Текст книги "Один маленький грех"

Глава 4,
в которой сэр Маклахлан принимает важную гостью

Аласдэр выскочил из кабинета и ошеломленно смотрел, как Эсме убегает вверх по лестнице.

– Эсме! – закричал он вслед ей. – Простите! Остановитесь! Подождите! Черт, идите сюда!

Но Эсме, судя по всему, не собиралась слушаться приказов. Он успел увидеть мелькнувшие на следующем повороте лестницы развевающиеся темно-серые юбки ее платья, и она исчезла из виду. Проклятие! Не мог же он гнаться за девчонкой на глазах у слуг. И что бы он сделал, если бы догнал ее? Убил бы? Поцеловал бы? Чего он хочет?

Он хотел получить обратно свою свободу, он жаждал свободы. Он хотел, чтобы эти чертовы бабы – будь то сующая нос не в свои дела и соблазнительная или едва умеющая ходить и вопящая – оставили его дом и со следующей почтовой каретой отбыли в Шотландию.

Он не знал, как долго простоял у лестницы, глядя на стремящиеся вверх перила и ступеньки, а когда вернулся к действительности, то услышал, что напольные часы у парадного входа начали бить полдень – их траурный бой эхом разносился по лестнице.

Он слышал, как наверху снова буянила Сорча – конечно, требовала то, чего ей не разрешали. Своевольная маленькая капризуля, он понятия не имеет, что с ней делать. Лучше всего предоставить это Эсме, если она не пакует сейчас свои чемоданы.

Все сразу навалилось на него. Аласдэру захотелось сбежать. Сбежать из собственного дома, от собственного ребенка и всех своих ужасных ошибок. Как он заявил Сорче с самого начала, он не принадлежал к мужчинам, которые становятся хорошими отцами. И если судить по тому, как он обошелся с Эсме, – к добросовестным нанимателям.

О, он знал, какие толки ходят о нем. Он знал, что заботливые мамаши держат своих дочерей подальше от него, что только его состояние и обаяние удерживают светское общество от того, чтобы заклеймить его как персону нон грата. Он также знал, что глубоко задевшие его упреки Джулии недалеки от истины. Он лгал женщинам и обманывал женщин. Он эгоистично разбрасывал свое семя, редко задумываясь о последствиях. Однако до сегодняшнего дня он не опускался до соблазнения невинных девственниц со свежими личиками.

– Уэллингз! – прорычал он, сходя вниз. – Уэллингз, где вы, черт возьми?

Дворецкий материализовался, как только Аласдэр ступил на последнюю ступеньку.

– Мою шляпу, – приказал он, устремляясь к двери. – Шляпу и трость. Поскорей.

Уэллингз не торопился подавать затребованное.

– Вы намереваетесь куда-то отправиться, сэр?

– Да, разумеется, в «Уайтс», – отвечал он. – И я намереваюсь отсутствовать долго. Возможно, весь день – а может быть, и всю ночь.

– Но, сэр, – осторожно запротестовал Уэллингз, – мистер Маклахлан должен завтракать у нас.

– Тогда накормите его! – ответил Аласдэр.

Уэллингз поднял нос, как если бы унюхал что-то неприятное.

– А как же ваши сюртук и галстук, сэр? Они испачканы.

Боже, кофе! Аласдэр бросился наверх, на ходу срывая с себя шейный платок. Когда он снова спустился вниз, Уэллингз все так же стоял, держа шляпу и трость кончиками пальцев. Не обращая внимания на его осуждающий взгляд, Аласдэр позволил себе удовольствие хлопнуть дверью с такой силой, что задребезжали стекла в окнах, а потом горделиво зашагал по улице с видом избалованного ребенка. Которым, возможно, он и был. Ему просто не было ведомо ничто другое.

Аласдэру не потребовалось много времени, чтобы отыскать Куина и уговорить его прогулять всю ночь – ночь, которая началась в два часа дня. Они побывали в четырех или пяти злачных местах, где их хорошо знали, и к вечеру Аласдэр почти забыл про надоедливых женщин, оккупировавших его дом. Он почти забыл и о своем постыдном поведении с Эсме. Почти.

Куин, конечно, захотел пуститься во все тяжкие – Куин всегда этого хотел, – но Аласдэр был в таком настроении, что его не обеспокоила бы перспектива не увидеть ни одного существа женского пола любого возраста до конца дней своих. Пришлось идти на компромисс и отправиться в Сохо, в публичный дом матушки Луси, пристанище всевозможных пороков. Обладательница небритого подбородка и могучих рук, Луси не была похожа на женщину, но у нее было несколько более деликатных достоинств.

Оценив ситуацию, Луси отправила Куина наверх с одной из своих опытных девочек, а Аласдэра усадила в задней комнате пить и играть в карты, хотя обычно Аласдэр соблюдал правило никогда не совмещать эти занятия. Он проиграл тысячу фунтов, так набрался, что трефы превращались у него в черви, и не мог вспомнить даже имени обобравшего его парня.

Близилось утро, когда он почувствовал, что Куин заталкивает его в наемный экипаж и он едет домой. Кто-то – наверное, Уэллингз с Эттриком – довел его до спальни и снял с него верхнюю одежду, после чего, полагаясь на силу тяжести, его оставили лежать на шезлонге, не побеспокоясь задернуть занавески.

Когда день был в полном разгаре, Аласдэр первый раз пошевелился, проклиная яркие лучи солнца, бившие ему прямо в глаза. Подняться он не смог. Господи, как болит голова. Так недолго допиться до смерти. Ему следует хранить верность порокам, в которых он преуспел: игре в карты с большими ставками и распутству. С чувством отвращения, пробурчав что-то, Аласдэр перевернулся на бок и снова провалился в небытие.

Он уже начал похрапывать, когда что-то теплое и влажное коснулось его лба. Он пробудился и вначале увидел маленький влажный пальчик, расплывчато мелькавший перед глазами.

– Что?..

Кто-то нежно хихикнул.

Смех? Аласдэр заставил себя открыть глаза и попытался сфокусировать взгляд – на полу вроде бы сидел брат и всматривался в него. Нет-нет. Слишком маленький. Аласдэр закрыл глаза, потряс головой и сделал еще одну попытку. Да это ребенок. Малышка, которая смотрела на него глазами Меррика. Аласдэр почувствовал некоторое облегчение.

– Это ты? – спросил он ее. – Что ты здесь делаешь, почему ползаешь здесь по полу?

– Я проснула, – лепетала Сорча, ухватившись за ножку прикроватного столика и поднимаясь на ножки.

– Эй, – сказал он, наставляя на нее палец. – Хочешь походить здесь? Ты уже можешь ходить? Ах да! Вспомнил.

Сорча, кажется, находила все очень смешным. Она хихикнула и тоже наставила на него пальчик.

Аласдэр провел рукой по ее волосам.

– Ну что? Я смешной, да? А себя ты видела? Волосы у тебя стоят торчком. Как только они укладывают тебя в постель? На эту жесткую голову Маклахланов?

Сорча, в глазах которой прыгали веселые огоньки, прижала пальчики ко рту и снова засмеялась.

– Я гуля, – сказала она. – Мей и я. Мы смотлели утки.

Аласдэр не очень понял, поэтому сменил тему:

– Послушай, ты так и будешь здесь крутиться? Разве за тобой никто не смотрит?

Но Сорчу теперь заинтересовали вещи, лежавшие на столике. Карманные часы она проигнорировала, зато ей приглянулся другой предмет.

– Пить, – сказала она, дотрагиваясь до стакана с виски. – Дай мне.

Его виски? Черт возьми! Он смутно помнил, что просил Уэллингза налить ему виски. И препирался с ним. И победил – но не выпил ни капли, потому что снова отключился.

Сорча придвигала стакан к себе.

– Пить, – сказала она. – Дай мне.

– Нет-нет. – Он отодвинул стакан в сторону. – Это не для таких маленьких деток, как ты, чему бы тебя ни учили в Шотландии.

Рот Сорчи скривился, она явно собиралась начать атаку. Аласдэр знал, что его голова не выдержит этого. Он повернулся на бок и поднял малышку на шезлонг.

– Ладно, иди сюда, – пробормотал он, устраивая ее у своих колен. – И Бога ради, не начинай вопить. Теперь давай спать. Моим детям не положено вставать так возмутительно рано.

Сорча снова хихикнула, а затем неожиданно для него устроилась поудобнее, сжала пальчики в кулачок и послушно закрыла глаза.

Аласдэр изогнул шею, чтобы взглянуть на головку с копной взбитых волос в ярко-рыжих колечках, которые щекотали его нос и пахли чем-то свежим. Может быть, невинностью? Девочка уютным теплым комочком лежала на его груди, такая легкая, что он совсем не чувствовал ее веса. Она, похоже, собралась оставаться здесь долго.

– Кто-нибудь придет наконец, чтобы забрать тебя? – подумал он вслух. – Они ведь не могут оставить тебя здесь?

Сорча засунула в рот большой палец.

– Ма, – ответила она на это. – Пусть ма.

Эсме всегда была ранней пташкой. Здесь, на Грейт-Куин-стрит, Лидия, выполняя ее распоряжения, каждое утро поднимала ее в половине седьмого, поэтому она ничего не могла понять, когда еще до рассвета сквозь сон услышала, как дверь ее спальни приоткрылась. Но Лидия не появилась, и Эсме снова благодарно скользнула в сон. И почти сразу – по крайней мере ей показалось, что почти сразу, – Эсме проснулась и увидела, что окна залиты солнечным светом.

– Доброе утро, мисс! – сказала Лидия, энергично дергая за шнур первой пары занавесок. – Сегодня прекрасный день. Маленькая мисс наверняка захочет отправиться в парк на прогулку.

Эсме сбросила с себя одеяло и опустила ноги на роскошный ковер, лежащий у кровати.

– Вы правы, – сказала она, потягиваясь и зевая. Вдруг вспомнила: – Лидия, вы не входили сюда раньше?

Лидия повернулась к ней:

– Раньше чего, мисс?

– Пока не рассвело, я имею… – Эсме вдруг замерла, ее взгляд упал на новенькую кроватку Сорчи. – О Боже!

Лидия оставила шнур второй пары занавесок и подбежала к кровати. Она в отчаянии ощупывала скомканные одеяльца, пока Эсме обыскивала комнату.

– Но как, мисс? – спрашивала служанка. – Как она могла?..

– Не знаю. – Эсме кинулась в классную комнату. Лидия прошла в детскую. Они лихорадочно заглядывали во все углы и столкнулись у двери, соединяющей комнаты.

– Ее нет, – шепнула Лидия. – Господи! Куда она могла деться?

Эсме уже надевала халат.

– Ступайте вниз по черной лестнице, Лидия, – сказала она. – Попросите мисс Генри послать за помощью. Я спущусь к парадному входу и отыщу Уэллингза.

Эсме побежала вниз.

– Уэллингз! – кричала она. – Уэллингз!

Он тут же возник из-за угла. Эсме схватила его за руки. Она была как безумная.

– Уэллингз, Сорча исчезла!

– Исчезла? – Дворецкий чуть отступил назад. – Что значит «исчезла»?

– Ее нет в кроватке! – рыдала Эсме. – Исчезла! Я проснулась и… а ее нет.

Уэллингз побледнел.

– Но это невозможно.

– Похищение? – плакала Эсме. – О Боже! В Лондоне бывают похищения?

Уэллингз покачал головой.

– Никто не входил в дом, мисс Гамильтон, – сказал он. – И не выходил из него, я ручаюсь. Она, наверное, тихонько вышла из комнаты и где-то затаилась, живая и здоровая.

– Моя маленькая.

– Она где-нибудь рядом с классной комнатой, я уверен, – продолжал убеждать Эсме Уэллингз. – Давайте обыщем шкафы.

Они вместе поспешили в классную. Сердце Эсме упало. Вскоре все слуги на этаже были на ногах. Обыскали все шкафы и комоды, осмотрели даже гладильную – Сорчи нигде не было. Лидия с текущими по щекам слезами осматривала коридоры и углы, которые уже дважды были осмотрены. Эсме не выдержала.

– Обыщите остальную часть дома и сад, Уэллингз, – прошептала она, зажимая пальцами рот. – Я пойду и скажу ему.

Уэллингз повернулся к ней:

– Прошу прощения, мисс? Скажете кому?

– Сэру Аласдэру, – отвечала она. – Я должна пойти и сказать ему, что я потеряла Сорчу!

Уэллингз с сомнением посмотрел на нее.

– Мисс Гамильтон, вы не одеты.

Она смотрела на него непонимающими глазами.

– Ну, он ничего нового не увидит.

– Боюсь, ничего похожего он не видел, – пробурчал дворецкий, глядя на ее халат, высоко закрывающий шею.

Эсме не обратила никакого внимания на его слова и заторопилась к лестнице. Вскоре она уже была у комнат хозяина. Заметив слегка приоткрытую дверь, она тихонько постучала.

– Войдите, – послышался приглушенный голос.

Взявшись за ручку двери, Эсме заколебалась.

– Вы в пристойном виде?

– Ни в малейшей степени, – был ответ. – Но я одет.

Она просунула в дверь голову и увидела Маклахлана, неловко лежащего на шезлонге у камина. Сдерживая слезы, она подошла ближе.

– Сэр, случилось нечто ужас…

И в этот момент она заметила спящего ребенка. Задохнувшись, она сделала несколько шажков вперед. Маленькая ручка Сорчи покоилась на волосатой груди Маклахлана, мускулистой груди, почти обнаженной из-за расстегнувшейся рубашки.

Маклахлан изогнулся, чтобы взглянуть на Эсме.

– Я снова вызвал ваш гнев?

Все поняв, она бросилась к нему и схватила ребенка.

– Боже милостивый, что ты здесь делаешь? – восклицала она, проводя ладонью по волосам Сорчи. – Как вы могли? Где вы нашли ее? И долго она…

– Стоп! Стоп! – завопил Маклахлан, выставляя руку. – Потише, моя дорогая! Девочка здесь полчаса или больше, и пришла она, насколько мне известно, по своей доброй воле.

– А вы… вы… вы просто оставили ее у себя? – Эсме пришла в негодование. – И нисколько не обеспокоились? Вам не пришло в голову позвонить? Сообщить кому-нибудь, что она у вас?

Глаза Маклахлана загорелись мрачным огнем.

– А вам не кажется, мисс Гамильтон, что вам следовало держать малышку там, где она должна быть? – возразил он. – Кроме того, она моя дочь, не так ли? Я могу быть с ней, когда мне вздумается. Родительские обязанности распространяются на обе стороны, моя дорогая. Вы отстраняете меня, а я могу взять малышку в «Крокфордз»[1]1
  «Крокфордз» – игорный дом в Лондоне. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] на партию в «мушку»[2]2
  «Мушка» – карточная игра.


[Закрыть].

Сорча, еще сонная, терла кулачками глаза. Эсме чувствовала, как пылает ее лицо.

– Вы… вы не посмеете!

Маклахлан прищурился.

– Вы не знаете, на что я способен, – предупредил он. – Я говорил вам с самого начала, что не гожусь в отцы. А теперь отнесите ребенка обратно в детскую и, Бога ради, держите ее там. Подождите! А как она сюда попала, хотелось бы знать?

Эсме, уже взявшаяся за ручку двери, остановилась.

– Она как-то сумела выбраться из кроватки, – созналась Эсме. – Когда Лидия пришла открывать занавески, ее уже не было.

– Выходит, она может свалиться со ступенек в кухне или выпасть из окна, – сказал он. – Так получается?

Эсме взвилась:

– Сэр, мне не нужно напоминать о моих промахах! Я хорошо их знаю. Да, с Сорчей могло случиться что-нибудь плохое. Да, это моя вина, я в ужасе и хотела бы, чтобы вы тоже волновались. Но вас это не волнует. Вы думаете, что все это просто смешно, так ведь? Хорошо, если вам смешно, Маклахлан, вы можете подняться наверх и уволить меня, конечно, если вы сможете встать с шезлонга и дойти до кабинета, не свернув себе шею!

Оставшийся день Аласдэр думал о произошедшем, злясь на себя и на Эсме. Она, конечно, права. Ему следовало вызвать слугу сразу же, как он увидел ребенка. Ему следовало знать, что другие люди будут беспокоиться. В том состоянии, в котором он находился, это просто не пришло ему в голову. Проклятие, он знает о воспитании детей не больше, чем она, но он не собирался признавать это перед Эсме, чтобы она не задирала перед ним свой идеальный маленький носик.

Поэтому, когда принесли записку от его старого друга Девеллина с предложением встретиться в полдень в «Уайтсе», он почти почувствовал облегчение. Это было то, что нужно. Ему необходимо проветриться, а Дев всегда готов помочь приятелю со вкусом провести время. После нескольких часов в его компании Аласдэр, возможно, сможет придумать что-нибудь еще, чтобы развлечься. Может быть, он сможет побороть недавно появившееся отвращение к занятиям сексом и проведет несколько часов между идеальными, молочно-белыми ляжками Инги Карлссон. Это поможет ему выбросить из головы мисс Гамильтон.

Он вызвал Эттрика и позволил камердинеру помочь ему принять ванну и одеться, сохраняя угрюмое молчание. Когда наконец, к удовлетворению Эттрика, был завязан галстук, Аласдэр отступил и изучающе посмотрел на себя в зеркало.

– Старина, я прошу прощения за прошлую ночь, – невозмутимо произнес он. – Я слишком нагрузился и смутно помню, что вел себя не лучшим образом.

Эттрик сдержанно улыбнулся.

– Вы всеми силами противились тому, чтобы вас внесли в дом, – признал он. – После чего вы не пожелали раздеться. А также лечь в кровать. И потребовали виски. В двух словах – проблем было множество.

Аласдэр положил руку на плечо Эттрика и еще раз извинился, после чего быстро спустился по лестнице и вышел на дневной свет. «Проблем было множество!» Как это слабо сказано. А самая непреодолимая проблема – Эсме. Вот почему он был в ярости. Даже ссора из-за Сорчи – опять Эсме.

Он все еще не мог простить себе того, как он вчера повел себя. Он не утруждал себя соблюдением очень многих норм поведения, но правило «не заводить шашни со служанками» всегда присутствовало в списке запретов. К тому же она была не совсем служанкой. Нет. Хуже того. Она была молодой леди благородного происхождения. Она была сестрой его дочери. И это он упросил ее остаться, хотя и знал, что она очень молода и неопытна.

Только по этой причине он заслуживал расстрела. Тем временем, собравшись переходить Принсез-стрит, Аласдэр оказался в опасной близости от почтовой кареты. Лошади повернули, упряжь зазвенела, по мостовой тяжело зацокали копыта. Кучер на козлах дунул в свой рожок. Пассажиры презрительно поглядывали на него сверху вниз, пока карета не повернула за угол.

Боже! Аласдэр отступил на тротуар и вытащил носовой платок. Его бросило в пот. Он, мистер Само Хладнокровие, привык думать, что предстанет перед Творцом не иначе, как скончавшись от пули, выпущенной из дуэльного пистолета рукой пьяного мужа, а не так унизительно – под колесами почтовой кареты. Все это навело его на другую мучительную мысль. Сорча. Хочет он того или нет, он несет ответственность за малышку. Что бы ждало ребенка, если бы он сейчас лежал на мостовой, испустив дух?

У нее остались бы привязанность ее милой сестры, выданные им триста фунтов, та безобразная кукла, с которой она стаскивала платье, и почти ничего больше. Если его не станет, Эсме не сможет доказать, что Сорча его дочь – она и сейчас не в состоянии доказать это, пока он жив. У незаконных детей нет прав, если они не подтверждены бумагами.

Изменить это можно единственно с помощью одетого в черное солиситора с крючковатым носом и стопки бумаг, заполненных витиеватыми фразами, которые ему придется читать и подписывать, но в которых он никогда не будет в состоянии полностью разобраться. И эта счастливая мысль явилась последним гвоздем, забитым в гроб того, что обещало стать прекрасным днем; исчезли также проблески интереса к ляжкам Инги и другим подробностям ее анатомии.

Аласдэр горестно вздохнул, засунул платок в карман и поспешил в «Уайтс». Оказавшись в пустой кофейной комнате, Аласдэр странным образом успокоился, увидев за столиком у окон своего дорогого друга. Маркиз Девеллин, однако, был не совсем в здравии. Что не имело значения. Некоторые из наиболее ценных советов он дал, будучи в состоянии полусна или мертвецки пьяным.

В течение многих лет ходили слухи о выдворении Девеллина из «Уайтса», но его отец был герцогом – и герцогом влиятельным, – поэтому никто не смел настаивать на этом. Аласдэр хорошо понимал обе стороны. Маркиз, несомненно, был немножко грубоват. Сейчас он откинулся в кресле так, что оно стояло только на задних ножках, свои же ноги маркиз положил на стол, небрежно скрестив в лодыжках. Его голова была откинута назад, челюсть отвисла, из глубины горла вырывались хрюкающие звуки, как будто свинья давилась, пожирая огрызки яблок.

Аласдэр огляделся, увидел, что в комнате больше никого нет, и с силой ударил по днищу стола кулаком. Пятки Девеллина подпрыгнули на добрый дюйм от поверхности столешницы. Он мгновенно проснулся, разразившись бранью, кресло под ним со скрежетом проползло вперед и встало на все ножки.

– Это ты? – наконец сумел произнести он, когда его глаза полностью вернули себе способность видеть. – Ищешь неприятностей?

– Да ну, ты помнишь, как любила говорить Старушка Макгрегор: «Шумное веселье ищет плохую компанию».

– К черту Старушку Макгрегор! – пробурчал Девеллин. – Который час?

– Половина первого. Когда ты отключился?

Девеллин попытался протереть налитые кровью глаза.

– Не помню.

Наконец появился официант. Аласдэр попросил его поторопиться. По Девеллину было видно, что ему требуется целый кофейник.

– У меня потрясающие новости, – объявил Аласдэр маркизу.

– Меня нельзя потрясти, – возразил Девеллин. – К тому же это не новости. Прошлым вечером обедал с Куином. Он наговорил мне какую-то чушь о том, что цыганка предсказала вам всем троим множество напастей.

– Да, и мою напасть зовут Сорча, – признался Аласдэр. Или Эсме, добавил он про себя, – как на это взглянуть.

– Слышал, – сказал маркиз. – Что ты собираешься делать?

Аласдэр нахмурился.

– Выполнять свои обязанности, – отвечал он, – как бы это ни огорчало моего ох-какого-замечательного братца.

Девеллин пожал плечами.

– Пошли своего замечательного братца подальше и делай то, что сочтешь нужным. – Он широко зевнул. – Малышка хорошенькая?

Аласдэр медленно кивнул.

– Очень, – признал он. – Но в сдержанном, благородном стиле.

Девеллин посмотрел на него с недоумением.

– Вот не знал, что двухлетние дети бывают сдержанными – благородно или еще как-нибудь.

Аласдэр почувствовал, что краснеет.

– Ты о Сорче? – пробормотал он. – Да, она хорошенькая, как персик. Я думал… Я думал, ты спрашиваешь о ее сестре.

– Сестра! – Девеллин захихикал. – Я думал, она настоящая мегера!

Аласдэр решил, что пора сменить тему:

– Где сейчас Сидони?

– Ох, мне пришлось срочно приехать по делу, – сказал он. – Теперь в моем фаэтоне ее укачивает, поэтому на следующей неделе она приедет в мамином ландо. Они сейчас в Стоунлее с Томасом и двумя тюками пряжи. Мама учит Сид вязать!

– Боже милостивый! – Пресловутый Черный Ангел, бич вечернего Лондона, теперь превратилась в примерную жену? Аласдэру захотелось сказать что-нибудь приятное. – Томасу это должно понравиться – нитки, я имею в виду.

Маркиз завращал глазами.

– Боюсь, этот кот всех терроризирует. На лужайке и в саду шагу нельзя ступить, чтобы под ногой не оказался дохлый грызун или другая мелкая тварь. Кроты, полевки, крысы и того хуже. Иногда он притаскивает их к парадной двери. Фентон как-то упал, споткнувшись о такую тварь. Потом он стонал всю дорогу в Брайтон.

Фентона, камердинера Дева, отличали нервозность и слабый желудок, но он, как никто, умел завязывать галстуки. У Аласдэра давно возникали мысли, что хорошо бы переманить его, но чувство чести не позволяло. Мужчина может спать с чужой женой и нарушать предписания общества, но переманивать камердинера считалось дурным тоном и не прощалось. Фентону тоже досталось бы в его окружении.

В это время лакей принес кофе. Аласдэр помешал свой, и ему вспомнилось, как он проделывал это вчерашним утром и что случилось дальше. Нет, так не годится. Ему следует перестать думать о мисс Гамильтон вообще и, в частности, о том, какая у нее маленькая, круглая и пухлая попка, которую он ощутил под своей жадной рукой. И какой вкус у ее губ, сладкий и мягкий…

– Сахар?

Аласдэр уставился через стол.

Девеллин подтолкнул к нему сахарницу.

– Сахар? Или не надо?

Аласдэр отрицательно покачал головой.

– Нет, спасибо, – наконец ответил он. – Надеюсь, Сидони чувствует себя хорошо?

Девеллин повесил голову.

– Не очень, – сказал он. – Каждое утро она висит над умывальником и оставляет там весь свой завтрак. Аласдэр, это ужасно. Это ужасней ужасного.

Аласдэр пожал плечами.

– Так уж оно устроено, Дев.

– А я должен на все это смотреть? – Его лицо внезапно мучительно искривилось. – Смотреть и знать, что все это наделал я. Смотреть и знать, что худшее еще впереди. А когда все худшее останется позади, я все равно не смогу удержать в брюках свой петушок. И вскоре мы окажемся там, с чего начинали.

Аласдэр поднял одну бровь.

– Спасибо, что поделился со мной этой ободряющей мыслью.

Но Девеллин не слушал его.

– Аласдэр, – сказал он, подавшись к собеседнику, – я не уверен, что смогу все это выдерживать еще шесть месяцев.

Девеллин, обычно не более чувствительный, чем ломовая лошадь, был совершенно уничтожен беременностью жены. Его состояние передалось Аласдэру, которому тоже стало не по себе. Он думал о загадочной леди Ачанолт, о том, что ей пришлось вынести. Когда бедная женщина рожала, отца ее ребенка не было рядом. Не было рядом ни мужа, ни даже любовника, с которым она могла бы разделить свои страхи или радость, – если допустить, что ей было чему радоваться. Ее муж желал, чтобы ей пришлось как можно хуже. Чувство вины жгло Аласдэра.

– Дев, скажу тебе вот что, – перегнулся он через стол. – Все это нытье для слезливых женщин. Мы должны вести себя как мужчины и не отступать перед трудностями. Мы должны отправиться на Дьюк-стрит, открыть бутылку твоего самого дешевого бренди и хорошенько набраться… жизненных сил.

Убедить Девеллина не составило труда. В прекрасном настроении они пустились в путь и вскоре добрались до Мейфэра. Но почти сразу же после того, как бутылка была откупорена и сделан первый глоток, Аласдэр вспомнил о своем намерении. Своем обязательстве. Недавно обнаруженном моральном долге. Более того, едва оправившийся от забав предшествующей ночи Аласдэр обнаружил, что его желудок не принимает бренди.

– Дев, как называются твои солиситоры? – спросил он. – Те, из Сити?

Девеллин тем временем изучал пустой стакан.

– «Браун и Пеннингтон», – отвечал он. – Грейсчерч-стрит.

Финансовые дела Маклахлана вела фирма в Стерлинге. У него не возникало необходимости в местной фирме.

– Они умеют держать язык за зубами? – спросил он. – На них можно положиться?

– В высшей степени.

– Тогда я должен идти, – сказал Аласдэр, со стуком отставляя стакан.

Но Дев или не слышал, или не понял его. Зажав между зубами дымящуюся сигару, маркиз схватил бутылку бренди и нацелился наполнить стакан Аласдэра.

К пяти часам Эсме беседовала с четвертой претенденткой на место няни, и это ей очень не нравилось. Последняя претендентка, миссис Доббз, оказалась милой, добродушной и жизнерадостной женщиной, которая, казалось, могла завоевать любовь и обожание любого своего питомца. У Эсме не хватило духу сказать ей, что Сорча в состоянии есть милых нянюшек на завтрак и еще до обеда расправиться с любой жизнерадостной натурой. Только этим утром она опрокинула на ковер тарелку с кашей, в припадке ярости порвала свои чулки и туфельки, разрисовала мелом стены классной комнаты и утопила в ночном горшке все запасные шпильки Эсме. Лидия по крайней мере знала, с чем ей предстоит столкнуться.

Эсме поднялась с дивана в кабинете Маклахлана, испытывая неловкость оттого, что Уэллингз не предложил другого помещения для бесед.

– Я дам вам знать, – сказала она, протягивая руку миссис Доббз. – Спасибо за то, что пришли.

Она позвонила лакею, чтобы он проводил женщину, затем аккуратно собрала бумаги и пошла вниз, чтобы сравнить свои соображения с соображениями Уэллингза. Может быть, он заметил то, что она упустила из виду.

К сожалению, он ничем не помог ей. Когда она спросила его относительно Лидии, он согласился, что Лидия может подойти. Эсме поблагодарила его и собралась уходить. И тут в дверь постучали. Уэллингз открыл дверь – за ней стояла привлекательная, но явно не молоденькая женщина в элегантной пурпурной шляпке. Через руку у нее было переброшено что-то, прикрытое муслиновым чехлом.

– Добрый день, Уэллингз, – приветливо сказала она. – Сэр Аласдэр дома?

– Нет, мадам. – В его голосе была теплота. – К сожалению.

Леди прошла внутрь.

– Ну хорошо! Я зашла, только чтобы передать это. – Она подала дворецкому то, что держала на руке, затем протянула затянутую в перчатку руку Эсме. – Здравствуйте, – сказала она. – Вы, должно быть, мисс Гамильтон, гувернантка. Какая вы хорошенькая! Я Джулия Кросби, друг сэра Аласдэра.

Ошеломленная, почти лишившаяся речи Эсме взяла протянутую ей руку.

– Да, это я, – произнесла она. – Мисс Гамильтон, я хотела сказать.

– Очень приятно! – Миссис Кросби снова обратилась к Уэллингзу: – Проследите, пожалуйста, чтобы это забрал Эттрик. Он знает, что с этим делать.

Под муслином явно была одежда, вероятнее всего, сюртук и брюки. Оставленные Маклахланом, хотя женщина тактично не упомянула об этом.

– Благодарю вас, мадам, – сказал дворецкий. – Не хотите ли чаю или чего-нибудь еще освежающего?

– Только если мисс Гамильтон присоединится ко мне.

Эсме открыла рот, затем закрыла его.

– Мне тоже будет очень приятно, – наконец сказала она.

Миссис Кросби снова улыбнулась, и от ее улыбки в комнате стало светлее. Эсме легко было поверить, что гостья – в прошлом актриса, потому что она была хороша собой и обладала чем-то таким, отчего в ее присутствии остальные стушевывались. Но она совсем не была похожа на тот тип женщин, который должен был бы нравиться сэру Аласдэру. Она выглядела старше, даже старше матери Эсме, и она была довольно пухленькой, с глазами, полными добродушного юмора. Эсме представлялось, что Маклахлану должны нравится совсем не такие женщины – гибкие кошечки, капризные танцовщицы кордебалета.

Ее глаза снова скользнули по женщине, и она почувствовала укол ревности. Как смел Маклахлан целовать ее с такой страстью, когда не прошло и двух дней, как он лежал в постели с этой женщиной, которая… ну, такая милая?

Потому что он мог. Потому что она позволила. Поощряла его.

Миссис Кросби кашлянула.

– Тогда, – произнесла Эсме с притворной любезностью, – не пройти ли нам в гостиную?

Они начали подниматься по лестнице, а Уэллингз вышел, чтобы распорядиться насчет чая.

– Я слышала, сэра Аласдэра недавно видели на Стрэнде покупающим детскую мебель, – заметила миссис Кросби, и в ее голосе слышались веселые нотки. – Как сказали, в таком количестве, что ее хватило бы на армию детишек. Совершенная неожиданность, которой должно быть объяснение.

Эсме посмотрела на нее через плечо.

– Предполагалось, что покупкой займется Уэллингз, – отвечала она. – Я не знаю, почему поехал не он.

– Да, Уэллингз – само благора…

Вдруг позади раздался крик. Эсме обернулась и увидела, что миссис Кросби опустилась на колени, одной рукой она упиралась в пол, другой держалась за живот.

– Уэллингз! – закричала Эсме. – Уэллингз, скорее сюда!

Миссис Кросби застонала.

– О Боже! – Ее лицо было белым как снег. Изящная шляпка свалилась с головы и покатилась по ступенькам.

Эсме встала на колени и взяла женщину за руку:

– Что с вами, миссис Кросби? Вы можете мне сказать?

Тут же появился Уэллингз с одним из слуг за спиной. Он бросил взгляд на миссис Кросби, затем посмотрел на Эсме.

– Ступайте и скажите Хозу, чтобы ехал за доктором. Немедленно.

– Штраус, – с трудом произнесла миссис Кросби, скривившись от боли. – Доктор Штраус, на Харли-стрит. Пожалуйста.

В следующие несколько минут все кругом пришло в движение. Эсме сделала, что ей было поручено, – послала Хоза за доктором на лучшей лошади Маклахлана. Мужчины с большим трудом перенесли миссис Кросби в кровать; послали за миссис Генри. Старая женщина суетилась с мрачным видом, посылала слуг то за снадобьями, то за простынями и полотенцами.