать ему. Но она собралась с духом и прошептала:

– Я не могу рисковать и уезжаю из Англии. Мне нужна жизнь спокойная и обеспеченная. Это самое лучшее для… для всех заинтересованных сторон. У тебя нет причин считать себя виноватым.

Ее рука словно сама собой поднялась и легонько опустилась на его плечо. От этого прикосновения его тело напряглось, из горла вырвался то ли хрип, то ли стон.

– Ты прав в одном: то, что мы делали, мне понравилось, а дальше я собираюсь делать то, что хочу… Тебя устраивает такой ответ?

– Да, вполне, – кивнул Бентли и, даже не взглянув на нее, быстрым шагом пошел в сторону галереи, завернул за угол и исчез.

Фредерика, казалось, целую вечность стояла, прислушиваясь к его удаляющимся шагам. Ей вдруг стало страшно, как будто она только что совершила величайшую ошибку в своей жизни. Но ведь он ничего ей не предложил, да она ничего и не просила. В любом случае Бентли Ратледж не смог бы стать хорошим отцом, надежным верным мужем, даже если бы захотел. Да, все так, но что делать с ее глупым сердцем?

Фредерика подхватила юбки и помчалась за угол, к балюстраде. Ухватившись за ограждение, она наклонилась так низко, что закружилась голова, и отчаянно принялась шарить взглядом по толпе внизу. Гостей пригласили в столовую, и бальный зал быстро пустел. Бентли видно не было.

Тем временем Бентли спустился по лестнице в бальный зал, повторяя как заклинание: «Только не останавливайся и не поднимай глаз». Похоже, он выпутался из этой истории без потерь.

Бентли прокладывал себе путь через толпу, не обращая внимания на мелькание красок и какофонию звуков. Вот кто-то резко засмеялся, кто-то с ним поздоровался, кто-то его окликнул, но он не обращал ни на что внимания. Он кого-то нечаянно задел локтем, зазвенело стекло – наверное, упал и разбился бокал с шампанским. Не останавливаясь, Бентли выбрался из бального зала и направился к выходу.

В холле к нему шагнул слуга, пробормотав что-то насчет плаща, но Бентли и ему не ответил. Другой слуга держал открытой дверь для выходившего джентльмена, и Ратледж, не говоря ни слова, опередил незнакомца и вдохнул наконец полной грудью прохладный весенний воздух. С Темзы тянулся легкий туман, превращая в сюрреалистическую картину передний двор и фонтан, струя которого все еще била на двадцать футов в высоту. В желтых от света фонаря сумерках Бентли спустился не по той лестнице, и его обдало холодной водяной пылью.

Вытянув руки, он пошел в темноту, пока его пальцы не прикоснулись к влажному камню дальней стены, окружавшей передний двор. Ему бы поблагодарить Бога за то, что все обошлось, и отправиться домой, а он стоит тут в темноте и мысленно костерит Фредерику де Авийе на все лады.