Текст книги "Час убийства"

Глава 10

Квонтико, штат Виргиния

14 часов 3 минуты. Температура 36 градусов

Из-за особого агента Майкла Маккормака ее исключат из академии. Кимберли бесстрастно думала об этом, ведя машину по извилистым улицам Квонтико к автостраде. Она переоделась в форменные брюки и синюю рубашку Академии ФБР, сунула в кобуру свой добрый старый «пугач» и прицепила к ремню наручники. Раз ей предстояло делать упор на то, что она начинающий агент, нужно и выглядеть соответствующим образом.

Кимберли могла бы сказать Маку «нет» и размышляла об этом по пути. В сущности, она не знала этого человека. Кроме приятной внешности и неотразимых голубых глаз, он ничем не привлекал ее. Она даже не совсем верила его истории. Да, конечно, этот Экокиллер, видимо, терроризировал Джорджию. Но то было три года назад. В штате, находящемся за сотни миль. С какой стати психу из Джорджии вдруг оказаться в Виргинии? Тем более оставлять мертвое тело под носом у ФБР?

Это казалось неправдоподобным. Мак видел то, что хотел видеть. Он не первый полицейский, одержимый каким-то делом, и не последний.

Все это не объясняло, почему Кимберли ушла с послеполуденных занятий, совершив нарушение, за которое могло влететь. И почему она теперь ехала в окружную медэкспертизу, хотя куратор недвусмысленно велел ей держаться в стороне от расследования. За этот пустячный акт о неповиновении Кимберли могли исключить.

И однако же, едва Мак изложил свою просьбу, она согласилась. Кимберли хотела поговорить с медэкспертом. Хотела проникнуть на вскрытие тела несчастной девушки, с которой не была знакома.

Она хотела… хотела узнать. Что произошло. Хотела узнать имя этой девушки и о чем та недавно мечтала. Узнать, страдала ли она или смерть наступила быстро. Узнать, какие ошибки мог совершить неопознанный субъект, и воспользоваться ими, чтобы разыскать и справедливо наказать за девушку которая заслуживала лучшей участи.

Словом, Кимберли строила планы. Как выпускница психологического факультета, она узнавала эти симптомы. Как молодая женщина, чьи мать и сестра погибли насильственной смертью, Кимберли не могла бы остановиться, даже если б старалась.

Она нашла тело жертвы. Она стояла одна возле него в темном лесу. И не могла бы теперь покинуть ее.

Кимберли приехала по адресу, полученному на базе морской пехоты, спросила о ведущем расследование агенте ВМСУР и выяснила, что он поехал в морг на вскрытие.

Хорошо, что присутствие особого агента Кэплана при вскрытии давало Кимберли возможность проникнуть на эту процедуру. Она приехала только поговорить с ним, но раз уж оказалась здесь…

Плохо то, что опытному особому агенту, может не понравиться, что начинающий агент суется в его расследование, и он будет менее снисходительным, чем усталый медэксперт.

Вот почему Мак и возложил на нее эту миссию. Никто не допустит другого агента в дело, которым занимается. А всего-навсего студентку… Играй на своей неопытности, советовал он Кимберли. Никто не заподозрит маленькую смущенную новенькую.

Кимберли поставила машину у неприметного пятиэтажного здания и глубоко вздохнула. Подумала о том, нервничал ли так хоть раз перед делом ее отец. Да и вообще, сходил ли когда-нибудь с проторенного пути? Рисковал ли всем, чтобы так узнать правду об одной из мертвых девушек в мире, где много убитых блондинок?

Спокойный, отчужденный отец. Кимберли не представляла себе ничего подобного, но почему-то эта мысль приободрила ее. Она распрямила плечи и вошла внутрь.

В нос сразу же ударил запах, антисептический и стерильный. Запах места, где точно есть что прятать. Кимберли подошла к огражденной стеклом регистратуре, изложила свою просьбу и выразила признательность за то, что регистратор сразу пропустила ее, открыв зажужжавший электронный замок.

Кимберли направилась в конец длинного коридора с голыми стенами и покрытым линолеумом полом. Возле бледно-желтых стен стояли металлические тележки. Серые стальные двери вели в другие коридоры; средства защиты требовали кодов доступа, которых у нее не было. Здесь было прохладно. От звука ее шагов по коридору разносилось пугающее эхо; вверху гудели лампы дневного света.

Руки у Кимберли дрожали. По спине поползли капли пота. То, что она попала в это прохладное место, должно было бы принести желанное облегчение после душной жары снаружи. Но не принесло.

В конце коридора Кимберли открыла деревянную дверь и очутилась в еще одном коридоре. Там находились кабинеты медэкспертов. Она нажала кнопку звонка и очень удивилась, когда дверь приоткрылась и оттуда выглянул особый агент Кэплан.

– Ищете медэксперта? Он занят.

– Вообще-то я ищу вас.

Кэплан распрямился. Кимберли увидела, что его темные, коротко остриженные волосы тронуты легкой сединой. Судя по огрубевшему лицу, суровым глазам и тонким губам, которые чаще осуждающе сжимались, чем улыбались, он был человеком не жестоким, но строгим. Как-никак Кэплан держал в узде весь военный флот и морских пехотинцев.

Да, с ним будет непросто.

– Начинающий агент Кимберли Куинси, – представилась она и протянула руку.

Кэплан пожал ее. Рука его была твердой, выражение лица настороженным.

– Вам пришлось проделать большой путь.

– Насколько я понимаю, у вас есть вопросы ко мне. При моем распорядке мне показалось наиболее разумным найти вас самой. На базе морской пехоты сказали, что вы здесь, и я решила поехать.

– Ваш куратор знает, что вы не в академии?

– Я не сказала ему, что уезжаю. Однако во время нашего разговора сегодня утром он отметил, что сотрудничество с расследованием ВМСУР очень важно. Я заверила его, что окажу любое содействие, какое в моих силах.

– Угу. – Кэплан смотрел на нее и затягивал, затягивал, затягивал молчание. Если у этого человека есть дети, они никогда не выбираются в бары по вечерам.

Кимберли безумно хотелось подвигать пальцами. Она сунула руки в карманы и снова пожалела, что не носит свой «глок». Трудно излучать уверенность, когда вооружена «красной игрушкой».

– Как я понимаю, вы посетили место преступления, – сказал Кэплан.

– На минутку.

– Основательно испугали ребят.

– При всем моем уважении, сэр, ваши ребята легко пугются.

Губы Кэплана растянулись в слабом подобии улыбки.

– Я сказал им то же самое, – произнес он, и на миг они стали сообщниками. Но этот миг прошел. – Почему вы суетесь в мое расследование, начинающий агент Куинси? Отец не учил вас, что этого не следует делать?

Кимберли напряглась. Сдержав побуждение резко ответить, она заставила себя расслабиться и дышать спокойно.

– Я поступила в академию не потому, что увлекалась шитьем.

– Значит c познавательной целью?

– Нет.

Кэплан нахмурился. Хорошо, пусть поломает голову.

– Спрашиваю еще раз: почему вы здесь, начинающий агент Куинси?

– Потому что я обнаружила труп девушки, сэр.

– Потому что обнаружили?

– Да, сэр. И хотела бы завершить то, что начала. Этому отец учил меня.

– Расследование не ваше, и не вам завершать его.

– Да, сэр. Оно ваше, целиком и полностью. Я всего-навсего студентка. Однако надеюсь, вы будете настолько добры, и позволите мне присутствовать.

– Добр? Меня добрым никто не считает.

– Если позволите неопытной студентке посмотреть вскрытие и поблевать, это не изменит вашей репутации, сэр.

Тут Кэплан улыбнулся по-настоящему, и лицо его стало привлекательным, даже приветливым.

– Видели когда-нибудь вскрытие, начинающий агент Кимберли?

– Нет, сэр.

– Вас доконает не кровь. Запах. Или же визг пилы при соприкосновении с черепом. Как полагаете, сможете это выдержать?

– Почти уверена, что меня вырвет, сэр.

– Ну, как знаете. Вот так приходится воспитывать федералов, – негромко промолвил Кэплан и, открыв дверь, впустил Кимберли в холодную стерильную прозекторскую.

* * *

Тина отчаянно силилась удержать рвоту. Желудок сводило, горло стискивало, и к нему подступала желчь. Ожесточенно, настойчиво она загоняла ее обратно.

Рот Тины был заклеен липкой лентой. Она боялась захлебнуться, если ее начнет рвать.

Тина плотнее свернулась в клубок. Колики в нижней части живота как будто стали слабее. Может, таким образом они выиграла несколько минут. А потом? Она не представляла.

Тину окружала черная, могильная тьма. Она ничего не видела и почти ничего не слышала. Руки ее были стянуты за спиной липкой лентой, правда, не очень туго. Лодыжки как будто тоже. Если пошевелить ступнями, лента издаст хлюпающий звук и немного ослабнет.

Вообще проблема заключалась не в ленте. Тина поняла это несколько часов назад. Свободы ее лишала не липкая лента вокруг конечностей, а запертый пластиковый контейнер, в котором она находилась. В темноте трудно было разобрать, судя по размеру, металлической дверце и отверстию вверху, к которым она могла прижаться щекой, ее бросили в очень большой ящик для перевозки животных. Подумать только! Я заперта в ящике для собак. Тина немного поплакала, но потом так разозлилась, что начала биться о пластик и железную дверцу, но только ушибла плечо и ободрала колени.

Измученная страхом и болью, не зная, что делать дальще она заснула. Проснувшись, Тина обнаружила, что губы уже не заклеены липкой лентой, а в ящике находится галлоновая бутыль воды и плитка высокопитательного концентрата. Тина не желала прикасаться ни к чему – она не дрессированная обезьяна! Но, подумав о нерожденном ребенке, стала есть концентрат, жадно запивая его водой.

Однако Тина заподозрила, что в воду подмешан наркотик, поскольку, выпив ее, снова крепко заснула. Когда проснулась, рот снова был заклеен лентой, а обертка от концентрата исчезла.

Тине хотелось плакать. Наркотик вреден и для нее, и для ребенка в ее чреве.

Странно, месяц назад она даже не знала, хочет ли ребенка. Но потом Бетси принесла домой книгу, изданную клиникой Мэйо, о внутриутробном развитии ребенка, и они вместе просмотрели все иллюстрации. Теперь Тина знала, что через полтора месяца после зачатия ее ребенок достиг в длину половины дюйма. У него большая голова с глазами, но без век, маленькие ручки и ножки с ладонями и ступнями, похожими на лопасти весла. Еще через неделю он станет длиной в дюйм, а на ладонях и ступнях появятся крохотные, соединенные перепонкой пальчики, и ребенок будет напоминать самую красивую на свете лимскую фасолину.

Словом, зародыш был для нее уже ребенком. Крохотным, драгоценным, и Тина не могла дождаться дня, когда возьмет его на руки и постарается насладиться этой минутой, потому что мать вскоре начнет сживать ее со свету.

Мать. О Господи, даже мысль о ней вызвала желание заплакать. Если что-то случится с ее дочерью… Жизнь иногда несправедлива к пожилой женщине, которая трудится изо дня в день в надежде, что дочери будет житься лучше.

Нужно сосредоточиться и сконцентрировать внимание, если не хочешь бесследно исчезнуть. Стать нелепой статистической величиной. Тина снова напрягла слух, стараясь уловить какой-то намек на то, чего ждать дальше.

Тина почти не сомневалась, что находится в машине. Она ощущала движение, но ее смущало то, что ничего не видно. Возможно, ящик стоит в крытом пикапе или затемненном фургоне. Тина не думала, что сейчас ночь, хотя не могла взглянуть на часики, а поэтому не знала, сколько времени прошло. Спала она, видимо, долго. Наркотик, а потом страх сделали свое дело.

Ей было очень одиноко. В непроглядной тьме не слышалось ни чьего-то дыхания, ни испуганного хныканья. Что бы еще ни находилось в машине, Тина понимала, что живых существ, кроме нее, здесь нет. Может, это и хорошо. Может, она единственная, кого он похитил.

Но почему-то Тина сомневалась в этом, отчего хотелось заплакать.

Тина не представляла, зачем он это делает. Может, он извращенец, похищает студенток, увозит в свое отвратительное логово и совершает неописуемые вещи? Однако она одета и на ней даже сандалии на трехдюймовой подошве. Кроме того, он оставил ей сумочку. Вряд ли извращенец поступит так.

Может, он работорговец. Тина слышала такие истории. За океаном белая девушка стоит больших денег. Может, она окажется в гареме или в каком-нибудь низкопробном баре в Бангкоке. Ну и удивятся же они, когда у их красивой юной добычи внезапно появится брюхо. Будут знать, как сперва похищать, а потом разговаривать.

Ее ребенок родится для рабства, проституции, порно…

К горлу снова подступила желчь, но Тина решительно загнала ее обратно.

«Мне нельзя допускать рвоты, – пыталась она внушить животу. – Ты не должен подводить меня. Мы вместе попали в эту передрягу. Я найду способ выбраться из этого ящика. А ты удерживай еду и воду. У нас на счету каждая калория».

Это было очень важно, потому что, как ни странно, чем меньше Тина ела, тем больше ее тошнило. В сущности, от еды ей становилось плохо, от голода – еще хуже.

Тина не сразу осознала, что движение замедляется. Она напрягла слух и расслышала легкий визг тормозов. Машина остановилась.

Тина напряглась, пошарила руками сзади, нащупала сумочку и крепко сжала ее словно оружие. Но проку от сумочки никакого, ведь руки связаны за спиной. Нужно что-то делать. Лишь бы не просто ждать того, что последует дальше.

Внезапно отодвинулась какая-то дверь. От яркого солнечного света Тина зажмурилась и в следующее мгновение ощутила неимоверную жару. Господи, снаружи стояло пекло. Она прижалась к задней стенке, но это не спасло ее от раскаленного воздуха.

В открытом дверном проеме стоял мужчина в черной маске, окруженный ореолом солнечного света. Рука его поднялась, и целлофановый пакет упал между пластиковыми прутьями решетки. Потом еще один, еще один.

– Вода у тебя есть? – спросил он. Тина хотела ответить, но вспомнила, что рот заклеен лентой. Вода у нее была, но она хотела получить еще, поэтому покачала головой.

– Нужно экономнее расходовать припасы, – проворчал мужчина.

Ей хотелось плюнуть в него, но она лишь пожала плечами.

– Дам тебе еще бутыль. Но это все. Понятно?

Что означает «все»? Все, пока он не освободит ее? Если все до того, как он изнасилует ее, убьет или продаст каким-то больным извращенцам?

В желудке у Тины снова забурлило. Она зажмурилась, всеми силами сдерживая рвоту.

Потом Тина ощутила укол в руку. Проклятая игла. Наркотик, о нет…

Мышцы ее расслабились. Она привалилась к стенке собачьего ящика, и мир начал исчезать. Дверца открылась. В ящике появилась бутыль воды. Какая-то рука небрежно сорвала ленту с ее рта. Губы горели. Из уголка рта потекла струйка крови.

– Ешь, пей, – негромко сказал мужчина. – К ночи тебе понадобятся силы.

Дверца ящика захлопнулась. Дверь фургона задвинулась. Исчез солнечный свет. Исчезла жара.

Тина сползла на пол собачьего ящика. Ноги поднялись. Тело свернулось, прикрывая живот. Потом наркотик начал действовать и умчал ее вдаль.

Глава 11

Квонтико, штат Виргиния

15 часов 14 минут. Температура 37 градусов

В прозекторской еще не все было готово. Кимберли не удивилась этому. Обычно вскрытие производилось через несколько дней, а не часов после обнаружения тела. То ли сейчас было мало работы, то ли расследование, проводимое ВМСУР, считалось очень важным.

Особый агент Кэплан представил ее медэксперту, доктору Корбену, и его ассистентке. Джине Ниче.

– Вы впервые на вскрытии? – спросила Ниче, быстро и деловито вкатывая тележку с телом. Кимберли кивнула.

– Если затошнит, выходите сразу, – бодро проговорила Ниче. – Мне потом придется убирать. – Она продолжала говорить, расстегивая молнию на мешке для транспортировки трупа и распахивая его. – Моя должность называется лаборант-препаратор. Доктор Корбен – патологоанатом. Он будет вести протокол, а я выполнять то, что скажет. Обычно тело поступает за день-два до вскрытия и помещается в особом отсеке. Мы составляем опись одежды и прочих вещей, взвешиваем тело, прикрепляем к нему бирку с опознавательным номером. Однако если время поджимает, – Ниче бросила взгляд на Кэплана, – выполняем формальности по ходу дела. Да, как раз вспомнила, на боковом столике стоит коробка с перчатками. В шкафу есть шапочки и халаты. Возьмите сами.

Кимберли неуверенно поглядела на шкаф, и Ниче, словно угадав ее мысли, добавила:

– Знаете, при вскрытии бывают брызги крови.

Кимберли подошла к шкафу, взяла шапочку, чтобы прикрыть короткие пушистые волосы, и халат. Она заметила, что особый агент Кэплан последовал ее примеру и тоже достал из шкафа халат и шапочку. Перчатки он принес с собой, Кимберли взяла пару из запаса прозекторской.

Ниче уже закончила разворачивать тело. Стянув верхний слой толстого пластика, она развернула обычную белую простыню и наконец сняла внутренний слой пластика, непосредственно соприкасавшийся с трупом. Ничс аккуратно сложила все это на пол возле тележки и методично составила опись одежды и украшений покойной девушки. Доктор Корбен готовил стол для вскрытия.

– Содержимое сумочки я переписала до прихода сюда, – сообщила Ниче. – У бедняжки были рекламные брошюрки бюро путешествий о Гавайских островах. Мне давно хочется побывать на Гавайях. Как думаете, она собиралась туда с молодым человеком? Потому что если да, он теперь не занят, и, видит Бог, мне нужно, чтобы кто-то увез меня отсюда. Ну все. Мы готовы.

Ничс подкатила тележку к столу. Видимо, они с доктором Корбеном проделывали это много раз. Он подошел к голове, она к ногам. На счет «три», они сдвинули ногой труп с тележки на металлический стол, и Ниче увезла тележку.

– Проба, проба, – произнес доктор Корбен в миниатюрный диктофон и, убедившись, что аппарат работает, приступил к делу.

Медэксперт описал обнаженное тело жертвы. Указал ее пол, возраст, рост, вес, цвет волос и глаз. Отметил, что она, кажется, в добром здравии. («Не считая того, что убита», – подумала Кимберли.) Упомянул также татуировку в виде розй диаметром примерно в дюйм на левой груди покойной.

Жертва, покойная. Доктор Корбен часто употреблял эти слова. Кимберли размышляла о том, что это суть ее проблемы. Она никогда не думала в этих терминах. Ей приходили на ум такие слова, как «юная», «хорошенькая» «белокурая».

Если она хочет стать бесстрастным опытным расследователем убийств, то до этого еще далеко. Доктор Корбен перешел к видимым повреждениям. Описал большой синяк на левом бедре девушки – жертвы, тыча рукой в резиновой перчатке в ее восковую кожу.

– На теле жертвы, в верхней части левого бедра, большой кровоподтек примерно четыре дюйма диаметром. Центральная часть его, красная и распухшая, примерно полтора дюйма вокруг прокола. Это необычно большая площадь гематомы при внутримышечной инъекции. Возможно, результат неопытности или иглы большого размера.

При этих словах особый агент Кэплан нахмурился и поднял руки. Доктор Корбен выключил диктофон.

– Что имеется в виду под большим размером иглы? – спросил Кэплан.

– У игл разная толщина. К примеру, в медицинском сообществе, делая инъекции, мы пользуемся иглами восемнадцатого размера, они легко входят в вену. Если укол сделан правильно, гематомы почти не остается. Здесь же она большая. И не только в области мышц. Центральное место, с краснотой и припухлостью, – то, где игла вошла в кожу. Величина повреждения наводит на мысль, что-либо игла была введена с излишней силой, то есть ее вонзили в бедро, либо была чрезмерно большой.

Кэплан, щурясь, обдумывал услышанное.

– А зачем пользуются большими иглами?

– Для разных процедур применяются иглы разного размера. – Доктор Корбен наморщил лоб. – Иногда большие иглы нужны, чтобы быстро ввести большое количество жидкости. Или когда смешиваются разные жидкости. В данном случае есть нечто любопытное. Вторая инъекция, в руку. Обратите внимание, какое здесь малое повреждение. Просто крохотное припухшее пятнышко. Это больше похоже на то, что наблюдается обычно и совпадает со стандартной иглой восемнадцатого размера. Возможно, малая область повреждения объясняется тем, что вскоре после укола жертва умерла. Но, так или иначе, инъекция сделана более искусно. Либо тут разные иглы, либо очень разные… подходы к внутримышечным инъекциям.

– Значит, первый укол был сделан в бедро, – произнес в раздумье Кэплан. – С излишней силой и – или – большой иглой. Позже был сделан укол в руку. Но более аккуратно, осторожно. Сколько времени прошло между первым и вторым?

Доктор Корбен потрогал первый синяк.

– Судя по большому размеру, у него было время разрастись. Но заметьте, что окраска только красная и темно-синяя. Зеленых и желтых оттенков, которые появляются позже, нет. На мой взгляд, между проколом бедра и инъекцией в руку прошло от двенадцати до двадцати четырех часов.

– Засада, – промолвила вполголоса Кимберли. Особый агент Кэплан повернулся и сурово посмотрел на нее.

– Простите, не расслышал.

– Засада, – громко повторила Кимберли. – Первый синяк… Раз укол сделан с большой силой, значит, видимо, из засады. Чтобы девушка оказалась в его власти. Потом, когда она была уже без сознания, он не спешил, делая последний укол.

Кимберли вспоминалось, что говорил Мак об убийствах в Джорджии. У найденных первыми всегда были синяки на бедре и следы роковой инъекции в верхней части левой руки. О таком методе действий она раньше никогда не слышала. Велика ли вероятность того, что два разных убийцы прибегали к этому методу в двух разных штатах?

Доктор Корбен снова включил магнитофон, перевернул тело на спину, отметил отсутствие синяков и ушибов и закончил первоначальный осмотр. Ниче протянула ему стандартный бланк, и он быстро, умело изобразил схематически каждое из наружных повреждений, о которых сообщал в протоколе.

Прозектор и его ассистентка перешли к рукам. В лесу на них надели бумажные пакеты. Теперь Ниче сняла их и склонилась над руками вместе с прозектором. Доктор Корбен выскреб содержимое из-под каждого ногтя. Ниче собрала его. Потом доктор обвил каждое ногтевое ложе специальной лентой для проверки на следы крови. И, взглянув на Кэплана, покачал головой.

– Следов повреждений, причиненных при обороне, нет. Ни крови, ни кожи.

Кэплан вздохнул и снова прислонился к стене.

– Неудачный у меня день, – пробормотал он.

Когда руки жертвы были осмотрены на предмет улик, Ниче принесла штемпельную подушечку для снятия отпечатков пальцев. Однако тело окоченело полностью, и пальцы стали неподатливыми.

Доктор Корбен пришел на помощь ассистентке. Он разрабатывал первый сустав указательного пальца девушки, пока окоченение почти не исчезло. Ниче смазала палец чернилами, а Корбен методично разрабатывал пальцы обеих рук, и легкие хлопки раздавались в холодной, выложенной кафелем комнате, отчего у Кимберли подступала желчь к горлу.

«Я не допущу рвоты, – пообещала она себе. И вспомнила: – Господи, это же только наружное обследование!»

Покончив с отпечатками пальцев, доктор Корбен перешел к промежности покойной. Хотя состояние одежды не указывало на изнасилование, он был обязан осмотреть тело.

– На внутренней стороне бедер нет синяков, на больших и малых губах нет царапин. – Корбен провел расческой по лобковым волосам, и Ниче собрала выпавшие в другой пакет. Потом Корбен взял три тампона.

Тут Кимберли отвернулась. Мертвую девушку ничто уже не могло оскорбить, но смотреть на все это Кимберли была не в силах. Сжав кулаки, она часто дышала. Снова ощутила запах прозекторской и пот на спине. Краем глаза Кимберли заметила, что Кэплан пристально разглядывает пол.

– При наружном осмотре, – заключил доктор Корбен, – следов изнасилования не обнаружено. Теперь очистим тело.

Кимберли широко раскрыла глаза. Ниче с доктором стали поливать тело из шланга. Недоумение Кимберли, должно быть, отражалось на ее лице, потому что доктор Корбен заговорил, перекрывая шум воды:

– После наружного обследования мы обмываем тело перед тем, как сделать первый надрез. Нельзя, чтобы то, что могло остаться на коже – грязь, ниточки, соринки, – загрязило внутренние органы и повлияло на полученные результаты. Внешние покровы поведали нам, что это возможно. Теперь черед внутренних органов.

Доктор равнодушно перекрыл воду, раздал защитные пластиковые очки и взял скальпель.

Кимберли позеленела. Она крепилась изо всех сил. Черт возьми, она видела фотографии с места преступления. Насильственная смерть ей не в новинку.

Тем не менее ноги почти не держали ее. Кимберли запретила себе расслабляться, но взглянула на лицо девушки, и зто окончательно сломило ее.

– О Господи! – воскликнула Кимберли. – Что у нее во рту?

Теперь о себе явно давало знать существо, которое доктор Корбен ощутил в лесу, коснувшись щеки девушки. Спервые выпятилась ее бледная, восковая левая щека. Потом с ошеломляющей быстротой правая, и в конце концов стало казаться, что она раздувает щеки, глядя на них мертвыми карими глазами.

Кэплан потянулся к кобуре. Кимберли тоже. Он вынул пистолет. Она – красную пластиковую игрушку. Тьфу ты черт! И Кимберли опустила руку, не сводя пристального взгляда с лица девушки.

– Отойдите от стола, – сказал Кэплан.

Доктора Корбена и ассистентку поторапливать не пришлось. Глаза Ниче завороженно расширились. Корбен побледнел и сжался, как раньше в лесу.

– Это могут быть газы от разложения, – забормотал он. – Тело находилось на сильной жаре.

– Тело только что полностью окоченело. Разлагаться ему еще рано, – твердо заметил Кэплан.

Щеки раздулись снова. Задвигались из стороны в сторону.

– Думаю… – Голос Кимберли был еле слышен. Она облизнула губы и начала снова. – Думаю, там что-то есть. Во рту. Вот почему убийца зашил губы.

– Господи! – воскликнула в ужасе Ниче.

– Матерь Божия, – гораздо спокойнее произнес Кэплан. Кимберли уставилась на доктора Корбена. Правая руй его сильно дрожала. Кимберли не сомневалась, что ничего подобного при вскрытиях у него не случалось. Выражение Корбена свидетельствовало о том, что он выйдет на пенсии прежде чем позволит этому случиться снова.

– Сэр, – сказала ему Кимберли, вооружившись мужеством – у вас скальпель. Вам нужно… нужно разрезать нитки.

– Нет! То, что там находится, должно вылезти. Лучше на наших условиях, чем на своих.

Кэплан кивнул.

– Она права. Мы должны произвести вскрытие. Так что этому существу нужно убраться.

Доктор Корбен вызывающе посмотрел на обоих. Он явно подыскивал возражение. Но, видимо, разум ученого возобладал над страхом. Он снова посмотрел на тело, на чудовищные искажения лица и медленно кивнул.

– Наденьте очки, – наконец сказал он. – Маски, перчатки. Что бы там ни было, необходимо подготовиться. – А потом, словно эта мысль пришла с запозданием, добавил: – Джина, отойди к особому агенту.

Ниче поспешила спрятаться за рослым Кэпланом. Кимберли выпрямилась и набралась хладнокровия. Ноги ее, чуть согнутые в коленях, были готовы к движению. Она надела очки, «пугач» ее уже давно валялся на полу, а в руке был любимый охотничий нож.

Доктор Корбен действовал осторожно. Он приблизился к столу ровно настолько, чтобы дотянуться скальпелем до зашитого рта мертвой девушки и не оказаться на линии огня из пистолета Кэплана.

– На счет «три», – сдавленно вымолвил Корбен, – Один. Два. Три.

Скальпель дважды полоснул по шву. Доктор Корбен отскочил от тела и попятился. В тот же миг что-то темное, крапчатое вырвалось из своей темницы и стрелой пролетело по комнате.

Кимберли, стоявшая в своем углу одна, вдруг увидела на кафеле пола свернувшуюся кольцом змею, покрытую коричневыми пятнами, явно гремучую. Со зловещим шипением она поднимала голову.

«Глок» Кэплана с громом выстрелил в крохотной комнате, а Кимберли метнула нож.