Текст книги "Странный сосед"

– Все, хватит. Я больше не хочу говорить об этом.

– Вы убили жену?

– Уходите. Оставьте меня в покое.

– Вы правы. Я ухожу. Поговорил с вами всего восемь минут и уже думаю, что на вас клейма негде ставить. Если так, то мне беспокоиться не о чем. Пока.

Сосед повернулся и направился к забору. Он уже положил руки на деревянные перекладины, когда до Джейсона дошло, что он с самого начала упустил кое-что важное.

– Вы спрашивали, дома ли моя дочь. – крикнул он через двор. – Спрашивали о моем ребенке.

Сосед уже поднялся и даже перекинул одну ногу на другую сторону. Джейсон побежал к нему.

– Сукин сын! За что ты сидел? Отвечай! За что ты сидел?

Эйдан Брюстер задержался. Сходство с золотым ретривером исчезло. В его глазах что-то изменилось, лицо закрылось, черты как будто заледенели.

– Зачем? Ты ведь уже и сам все понял.

– Ты – сексуальный насильник, да? Твое имя – в базе данных. К тебе придут! Еще до двух.

– Да, придут. Но тебя тоже арестуют. И вряд ли намного позже. И еще. Я не убивал твою жену. Старовата, на мой вкус…

– Ублюдок!

– А еще я знаю кое-что, чего не знаешь ты. Прошлой ночью я слышал машину. Думаю, на ней-то и увезли твою жену.

Глава 6

В первый раз я влюбилась, когда мне было восемь. Влюбилась не в реального человека, а в телегероя, Сонни Крокета, полицейского из сериала «Полиция Майами. Отдел нравов», сыгранного Доном Джонсоном. Мама такого рода «чепуху» терпеть не могла, поэтому я просто ждала, пока она отрубится после своего «чая со льдом», открывала банку «Доктора Пеппера» и преспокойно смотрела повтор.

Сонни Крокет был сильным, уставшим от жизни мужчиной. Крутым парнем, все повидавшим и тем не менее всегда старавшимся спасти очередную попавшую в беду девушку. Мне нужен был свой Сонни Крокет. Кто-то, кто спас бы меня.

В тринадцать лет у меня появились груди. И тут же появились парни, которым не терпелось прийти мне на помощь. Какое-то время я даже думала, что это сработает. Я встречалась со всеми подряд, без разбору, отдавая предпочтение ребятам постарше, грубым, бесцеремонным, с наколками. Они хотели секса. А я хотела, чтобы кто-то усадил меня на переднее сиденье «Мустанга» и чтобы мы мчались в ночь, не включая фар. Чтобы ветер бил в лицо и рвал волосы, а я кричала во тьму свое имя. Я хотела чувствовать себя необузданной и безрассудной. Хотела чувствовать себя кем угодно, только не собой.

Я заработала определенную репутацию и считалась отличной минетчицей; говорили, что я еще более безбашенная, чем моя полоумная мамаша. Такая мамаша есть в каждом городке. И в каждом городке есть такая отвязная девчонка, как я.

В первый раз я забеременела в четырнадцать лет. Ничего никому не сказала, а просто напилась рому с колой и помолилась, чтобы Господь забрал у меня ребенка. Не прошло. Тогда я вытянула деньги из отцовского бумажника и пошла в клинику, где делают все такое.

Я не плакала. Считала, что аборт – это вроде как акт гражданской сознательности. Не дать моей матери шанса сломать еще одну жизнь.

Говорю же вам, такая девчонка, как я, есть в любом городишке.

Мне исполнилось пятнадцать, когда она умерла и мы с отцом наконец-то получили свободу.

Я так долго мечтала, что кто-то придет, протянет руку и спасет меня. Я ждала Сонни Крокета, этого повидавшего жизнь героя, который все еще может разглядеть чистую душу за истрепанной внешностью. Я ждала мужчину, который прижмет меня к себе крепко-крепко и никогда уже не отпустит. Мужчину, с которым я буду как за каменной стеной.

Но Сонни Крокет так и не пришел. Мне стукнуло восемнадцать, и на следующий день я познакомилась в местном баре со своим мужем. Я села на барный табурет Джейсона и выпила его колу, а когда он попытался возмутиться, провела ладонью по тугим складкам джинсов на его бедрах. Он послал меня подальше, а я вдруг поняла, что никогда его не отпущу.

Спасти человека не может, конечно, никто.

Но, зная то, что я знаю о Джейсоне, я по крайней мере понимаю, почему он попытался.

К двум часам ночи перспективы расследования прояснились, и Ди-Ди приободрилась. У них сложился план игры, и они исполняли его относительно неплохо, учитывая, что речь шла о поисках взрослой женщины, объявить которую пропавшей было пока формально невозможно, но найти которую требовалось как можно быстрее.

В 2.06 Ди-Ди получила первую плохую новость. Судья Баньян отказала в просьбе арестовать домашний компьютер Джонсов и объявить дом местом преступления. В обоснование такого решения судья указала на отсутствие вещественных улик, которые подкрепляли бы предположение об имевшем место преступлении, и на тот факт, что после исчезновения женщины прошло слишком мало времени. Десятичасовое отсутствие ничего не значит в случае с взрослым человеком. Возможно, Сандра Джонс задержалась у кого-то из друзей. Возможно, пострадала в уличном происшествии и попала в бессознательном состоянии в местную больницу. Возможно, у нее сомнамбулизм, и она бродит, как в тумане, по городским закоулкам. И еще много других «возможно».

Тем не менее, продолжала судья, если по истечении двадцати четырех часов обнаружить Сандру Джонс не удастся, она готова пересмотреть это свое решение. А пока полиции разрешается осмотреть лишь грузовичок Джейсона Джонса.

Ладно, хоть что-то, смиренно подумала Ди-Ди. Ситуация осложнилась после обнаружения в стиральной машине ночной сорочки и одеяла. До того пропавшее одеяло и разбитая настольная лампа рассматривались как указания на нечто зловещее. Но сорочка и одеяло в стиральной машине…

Что, черт возьми, могло означать их присутствие там? Объяснения не было. Может быть, муж пытался скрыть какие-то следы? Или просто жена собиралась их постирать? Строить предположения на пустом месте – дело опасное.

В 2.15 появился детектив Миллер. Ди-Ди передала ему новости от судьи Баньян. Миллер рассказал о том, что ему удалось узнать о пропавшей женщине в школе. По словам директора, Сандра Джонс работала там последние два года, вела обществознание – сначала как студент-практикант в седьмом классе, а с сентября еще и в шестом. Детям она вроде бы нравилась, родителям и коллегам-учителям – тоже. С последними миссис Джонс общалась немного, да и чего еще ожидать от женщины с ребенком, муж которой работает по ночам. С мужем директор встречался только однажды, но мистер Джонс произвел приятное впечатление. Их дочь, Ри, он видел много раз – прелестный ребенок.

Почему Сандра не вышла на работу – ответа на этот вопрос у директора не было. А тот факт, что она даже не позвонила, совершенно не вязался с ее характером. В общем, он был сильно обеспокоен и выразил желание и готовность оказать следствию любую посильную помощь.

Миллер также пояснил, что директор, пятидесятилетний мужчина, счастлив в браке и, согласно полученной от секретарши информации, переживает бурный роман с руководительницей школьного театра. Происходящее ни для кого не являлось секретом или предметом для беспокойства, и, конечно, никакая «виагра» не помогла бы немолодому мужчине крутить одновременно с рыжеволосой постановщицей и ее двадцатитрехлетней коллегой. Судя по всему, с Сандрой Джонс директора связывали исключительно деловые отношения.

Миллер получил также предварительные сведения о финансовом положении Джонсов. Как ни удивительно, на счетах у них лежало около ста пятидесяти тысяч, и еще два миллиона хранилось в различных взаимных фондах одного инвестиционного банка. Ежемесячные доходы были довольно скромными, как, впрочем, и расходы. За дом пара заплатила наличными и теперь старалась жить на зарплату.

Миллер полагал, что большие деньги могли поступить в виде депозита, полученного в качестве наследства или страховой премии. Сейчас его люди уже занимались этим вопросом и пытались проследить их путь.

Что касается других новостей, то Сандра и Джейсон сочетались гражданским браком в 2004 году, в Массачусетсе. Их дочь Кларисса родилась двумя месяцами позже. Ни в чем противозаконном ни тот, ни другая уличены не были, никакие ордера на имя Сандры Джонс или Джейсона Джонса не выписывались. Они не были замечены в домашнем насилии и не отметились как нарушители общественного порядка.

Согласно показаниям соседей, Джонсы жили тихо, держались замкнуто. Не устраивали вечеринок, не принимали гостей. При встрече на улице улыбались и махали рукой, но не останавливались посудачить и обменяться новостями. Исключение составляла Ри. Кларисса Джонс – и в этом сходились все – была девочкой развитой и могла заболтать любого. А еще она гоняла как сумасшедшая на трехколеснике, так что встречные пешеходы предпочитали перейти на другую сторону улицы.

– Родители часто на нее кричат? – поинтересовалась Ди-Ди.

– Они ее обожают. Здесь именно так и сказано, в показаниях трех разных соседей: родители девочку «обожают».

– Хм… Учитывая, что те же самые соседи характеризуют Джонсов как людей тихих и замкнутых, насколько хорошо они знают этих самых родителей?

– Верно.

– Что по страховым полисам?

– Еще занимаемся.

– Два миллиона в банке, – задумчиво протянула Ди-Ди. – Плюс наличные. Плюс недвижимость… о какой сумме может идти речь? Миллиона три с половиной? Люди убивают и за меньшее.

– При стандартной процедуре развода у мужа в любом случае осталось бы около двух миллионов. Куча денег, чтобы начать новую жизнь.

– Кстати, в каком году они поженились?

– В две тысячи четвертом.

– Получается, Сандре Джонс было тогда… сколько? Восемнадцать? И уже беременная?

– Учитывая, что Кларисса родилась через два месяца… да, около того.

– А сколько сейчас Джейсону Джонсу? Тридцать? Тридцать один?

– Где-то так. Его свидетельство о рождении мы еще не получили.

– Попробуем представить ситуацию. Девушка. Юная и красивая. Беременеет от мужчины, который и постарше, и побогаче…

– Мы пока еще не знаем, у кого были деньги. Может, у Джейсона, но, может, и у Сандры.

– Я бы поставила на него.

– Я бы с вами согласился.

– Итак, Джейсон отхватывает себе беременную невесту, фактически подростка. У них рождается прелестная дочурка, и вот четыре года спустя…

– …он живет в Южном Бостоне, тихо и незаметно, в доме, охраняемом не хуже, чем Форт-Нокс, в районе, где его никто по-настоящему не знает.

С минуту оба детектива молчали.

– Знаете, что мне бросилось в глаза, когда мы ходили по дому? – первой заговорила Ди-Ди. – Там все… как бы это сказать… в меру. Не слишком грязно, но и не слишком чисто. Нет бардака, но нет и чрезмерного порядка. Все абсолютно сбалансированно. Как там сказал директор? Сандра Джонс нравится коллегам, хотя общительностью и не отличается. С соседями приветливы и улыбчивы, но к себе не приглашают. Ручкой помашут, но трепаться не станут. Во всем рассчитанная умеренность. Вот только внутри баланса нет.

– Думаете, имеет место фальсификация?

Ди-Ди пожала плечами.

– Думаю, грязи в их настоящей жизни хватает, вот только сами они очень уж чистенькие.

– Мы еще не разговаривали с боссом Джейсона… – неуверенно начал Миллер.

Ди-Ди моргнула. Босс Джейсона – главный редактор «Бостон дейли», крупного медийного центра.

– Да, понимаю.

– Думаю, надо послать туда одну из моих девчушек. Пусть скажет, что наводим кое-какие справки, уточняем биографию. Обычная проверка по линии безопасности. В таких случаях всегда лучше, если этим занимается женщина. Не так подозрительно.

– Хорошая мысль.

– Надо поработать и в детском саду. Посмотрим, что скажут там. Дети постоянно с кем-то общаются, дружат, занимаются… Думаю, должны быть родители, которые знают об этой семье немного больше остальных.

– Согласна.

– И последнее. Мне переслали по факсу свидетельство о браке, в котором указана девичья фамилия Сандры. Постараемся отыскать ее отца и получить дополнительную информацию из Джорджии.

– Хорошо. Я так полагаю, никаких операций с кредитной картой Сандры не отмечено, и саму ее тоже никто не видел?

– Нет. В местных заведениях она не появлялась, в больницах и клиниках неустановленных лиц женского пола не отмечено. То же самое в моргах. Кредитной картой последний раз пользовались два дня назад в бакалейном магазине. По банкоматной карте – ничего. На сотовый звонили с полдюжины раз. Муж – в шестнадцать минут третьего ночи, когда он, наверное, и обнаружил, что телефон звонит у него за спиной, на кухонном столе. Два звонка от директора школы утром – скорее всего, пытался ее найти. Еще три звонка от учеников. Вот и всё.

– Ей звонили шестиклассники?

– Да, со своих сотовых. Добро пожаловать, сержант, в дивный новый мир двенадцатилетних взрослых.

– Как я рада, что у меня нет даже цветочка…

– А у меня трое мальчишек, – хмыкнул Миллер. – Семь лет, девять и двенадцать. Так что на следующий десяток годков я себя сверхурочными обеспечил.

Что тут скажешь?

– Итак, вы занимаетесь финансами, сотовыми и взрослыми детками. Я беру на себя осмотр грузовичка и договариваюсь о встрече с судебным психологом.

– Думаете, он разрешит поговорить с дочерью? Нам ведь больше нечем на него надавить.

– Считаю, что, если к завтрашнему утру не случится чуда и найти Сандру Джонс не удастся, у него выбора не останется.

Ди-Ди уже поднялась со стула, когда на столе зазвонил телефон. Она взяла трубку.

– На первой линии Джейсон Джонс, – сообщила из приемной секретарь.

Ди-Ди опустилась на место.

– Сержант Ди-Ди Уоррен. Слушаю.

– Я готов ответить на ваши вопросы, – сказал Джейсон.

– Извините?

– Дочь спит, и я могу поговорить с вами.

– То есть вы хотели бы встретиться с нами? С удовольствием отправлю за вами двух полицейских.

– Пока они доберутся сюда, дочь проснется, и я снова буду занят. Если у вас имеются ко мне вопросы, задавайте их по телефону. Это наилучший вариант.

В последнем Ди-Ди сильно сомневалась. На самом деле Джейсон Джонс выбрал не лучший, но самый удобный для себя вариант. И опять-таки, у человека пропала жена, ее нет уже больше двенадцати часов, а он предлагает полиции сотрудничество в форме разговора по телефону?

– Мы договорились о том, что с вашей дочерью встретится специалист, – напомнила она.

– Нет.

– Эта женщина – профессиональный психолог, специализируется на работе с детьми. Разговор проходит тактично и деликатно, с наименьшей стрессовой нагрузкой для ребенка.

– Моя дочь ничего не знает.

– Значит, и разговор будет недолгим.

Он ответил не сразу. Ди-Ди почти физически ощущала смятение на другом конце провода.

– Ваша жена сбежала? – спросила она внезапно, чтобы выбить его из равновесия. – Познакомилась с кем-то и рванула к границе?

– Она бы никогда не бросила дочь.

– То есть познакомиться с кем-то она все же могла?

– Я не знаю, сержант. Я работаю в ночную смену, и что делает жена, мне неизвестно.

– Что-то не похоже на счастливый брак.

– Это как смотреть. Вы замужем, сержант?

– А что?

– Были бы замужем, понимали б, что брак проходит разные фазы. Мы с женой растим ребенка, но при этом у каждого из нас своя карьера. Это не медовый месяц. Это работа.

Ди-Ди хмыкнула. Разговор снова застопорился. Интересно. Он говорил о браке в настоящем времени, но не называл по имени ни жену, ни дочь. Любопытная личность, этот Джейсон Джонс.

– У вас роман на стороне? Имейте в виду, мы ведем расследование и задаем разные вопросы, так что правда выйдет наружу.

– Я жене не изменял.

– Но она изменяла вам.

– У меня нет доказательств этого.

– Но есть подозрения.

– Сержант, даже если б я застал жену в постели с другим мужчиной, я не стал бы ее убивать.

– Такой уж вы парень, да?

– Такой уж у нас брак.

Ди-Ди обдумала ответ, но так и не поняла, что имел в виду Джейсон.

– И что же это за брак?

– Он построен на уважении. Сандра вышла замуж очень молодой. Если ей нужно разобраться в чем-то, я готов дать такую возможность.

– Весьма великодушно с вашей стороны.

Он не ответил.

И тут Ди-Ди поняла.

– Вы заставили ее подписать добрачный контракт? С условием, что если она изменит вам, то ничего не получит при разводе?

– Никакого добрачного контракта нет.

– Правда? Никакого контракта? При том, что в банке лежат такие деньги?

– Деньги пришли с наследством. Я на них не рассчитывал, так что если и потеряю, жалеть не буду.

– Ох, не надо. Два миллиона…

– Четыре. Вы не те отчеты смотрите.

– Четыре миллиона долларов…

– Тем не менее мы живем на две с половиной тысячи в месяц. Сержант, вы не о том спрашиваете.

– А о чем же надо?

– Даже если бы у меня и был мотив навредить жене, зачем мне вредить Мистеру Смиту?

– Извините?

– Вы читали про Теда Банди? Он убил и изувечил больше тридцати женщин, но не смог украсть незастрахованную машину, потому что посчитал это жестоким. Что у нас здесь? Если муж убивает жену, вместо того чтобы решить дело разводом, он определенно психопат. Он ставит на первое место собственные потребности. Жена для него – не более чем одушевленный предмет. Она препятствует удовлетворению его потребностей. С его точки зрения, устранение препятствия совершенно оправдано.

Ди-Ди промолчала. «Что это было? – напряженно размышляла она. – Уж не признание ли?»

– Но кот, сержант… Мистер Смит. Даже если бы я в своих рассуждениях пришел к выводу, что мне будет лучше без нее, при чем тут кот? Возможно, я сумел бы убедить себя в том, что моей дочери будет лучше без матери. Но устранение домашнего любимца стало бы необъяснимой, беспричинной жестокостью.

– Так что же случилось с вашей супругой, мистер Джонс?

– Не представляю.

– Она пропадала раньше?

– Никогда.

– Не появлялась куда-то к назначенному времени, не потрудившись позвонить, предупредить?

– Сандра – очень добросовестный и ответственный человек. Спросите сами в школе, где она работает. Она всегда говорит, что будет делать, и делает то, что говорит.

– Бары, выпивка, наркотики? За ней замечалось такое? По вашему собственному признанию, она еще очень молода.

– Мы не пьем и не употребляем наркотики.

– Может быть, она ходит во сне? Пользуется какими-то особенными медикаментами?

– Нет.

– Ее тянет к компании?

– Мы живем тихо и спокойно. Наш главный приоритет – дочь.

– Другими словами, вы – самые обычные, нормальные люди.

– Абсолютно.

– Люди, живущие в доме с укрепленными окнами и стальными дверьми?

– Мы живем в пригороде. Здесь к вопросам безопасности следует относиться со всей серьезностью.

– Вот уж не знала, что Южный Бостон настолько опасен.

– А я не знал, что у полиции могут быть какие-то вопросы к людям, предпочитающим крепкие замки.

Разговор терял смысл, и Ди-Ди решила, что продолжать его не стоит. Помолчав, она попыталась еще раз сориентироваться в беседе, вести которую следовало бы лично и не по телефону.

– Мистер Джонс, когда вы вернулись домой с работы, двери были заперты?

– Да.

– Вы не заметили ничего необычного? В кухне, в коридоре, в прихожей? Чего-либо, что бросилось в глаза?

– Ничего необычного я не заметил.

– Что вы сделали, когда поняли, что вашей жены нет дома?

– Я позвонил ей на сотовый. Оказалось, что он лежал в ее сумочке на кухонном столе.

– Что вы сделали потом?

– Я вышел из дому. Подумал, что ей, может быть, захотелось прогуляться, посмотреть на звезды… Не знаю. Ее не было дома, поэтому я решил поискать ее на улице.

– Что потом?

– Потом проверил ее машину.

– А потом?

– Потом… что?

– Все то, что вы сейчас перечислили, заняло бы не более трех минут. Однако номер девять-один-один вы набрали только через три часа. Кому вы звонили, мистер Джонс? Что вы делали?

– Я никому не звонил и ничего не делал.

– Целых три часа?

– Я ждал, сержант. Сидел на диване и ждал, что мир сам вернется в нужное состояние. Потом, когда никакого чуда не произошло, позвонил в полицию.

– Я вам не верю, – сообщила Ди-Ди.

– Знаю. Но, может быть, это тоже свидетельствует в мою пользу. Разве виновный не позаботился бы об алиби получше?

Ди-Ди тяжело вздохнула.

– Как думаете, что случилось с вашей женой?

Он тоже ответил не сразу, потом, помолчав, сказал:

– Что ж… На той же улице, почти рядом с нами, живет человек, состоящий на учете как осужденный за сексуальное преступление.

Глава 7

22 октября 1989 года неизвестный мужчина в маске похитил, угрожая оружием, мальчика по имени Джейкоб Уэттерлинг. Больше Джейкоба никто не видел. В 1989 году мне было три года, так что когда я говорю, что не делал этого, можете мне поверить. Но именно из-за того, почти двадцатилетней давности, похищения вся моя взрослая жизнь изменилась раз и навсегда. Дело в том, что родители мальчика основали Институт Джейкоба Уэттерлинга, благодаря деятельности которого в 1994 году был принят Закон Джейкоба Уэттерлинга о преступлениях против детей и регистрации сексуальных преступников. Таким образом родители мальчика помогли создать самую первую базу данных сексуальных преступников.

Знаю, что вы думаете. Я – животное, да? Такова в наше время общепринятая точка зрения. Сексуальные преступники – это чудовища. Нам не только отказано в любых контактах с детьми – нет, мы должны быть подвергнуты остракизму, прокляты и вообще принуждены жить в нечеловеческих условиях, где-нибудь под Флоридским мостом. Посмотрите, что случилось с Меган Канка, похищенной соседом-насильником из ее собственной спальни. Или возьмем Джессику Лансфорд, которую выкрал из дома сексуальный преступник, живший со своей сестрой в стоявшем на другой стороне улицы трейлере.

Что я могу сказать? По словам моего надзорного инспектора, в Соединенных Штатах на учете состоят почти шестьсот тысяч сексуальных преступников. Понятно, что некоторые из них ведут себя не слишком хорошо, а из-за них наказывают всех – даже таких, как я.

Я встаю, иду на работу, посещаю собрания, ни во что не вмешиваюсь. Я – образец успешной работы системы. Однако, когда в пять часов вечера я заканчиваю работать, то прежде всего жду, что за мной придет полиция.

В пятнадцать минут шестого, когда по улицам все еще не мчатся с включенными мигалками патрульные машины, я отправляюсь домой. Прокручивая мысленно события уходящего дня, стараюсь удержать под контролем растущее беспокойство. Утром, заметив переходящих от дома к дому полицейских, я не поддался панике и отправился на работу. Рано или поздно они меня найдут, а когда найдут, главной темой разговора станет вопрос о том, где я был и что делал со времени исчезновения миссис Джонс. На данный момент за мною числилось получасовое опоздание с ланча, когда я разговаривал с мистером Джонсом. Это обстоятельство, конечно, привлечет внимание, но тут уж ничего не поделаешь. Мне нужно было с ним встретиться. Оставалось надеяться лишь на то, что они арестуют его вместо меня.

Я подхожу к крыльцу. Пока что никаких признаков присутствия людей в синем – или, что более вероятно, спецназовцев в бронежилетах. С опозданием вспоминаю, что сегодня четверг, и если только я не потороплюсь, то вполне могу опоздать на собрание. Еще одно отступление от графика недопустимо, так что приходится подсуетиться. Влетаю в спальню, пять минут на душ и переодевание, выскакиваю из квартиры, ловлю такси, называю адрес местного психиатрического центра. Нас, зарегистрированных сексуальных преступников, восемь человек, и наши еженедельные встречи проходят отнюдь не в читальном зале ближайшей библиотеки.

В 17.59 я уже у двери. Это важно. В соглашении есть пункт, согласно которому мы не вправе опаздывать даже на одну минуту. Старший нашей группы поддержки в этом вопросе очень строг. Миссис Бренда Джейн – лицензированный соцработник с внешностью шестифутовой блондинки-с-обложки и характером тюремного надзирателя. Она не только проводит собрания, но и контролирует нашу частную жизнь во всех ее аспектах – начиная с того, что пить, а что не пить, и заканчивая тем, с кем встречаться, а с кем не встречаться. Половина из нас ее ненавидит. Другая половина крайне ей благодарна.

Собрания растягиваются примерно на два часа и проходят раз в неделю. Первое, что узнает каждый состоящий на учете сексуальный преступник, – это работа с бумажками. У меня есть целая папка, набитая такими документами, как «Программа для сексуального преступника», «План безопасности для будущего благосостояния», с полдюжины «Правил для групповых собраний», «Правил для свиданий/отношений» и других. Сегодняшнее собрание в этом смысле исключением не стало. Каждый из нас начинает с заполнения еженедельного отчета.

Вопрос 1: Какие чувства вы испытывали на этой неделе?

Первая мысль – чувство вины. Вторая – я не могу это написать. В группе поддержки такого понятия, как конфиденциальность, не существует. Однако же отчет – это всего лишь бумажка, и каждый должен написать что-то и прочитать. Что бы я ни сказал сегодня или в какой-то другой день, это может быть использовано против меня в суде. Еще одно дополнение к тому ежедневному парадоксу, каковым является жизнь каждого сексуального преступника. С одной стороны, мне нужно работать над улучшением навыков по части откровенности. С другой, меня могут в любое время за эту же самую откровенность наказать.

Пишу второй пришедший в голову ответ: страх. Тут полиции придраться не к чему, так ведь? Пропала женщина. Я – зарегистрированный сексуальный преступник, проживающий в том же квартале. Мне есть чего бояться.

Вопрос 2: Какие пять вмешательств вы использовали на этой неделе, чтобы избежать опасных ситуаций?

Легкий вопрос. В первый же день, когда вы только попадаете в группу, вам дают список из примерно ста сорока «вмешательств» или идей относительно того, как разорвать порочный круг. Большинство из нас поначалу смеются. Сто сорок способов не сбиться на кривую дорожку? Включая такие перлы, как «позвонить в полицию» или «принять душ». Мой любимый – «прыгнуть в океан посреди зимы».

Пишу обычное: «Не оставался наедине с детьми», «держался подальше от баров», «не катался бесцельно на машине», «не ждал от себя слишком многого» и «щелкал резиновой лентой».

Иногда я включаю пункт «избегал жалости к себе», но на этой неделе обошлось без него. «Не ждал от себя слишком многого» – вполне удачная замена. Я уже давно ничего от себя не жду.

Вопрос 3: Какие пять вмешательств вы использовали на этой неделе, чтобы способствовать здоровому образу жизни?

Здесь тоже рутинный ответ: «Работал, занимался физическими упражнениями, избегал наркотиков и алкоголя, много отдыхал и придерживался обычного распорядка». Ладно, может, я сегодня и не придерживался обычного распорядка, но это лишь один день из семи, а отчет, если уж подходить формально, включает всю неделю.

Вопрос 4: Опишите неуместные или опасные желания, фантазии или сексуальные мысли, возникавшие у вас на этой неделе.

Пишу: «Представлял, как занимаюсь сексом со связанной по рукам и с кляпом во рту взрослой женщиной».

Вопрос 5: Объясните, почему, на ваш взгляд, эти фантазии возникали.

Отвечаю: «Потому что я неженатый мужчина, мне двадцать три, и я чертовски сексуально озабочен».

Смотрю, думаю, стираю «чертовски сексуально озабочен» и пишу «на пике сексуальной активности». Миссис Бренда Джейн, старшая нашей группы, следит, чтобы мы на собраниях выражались подобающим образом. Ни у кого в группе нет членов, приборов или хозяйства. У всех нас пенисы. Точка.

Перехожу к шестому вопросу. Надо описать эмоциональное состояние до, во время и после мастурбации. Тут речь пойдет о напряжении, которое все нарастает, нарастает и нарастает, пока уже деваться некуда, и с этим надо что-то делать. Некоторые пишут, что потом плачут. Чувствуют себя виноватыми, испытывают стыд, острое одиночество – и все из-за того, что они поточили свою шишку.

У меня ничего такого нет, так что и писать не о чем. Я – автомеханик, и ощущения у меня соответствующие. Я не стравливаю пар, а всего лишь удостоверяюсь, что все блоки в должном рабочем состоянии.

Вопрос 7: Какую взаимную сексуальную активность вы испытали на этой неделе?

Здесь мне докладывать не о чем.

Вопрос 8: Какие соответствующие возрасту отношения (несексуального характера) возникали у вас на этой неделе?

Тоже прочерк.

Вопрос 9: В случае контактов с детьми, пожалуйста, укажите имя и возраст ребенка, его отношение к вам, тип контакта и имя присутствовавшего при этом взрослого опекуна.

Никаких контактов.

И так далее. Еще один недельный отчет. Еще одно собрание группы поддержки.

Знаете, чем мы занимаемся на этих собраниях? Мы рационализируем. Родитель, спавший с дочерью, делает вид, что он лучше священника, переспавшего с пятнадцатью мальчиками-служками. Парень, удовольствовавшийся ласками, притворяется, что он лучше того, кто пошел дальше. Соблазнители, заманивающие жертв обещаниями сладостей, любви или каких-то дополнительных привилегий, доказывают, что они лучше тех чудовищ, которые обращаются к насилию, а эти последние утверждают, что причиняют меньший вред в сравнении с теми, кто заставляет жертв чувствовать себя соучастниками преступления. Государство свалило нас в одну кучу, а мы, как любая организованная группа, отчаянно стремимся провести разграничительные линии.

Знаете, почему эта система работает? Потому что никто не обнаружит лжеца лучше, чем другой лжец. И в этом, надо признать, мы все здесь профи.

Первые тридцать минут собрания отданы зачитыванию отчетов, а потом, впервые за несколько месяцев, я беру слово.

– Думаю, меня арестуют.

Все разговоры мгновенно прекращаются. Миссис Бренда Джейн прокашливается и поправляет лежащий на коленях блокнот.

– Эйдан, вы, кажется, хотите что-то обсудить.

– Да. На моей улице пропала женщина. Думаю, если ее скоро не найдут, то обвинят меня.

Выходит сердито, что меня и самого удивляет. До сих пор я считал, что смирился с судьбой, но, может быть, какие-то ожидания еще остались. Ловлю себя на том, что щелкаю резинкой – верный признак беспокойства. Надо остановиться.

– Ты ее убил? – спрашивает Уэндел, жирнющий белый парень с аккуратно подстриженными черными усиками и бородкой. Образованный, состоятельный. Голос такой, будто идет из шара с гелием. В играх с рационализацией он настоящий мастер, а на самом деле несчастный эксгибиционист – много показухи, но ручки за спиной. Сам факт того, что Уэндел оказался в одной группе с такими, как мы, доказывает, насколько негуманна система уголовной юстиции.

Так ли уж он безвреден на самом деле, я не знаю. В принципе, во время приема в группу поддержки для сексуальных преступников каждый представляет полную автобиографию с описанием всех своих «свершений» и потом проходит проверку на детекторе лжи, за которую надо заплатить сто пятьдесят долларов. (Добавлю, что платим мы сами, причем до тех пор, пока не выполним тест.)

Лично я считаю, что Уэндел – чокнутый психопат. Бедненький, незадачливый эксгибиционист – как же!.. Он всегда выбирал в качестве жертвы какую-то специфическую группу. Любил, например, приходить домой к каким-нибудь старичкам и демонстрировал свою жирную белую задницу несчастным, которым и отвернуться-то сил недоставало. Или мог приехать в детскую поликлинику и помахать своим инструментом перед потрясенной малолеткой, которая только-только узнала, что беременна. Но больше всего ему нравилось объявиться возле клиник для изнасилованных и, обнажившись, пугать и без того напуганных женщин.