Текст книги "Не просыпайся"

Лиз Лоулер
Не просыпайся

Глава 1

Ее разбудили знакомые звуки. Они звучали на редкость успокаивающе, несмотря на то что она сразу встревожилась и ей захотелось вскочить и посмотреть, что там делают ее коллеги. Она слышала, как звякали инструменты в металлической кювете. Аппаратура испускала регулярные сигналы, разрывались стерильные упаковки, на заднем плане раздавалось всепроникающее шипение кислорода.

Мысленно ясно представляя эту сцену, она осознавала, что должна встать, но ее обволакивала ватная сонливость, и отяжелевшие конечности, казалось, потеряли способность двигаться. Она не могла вспомнить, как забралась на одну из свободных каталок, но теперь думала, что, наверное, решила отдохнуть там часок-другой во время ночного дежурства. Обычно ее будил звонок горячей телефонной связи или настойчивые призывы трансивера. Обычно такие срочные вызовы означали, что ей надо вставать и бежать, просыпаясь уже по пути. Но этот странный сон породил ощущение инертной вялости, и она еле-еле смогла разлепить опухшие веки.

Ее ослепил яркий свет, глаза начали слезиться, и она прищурилась от его сияния. Превозмогая резь в глазах, едва смогла разглядеть какие-то общие очертания. В смятении и тревоге пригляделась к окружающей обстановке. Она лежала в незнакомой больничной палате. В ее отделении не пользовались такими светильниками – она видела над собой маленькие отдельные лампочки, легко заслоняемые ладонью. Однако она находилась не в своем рабочем отделении, а попала в странную, незнакомую ей операционную. С какой стати она здесь? Не могла же она забрести сюда, чтобы немного поспать… Думай. Неужели она зашла сюда, чтобы помочь травматологам? Может, им не хватало пары рук? Это казалось весьма маловероятным, но все-таки постижимым…

Она пристально посмотрела вниз – и оцепенела, с содроганием увидев, что ее собственное тело покрыто зеленой хирургической простынкой.

Звуки операционной смолкли, но кровь теперь так громко пульсировала у нее в ушах, что больше она ничего не слышала. Вытянутые руки, закрепленные застежками на липучках, покоились на мягких подлокотниках. Над правым локтем руку охватывала манжета для замера давления, а к среднему пальцу прицепили пульсоксиметр. Однако больше всего ее напугал вид двух больших венозных катетеров, вставленных в предплечья. Оранжевые шприцы подразумевали использование инвазивной жидкости, которая в ее больничном мире применялась для шоковой терапии.

Подсоединенные к иглам трубки, изгибаясь, поднимались к скрытым от нее стойкам с пакетами жидких растворов. Она видела лишь нижние части установленных на штативы пакетов со светлой жидкостью, но могла лишь догадываться, что именно вливали ей в кровь.

Ее сосредоточенный взгляд скользнул дальше, за зеленые салфетки на ее груди и животе, и она чертовски встревожилась, увидев в воздухе розовые ногти своих ног. Ее бедра, осознала она, были расставлены, икры поддерживались под коленями, а лодыжки оказались закреплены скобами – она лежала на операционном столе с поднятыми ногами. По сухости во рту и затуманенному сознанию поняла, что пробудилась вовсе не от обычного, а от вызванного анестезией сна.

– Привет? – сказала она, пытаясь привлечь внимание человека, орудующего инструментами. Лязг стали по стали все еще продолжался. Занервничав, крикнула громче: – В чем дело? Я уже очнулась!

Учитывая ситуацию, она удивилась ощущению собственного спокойствия. Лежа в таком странном положении и ожидая объяснений, она испытывала страх и тревогу, однако профессиональные знания позволяли ей обдумать то, что могло с ней случиться.

Вечером она закончила свою смену. Ее память вернулась к последней осознанной мысли… Проходя по служебной автопарковке в новом легком платье и розовых босоножках, она думала о свидании с Патриком. Это воспоминание привело ее к заключению, что с ней, должно быть, произошел какой-то несчастный случай. Шампанское и розы, подумала она. Именно это обещал Патрик по окончании ее долгой дневной смены. Шампанское и розы, и – если она правильно понимала его – предложение руки и сердца…

Где же он сейчас? Несомненно, расхаживает по коридору перед операционной, встревоженно ожидая сообщений о ее состоянии, готовый броситься к любому, кто сможет дать ему ответ… Может, размышляла она, ее сбили? Возможно, выехавшая слишком быстро машина, которой она не заметила, поглощенная поиском автомобиля Патрика?

Из смутных воспоминаний всплыло, как она нетвердой походкой шла на своих невыносимо высоких каблуках, расправив плечи, втянув живот и выставив напоказ грудь, стремясь показать, как красиво смотрится на ней новое платье. Но потом на нее накатила внезапная волна головокружения, у нее подогнулись ноги, и она упала на колени; почувствовала боль в шее, давление на губы, нехватку воздуха, словно ее рот закрыли кляпом, а потом… ничего… пустота.

Охваченная приступом душераздирающего страха, она судорожно вздохнула, пытаясь справиться с паникой. Насколько серьезна ее травма? Неужели она умирает? Не потому ли, что никого не оказалось поблизости? Неужели ее просто оставили умирать?

Включились ее профессиональные знания и интуиция. Первичное обследование. Необходимые проверки. По алгоритму АBCDE… нет, сначала правило ABC[1]1
  Медицинские подходы или правила, определяющие последовательность действий при диагностике заболевания и определении состояния больного.


[Закрыть]. Ее дыхательные пути чисты. Никакой кислородной маски или носовых катетеров. Она дышит самостоятельно, и более глубокие вдохи не вызывают боли. Кровообращение? Ее сердце бьется быстро и четко. Она слышит его пульсацию с монитора. Но почему же ее ноги распялены? Может, она истекает кровью? Тазовые переломы считаются наиболее тяжелыми. Обильное неконтролируемое кровотечение. Но в таком случае где же бригада озабоченных хирургов? Почему они не перевязали ей таз, чтобы зафиксировать состояние?

– Эй, вы слышите меня? – уже более сердито крикнула она.

Звяканье инструментов прекратилось. Она осторожно шевельнула головой – и не удивилась, обнаружив, что ее голова зафиксирована, а шея помещена в жесткий воротник. Видимо, не исключено повреждение шейного отдела позвоночника. Она начала волноваться. Кто, черт побери, занимается ее лечением? Ей хотелось поделиться с ним или с ней своими мыслями. Какие-то олухи позволили ей очнуться в одиночестве, но они грубейшим образом нарушили все правила, дав ей прийти в себя и осознать, что ее голова и руки обездвижены, а ноги разведены и закреплены скобами. Она могла бы причинить себе непоправимый вред, если б, запаниковав, начала срывать ограничительные приспособления, удерживающие ее в безопасном положении.

До нее донесся звук шагов, приближающихся к ней по каменному полу. Потом в поле периферийного зрения появилась ткань синевато-зеленого цвета – и кто-то в хирургическом костюме. Она мельком увидела бледную шею и край белой маски, но остальная часть лица – нос и глаза – попадала в область яркого света, лишавшего ее возможности что-то нормально разглядеть.

На глаза вдруг навернулись жгучие слезы, и она резко рассмеялась.

– Ненавижу чертовы больницы!

«Кто-то» оставался неподвижным и молчаливым, породив новый страх в ее сверхактивном мозгу.

– Простите за эти слезы. Я уже успокоилась, – сказала она. – Послушайте, просто сообщите мне факты. Опасность для жизни? Роковые переломы? Я способна нормально воспринять все, понимаете? Я работаю здесь врачом, поэтому, прошу вас, не давайте мне подслащенную версию. Я предпочитаю знать правду.

– Ничего с вами не случилось.

Прозвучавший голос поразил ее. Казалось, он проходил через какую-то акустическую систему. Она удивленно прищурилась. Говорил ли с ней стоящий рядом человек, или голос доносится сзади из-за наблюдательной ширмы? Может, это кабинет компьютерной томографии, а не операционная палата? Голос принадлежал мужчине, но она его не узнала. Так не говорил ни один из ее знакомых хирургов. Прищурившись, она пригляделась к скрытому за маской лицу.

– Вы врач или они находятся в другом помещении? Мы находимся в кабинете компьютерной томографии?

– Да, я врач.

Господи, как же плохо его слышно! Казалось, он говорит, стоя рядом с ней, однако голос его звучит словно издалека, как по телефону. Почему он не выключит эти чертовы светильники и не снимет маску, чтобы нормально поговорить с ней? Может, даже взяв ее за руку…

– Так вы не обнаружили у меня никаких повреждений? – взволнованно вздохнув, спросила она.

– Да, ничего плохого с вами не произошло.

В раздражении она повысила голос:

– Послушайте, может, мы вернемся к исходному моменту? С какой стати я лежу здесь и как сюда попала? Что сказано о травмах в моей регистрационной карте?

– Знаете, вам вовсе не стоит так волноваться. Вон как у вас сердце заколотилось… Неровное дыхание, и уровень кислорода в крови приближается к критическому… Вы курите?

Ее взгляд метнулся к стоявшей рядом тележке с кардиомонитором. Она увидела тянущиеся от него провода и поняла, что те тянутся к электродам на ее груди.

– Послушайте, мне не хотелось бы быть невежливой. Вы, вероятно, проработали целый день, но я немного разозлилась, когда, придя в себя после наркоза, обнаружила, что оставлена в одиночестве. А теперь давайте проясним ситуацию. Я не собираюсь жаловаться, но желаю знать, кто вы такой. В данный момент я хочу знать ваше имя, а также что, собственно, со мной происходит.

– Ладно, Алекс, – сказал он, поднимая затянутые в фиолетовые перчатки руки, в которых белел хирургический степлер, – раз уж мы прояснили ситуацию, то прямо сейчас, если вы не будете говорить вежливо, я намерен зашить ваш рот. У вас очаровательные губки. Будет жаль их испортить.

Волна ужаса мгновенно скрутила ей живот. Мышцы затвердели, прищуренные глаза открылись, а мысли, гнев и даже дар речи парализовало.

– Вспыльчивость вам сейчас не поможет, – спокойно продолжил незнакомец.

Шампанское и розы, подумала она. Думай об этом. Патрик. Думай о нем.

– Так-то лучше, – она уловила ухмылку в голосе мужчины, – я не могу работать под аккомпанемент воплей и криков.

В голове Алекс быстро закрутились варианты сценариев. Она попала в какую-то больницу. Кто-то найдет ее. Кто-то услышит ее крики. Ее захватил какой-то сумасшедший. Сбежавший больной? Настоящий врач? Или псих, изображающий врача? Очевидно, ему удалось захватить одну из операционных палат, и он… он случайно столкнулся с ней. Она вспомнила давление на губы. Кляп после падения на парковке… Он притащил ее сюда. Сбил ее с ног, потом заткнул ей рот какой-то тряпкой. Должно быть, усыпил ее. Хлороформом или эфиром…

– Пожалуйста, не кричите, – сказал он, словно читая ее мысли, – мы здесь совершенно одни, и мне правда не хочется насильственно заставлять вас умолкнуть. К тому же у меня болит голова. Холодные ветра всегда вызывают у меня мигрени. Удивительно, что у вас она не разболелась, учитывая, как легко вы оделись для такого холодного вечера.

Она мгновенно осознала свою наготу под зелеными салфетками. Ее обнаженные груди, и влагалище, и слегка приподнятый таз… От такого неестественного положения у нее начало сводить икры.

Патрик. Думай о нем или о чем-то за пределами этой операционной – о маме, о работе, об умершем сегодня пациенте… О людях, которые будут искать ее… Думай, Алекс. Надо попробовать разумно договориться с этим человеком. Заинтересовать его. Рассказать, чем она занималась. Кто она такая. Показать себя с личностной, человеческой точки зрения. Разве не это рекомендуют учебники? Она частенько применяла на практике теоретические познания. Первое правило: осознать причины раздражения больного. Второе правило: снять остроту его раздражения.

– Меня зовут Алекс, и я врач, – сказала женщина.

– И вам известно, что у вас загиб матки? – спокойно продолжил незнакомец. – Для извлечения вашей спирали мне пришлось использовать изогнутое зеркало.

Ошеломленная, она лишь изумленно взирала на него. Значит, он уже что-то сделал с ней. Пока она лежала без сознания, его руки обследовали ее внутренности.

Думай, приказала себе Алекс. Думай хорошенько, пока еще не поздно покончить со всем этим кошмаром. Веди себя любезно. Вызови его симпатию. Постарайся, черт тебя подери, строго настраивала она себя, хотя ее распухший язык пока отказывался нормально шевелиться.

– С-спасибо, что вы извлекли ее. Не каждый смог бы оказать такую любезность.

– Всегда пожалуйста.

Его ответ заронил в ее душу лучик надежды. Получилось. Они уже разговаривали. Она фактически не видела его лица, и он, вероятно, отлично осознавал это. Она могла сказать ему, что ей неизвестно, кто он такой и что она готова забыть все, что он сделал с ней. Никто не пострадал, ничего страшного. Он мог свободно уйти.

– Интересно, – задумчиво произнесла она, – не могли бы вы разрешить мне встать и воспользоваться туалетом?

– Нет нужды, – его фиолетовые перчатки исчезли под зелеными салфетками и коснулись ее обнаженной кожи.

Она вздрогнула.

– Успокойтесь, – посоветовал мужчина, прощупывая нижнюю часть ее брюшной полости, – ваш мочевой пузырь пуст. Я уже вывел жидкость катетером. Выход мочи нормальный.

– Зачем вы сделали это?

– Серьезная операция, Алекс, – ответил похититель, обращаясь к ней по имени, с фамильярностью работающего рядом с ней коллеги. – Процесс мочеиспускания для вас какое-то время будет болезненным.

Рыдания невольно сотрясли ее грудь, и палату заполнил вопль отчаяния.

– Что вы сделали со мной?

– Я уже говорил вам. С вами ничего не случилось. Пока. Решение за вами. Вы просто должны ответить на такой вопрос: что значит «нет»?

В голове ее царил сумбур, когда она попыталась осмыслить этот вопрос. Что он вообще означает? Неужели она знает этого мужчину? О чем, черт возьми, он спрашивает?

– К примеру, вот эта красота. – Он покачал перед ней ее бледно-розовыми босоножками с изящными ремешками, на высоченных каблуках, которые, безусловно, могли возбудить Патрика, хотя на них и невозможно нормально ходить. – Неужели они не подразумевают вашего согласия? Или вот эта прелесть? – Теперь перед ее лицом покачивались прозрачные чулки. – Они, несомненно, соблазнительны. Раздевая вас, я заметил, что вы обходитесь без бюстгальтера, а из ваших трусиков едва ли получился бы даже крохотный носовой платок.

Икры Алекс плотно обхватили кожаные ремни, врезавшиеся в ее плоть, когда она попыталась сдвинуть колени. Она отлично поняла, о чем он спрашивал.

– Прошу вас, – взмолилась она, – не надо!

– Алекс, ведь это простой вопрос. И, по-моему, нам обоим известно, что вы имеете в виду, говоря «нет», не так ли?

Ненависть возобладала над страхом, и на мгновение она почувствовала себя свободной и смелой.

– Я не понимаю этот вопрос, ублюдок, – яростно прошипела пленница, – а содержание кислорода в крови у меня понизилось из-за ваших снадобий! Вам необходимо вернуться к учебникам. Вы что, неудавшийся шарлатан? Верно, придурок?

Она услышала резкий вдох – раздражение проявилось легким вздутием его маски.

– Спокойнее, спокойнее. Злость вам не поможет. Вы лишь вынудите меня быстрее принять решение.

Он повернулся в сторону и придвинул к себе блестящий столик из нержавейки с набором знакомых ей инструментов. Крючок для удаления внутриматочной спирали, маточные ножницы, влагалищное зеркало Куско и рядом с ними наркозная маска. Она оцепенела от ужаса, увидев, что он взял маску. Маску Шиммельбуша[2]2
  Курт Шиммельбуш (1860–1895) – немецкий хирург, предложивший использовать для наркоза проволочную маску собственной конструкции.


[Закрыть]. Раньше Алекс видела такую конструкцию лишь раз в жизни, в стеклянном шкафу, в кабинете вышедшего на пенсию анестезиолога. Она вспомнила такой тип проволочной маски, потрепанное приспособление, накрывающее нос и рот. Только данное устройство выглядело более грубым: выгнутая рамка – размером с грейпфрут – из тонкой проволочной сетки, покрытая слоями марли для пропитки ее жидким анестетиком, пары которого предназначены для усыпления пациента.

– Незамкнутая цепь, – спокойно продолжил похититель, – непревзойденный старомодный метод. Не требуется вставлять никаких трубок. Никаких анестезирующих приборов. Всего лишь марля и маска. И усыпляющие пары, разумеется, позволяют врачу освободить руки для выполнения других дел.

Ее смелость испарилась. Самообладание ослабело. В нем нет никакого смысла. Спасения нет. Он мог сделать с ней все, что ему захочется, и она не в состоянии ничему помешать. У нее даже мелькнула мысль, не лучше ли будет умереть на этом столе. Она могла расстаться с жизнью, даже не осознавая ее окончания.

– С другой стороны, если я лишу вас сознания, то мы не сможем разговаривать. Вы даже не узнаете, если мне понадобится ваша помощь в случае осложнений. Я ведь мог бы дать вам зеркало, и вы помогли бы мне разобраться с проблемой. Иссечение вульвы может вызвать некоторые сложности.

Участившееся дыхание Алекс стало поверхностным. Она пристально смотрела на маску в его руке, слыша начавшийся в голове звон. У нее перехватило дыхание. Она не могла вымолвить ни слова…

– Последний шанс, Алекс. Я легко могу сделать это. Вы немного поспите, пока я займусь тем, на что, как нам обоим известно, вы предпочли бы ответить согласием, а потом – домой, бай-бай. Итак, я спрашиваю еще раз: что значит «нет»?

Все ее тело начало дрожать. Дрожь сотрясала большие грудные мышцы, ягодицы и ноги. Ее голова и шея оставались жестко зафиксированными, но руки и лодыжки в своих ограничительных ремнях тоже заметно тряслись. По ее лицу заструились слезы, наряду со слизистыми выделениями из носа и рта, и несмотря на это, когда она заставила себя возразить вслух, ее раздирал безмолвный крик: «Нет».

– Простите, я не поняла вас. – Из-за его действий у нее появились проблемы со слухом.

Похоже, он принял иное решение – маска закрыла половину ее лица, и сжиженный газ начал действовать.

– Я говорю «да», – сонно прошептала она. – «Нет» значит «да».

Глава 2

Алекс открыла глаза. Она лежала на каталке, покрытая белой простыней, и на нее спокойно смотрели двое коллег. Фиона Вудс, ее лучшая подруга и старшая медсестра отделения неотложной помощи, и Кэролайн Коуэн, старший врач-консультант и заведующая того же отделения. Их лица выражали одинаковые чувства – ободрение, – и на губах у них сразу же заиграли сердечные улыбки. Алекс четко осознала, где она находится, вплоть до номера палаты: номер девять.

Она заметила, что карманные часы Фионы показывают почти два часа ночи. Всего пять часов назад Алекс закончила дежурство здесь, в этом самом отделении, и быстро приняла душ в комнате для персонала. Ее выходное платье висело на плечиках; она еще успела нанести макияж и надушиться. Все это происходило совсем недавно, однако так многое изменилось… Ее жизнь висела на волоске. Если б она не согласилась… если б она отказалась… если б осмелилась…

Алекс зажмурилась, сделала медленный и глубокий вдох и, собравшись с духом, вновь открыла глаза.

– Привет, радость моя, – произнесла Кэролайн своим самым заботливым тоном. – Ты можешь рассказать мне, что случилось? Скажи мне, какой сегодня день и где, по-твоему, ты находишься?

Однако Алекс пока не готова была ответить на первый вопрос. Поэтому она сосредоточенно ответила на второй и третий:

– Сегодня воскресенье, тридцатое октября, я нахожусь в центре Бата, в моей родной больнице и в моем же отделении.

– Ты действительно здесь, милочка, только сегодня уже тридцать первое. Ты заставила нас поволноваться… Гроза разразилась нешуточная, проливной дождь и шквальный ветер… Ты прилично напугала нас, – Коуэн ободряюще кивнула, – но ты жива и здорова. Пара царапин на коленках да шишка на затылке, но в остальном всё в порядке. Умница Патрик настоял на продолжении поисков, иначе нам пришлось бы лечить тебя от гипотермии. Я настаиваю, чтобы ты здесь переночевала. Проведем несколько неврологических и гинекологических обследований. Ты пребывала в хорошенькой отключке. В какой-то момент я уже собиралась пригласить коллег для полного обследования… А сейчас полежи тихо и спокойно, и тогда не успеешь опомниться, как мы избавим тебя от этого ошейника.

Слезы облегчения полились из глаз Алекс, и она просто сморгнула их. Тонкие брови Кэролайн озабоченно сошлись к переносице. Она выглядела старше своих лет, ее крепкое телосложение и сильные, накачанные руки объяснялись не спецификой медицинской службы, а долгими годами трудов на их с мужем ферме.

– О, радость моя, не плачь. Мы посадим тебя и в два счета обеспечим чашкой чая. Фиона, сбегай позови еще несколько наших умниц. Надо быстро разобраться с нашим любимым доктором. Только не беспокой никого из парней, – в обходительной манере предупредила Коуэн помощницу. – Уверена, что Алекс не жаждет, чтобы они пялились на ее крутую задницу.

Алекс лежала совершенно безмолвно. Она испытывала жуткую усталость и с благодарностью внимала прозаичным распоряжениям и легкому подшучиванию Кэролайн. Позже она сможет дать волю своим чувствам. Позже сможет поорать во все горло и отрубиться в изнеможении, но пока ей лучше оставаться спокойной. Ей необходимо сохранять спокойствие, если она хочет оказать какую-то помощь полиции.

Вместе с Вудс в палату вернулись еще три медсестры.

– Я могу держать ей голову, – предложила Фиона.

Остальные медсестры расположились с одной стороны от Алекс, и каждая из них положила руки на свой участок ее тела. Они крепко удерживали ее плечи, бедра и ноги. Стоя во главе стола, Фиона обхватила руками голову пациентки, а Кэролайн, ослабив крепления шейного бандажа, сняла этот хомут. Затем осторожно положила руку на шею Алекс и, начиная от основания черепа, прощупала шейный отдел позвоночника, пытаясь обнаружить признаки травм или деформаций.

– Немного болезненно? – спросила она, почувствовав, как Алекс вздрогнула.

Та собралась кивнуть, но Вудс мгновенно пресекла эту попытку:

– Эй, ты же не настолько глупа, чтобы кивнуть! – Лицо подруги находилось так близко, что Алекс почувствовала запах сигаретного дыма.

Очевидно, Фиона опять сорвалась. Жаль, ведь она так хорошо удерживалась от курения со своими никотиновыми пластырями…

Следующие несколько минут, после перекатывания ее на бок в обездвиженное вытянутое положение, благодаря поддержке сильных рук Вудс Кэролайн тщательно проверила весь остальной позвоночник. И наконец – унизительный момент, особенно потому, что она знала всех этих людей, – Коуэн погрузила палец в прямую кишку, чтобы оценить тонус сфинктера. Но вот осмотр закончился, и когда пациентку перекатили обратно на спину, лицо Кэролайн расплылось в широкой улыбке.

– Ты в полном порядке, Алекс. В этом ошейнике нет ни малейшей нужды. А сейчас я собираюсь приподнять тебя на подушки, и ты сама выпьешь чашку чая. – Она взглянула на Фиону. – И совсем нелишним будет принять еще пару таблеток ко-кодамола.

Нет сомнений, что Кэролайн Коуэн мастерски умеет сохранять спокойствие в критических ситуациях. Размеренность и описание действий, да и сама интонация словно предназначались для предотвращения истерического припадка. Она давала Алекс время привыкнуть к ситуации, оптимально структурируя все сведения, чтобы та смогла легче принять грядущие неприятности. Алекс всегда восхищалась ею, а сейчас – больше всего. Коуэн полностью обеспечила подготовку пациентки к дальнейшим откровениям.

Когда палату покинули помощницы, Кэролайн вымыла руки в раковине. Струя воды забрызгала ее зеленую униформу – и блузу, и брюки, – но она, посмеиваясь и шутя по этому поводу, вытянула пару бумажных полотенец с настенного держателя. И опять же ее тихий смех дал Алекс понять, что поведение подруги вполне естественно. Постепенно, шаг за шагом, всему свое время. Никакой спешки. Она в безопасности, и никому не удастся прошмыгнуть мимо Коуэн.

– Итак, радость моя, есть вопросы? – спросила заведующая отделением.

До боли прикусив нижнюю губу, Алекс пыталась сдержать угрожающий прорваться поток слез. Позже, пообещала она себе. Она сможет выплакаться потом, в объятиях Патрика.

– Полиция. Вы еще не вызвали полицейских? – спросила Алекс. – Им необходимо заблокировать все выходы. И в первую очередь проверить все операционные. Мне нужно сдать все анализы: на ВИЧ-инфекцию, сифилис, гонорею, беременность – полный набор. Пусть даже это займет целую ночь. Мне необходимо точно знать, что он сделал со мной.

Спокойствие Кэролайн улетучилось. Теперь она выглядела серьезно озабоченной.

– Алекс, о чем ты говоришь? Почему нам надо вызвать полицию?

Пациентка почувствовала, как заколотилось ее сердце. Надсадное дыхание резко участилось. От неудержимой дрожи, сотрясавшей ее конечности, с нее соскользнула простыня.

Ее голос, как она узнала позже, разнесся по всему отделению. Превзойдя все прочие звуки – крики боли, смятения и страха, дребезг тележек, развозящих медикаменты по палатам, громкую сигнальную разноголосицу двадцати с лишним мониторов. Ее голос, ее ответ, превзошел все.

– Потому что он изнасиловал меня!!!