Текст книги "Несчастный случай"

31

Виргиния

Конфеты прибыли в начале четвертого, их доставил рассыльный, стройный молодой парень в коричневом костюме и с роскошными карими глазами. Мэри расписалась в получении, подмигнула рассыльному и почувствовала себя намного лучше, когда тот залился румянцем. Она отнесла невзрачный пакет в спальню, торопливо сняла упаковочную бумагу и обнаружила небольшую темно-зеленую коробочку, завернутую в золотую фольгу. Не «Годива» – название конфет было ей незнакомо.

Мэри подняла крышку и сразу ощутила аромат сладко-горького шоколада и миндаля. Двенадцать трюфелей, четыре ряда по три конфеты. Каждая посыпана кокосовой стружкой и украшена цельным засахаренным орехом. Чудесная коробка, чудесные трюфели. У детектива просто слюнки потекут.

Она закрыла коробку и посмотрела на себя в зеркало. Темные круги под глазами лежали теперь под густым слоем пудры. Кардиган из розового шелка скрывал синяки на руках. Завивка на горячие бигуди сотворила чудо с волосами. Она выглядела хорошо. Даже больше, чем просто хорошо. Она выглядела прекрасно. Идеальная супруга знаменитого врача, надежно защищенная от мелких неприятностей доброй пригоршней таблеток.

– Ничего не выйдет, – сказала Мэри своему отражению, схватила коробку и устремилась к двери.

Ее любовник оказался прав – пройдя по дороге, она обнаружила за кустами серебристый «хэчбэк» и в нем хорошо одетого темнокожего мужчину, который сделал вид, что изучает дорожную карту. Однако в тот момент, когда их взгляды встретились, в его глазах промелькнула растерянность и даже паника. Мэри обошла машину спереди и постучала в окно.

– Здравствуйте, – тут же сказал он, опуская стекло. – Я так надеялся, что кто-нибудь будет проходить мимо. Совсем заблудился, даже не представляю, где нахожусь. Надеюсь, вы мне поможете?

Он протянул ей смятую карту и беспомощно улыбнулся. Мэри, однако, заметила, что незнакомец несколько раз нажал на что-то левой ногой. Возможно, включил камеру наблюдения.

– Я знаю, что вы частный детектив, – сказала она.

– Говорю вам, мэм, на этих постоянно петляющих дорогах даже с картой не разберешься. Едешь, едешь, а потом вдруг…

– Вы ведь изучаете одну и ту же дорогу второй день подряд, не так ли? Позвольте…

Она указала на соседнее с водительским сиденье. Мужчина побледнел.

– Извините, дорогуша, но если вы покажете, как побыстрее выехать на шоссе 1-95…

– Хорошо, я покажу вам на карте. Мэри снова обошла машину спереди и, прежде чем детектив успел что-то сделать, открыла дверцу и опустилась на сиденье.

Внутри было душно. Платье неприятно облепило тело, а приборная доска оказалась теплой и немного липкой. Мэри с опозданием поняла, что ей следовало бы принести холодного чаю или лимонада. Трудно представить, кому захочется лакомиться шоколадными конфетами в такую жару. «Век живи – век учись», – подумала она и решительно протянула коробку:

– Мне почему-то показалось, что вам захочется чего-нибудь вкусненького, вот я и принесла.

– Мэм…

– Я не дура, так что, пожалуйста, не обращайтесь со мной так. И, ради Бога, перестаньте манерничать. Это всего лишь конфеты.

– Шоколадные?

В его голосе послышались новые нотки. Он бросил на Мэри еще один настороженный взгляд и, взяв коробку из ее рук, положил себе на колени. Однако стоило ему снять крышку, как по салону поплыл запах шоколада и миндаля. Слишком тяжелый, слишком сладкий для такой погоды. Детектив тут же закрыл коробку. Даже Мэри облегченно вздохнула.

– Спасибо, мэм, – вежливо сказал он и положил конфеты на приборную панель. – Должен признаться, у меня слабость к сладкому, но сейчас что-то не хочется. Недавно перекусил.

– Меня зовут Мэри Олсен, – сказала она, с опозданием протягивая руку. – Впрочем, вы это и так знаете.

Детектив, похоже, оказался в трудной ситуации и не знал, что делать.

– Фил де Бирс.

– Работаете на моего мужа.

– Дорогуша, я просто человек, которому выпал неудачный день. – Он тяжело вздохнул.

– Мой муж не очень-то меня любит, – сообщила Мэри. – Когда мы познакомились, я была всего лишь официанткой и мне так льстило это знакомство. Он, знаете ли, всемирно известный нейрохирург. Спасает человеческие жизни, помогает детям. Я очень горжусь его работой.

Филу де Бирсу ничего не оставалось, как кивнуть.

– Когда он попросил меня выйти за него замуж, я почувствовала себя самой счастливой девушкой на свете. Я тогда и понятия не имела, что ему нужно. Не понимала, что ему не нравится, как я одеваюсь, как разговариваю, как себя веду. Наверное, я была немного наивной. Я думала, мистер де Бирс, что он просит меня выйти за него замуж, потому что любит меня.

– Что-то я совсем запутался, – пробормотал детектив.

– Он ведь подозревает, что я обманываю его, верно? – Мэри повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Думает, что я бегаю на свидания, встречаюсь у него за спиной с другими мужчинами. Почему? Потому что он всегда оставляет меня одну? Потому что запрещает встречаться с друзьями и родственниками? Я не работаю. У меня нет работы. Нет жизни. Нет увлечений. Мне нечем заняться, кроме как бродить по огромному пустому дому, ожидая, пока мой милый супруг вернется с работы. Интересно, он вам все рассказал?

Мэри повела плечом, и розовая шелковая ткань поползла вниз. Де Бирс сразу увидел темный синяк. Губы его дрогнули, сжались, на скулах проступили желваки. Ему было жаль ее. Они могли бы стать союзниками. И конечно, победа досталась бы ей, а не ее мужу. Де Бирс, однако, промолчал. Молчание затягивалось, становясь невыносимым. Мэри отвернулась, ей стало вдруг одиноко и неуютно. Она подтянула кардиган.

– Пожалуй… пожалуй, я съем конфетку, – пробормотала она.

Он подал ей коробку. Не глядя на детектива, Мэри взяла ее и инстинктивно поняла – пора.

– Съешьте и вы, я буду чувствовать себя не такой виноватой, если поделюсь с вами. Она взяла одну конфетку и вручила ему другую, потом положила коробку на панель. Отступать некуда – будьте добры, южное гостеприимство. Мэри поднесла конфету ко рту. Детективу пришлось сделать то же самое.

– Будьте здоровы.

Она смело откусила кусочек. Де Бирс неохотно последовал ее примеру.

Вопреки ожиданиям Мэри не ощутила постороннего вкуса. Отличный шоколад, мягкий, свежий, таял на языке. Какой-то привкус все же присутствовал, может быть, ликер, добавленный к темному шоколаду и миндальным орехам. Она проглотила трюфель и сразу почувствовала себя лучше.

Де Бирс нахмурился.

– Кто же это делает такое?

– Хороши, правда? Хотите еще?

– Необычный вкус.

Мэри кивнула и потянулась за коробкой. На языке осталось ощущение слабого жжения. Сердце вдруг застучало, к щекам прилила кровь. Машина начала кружиться, и она ухватилась за панель, чтобы не упасть.

Сидевший рядом де Бирс тяжело задышал. Лицо его стало покрываться потом. Темные зрачки расширились, сделались огромными.

– Господи, да что же такое они в них кладут?

Мэри попыталась ответить, но горло перехватило, внутри разгорался огонь. Она почувствовала, как по лбу побежали струйки пота, а потом – о Боже! – на губах показалась пена. Почему? Как? Плохо. Плохо. Как кружится голова.

– Жарко, – прошептала она. – Мне жарко… Мэри нащупала ручку… повернула. Дверца распахнулась,

И там стоял он. «Нет!» – вскрикнула она, но слово осталось в голове, вместо того чтобы слететь с облепленных слюной и пеной губ. Она попыталась махнуть рукой.

«Ты не должен быть здесь. Он увидит тебя, а я уже съела конфету. Еще час, и мы будем вместе. Ты поцелуешь меня, и боль пройдет. Я снова стану красивой. Самой красивой. Пожалуйста…»

Однако ее любовник остался на месте и смотрел на Мэри как-то странно. Как будто никогда прежде не видел. Как будто никогда не держал в объятиях. Не шептал сладких слов ободрения и поддержки. На его губах стыла ледяная усмешка. А волосы? Что случилось с его густыми темными волосами?

Мэри снова попыталась заговорить, но не смогла даже вздохнуть.

– Помоги, – прохрипела она, протягивая к нему руку. – Помоги.

Он смотрел не на нее, и Мэри тоже повернулась. Фил де Бирс лежал на рулевом колесе, шаря под сиденьем правой рукой и глядя в зеркало, в котором отражался ее любимый.

– Мин… – пробормотал детектив. – Вот идиот… Надо было… Миндаль…

Он вытащил руку из-под сиденья, и Мэри увидела… пистолет. Де Бирс поднял дрожащую руку.

«Нет!» – попыталась крикнуть Мэри, но у нее ничего не получилось. «Нет. Беги. Уходи». Во рту оставалось все так же тепло, а горло обжигало огнем, и машина все вертелась, вертелась, вертелась… Никогда еще ей не было так больно.

«Помоги мне. Помоги мне».

Фил де Бирс ни как не мог опустить предохранитель. Пальцы не слушались. Рука дрожала. Потом начала опускаться…

Мэри по-прежнему смотрела на него, и наконец их глаза встретились. Смешно, у него было такое выражение, словно он как-то подвел ее. В горле у детектива хрипело, булькало… Глаза закатились. Он навалился на руль уже всем весом, пистолет выпал из безвольных пальцев, а изо рта потекла белая пена.

Мэри все смотрела и смотрела на пистолет. И…

Машина кружилась…

«Жарко. Нечем дышать. Как бьется сердце. – Она положила руки на живот. – Миндаль, миндаль, при чем здесь миндаль? Жарко. Тушь растекается. Не смотри на меня. Не смотри…»

Откинувшись на спинку сиденья, Мэри подняла голову и посмотрела на любовника. Он выглядел непривычно, странно, с этими редеющими волосами… И просто стоял, глядя на нее и даже не пытаясь помочь.

– Скоро все кончится. – Он взглянул на часы. – Еще шестьдесят секунд. Не больше. Признаться, не ожидал, что ты протянешь так долго. Впрочем, каждый реагирует по-своему.

«Миндаль, миндаль, миндаль…»

– Ох, я, наверное, забыл сказать, когда говорил с тобой по телефону… Знаешь, я передумал. Насчет слабительного. И ввел вместо него по сто пятьдесят миллиграммов синильной кислоты. В каждую конфету. Согласен, вкус немного резковат, но зато как быстро действует.

Ее губы шевельнулись. Он наклонился ниже, чтобы услышать последние слова умирающей.

– Ты молишься? Молишься? О, Мэри Маргарет Олсен, неужели вы забыли? Вы же предали свою лучшую подругу. Бог не желает иметь ничего общего с такими, как вы.

Мужчина выпрямился и на фоне сияющего солнца стал похож на ангела мести.

Последняя мысль. Тело начали сотрясать конвульсии, легкие вспыхнули от недостатка воздуха, но в ней еще жила последняя мысль.

– Твой… – прошептала она, – твой… Он нахмурился. Посмотрел на лежащие на животе руки, и глаза расширились от удивления.

– Нет, нет, нет…

– Твой… – в последний раз прошептала Мэри. А потом ее глаза закатились.

Мужчина прыгнул к машине. Вытащил Мэри из кабины. Положил на горячий асфальт. Потряс за плечи. Ударил по лицу.

– Очнись! Очнись, черт бы тебя побрал! Что ты со мной делаешь!

Руки Мэри безжизненно упали на дорогу. Пульса не было, сердце молчало. Смерть от цианида ужасна, но, как он и обещал, приходит быстро. Мужчина смотрел на ее едва заметно округлившийся живот. Сегодня она наверняка сказала бы ему об этом. Сегодня, когда они бы наконец встретились. Она бы заглянула ему в глаза, робко и доверчиво, ожидая внимания и поддержки, и сказала… И тогда бы он почувствовал…

После стольких лет одиночества, после десятилетий без семьи…

– Сукин сын, – прошептал он. И уже громче: – Сукин сын. Пирс Куинси! Посмотри, что ты заставил меня сделать! Ты заплатишь за это. Заплатишь! Сейчас! Прямо сейчас!

32

Портленд, штат Орегон

В четвертый раз за последние два часа Кимберли перечитывала досье Санчеса. Длинные пряди торопливо собранных в пучок волос то и дело падали на глаза, и она раздраженно отбрасывала их назад. Теперь, когда номер остался целиком в ее распоряжении, надо было бы принять душ, но Кимберли никак не могла оторваться от документов. Инстинкт подсказывал – здесь что-то есть. Она соглашалась с отцом в том, что его личный разговор с Санчесом произошел в общем-то случайно. Таким же случайным представлялось и участие в расследовании агента Альберта Монтгомери. И все же что-то здесь было. Что-то, заставлявшее Кимберли снова и снова изучать досье на Мигеля Санчеса.

Странный звук, донесшийся из коридора, отвлек внимание девушки. Что-то поскрипывало, словно медленно и натужно ворочающееся колесо. Наверное, ржавая тележка. Кимберли нахмурилась и продолжила чтение.

Как приговоренный к смертной казни, Санчес занимал одиночную камеру размером шесть на десять футов. Это исключало наличие сокамерника, который мог бы быть выпущен и действовал бы по поручению Санчеса. С другой стороны, некоторые заключенные ежедневно проводили четыре часа в спортивном зале, где качали мышцы, бросали обручи и вообще делали все, что хотели.

Все обитатели тюрьмы Сан-Квентин, где содержался Санчес, разделялись на две категории: группа А и группа Б. В первую зачислялись те, кто адаптировался к жизни в неволе. Эти люди соблюдали установленные правила, не создавали проблем для надзирателей и считались «успешно исправляющимися». Им позволялись такие привилегии, как ежедневное общение с другими заключенными в свободное время.

К группе Б относились те, кто отказывался вести себя подобно цыплятам в загоне. Они угрожали надзирателям, друг другу и не останавливались на угрозах. Многие из них часто оказывались в административном изоляторе, как называли это тюремные власти, или «яме», как выражались сами заключенные. Мигель Санчес бывал в «яме» не раз. Судя по документам, он начал с группы А, потом, немного поутихнув, ухитрился перекочевать в группу Б, где продержался в 1997 году почти шесть месяцев, после чего снова вернулся в группу А.

Другими словами, Санчес не воспользовался представившейся возможностью обзавестись тюремными дружками. Впрочем, Ричарда Миллоса убили именно в тот период, когда Санчес «отдыхал» в изоляторе, что говорило как о его влиянии, так и о невозможности ограничить это влияние самыми суровыми мерами.

Скрип в коридоре сводил с ума. Могли бы уж хотя бы смазывать свои тележки.

Хорошо по крайней мере то, что она обнаружила горы литературы о серийных убийцах. Партнерство у психопатов – явление крайне редкое, так что для многих специалистов Санчес стал чем-то вроде подопытной морской свинки. Исследователи приезжали в Сан-Квентин брать интервью, а затем строчили статьи о знаменитой преступной парочке. Возможно, эти посещения помогали Санчесу коротать время, внося хоть какое-то разнообразие в его нынешнее унылое существование. Кроме того, они позволяли Санчесу чувствовать себя знаменитостью и заново переживать восторг убийства под прикрытием научного исследования.

Кимберли узнала, что иногда пары сексуальных садистов-убийц состояли из мужчины и женщины, но женщина в таких случаях играла подчиненную роль, являясь скорее жертвой, чем партнером. Большинство психопатов были одиночками, не способными к общению.с другими людьми и не испытывающими, таким образом, потребности в каких-либо отношениях. В случае с Мигелем и Ричи, как предполагали эксперты, партнерство основывалось на желании Мигеля совершать свои деяния на глазах у публики и на полной готовности Ричи исполнять все приказания старшего напарника. К тому же Миллос действительно боялся кузена. По всей вероятности, Санчеса возбуждало присутствие очевидца, а роль Ричи как помощника отходила на второй план.

Один исследователь даже написал, что Ричи воплощал латентные гомосексуальные желания Мигеля. При следующем посещении этого специалиста Санчес дождался, пока их проведут в комнату для свиданий, где с него снимали наручники, и только тогда перепрыгнул через стол и вцепился ученому в горло. Четыре охранника с трудом оттащили преступника от потенциальной жертвы. Очевидно, ярлык гомосексуалиста, пусть и латентного, пришелся Санчесу не по вкусу.

Ясно было одно: симпатий к себе этот человек не вызывал. Кимберли отыскала его фотографию. Темные, растрепанные волосы – такие понравились бы разве что Чарльзу Мэнсону [13]13
  Чарльз Мэнсон – американец, руководивший группой последователей, называвших себя «семьей». Они употребляли наркотики и в 1969-м жестоко убили в Лос-Анджелесе семь человек, включая актрису Шэрон Тэйт.


[Закрыть].

Глубоко посаженные глаза, грубые скулы. Плечи украшены татуировками, и, как следовало из одного отчета, за решеткой Санчес продолжал пополнять свою коллекцию боди-арта, пользуясь иголкой и шариковой ручкой. Ходячий памятник своим жертвам.

Кимберли три раза смотрела на фотографию, прежде чем разобрала одну искусно выполненную надпись. Разобрала и похолодела. «Аманда».

Он запечатлел это имя на своем теле. Навечно. Кимберли долго не могла успокоиться. Она знала, кто такая Аманда Мигеля Санчеса. Давным-давно они с Мэнди слушали пленки из домашнего архива отца. И все же еще одно звено. Еще одно звено между хладнокровным психопатом и ее быстро убывающей семьей.

Скрип стал громче, теперь скрипело прямо за дверью. Черт, это мешало ей думать.

Кимберли встала со стула и хмуро уставилась на дверь. Она не могла позволить себе отвлекаться. У нее работа. Сосредоточившись, имея перед собой цель, Кимберли становилась прежней собой. Сильной, решительной, волевой.

Гибель Мэнди выбила ее из колеи, всколыхнула самые разные, порой противоречивые, эмоции: злость и страх, печаль и отчаяние. Странно, но смерть матери вернула все на свои места и, вызвав те же самые чувства, придала им целенаправленность. Кимберли твердо решила найти ублюдка. И что бы там ни говорила Рейни, убить его. Если он окажется в чем-то похожим на Санчеса, это даже доставит ей удовольствие.

«Дарвинизм, – подумала она. – Выживает самый приспособленный. Ты посягнул на мою семью, так будь добр держать ответ. Потому что я готовилась к этому дню с двенадцати лет. И знай, сукин сын, меня ты так легко не возьмешь».

В дверь постучали. Стоя в кухоньке, в трех футах от двери, Кимберли замерла. Вся ее уверенность растворилась. Мгновенно. Кровь отхлынула от щек. Сердце сорвалось и застучало со скоростью ста пятидесяти ударов в минуту. Из пор выступил пот.

– Обслуживание номеров, – сообщил скрипучий мужской голос.

Обслуживание номеров. Самый старый, избитый трюк.

Кимберли вбежала в спальню. Порывшись в сумке, вытащила «глок» и бегом вернулась в гостиную. Направила пистолет на дверь.

– Ошибся номером, приятель! – крикнула она. – Отойди от двери.

Пауза. Руки не просто дрожали, а тряслись, так что дуло пистолета прыгало то вверх, то вниз.

«Среда – мама. Четверг – дедушка. Пятница – мы все в бегах. А сегодня? Нет, только не я! Черт бы тебя побрал, я не сдамся так легко!»

– Хм, у меня заказ из вашей комнаты.

– Отойди от двери, мать твою!

– Ладно-ладно. Ухожу. Захотите получить свое шампанское с клубникой, спуститесь вниз, мэм.

Тележка покатила дальше. Через секунду до Кимберли донеслось бормотание:

– Господи, не иначе как сегодня полнолуние или что-то в этом роде.

Она медленно опустила пистолет. Ее все еще трясло. Майка приклеилась к влажному от пота телу. Сердце колотилось так, словно Кимберли только что пробежала марафон.

Глубокий вдох. Выдох. Еще один вдох. Еще. А потом, сама не понимая зачем и почему, она опустилась на четвереньки и заглянула под дверь. Никакой темной тени от ног стоящего рядом человека. Ничего. Кимберли села на ковер и положила «глок» на колени.

– О да, – пробормотала она, обращаясь к пустой комнате. – У меня все прекрасно.

* * *

– Никаких тошнотворно-ласкательных имен. Никаких сюсюканий. То, что звучит в ночных «мыльных операх», неуместно дома. Словечки с поздравительных открыток не для меня. Я не девушка с открытки. Хотя, возьми на заметку, возможно, не буду возражать против цветов. Розовые розы. Или есть такие… цвета шампанского. Да, точно, это мне понравится. За цветами неизбежно следует вопрос о конфетах и прочих сладостях. Шоколад – да. Только не в коробочках в форме сердечка. Красный бархат и все такое, на мой взгляд, выглядит неуместно в доме. А ты как думаешь?

Рейни уютно устроилась на кровати рядом с Куинси. Одеваться они не стали. Было начало первого, светило солнце, и телефон должен был вот-вот зазвонить. Ну и ладно.

Положив голову на плечо Куинси, Рейни водила указательным пальцем по широкой груди, выписывая одной ей видимые узоры. Ей нравилось ощущать под ладонью пружинящую упругость черных шелковистых завитков. Нравилось вдыхать его запах, запах смешанного с сексом лосьона после бритья. Нравилось смотреть на его тело – сильное, тренированное, подтянутое.

– Зеленый свет – цветам и квадратным коробкам шоколада, – послушно повторил Куинси. – Красный свет – противным прозвищам и прочим нежностям. – Поглаживая Рейни по волосам, он тоже не демонстрировал желания подниматься. – Кстати, раз уж об этом зашла речь, что ты квалифицируешь как тошнотворно-ласкательное прозвище? Не хотелось бы дуть в дудку попусту.

Он приподнялся, чтобы получше рассмотреть ее.

– Милочка, заинька, сладенькая, крошка, пирожок, – начала перечислять Рейни. – Киска, лапонька… Ну, ты и сам знаешь. Когда слышишь такое, так и хочется вколоть тому, кто их произносит, лошадиную дозу инсулина или… треснуть по башке.

– А нет чего-нибудь такого, что имело бы отношение к глюкозе?

– Договариваемся так. Ты не называешь меня сладенькой, а я не называю тебя жеребчиком.

– Ну, не знаю, – задумчиво протянул Куинси. – В «жеребчике», по-моему, что-то есть…

Она хлопнула его по груди. Он притворился смертельно раненным. Она наклонилась, чтобы вернуть его к жизни… и в этот момент зазвонил телефон.

Рейни застонала.

– Карл Миц, – пробормотал Куинси.

– Все испортил. – Она потянулась к столику, на котором стоял телефон. – Алло?

– Лоррейн Коннер? Как приятно.

Рейни нахмурилась. Голос был незнакомый. Абсолютно.

– Кто это?

– Вы знаете кто. Я хочу поговорить с Пирсом. Она вопросительно взглянула на Куинси. Если звонивший хотел поговорить с ним, то Карл Миц и Рональд Доусон, ее заблудший отец, автоматически отпадают. Но кто еще мог звонить Куинси? Кто…

Черт! Рейни поднялась, не обращая внимания на соскользнувшую простыню. Сердце дрогнуло и сорвалось. Она знала, кто это.

– Откуда у вас, черт возьми, этот номер?

– Мне назвали его в справочной службе. Передайте трубку Пирсу.

– Да пошел ты, дерьмо! Я не собираюсь плясать под твою дудку.

– Как по-детски мило. Передайте трубку Пирсу.

– Ну вот что, ты позвонил по моему номеру и разговаривать будешь со мной. Если есть что сказать, вываливай, а иначе я кладу трубку.

В конце голос дрогнул, и Куинси выхватил трубку. Она не собиралась уступать, но увидела в его глазах знакомый стальной блеск.

Он поднес трубку к уху:

– Да? Кто говорит?

– Пирс Куинси, конечно. Хочешь увидеть мои водительские права? Или образец почерка?

– Параноик. Незнакомец рассмеялся.

– Быть Пирсом Куинси не так уж приятно. Дочь мертва, жена мертва, отец неизвестно где. Не такой уж ты, на мой взгляд, и всемогущий.

– У меня нет жены, – сказал Куинси.

– Хорошо, пусть бывшая жена, – добродушно согласился незнакомец. – Какой же ты бездушный.

– Что тебе нужно? – спросил Куинси, перекладывая трубку в другую руку.

Поймав взгляд Рейни, он сделал круговое движение рукой. Она кивнула и тут же, не одеваясь, бросилась за магнитофоном.

– Вопрос не в том, что мне нужно, а в том, кто мне нужен. Но всему свое время. Хочешь поговорить с отцом?

– Мы оба знаем, что он мертв.

– Ты этого не знаешь. Ты предполагаешь, что он мертв, чтобы не чувствовать себя виноватым. Насколько мне известно, он вырастил тебя в одиночку, был и отцом, и матерью. А ты так легко от него отказался. «Моего отца забрали из приюта? Вот как? Большое спасибо, а я, пожалуй, поиграю в прятки». Я ожидал от тебя большего.

Рейни принесла магнитофон, и Куинси немного отвел трубку для лучшей слышимости. Она вставила кассету и нажала кнопку «Запись».

– Он жив, – продолжал незнакомец. – Хорошо спрятан от федеральных ищеек, ворчлив и капризен, но очень даже жив.

Куинси промолчал.

– Возможно, нам удастся произвести обмен. Можешь обменять дочь на отца. Она моложе, но и он в нынешнем состоянии мало отличается от ребенка.

Куинси не ответил.

– Или, может, включить в сделку прекрасную Лоррейн. Любовницу на отца. Конечно, у нее отличная задница, но ведь мы оба знаем, что женщины у тебя надолго не задерживаются. Как она, Куинси? Постанывает, когда ты трахаешь ее? Твоя жена так стонала, когда была со мной. И дочь тоже.

– Как погода в Техасе? – спросил Куинси. Рейни непонимающе посмотрела на него. Потом вспомнила. В Техасе жил Мики Миллос. Куинси забрасывал удочку.

– В Техасе? Ты вышел на ложный след.

– А какой верный? Что я сделал тебе? Испортил карьеру? Сломал жизнь? Интересно, я так сильно повлиял на твою жизнь, но совсем тебя не помню. Наверное, что-то заурядное. За эти годы мне попадалось так много незадачливых уголовников.

Куинси говорил легко, беззаботно, стараясь задеть незнакомца за живое.

Похоже, ему это удалось, потому что голос в трубке взмыл к самым верхним нотам.

– Не играй со мной. Пирс. В твоей жизни еще много людей, которых я могу убить. Так что от тебя зависит, что с ними случится.

Куинси притворно вздохнул:

– Ты меня утомляешь.

– Вот как? Может, ты немного оживишься, когда я доберусь до твоей дочери, а? Как ты отнесешься к тому, что я сорву с нее рубашку и потискаю ее крепенькие груди? Я ведь ближе, чем ты думаешь.

– Ты не доберешься до моей дочери.

– Думаешь, что защитишь ее?

– В этом нет необходимости. Подойди к ней на расстояние четырех футов и получишь так, что яйца выскочат изо рта.

Незнакомец рассмеялся:

– Как интересно. Мэнди и Бетти этого не делали. – Впервые за время разговора Куинси сжал трубку. – Пирс, антракт закончился. Раз уж ты не хочешь возвращаться за отцом, мне придется найти другую мишень. У тебя есть один час, чтобы сесть на самолет и вылететь в Виргинию.

– Не думаю, что у меня есть такое желание.

– Тогда она будет умирать долго и мучительно.

– Ты не доберешься до моей дочери…

– Я собираюсь наказать не Кимберли. Отправляйтесь в аэропорт, старший специальный агент Куинси, – у вас осталось не так уж много друзей. О, чуть не забыл. Передайте мисс Коннер, чтобы в следующий раз, нанимая частного детектива, она выбирала такого, кто не любит шоколад.

В трубке щелкнуло. Куинси уставился на Рейни. На его лице было выражение, которое она видела только однажды – в ночь, когда Генри Хокинс попытался убить ее.

– Он придет за тобой. Она покачала головой:

– Нет, не за мной. Вспомни, что он сказал. Подумай над его словами. Ему нужно, чтобы ты вернулся. Он добрался до де Бирса. Это Восточное побережье. Он все еще в Виргинии.

– Но тогда кого…

Они посмотрели друг на друга.

– Гленда!

– У нас есть один час.

Куинси поднял трубку не начал торопливо набирать номер.