Текст книги "Пес по имени Бу"

2
Мои мальчики и Бу

Я не отношусь к тем людям, которые идеализируют собак, и меня не убеждают романтизированные образы Гуфи и Лэсси. Но я с благодарностью принимаю обоюдную пользу отношений между собаками и людьми. Не одну тысячу лет эти два вида живых существ умудряются дарить друг другу уважение и привязанность. И те, и другие вложили много сил в этот необыкновенный и длительный союз. Люди делились с собаками едой, теплом и обеспечивали им чувство защищенности, собаки же платили безусловной любовью и готовностью прощать, чего так часто недостает в межчеловеческих отношениях.

Трудно сказать, который из двух видов принес больший кусок пирога на этот обоюдный пир, но, если бы решение зависело от меня, я бы указала на собак. Людям трудно дается доброта. Нам приходится активно взращивать это качество в наших детях, создавая религиозные, этические и юридические своды правил, запрещающих людям наносить друг другу вред. В качестве сообщества нам с трудом удается удержаться от войны, а если говорить об отдельных личностях, то полиции известно, что, когда приходится иметь дело с убийством, нередко в совершении преступления оказываются виновны супруги или другие члены семьи несчастной жертвы. Мы чаще всего демонстрируем жестокость по отношению к самым близким людям. Наш склонный к антагонизму вид зачастую ставит власть выше любви. Собаки же прощают нам все и часто помогают обнаружить глубоко скрытую в наших душах человечность.

Большинство Canis lupus familiaris живут как дикие собаки и лишь изредка и поверхностно взаимодействуют с людьми. Они совершенно не нуждаются ни в их любви, ни в том, чтобы их обеспечивали пищей. Но собаки, все же живущие с нами, снова и снова возвращаются даже к тем хозяевам, которые их душили, били ногами или током под предлогом необходимости обучения. Почему собаки нас прощают? Ни одно исследование не смогло ответить на этот вопрос. Мы только знаем, что обычно так и происходит. Древняя легенда коренных жителей Америки указывает на то, что связь между людьми и собаками стара как мир.

Земля задрожала, и по ней прошла трещина, отделяющая первых мужчину и женщину от остального животного царства. По мере того как пропасть углублялась и ширилась, все остальные создания, опасаясь за свою жизнь, вернулись в лес. Все, кроме собаки, которая после долгих размышлений перепрыгнула через опасный разлом, чтобы остаться с людьми на другой стороне. Она объяснила это тем, что ее любовь к людям сильнее, чем связь с другими существами. Чтобы доказать это, собака добровольно отказалась от положенного ей места в раю.

Легенда о собаке. Анасази[4]4
  Культура Анасази – доисторическая индейская культура, существовавшая на территории современного региона на юго-западе США, известного как Четыре Угла (штаты Колорадо, Юта, Аризона, Нью-Мексико).


[Закрыть].

Из опыта работы тренером и консультантом по поведению собак я также знаю, что некоторые из них не прощают. Иногда, даже когда они, казалось бы, сделали это, прощение является частичным. Собака может любить человека, но отказываться выполнять задание, чтобы избежать применяемого к ней наказания. Если с собакой очень дурно обращались, она может постоянно быть настороже, не чувствуя себя в безопасности, а значит, никогда до конца не доверяя своему хозяину или дрессировщику. Собаки несовершенны, они могут драться друг с другом или бросаться на своих хозяев, но их способностью жить настоящим моментом, любить без всяческих ограничений и прощать обиды Вселенная доказывает, что им предназначено жить с нами и оберегать нас.

Бу начал свою жизнь у нас при обстоятельствах не самых благоприятных. Его пугала новая обстановка, и он отчаянно пытался разобраться в происходящем, а заодно и заслужить одобрение Лоренса. Этому мало способствовало то, что он плохо поддавался обучению. Однако в пользу Бу говорило его умение нас рассмешить. Большинство собак реагируют на смех хозяев лучше, чем на их похвалу, особенно в щенячьем возрасте. Я уже никогда не узнаю, обладал ли Бу врожденной склонностью к клоунаде или нас смешили его неуклюжесть и постоянные столкновения с предметами. Возможно также, он быстро усвоил – для того чтобы вступить в дружеский контакт с Лоренсом, последнего необходимо вначале развеселить. Одна из «туалетных» прогулок Бу по холоду и снегу заставила меня так корчиться от смеха, что Лоренс выбежал из дома, чтобы узнать причину моего веселья.

Будучи всего недель двенадцати от роду, Бу, как и большинство собак, подпал под очарование первого снега. Более того, снег привел его в такой восторг, что он не мог просто помочиться и уйти, сочтя такое удивительное явление заслуживающим основательного исследования. Он долго осторожно нюхал снег, дабы убедиться в его безопасности, после чего полностью погрузил в него свой нос. Должно быть, Бу одновременно сделал глубокий вдох, потому что, внезапно резко выдернув голову из снега, он чихнул. При этом из его носа вылетело целое снежное облако. Это само по себе было невероятно смешно, но в придачу к этому теперь его голова облачилась в снежный шлем. Влажность позволила ему достаточно долго удерживаться на смешной мордочке Бу, в результате чего пес превратился в какого-то сказочного персонажа. Снег облепил всю его голову, а на носу и вовсе красовался крошечный сугроб. Заснеженные усы сверкали в свете уличного фонаря. Из этой белой маски выглядывали только черные глаза и темные влажные ноздри.

Я, конечно, начала хихикать, как только он выдул из носа снежное облако, но, когда из «шлема» на меня заморгали растерянные темные глаза, я расхохоталась. Я смеялась так безудержно, что Лоренс выскочил на крыльцо, чтобы узнать, в чем дело. Мы вместе, хохоча, наблюдали за тем, как Бу продолжает нас развлекать, снова и снова ныряя в снег. Всякий раз, поднимая голову, он смотрел на нас, как будто спрашивая: «Вот так? Верно? Это то, что вам нравится?» Повторив свой трюк несколько раз, Бу начал дрожать и по очереди вынимать замерзшие лапы из толщи снега. Было ясно, что, какой бы увлекательной ни казалась эта игра, ему необходимо вернуться в дом. Когда мы вошли в прихожую, Лоренс все еще посмеивался и даже сказал:

– А он прикольный.

Именно в такие моменты я надеялась на то, что семена привязанности к Бу когда-нибудь прорастут и в сердце Лоренса.

Хотя любовь моего мужа Бу мог позволить себе завоевывать постепенно, он нуждался в том, чтобы живущие в доме животные приняли его гораздо быстрее, потому что это дало бы ему чувство защищенности и уверенности в себе. Несмотря на вызванную его приобретением суматоху, я позаботилась о том, чтобы собаки познакомились с ним на нейтральной территории. И все же ему предстоял сложный процесс привыкания. Когда в доме, где уже живут собаки, появляется новый питомец, это чем-то напоминает «букетно-конфетный» период. Мало-помалу они начинают проводить все больше времени за играми и другими увлекательными занятиями, делясь друг с другом своими привычками и маленькими странностями. Очень скоро они уже не представляют своей жизни вне привычной компании. Данте, Аттикусу, Бу и кошкам предстояло по уши влюбиться друг в друга. Только в этом случае Бу ожидала бы счастливая и благополучная жизнь в нашем доме.

Мы только начинаем понимать, как собаки взаимодействуют друг с другом. Мы знаем, что это взаимодействие включает в себя общение, верность, дружбу, соблюдение моральных принципов и уважение. Предоставленные самим себе, собаки самостоятельно выбирают приятелей. Они всегда избегают представителей своего племени, которые их обижали или грубо с ними обращались. Домашние животные зачастую лишены подобного выбора, и, если их потребности не учитываются, последствия могут быть катастрофичными. Иногда они ошибаются в своем выборе, даже если им его предоставляют. Наиболее драматичным примером подобной ошибки является стая волков, заселенная в Йеллоустоунский заповедник. Жестокая волчица терроризировала всех членов стаи и убивала чужих детенышей. Через год подобного насилия и беспредела ее загрызла собственная стая. Да, это крайность, но у меня было много клиентов, которые жили в домах, скорее напоминающих укрепрайоны. Они были вынуждены тщательно закрывать все двери в своих жилищах, чтобы изолировать собак друг от друга, в противном случае животные могли один другого покалечить. Я не хотела, чтобы наш дом превратился в нечто подобное.

Я не беспокоилась относительно Данте, которому на момент появления Бу было четыре года и который тут же взял на себя обязанности мамки и учителя. Меня волновало отношение к малышу Аттикуса. Тот старался держаться подальше от щенка, явно считая его несколько экстравагантным. Временами он даже подавал ему весьма недвусмысленные угрожающие сигналы. Всего тремя годами ранее Данте вернул живость глазам семилетнего Аттикуса. Они вместе играли, вместе гуляли, вместе посещали дрессировочную площадку. Теперь, приняв под свое большое крыло Бу, расцвел Данте, оказавшийся прирожденной нянькой. Он полюбил щенка, как своего собственного, едва тот переступил порог дома, невзирая на неудачную попытку «грудного» вскармливания. Данте вылизывал Бу, играл с ним, учил его грызть и трепать игрушки и, дурачась, бороться. Они гонялись друг за другом по двору, а устав, сворачивались вместе клубочком на кушетке или в огромном кресле.

* * *

Данте стал членом нашей семьи в 1997 году. До этого он был оголодавшим уличным псом, который представлял собой помесь овчарки и добермана и выглядел весьма сурово, а подчас и вовсе пугающе. Казалось бы, худшей няньки для Бу найти было невозможно. Тем не менее вышло наоборот.

Через полгода после нашей с Лоренсом свадьбы необычайно теплый апрельский вечер навел нас на мысль о том, что было бы неплохо погулять с Аттикусом в собачьем парке. Вообще-то, на всех собачьих площадках Аттикус неизменно сидел рядом со мной на скамейке, лишь изредка спрыгивая вниз, чтобы обнюхать кого-то из присутствующих, и поспешно возвращаясь назад. Поэтому, скорее всего, мы с Лоренсом просто искали предлог, чтобы после долгой и холодной зимы, проведенной в основном за закрытыми дверями и окнами дома и офиса, подышать свежим воздухом весеннего Нью-Йорка.

Пока мы с Аттикусом сидели и наблюдали за возней животных, Лоренс бродил по всей площадке и играл с другими собаками. Наконец он остановился рядом с какой-то женщиной в другом конце парка. Они разговорились. Не успела я поинтересоваться, что происходит, как он уже был рядом со мной. По его лицу я поняла – что-то действительно происходит.

– Я познакомился с великолепной псиной, – поведал мне он.

Я промолчала.

– Ему нужен дом.

Я продолжала молча смотреть на него.

– Эта женщина, которая привела его в парк… – продолжал Лоренс, все ускоряя темп речи и не позволяя мне вставить ни слова, – у нее уже есть два неразвязанных кобеля, и они с ним не ладят, поэтому ему нужны другие хозяева. Она отчаянно ищет людей, которые могли бы взять его к себе, может, хотя бы на выходные. Она обещает, что заберет его в понедельник, если он нам не понравится. Вот я и подумал, что, возможно, мы могли бы…

Лоренс был вынужден умолкнуть, потому что на нас внезапно налетел вихрь, принесший с собой облако пыли, щепок, слюны и остаточного запаха собачьих какашек. Все это на мгновение заслонило от меня окружающий мир, но потом из этой тучи возникли огромный нос и в такой же степени огромный язык, за которыми виднелось нечто… В общем, это была совокупность собачьей шерсти и костей. Уже в следующую секунду мое лицо облизали от подбородка до бровей.

– Он и со мной это сделал, – ухмыльнулся Лоренс. – Можно мы оставим его себе?

– Ни в коем случае.

Пес представлял собой жалкое зрелище. Он так отощал, что взгляду открывались все до одного ребра, казалось, достаточно коснуться его спины, чтобы порезать ладонь о выпирающие кости таза. Мышечная масса исчезла даже с его морды, из-за чего глаза торчали из глазниц подобно странным очкам, удивительным образом сочетаясь с его ушами, наполовину сложенными вперед и похожими на крылья маленького реактивного самолета. Было ясно, что с этой собакой обращались очень плохо и ее восстановление потребует невероятных усилий, заботы и внимания. Более того, являя собой всего лишь кожу да кости, пес тем не менее весил не меньше семидесяти фунтов, а в нашей маленькой квартире было тесно даже тем двум людям, двум кошкам и одной собаке, которые в ней уже жили.

Ни в коем случае.

Час спустя мы наблюдали за физически изможденным, но жизнерадостным псом, который долго носился по нашей гостиной, съел две миски собачьего корма и неутомимо играл с Аттикусом в «Короля кровати», пока оба не отключились от усталости. В то время мы еще не знали, что, с медицинской точки зрения, нельзя давать сразу много еды такой истощенной и при этом такой активной собаке. Своей добротой мы могли убить пса. Но, проснувшись на следующее утро, вместо мертвой собаки мы обнаружили посреди комнаты невообразимо огромную лужу кала вперемешку с глистами. Весь день пес продолжал подобно торнадо разносить на части нашу квартиру. Он какал, бегал, прыгал, какал, хватал все, что только можно было схватить зубами, а потом снова какал.

Кот Мерлин занял оборонительную позицию на кровати и три дня не сходил с места. А кошка Тара, которую было трудно обнаружить даже в обычных условиях, теперь и вовсе превратилась в невидимку.

В центре всего этого хаоса царил Данте, самый милый и дружелюбный пес в мире. У нас все получится, – говорили мы себе. – Мы справимся. Но тут это собачье стихийное бедствие улучило момент, когда Мерлин покинул кровать, ликуя, запрыгнуло туда, где только что сидел кот, и залило постель мочой. Мы сказали женщине, что ей придется забрать песика, а потом выплакали все глаза.

В конце концов до нас дошло, что никому мы его не отдадим, и мы решили назвать его в честь поэта Данте Алигьери, чье произведение описывает путешествие сквозь девять кругов ада и обратно. У нас сложилось впечатление, что этот пес выкупил именно такой тур.

Как оказалось, нам необыкновенно повезло еще в одном. Мы наивно радовались, наблюдая за тем, как обычно сдержанный Аттикус всю ночь играл с чудаковатым мешком костей, который, казалось, родился для того, чтобы стать его товарищем. Если бы тогда я знала то, что знаю сейчас, я бы ни за что не привела неизвестную собаку, более того – неразвязанного кобеля, в такое ограниченное пространство, уже населенное людьми и животными, без всякой предварительной подготовки.

Годы спустя я надеялась, что нас ожидает еще одна подобная удача в случае с Бу. Хотя я подстраховалась, привезя в зоомагазин «старичков» и познакомив их с крохой, прежде чем забрать его домой, только время могло показать, насколько правильным было мое решение. Хотя их изначальная реакция была позитивной, я опасалась, что, если вся троица начнет враждовать, как та волчья стая, с годами эта вражда может вылиться во что-то трагическое. Я не хотела, чтобы мои мальчики жили в неблагополучной собачьей семье. Я знала, как чувствуют себя члены неблагополучных семей, и не пожелала бы этого ни одному существу в мире.

* * *

Когда я просматриваю те самые первые фотографии Бу и Данте, я думаю о том, что привело меня столько лет назад из Иллинойса на факультет фотографии Нью-Йоркского университета. Будучи дислексиком, я вижу мир посредством образов. Я каждый день барахтаюсь в море слов, в то время как осмысленно способна воспринимать лишь образы. Фотографии десятифунтового щенка Бу, засунувшего всю башку в пасть девяностофунтового Данте, который осторожно придерживает огромными челюстями щенячью голову, иллюстрируют обоюдную любовь, доверие и сочувствие. Снимки Бу, карабкающегося на морду Данте, показывают, с каким терпением и снисходительностью относился большой пес к своему маленькому подопечному и как комфортно чувствовал себя Бу в обществе мамонтоподобного «братца».

Они очень напоминали мои собственные детские фото, на которых я была снята со старшим братом Чаком и нашей собакой по кличке Принцесса. Со снимков, глуповато улыбаясь, смотрели счастливая девчушка и ее братец-очкарик. Двое сверхбелокурых и сверхтощих детишек радостно обнимали столь же радостную собаку. На этих фотографиях я была очень симпатичной, похожей на эльфа девчушкой с широкой озорной улыбкой, потому что знала: когда мы вдвоем с Чаком, со мной не может случиться ничего плохого.

Чак научил меня метко бросать баскетбольный мяч в корзину на щите, установленном в конце подъездной дорожки, а также попадать битой по бейсбольному мячу. Я часами бросала в корзину баскетбольный мяч. Я делала это, когда он был со мной и когда оставалась в одиночестве. Я так и не научилась ни во что играть, но до сих пор броски мяча в корзину помогают мне снять стресс.

Летом мы с Чаком ездили на велосипедах в местный бассейн, где он плавал, а я стояла на мелкоте, не решаясь опустить в воду лицо. Впрочем, я приезжала туда не плавать, а проводить время со старшим братом. Мы обожали однодневные поездки в разные интересные места, например в Адвенчерленд или Деревню Санта Клауса. Мы заходили в музей науки и путешествовали по огромному сердцу или исследовали старую немецкую подводную лодку. Мы любили ездить в Брукфилдский зоопарк, где как завороженные наблюдали за автоматом, выдавливающим в формочки липкую пластмассу, чтобы мы могли привезти домой дельфинов, слонов и белых медведей, по пути соскребая остатки пластика с боков игрушек, где две половинки соединял шов. Но больше всего мы любили смотреть бейсбольные матчи на Ригли Филд. Год за годом мы посещали стадион и сидели на одном и том же месте между основной и третьей базой. Это стало частью наших с Чаком самых ярких воспоминаний.

Во время учебного года, если Чак не гулял с друзьями или не убегал на одну из множества тренировок, мы вместе наслаждались старым кино. Мы пересмотрели все фильмы Дина Мартина, Джерри Льюиса и Фрэнка Капры. Кроме этого, у нас высоко котировались фантастические киношки и картины о Второй мировой войне. В самом верху списка находился «Экспресс фон Райана». Мы всегда хором произносили последнюю реплику: «Я как-то говорил тебе, Райан, что, если человеку удается уцелеть, это уже победа». Мы оба наизусть знали и цитировали целые отрывки из «Этой прекрасной жизни» и «Чуда на 34-й улице». Во время рекламных пауз в наших кинопосиделках Чак предлагал мне сыграть с ним в шахматы и успевал без всяких проблем одолеть меня еще до возобновления просмотра. Мне очень грустно признаваться в том, что я проигрывала целую шахматную партию за время, необходимое для рекламы нескольких продуктов.

Фотографии Бу с Аттикусом – это совершенно иная история. Точно так же со снимков, на которых я запечатлена с сестрой Сью и родителями, смотрит совсем другая девочка – болезненно застенчивая и замкнутая. Кажется, что я задержала дыхание и какая-то невидимая пелена скрывает яркого эльфа, посылающего свет с других фото. Когда я смотрю на эти фотографии и вижу свою сестру, которая очень похожа на меня, только на восемь лет старше и не светится, как эльф, мне кажется, она презрительно ухмыляется, глядя на что-то недоступное моему взгляду. На одной из фотографий Аттикус совершенно явно обнажил зубы и рычит на Бу, который отчаянно ждет от старшего брата одобрения. Когда Аттикус подобным образом наказывал малыша, тот съеживался и как будто даже пытался стать невидимкой. Но оставаясь верным собственной природе, он неизменно возвращался к Аттикусу, всякий раз пытаясь найти какой-то иной подход, чтобы завоевать сердце старого пятнистого пса. Точно так же много лет назад я на цыпочках появлялась на пороге комнаты, где расположилась сестра, неизменно натыкаясь на резкое «исчезни». Поскольку Аттикус обладал терпением и мудростью своего тезки, Аттикуса Финча из фильма «Убить пересмешника», Бу изредка удавалось добиться его внимания и даже поиграть с ним. Это давало мне основания для осторожного оптимизма. Я надеялась, что отношения Бу с Аттикусом будут более благополучными, чем мои с сестрой.

Аттикус появился в моей жизни в 1990 году, за десять лет до Бу, когда я была еще не замужем и вместе с друзьями снимала квартиру на Манхэттене. Один из этих друзей, Роб, который тогда был моим бойфрендом, искал работу. Между походами на собеседования у него было очень много свободного времени. Я указала ему на то, что у него есть возможность завести собаку, о которой он давно мечтал, потому что он может направить всю свою энергию на ее воспитание, одновременно продолжая поиски работы. Сама я предпочитала кошек и не очень хорошо себе представляла, что следует делать с собакой (от моих воспоминаний о Принцессе не осталось ничего, кроме фотографий).

Однажды поздней осенью теоретическая собака стала реальностью. Я проходила по Третьей авеню и увидела в окне это судьбоносное объявление: «Щенки по $49.99». Забавный черно-белый щенок-метис бордер-колли с пятном на левом глазу и болтающимися ушами, одно из которых было пестрым, а второе черным, сидел в записанной и закаканной клетке. Он задрожал всем телом, когда я извлекла его оттуда. Несмотря на то что он благоухал экскрементами и грязной шерстью, в попытке согреть и утешить его я не смогла не завернуть его в собственную куртку. Так, будучи укутанным в мою одежку, он и прибыл домой. Там я напомнила Робу о заранее выработанных нами строгих правилах: он не будет позволять Аттикусу спать на кроватях, сидеть на диванах и креслах и есть со стола.

Каждая собака кажется своим хозяевам самой милой собакой в мире. Аттикус вырос и из смешного малыша превратился в красивого пса с белой шерстью, украшенной черными «кляксами». Его пятнистое правое ухо почти всегда стояло торчком, а черное левое – болталось. Даже издалека его было очень легко узнать по большому черному пятну на попе. Пес достиг внушительных размеров и веса более чем шестьдесят фунтов. Его происхождение было абсолютно туманным. В магазине утверждали, что он является помесью овчарки и лабрадора, а ветеринар усмотрел в нем наличие крови терьеров. А как по мне, Аттикус не был похож ни на одного представителя этих пород. Наверное, красноречивее всего о происхождении говорило его поведение. Глядя на размеры, темперамент и ум питомца, я была готова поверить, что передо мной потомок пастушьей собаки, вероятнее всего бордер-колли.

Уже в первую неделю два наших правила вылетели в окно. Когда Аттикус впервые вполз ко мне под одеяло, у меня не хватило духу столкнуть его с кровати. Вскоре пушистый щенок стал удобно устраиваться вместе с нами на диване, когда мы дружной компанией смотрели телевизор, и регулярно спал на моей половине кровати.

* * *

Прошло много лет с тех пор, как нет собаки моего детства, но я быстро вспомнила о былой привязанности к этим животным. На половине своих детских фотографий я обнимаюсь с Принцессой, спрингер-спаниелем, появившимся в семье почти одновременно со мной. Я прижимала к себе собаку в поисках поддержки и привязанности, которые не хотели или не могли предоставить мне мои родные. В семейном альбоме есть целая серия фотографий, на которых я, облаченная в подгузник и расстегнутый халатик, скармливаю Принцессе остатки мороженого из своей мисочки. Еще на одном снимке, сделанном в тот же вечер, я гордо восседаю на туалетной газете Принцессы, а она растерянно обнюхивает пол, как будто пытаясь понять, что я делаю в ее «дамской комнате». Надпись, сделанная аккуратным почерком моего отца, источая сарказм, гласит: «Наш вундеркинд».

Принцессы нет на наших официальных семейных фотографиях. Подобные снимки неизменно режиссировались мамой и были призваны вводить окружающих в заблуждение. Принцесса была чересчур безудержна в проявлении своих эмоций и тут же с головой выдала бы тщетность всех маминых усилий. Для съемки нас с сестрой всегда одевали в идеальные платьица, а нашего брата – в столь же идеальный костюмчик того же фасона, что и «двойка» отца. Мама всегда была одета в элегантный костюм красного или бирюзового цвета, идеально сидевший на ее фигуре. Она была резкой и бескомпромиссной женщиной, которая легко выходила из себя, впадая в безудержную ярость и обнаруживая сущность, скрытую за идеальным улыбающимся фасадом. Ее темные волосы были всегда уложены в высокую прическу. Во время еженедельных визитов к парикмахеру она подолгу восседала под сушилками, похожими на ульи. Эти аппараты, наряду с нереальным количеством лака для волос, способным без посторонней помощи уничтожить озоновый слой Земли, будто обеспечивали ее своеобразным шлемом для защиты от всего, что могла бы швырнуть в нее жизнь. Я так и не отважилась поинтересоваться у мамы, что оставило на ее лице оспины – ветрянка или юношеские угри. Строгие костюмы, которые она надевала, отправляясь на работу в школу, казались еще суровее из-за ее отказа пользоваться какой-либо косметикой, не считая помады. С годами ее талия несколько расплылась, но, несмотря на это, она никогда не переставала быть стройной женщиной. Трудно было поверить в то, что такое маленькое тело способно вмещать такой безграничный запас ярости и склонности к манипулированию людьми.

Теперь я могу только строить предположения относительно того, почему моя мать так запросто слетала с катушек. В каком-то смысле она постоянно балансировала на туго натянутом канате. Ее реакция на свое собственное трудное детство и неблагополучный брак заключалась в попытках создать видимость того, что и она сама, и все, что ее окружает, являет собой совершенство. Все, что не соответствовало этому имиджу, подлежало отрицанию. На протяжении всего моего детства она вынуждена была выбирать – пить с нашим отцом или, в периоды трезвости, терпеть изощренные оскорбления, которыми он постоянно осыпал ее и нас, своих детей. Первое она выбирала гораздо чаще, чем второе, и это означало, что она отключалась задолго до наступления ночи. Я очень быстро научилась не будить ее, когда такое случалось.

– Можно мне вынуть бигуди из волос? – спросила я однажды вечером, накануне Пасхи, пробудив ее от пьяного забытья. – Они уже высохли.

– Конечно, – пробормотала мама.

Я отправилась в ванную и приступила к этому мучительному процессу. Когда, избавившись от бигуди, я вышла из ванной, она уже полностью проснулась.

При виде меня мама широко раскрыла глаза и, бросившись ко мне, как клещами, стиснула мою кисть.

– Ты… шшто сделала? – прошипела она.

– Ты разрешила мне снять бигуди, поэтому я…

– Ты лжешь! – воскликнула она, еще сильнее сдавив мою руку. – Я такого не говорила. Я ни за что не позволила бы тебе снять бигуди вечером накануне такого важного праздника!

Затем она принялась меня трясти, сжав мои предплечья так сильно, что на них остались черно-синие отпечатки ее пальцев. У моего праздничного платья были длинные рукава, поэтому на следующий день кровоподтеков никто не увидел.

Под стать моей безжалостной холодной матери был отец, измученная душа которого изгоняла своих внутренних бесов посредством алкоголя, сарказма, ярости и секса. На одной из фотографий он, улыбаясь, склонился ко мне. Рядом стоит мама. Она разрезает торт. На самом деле приблизительно в это время его понизили в должности. Он был старшим инспектором школ в Вудстоке, штат Иллинойс (кстати, в этой должности он продержался всего год), а стал заместителем старшего инспектора школ в Вилла Парке. Если верить слухам, это произошло из-за его злоупотребления алкоголем и скандала, связанного с женщиной. Как и мама, он культивировал имидж, который подразумевал использование огромного количества лака для волос, чтобы немногие оставшиеся у него на голове клочки шевелюры никому не пожаловались на то, как им одиноко. Полагаю, что только благодаря моим родителям предприятия по производству лака для волос держались на плаву. Очки в толстой роговой оправе служили своего рода индикатором папиного настроения. Если он смотрел на тебя сквозь очки, тебе ничто не угрожало. Но если он смотрел поверх очков, жди беды. Для всего остального мира он был привлекательным мужчиной, чем-то похожим на Джонни Карсона[5]5
  Джонни Карсон (1925–2005) – американский журналист, телеведущий и режиссер. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Для меня он был воплощением ужаса.

В состоянии опьянения отец совершал множество ошибок. К их числу относилось и невообразимо гнусное обращение с детьми, оставившее на моей психике неизгладимые шрамы. В течение двух или трех лет я жила в постоянном страхе перед отцом и его ночными визитами. Они начались, когда мне было около шести лет. Инстинкт самосохранения заставлял мой мозг вытеснять из памяти ужасы, которые я не могла контролировать. Спустя какое-то время все это слилось для меня в одно большое размытое пятно, потому что иначе я бы просто сошла с ума. Мой мозг выполнил свою задачу по моему спасению. Я никогда не знала, в какой из вечеров отец, направляясь в свою спальню, свернет ко мне. Я лежала в кровати, спиной к двери, и боялась услышать приближающиеся ко мне шаги. Я тревожно сворачивала и разворачивала угол простыни, надеясь, что он пройдет прямо к себе. В те вечера, когда он проходил мимо моей комнаты, услышав звук закрывающейся двери в спальню родителей, я позволяла себе расслабиться и заснуть.

В те же вечера, когда отец входил ко мне, он ложился рядом и приказывал мне помалкивать. Я закрывала глаза и лежала затаив дыхание. Огромная, пахнущая дымом ладонь накрывала мне все лицо, оставаясь там до тех пор, пока он не получал того, чего хотел.

– Не вздумай кому-нибудь об этом рассказать, – предостерегал меня он. – И особенно своей матери. Ты понимаешь, как сильно она будет уязвлена? Ты же не хочешь ранить мамины чувства?

В такие вечера, чтобы заснуть, мне приходилось представлять себе, что я смогла бы жить в своем шкафу, как в собственной маленькой крепости, в которую никому не будет входа. Как мне и было велено, я молчала. Собственно, у меня и слов-то не было, чтобы описать происходящее. Лишь годы спустя мне удалось слой за слоем соскрести с себя отвращение к себе и чувство неизбывного и грязного одиночества.

Да и с кем бы я могла поговорить? С сестрой? Она ясно давала мне понять, что моя особа ее не интересует. С братом? Ему было бы не все равно, но он не сумел бы меня защитить, да и я не смогла бы к нему с этим обратиться.

Дружба между детьми в нашей семье не поощрялась. Скорее наоборот, родители обращались с нами, как с участниками холодной войны, которых необходимо было всячески разделять и натравливать друг на друга, чтобы мы не объединились и не восстали против них. В нашем доме не было принято делиться своими мыслями и чувствами. Много лет спустя родители принялись изо всех сил маскировать все это неблагополучие, пытаясь создать образ счастливой семьи из уютного пригорода. Я вспоминаю об этом всякий раз, когда смотрю на снимки в фотоальбомах, составленных моим отцом после выхода на пенсию. Ему так хотелось представить нашу семью дружной и счастливой, что он вырезал из разных фотографий изображения членов семьи и склеивал их вместе, как будто мы на самом деле сидели рядом, радуясь нашей близости. Если присмотреться получше, то можно увидеть границы каждого изображения, драматическим образом отражающие реалии нашей жизни.