Текст книги "Таинственный незнакомец"

– Она оскорбляла меня как хотела.

– Улогий-кривоногий? – поддела его женщина. – Так, что ли?

Констебль прищурился.

– Мэгги! – тихо предупредил Рэнсом, бросив на нее многозначительный взгляд. – Перестань обзывать человека. На твоем месте я предложил бы ему кусок ленты для его возлюбленной.

– У меня нет возлюбленной, – пробормотал констебль.

– Я в шоке! – ядовито произнесла Мэгги.

Рэнсом мягко взял ее за подбородок.

Тяжело вздохнув, женщина повернулась к полицейскому и все с тем же ирландским акцентом произнесла:

– О, я сгораю от стыда! Я подарю вам ленту.

– И что мне с ней делать? – нахмурился Макшихи.

– Ты что, тупой? – возмутилась Мэгги. – Подари ее девушке, которая тебе нравится, и скажи, что лента идет к ее глазам.

Без всякого желания констебль вернул ей корзинку.

– Slan, Eatan, – сказала Мэгги и принялась отмерять ленту.

Когда они отошли на приличное расстояние, Гаррет спросила:

– Что она вам сказала?

– Ирландцы из суеверия не говорят «до свидания», а вместо этого употребляют слово «slan», что означает «иди с миром».

– А второе слово?

– Так ирландцы произносят мое имя.

Гаррет решила, что три этих слога звучат просто очаровательно, как музыкальный напев.

– Мне нравится, – задумчиво протянула она. – Но ваша фамилия… Рэнсом… Она ведь английская, да?

– Уже триста лет Рэнсомы живут в Уэстмите. Не заставляйте меня доказывать на людях, что я ирландец. Мы оба можем оказаться в неловком положении.

– Это ни к чему, – заверила его Гаррет и усмехнулась.

На ходу его свободная рука соскользнула ей на талию.

– Вы уже бывали в этом квартале?

– Однажды пришлось. – Гаррет кивнула в сторону церкви с одинокой колокольней, возвышавшейся над местностью. – Это же Святой Иаков, да?

– Да. А вон то здание – Кэнонбери-хаус. В нем давным-давно жил лорд-мэр со своей дочерью Элизабет. – Рэнсом показал на особняк в отдалении. – Когда ему стало известно, что Элизабет влюбилась в молодого лорда Комптона, он запретил ей выходить замуж и запер в башне. Но Комптону все-таки удалось выкрасть ее из дома: он вынес Элизабет в корзине булочника, – и вскоре они поженились.

– Как же она уместилась в корзине? – недоверчиво спросила Гаррет.

– В то время корзины обычно были большого размера, их носили на спине.

– Все равно не могу представить.

– Это совсем не трудно, если Элизабет была такая, как вы. – Окинув ее стройную фигурку быстрым взглядом, он добавил: – Карманный размер.

Непривычная к поддразниваниям, Гаррет засмеялась и порозовела.

Пока они шли мимо телег и фургонов, Гаррет услышала множество акцентов – ирландский, уэльский, итальянский, даже французский. Рэнсом знал многих торговцев и разносчиков, над которыми подтрунивал или шутливо бранился. Не один раз Гаррет якобы на полном серьезе предупреждали, чтобы она не водила компанию с этим «медоточивым шельмецом» и «симпатичным проходимцем», и, в конце концов, даже предложили способ, как держать такого необузданного, полного проблем молодого человека под каблуком.

От разнообразия еды разбегались глаза: штабеля пикши, зажаренной в тесте, гороховый суп с плавающими ломтиками солонины, запеченная в мундире картошка, разваленная на куски и смазанная сливочным маслом, устрицы, запеченные в раковинах, маринованные моллюски, размером с яйцо клецки с нутряным салом, кипящие в огромных сотейниках, пирожки с мясом, слепленные в виде полукруга, чтобы удобно было держать в руке, сухой сервелат, болонская колбаса, консервированные языки, куски ветчины с прожилками белого сала, из которых уже приготовили сендвичи под названием «троттерс» – «ножки».

Дальше, в конце ряда располагалось царство сладостей: пудинги, пирожки, сдобные булочки, лимонные пироги, имбирные пряники в виде орехов, покрытых хрустящей сахарной глазурью, и пироги с начинкой из смородины, крыжовника, ревеня или вишни.

Рэнсом вел Гаррет от одного прилавка к другому и покупал все, на чем останавливался ее взгляд. В бумажном кульке уже лежала порция горячего зеленого горошка с жареным беконом и кусок пирога с изюмом. По настоянию Рэнсома она попробовала острую телятину, тушенную по-итальянски, которая оказалась такой вкусной, что Гаррет съела почти целую миску. Однако попробовать спагетти – нечто длинное, белое, похожее на морской лук, которое плавало в соусе, – он не смог ее заставить.

При виде незнакомой еды Гаррет поежилась.

– Это напоминает червей.

– Ну какие же это черви? Это приготовлено из муки и яиц. Попробуйте.

– Нет, я не могу. Правда не могу. – И видя, как Рэнсом наматывает на вилку длинные веревки из теста, она слегка побледнела. – О господи! Не ешьте это у меня на глазах.

Рэнсом рассмеялся:

– Вы такая брезгливая? А еще доктор.

– Пожалуйста, уберите, – попросила Гаррет.

Он покачал головой и сочувственно улыбнулся.

– Подождите здесь. – Отдав оловянную миску двум паренькам, стоявшим за прилавком, Рэнсом отошел и вскоре вернулся с бутылкой коричневого стекла.

– Имбирное пиво? – предположила она.

– Brachetto rosso.

Осторожно пригубив напиток, Гаррет одобрительно промычала: это оказалось красное сладкое вино, – и пока они обходили стороной толпу, собравшуюся в центре площади, продолжала прикладываться к горлышку.

– Чего они ждут? – поинтересовалась Гаррет.

– Скоро сами увидите. – Этан повел ее к восточной стороне, где возвышался внушительный дом собраний с классическим портиком по фасаду и массивными колоннами.

– Если бы сейчас меня увидела моя бывшая школьная директриса мисс Примроуз, то пришла бы в ужас, – с улыбкой сообщила Гаррет. – Она всегда говорила, что есть на улице нельзя: это простительно только простолюдинам.

– А в какой школе вы учились?

– В Хайгейте, в экспериментальной закрытой школе. За обучение платила моя тетка Мария. Там учили девочек тем же предметам, что и мальчиков: математике, латыни, естествознанию.

– Вот оттуда все проблемы и начались, – заключил Рэнсом. – Никто не довел до вашего сведения, что девочки не могут заниматься науками.

Гаррет рассмеялась.

– Все мои родственники по отцовской линии утверждали то же самое. Их привела в ярость идея отправить меня в это заведение. Бабка, например, говорила, что образование может настолько тяжело поразить женский мозг, что я до конца своей жизни останусь неполноценной – как умственно, так и телесно. И не только я, но и мои будущие дети тоже станут дебилами! Но тетя Мария все-таки настояла на своем, благослови ее Господи! Отец, в конце концов, согласился с ее планом, главным образом потому, что мне исполнилось десять и он не знал, куда меня деть.

Они дошли до дома собраний, и Рэнсом провел ее в укромное место между гигантской колонной и пролетом колоссальной каменной лестницы. Тут было прохладно, темно и немного пахло сыростью и ржавчиной.

Опустив саквояж и трость на камни, Рэнсом с живейшим интересом посмотрел на Гаррет.

– Вам нравилось в школе?

– Очень. Я была рада получить настоящее образование. Это изменило мою жизнь. – Прислонившись к стене, она сделала еще один глоток вина, а потом задумчиво продолжила: – Конечно, жить в пансионе не то же самое, что иметь нормальную семью. Ученицы лишались воли из-за своей зависимости от преподавателей. Если нам было плохо или становилось грустно, мы держали это при себе и старались заняться каким-нибудь делом. Мисс Примроуз хотела научить нас стойкости и уверенности в себе. – Гаррет помолчала, задумчиво покусывая нижнюю губу. – Иногда мне кажется… возможно, я приняла эти уроки слишком близко к сердцу.

– Почему вы так говорите? – Опершись плечом на стену, он внимательно слушал. Его большое надежное тело оказалось почти вплотную к ней.

Гаррет вдруг испытала досаду – слишком уж разговорилась.

– Я, наверное, утомила вас: болтаю и болтаю о своем детстве. Давайте сменим тему. Как вы…

– Мне нравится эта тема, – перебил ее Рэнсом низким бархатным голосом. – Итак, что вы собирались еще рассказать?

Для храбрости она глотнула еще вина.

– Только то, что я… у меня такая особенность – держать всех на расстоянии, даже близкую подругу леди Хелен. Я утаиваю от нее то, что может ее шокировать или огорчить. Виной тому – моя работа… а возможно, потеря матери… Я никого не могу близко к себе подпустить.

– Это дело привычки, вот и все. – Свет от уличного фонаря замерцал сапфирами в глубине его глаз. – Когда-нибудь вы найдете того, кому сможете доверять, откинете забрало, и тогда тайн не останется.

Их разговор прервала молоденькая девчушка, которая шла по тротуару перед домом собраний и выкрикивала:

– Цветы! Цветы! Свежесрезанные цветы! – Увидев Рэнсома и Гаррет, она остановилась. – Букетик цветов для леди, сэр?

Длинные черные волосы девушки прикрывал цветастый шарф, а поверх темного платья был надет лоскутный фартук. В руках она держала плоскую корзинку, заполненную маленькими букетиками.

– Нет необходимости… – начала Гаррет, но Рэнсом не обратил на нее внимания, рассматривая букетики из роз, нарциссов, фиалок, незабудок и гвоздик.

– Сколько? – спросил он цветочницу.

– Фартинг, сэр.

– Вам нравятся фиалки? – спросил Рэнсом у Гаррет.

– Нравятся, – неуверенно ответила та.

Он вручил цветочнице шестипенсовик и выбрал цветы.

– Благодарю, сэр! – Девушка заторопилась прочь, словно боялась, что он передумает.

С букетиком фиалок в руке Рэнсом повернулся к Гаррет и умело вставил перетянутые ленточкой стебли в петлицу на лацкане ее жакета.

– Из фиалок делают прекрасный тоник для очищения крови, – неуклюже заметила Гаррет, почувствовав, что нужно чем-то заполнить возникшую паузу. – А еще они прекрасно помогают при кашле и высокой температуре.

На щеке Рэнсома появилась трудноуловимая ямочка.

– А еще они прекрасно подходят женщине с зелеными глазами.

Смущаясь, Гаррет опустила взгляд на букет, дотронулась до бархатистых лепестков и тихо проговорила:

– Спасибо. В первый раз мужчина дарит мне цветы.

– Подумаешь, какое сокровище… – Пристальный взгляд обжег ее лицо. – Значит, вы так сильно запугали мужчин?

– Да, вот такая я ужасная, – призналась она и озорно улыбнулась. – Я независима, у меня есть свое мнение, и я люблю командовать людьми. Во мне отсутствует женская деликатность. Место, занимаемое мною, либо оскорбляет, либо пугает мужчин, а иногда то и другое одновременно. – Она пожала плечами, продолжая улыбаться. – Так что мне никогда не преподносили ничего более существенного, чем одуванчики. Но оно того стоит, потому что я живу так, как хочу.

Рэнсом смотрел на нее, словно зачарованный, и наконец тихо произнес:

– Вы просто королева. Даже если я объеду весь мир, страну за страной, то все равно не найду женщину, у которой будет хотя бы половина ваших достоинств.

Гаррет показалось, что колени у нее стали как из желатина. Где-то в глубине уплывающего сознания возникло четкое понимание, почему ей стало так тепло и уютно и почему так хочется поболтать. Подозрительно посмотрев на бутылку, она отдала ее Рэнсому.

– Мне достаточно.

Он вскинул брови.

– Вы выпили всего ничего, даже полевая мышь от такого количества не запьянеет.

– Дело не только в вине: в клинике доктор Хевлок налил мне виски по случаю дня рождения, а нужно сохранять ясность ума.

– Для чего?

С трудом, но она все-таки нашла ответ, однако промолчала.

Рэнсом завлек ее глубже в тень и положил ее голову себе на плечо. Гаррет почувствовала, как он нежно гладит ее по щеке, словно проводит пальцем по крылышку маленькой пичужки или по лепестку мака, который так легко оторвать. Сладковатый аромат фиалок словно прилип к его пальцам. «Всю оставшуюся жизнь, – подумала она, – запах фиалок будет напоминать мне об этой минуте».

– Вы привыкли постоянно контролировать себя, – услышала она его тихий голос, и дрожь охватила все тело, – каждую секунду, дни напролет, потому что некому удержать вас от неверного шага. Но я дам вам отпуск на одну ночь. Вот мои руки, которые не позволят вам упасть. Выпейте еще вина, если хотите. Попозже заиграет музыка и начнутся танцы. Я куплю ленту для ваших волос и поведу вас в вальсе. Что скажете на это?

– Скажу, что это будет прекрасная пара двух идиотов, – пробормотала Гаррет, но позволила себе расслабиться.

При дыхании у Рэнсома мерно поднималась и опускалась грудь, Гаррет поневоле включилась в этот ритм, и теперь они дышали в унисон. Словно откуда-то издалека до нее доходило, что поблизости есть и другие парочки, которые не отказывают себе в любовных ласках и поцелуях. До этого вечера Гаррет не понимала, почему люди позволяют себе такое бесстыдство, но теперь поняла. Темнота не всегда является прибежищем чего-то ужасного – иногда это единственное укрытие для маленького чуда.

Огни в лавках и публичных домах начали гаснуть. Где-то совсем рядом уличная певица исполняла балладу на гаэльском языке. Нежный и голос выводил замысловатую мелодию, которая на слух воспринималась как отчетливое биение сердца.

– Что это за песня? – спросила Гаррет.

– «Дональд Ог». Одна из любимых моей мамы.

– О чем она?

Рэнсом мгновение колебался, но потом, склонившись к ее уху еще ниже, начал тихо переводить:

– «Черная как уголь печаль одолевает меня. Ты украл у меня будущее, ты украл прошлое. Больше нет Востока и Запада. Больше нет солнца, нет луны, нет звезд на моем небе. Все забрал ты. И Бога тоже украл». Надеюсь, я ничего не перепутал.

Гаррет была слишком тронута, чтобы вымолвить хоть слово.

Никогда Этан Рэнсом не сможет приспособиться к ее нынешней жизни, как и к любым изменениям, которые произойдут с ней в будущем: он аномалия, вспышка, краткий миг в беге времени, метеор, сгоравший в полете, но она хотела этого мужчину, хотела так сильно, что начала всерьез обдумывать какие-то беспорядочные идеи, которые походили на конкретные планы действий.

Толпа, занимавшая площадь, заволновалась в предчувствии чего-то необычного.

– Обернитесь, – прошептал Рэнсом, – обернитесь, и увидите это!

– Увижу что? – Гаррет хотелось только одного – все так же прижиматься к его груди, как сейчас.

Тогда Рэнсом решительно развернул ее, и в ту же минуту воздух распорол долгий, оглушительный свист в сопровождении нескольких залпов, которые рассыпали в темной вышине разноцветные искры в виде крутящихся спиралей, огненных стрел и звездного дождя. Гаррет вздрогнула от неожиданности, и Рэнсом крепко обнял ее, а над ухом раздался его приглушенный смех.

Из толпы понеслись восторженные крики и восклицания.

Гаррет прислонилась к Рэнсому спиной и откинула голову ему на плечо. Ей казалось, что она плавно перетекает из состояния счастья к состоянию изумления, словно превратилась в кусочек шелка, который меняет свой цвет, стоит только изменить угол зрения. Это действительно с ней происходит? Вместо того чтобы лежать в постели дома, она обнимается с мужчиной в центре ночного города, вдыхает легкий аромат фиалок и наблюдает фейерверк.

Рэнсом наклонил голову и коснулся губами ее шеи. Тело Гаррет пронзила дрожь, такая же острая, как вибрация струн на арфе. Не встретив протеста, его губы скользнули ниже. Еще один поцелуй, осторожный и неторопливый, как будто только для того, чтобы успокоить ее бешеный пульс. Жаркая волна побежала вниз по спине, ладони вспотели, а потом судорога, всегда подавляемая, неожиданно проснулась между бедрами.

В его поцелуях утонуло осознание происходящего. Каждый удар сердца посылал очередную порцию огня по венам. Неверные ноги грозили подломиться, но Рэнсом крепко удерживал ее в своих руках. Гаррет напряглась, задрожала всем телом и с трудом подавила готовый вырваться стон.

Затуманенное сознание подсказало ей, что последние искры фейерверка, догорая, упали вниз, и толпа начала редеть. Кто-то задержался у прилавков, кто-то собрался в центре танцевальной площадки, где уже начал играть оркестр. И только Рэнсом и Гаррет так и остались стоять в темном углу дома собраний, глядя, как веселятся люди. Отцы и матери держали детей на плечах, группки пожилых женщин пели всем известные песни, старики пыхтели своими трубками, а мальчишки носились вокруг, выискивая повод поозорничать.

– Для политиков и высокородных мы все одинаковые, – заговорил Рэнсом с отсутствующим видом. – Они думают, что рабочий человек – это вьючное животное без мозгов и души. По их мысли, боль потери не должна затрагивать его глубоко, потому что он привык к трудностям. Но в любом из этих людей не меньше доброты и чувства собственного достоинства, чем в каком-нибудь герцоге и его родне. Никто из них не заслуживает быть принесенным в жертву.

– Принесенным в жертву кем? – спросила Гаррет.

– Эгоистичными ублюдками, которые думают только о своей власти и выгоде.

Гаррет помолчала. Ей стало интересно, кого он подразумевал под «эгоистичными ублюдками»: тех, на кого работает? Возможно, Рэнсом имел в виду членов парламента, которые выступали против независимости Ирландии. На какой стороне «ирландского вопроса» он выступает? Может, симпатизирует тайным обществам, члены одного из которых заложили бомбу в ратуше? Было трудно поверить в то, что Рэнсом готов тайно нанести ущерб ни в чем не повинным людям, особенно после его последних слов. Гаррет отдавала себе отчет, что слишком ослеплена влечением к нему, чтобы объективно разобраться в том, кто он на самом деле. А ей действительно хочется узнать правду о нем? «Не будь трусихой!» – сказала она себе и пристально посмотрела Рэнсому в глаза.

– Eatan… – Гаррет произнесла его имя на ирландский манер и почувствовала, как он еще крепче обнял ее. – Я слышала разные разговоры о тебе и твоей работе: не знаю, чему верить, но…

– Не спрашивай! – Рэнсом выпустил ее из объятий. – Ты же не дура, чтобы верить ответу, который я дам.

– Ты мне солжешь?

– Я лгу всем.

– И все равно мне нужно спросить о том вечере, когда в ратуше устроили прием. Человек, который умер… Ты имеешь к этому отношение?

Он приложил палец к ее губам, чтобы заставить замолчать.

– Правда заставит меня думать о тебе лучше или хуже? – настаивала она.

– Это неважно. Завтра мы оба сделаем вид, что едва знакомы, словно этой ночи никогда не было.

Тон, которым были сказаны эти слова, не оставлял сомнений в том, что Рэнсом уже все для себя решил.

В прошлом, когда у Гаррет случался конфликт между умом и сердцем, всегда побеждал ум. Однако в этот раз сердце не сдавалось.

– Не понимаю, как это возможно, – наконец произнесла она.

– Мы оба знаем: я не тот, кто тебе нужен, – тихо сказал Рэнсом. – Однажды ты выйдешь замуж за доброго мягкого человека из хорошей семьи, который подарит тебе детей и с которым ты будешь ходить в церковь по воскресеньям.

– Спасибо, что подобрал мне пару! – возмутилась Гаррет. – Если я и выйду замуж, то совершенно точно не за бесхарактерную тряпку.

– Не путай мягкость со слабостью. Только сильный мужчина может быть мягким с женщиной.

Гаррет отмахнулась. Ей не хватало терпения выслушивать афоризмы, когда так много мыслей теснилось в голове.

– И потом, я не планирую заводить детей: не каждая женщина мечтает о материнстве. У меня есть работа.

Не отрывая от нее глаз, Рэнсом покачал головой.

– Но ведь врачи-мужчины заводят семьи. Почему ты не можешь?

– Потому что… Нет, я не собираюсь устраивать обмен аргументами, хочу просто с тобой поговорить.

– Мы и так говорим.

Нетерпение вместе с желанием сделали ее безрассудной.

– Не здесь. Где-нибудь приватно. Ты снимаешь комнату? Квартиру?

– Я не могу пригласить тебя туда, где живу.

– Почему? Там опасно?

Рэнсом долго молчал, прежде чем ответить:

– Для тебя – да.

В темноте каждый дюйм ее тела пылал жаром. Она все еще чувствовала кожей его поцелуи, как будто его губы оставили на ней невидимые обжигающие отметины.

– Меня это не беспокоит.

– А должно бы.

Гаррет молчала. Воздух вдруг стал густым и вязким, словно из него выжали весь кислород. Сегодняшняя ночь оказалась самой счастливой в ее жизни, подарком, который кто-то случайно обронил ей в руки.

Ее никогда не занимали вопросы личного счастья, потому что она слишком много работала, чтобы добиться поставленных целей. А сейчас она вступила на проторенную дорогу – страдающая от любви женщина, почти старая дева, которая влюбилась в красивого таинственного незнакомца. Но со временем таинственное обаяние Этана Рэнсома исчезнет, и он станет для нее обычным мужчиной, ничем не отличающимся от других.

Однако когда подняла глаза и посмотрела на его лицо в полумраке, Гаррет подумала: «Для меня он никогда не станет обычным мужчиной, даже если будет обычным на самом деле».

И словно со стороны услышала собственный голос:

– Не мог бы ты отвезти меня домой? Пожалуйста.

Глава 7

Не важно, днем или ночью, поездка в наемном кебе запросто могла закончиться сломанной шеей, поэтому вести разговоры было совершенно невозможно. Экипаж кренился, раскачивался и продвигался вперед, нарушая все существующие правила движения и законы физики, тем не менее Гаррет Гибсон сохраняла полное спокойствие и, забившись в угол, стоически созерцала проплывавшие мимо виды.

Не в силах поднять ей настроение, Этан время от времени исподтишка бросал на нее косые взгляды. После того как он отказался отвечать на вопрос о приеме в ратуше, Гаррет затихла, и ему показалось, что она начала понимать, какой отвратительный у него характер. Вот и прекрасно! С этого момента ей захочется, чтобы он держался от нее подальше.

Если этим вечером что-то и стало ясно, так только то, что Гаррет представляла для него огромную опасность. Рядом с ней он был сам не свой… Впрочем, возможно, проблема заключалась в том, что рядом с ней он как раз был самим собой. В любом случае из-за нее он станет непригодным для своей работы, и это как раз тогда, когда ему больше всего требовалось сохранять хладнокровие.

«Секрет самосохранения заключается в том, чтобы наплевать на все!» – сказал ему как-то Уильям Гэмбл, еще один агент из команды Дженкина.

И ведь правда! Если человек начнет переживать или заботиться о ком-то, это становится для него большой помехой. Для Этана, во всяком случае пока, это не представляло проблемы, потому что он философски относился к своему будущему: если его песенка спета – значит, спета, – но в последнее время так необходимые спокойствие и хладнокровие стали ему изменять.

Рэнсом начал замечать за собой, что хочет добиться того, чего хотеть не следовало. Например, сегодня вечером он вел себя как лунатик, потерявший голову от любви: флиртовал с Гаррет Гибсон, вертелся возле нее, как хорошо натасканный дог, стоило ей лишь свиснуть, вышел с ней на люди… Занимаясь подобными вещами, он терял остатки разума.

Но какой мужчина смог бы сохранить ясный ум рядом с такой женщиной? Гаррет очаровала его, как будто произнесла заклинание на майской заре. Респектабельная и губительная, опытная и невинная… Услышав от нее слова «непроизвольная эрекция», сказанные ясно и четко, как подобает леди, Этан пережил свой главный момент этого года.

Он так хотел ее, что сердце оказалось на распутье. При одной мысли, как эта женщина распластается под ним, Рэнсома охватывала дрожь. Гаррет изо всех сил постарается не уронить своего достоинства, даже когда он займется ею, потихоньку, шаг за шагом, целуя сначала мягкие ямочки под коленями, потом…

«Хватит! – одернул себя Этан. – Гаррет не моя. И никогда не будет принадлежать мне».

Наконец они добрались до квартала домов, выстроенных в георгианском стиле и предназначенных для людей среднего достатка. С грохотом и звоном кеб остановился напротив дома из красного кирпича. В полуподвал, на цокольный этаж вели ступеньки, огороженные перилами, – это был отдельный вход для слуг и разносчиков. Один из верхних этажей ярко светился огнями, из открытых окон доносились мужские голоса: трое… нет, четверо.

Подхватив сумку и трость, Этан вылез из экипажа и подал руку Гаррет. И хотя помощь ей не требовалась, она приняла руку и спустилась на тротуар с ловкостью, которой не мог помешать даже корсет.

– Подожди здесь, – приказал Рэнсом кучеру. – Я провожу леди до двери.

– За ожидание дополнительная плата, – предупредил тот, и Этан ответил ему коротким кивком.

Гаррет подняла на него глаза – ясные и серьезные. Такой взгляд действовал на Рэнсома в тысячу раз сильнее, чем любой призывный или соблазнительный взор.

– Вы зайдете со мной в дом, мистер Рэнсом?

Движущая сила судьбы сделала резкую остановку. Этан понимал, что должен уйти… нет, бежать без оглядки! Но вместо этого стоял в нерешительности.

– У вас гости, – с досадой заметил он, посмотрев на окна верхнего этажа.

– Это всего лишь друзья отца, с которыми он каждую неделю играет в покер. Мой медицинский кабинет находится на первом этаже. Там мы можем спокойно поговорить.

Рэнсом колебался. Он только что собирался держаться от этой женщины на почтительном расстоянии, а теперь решает, зайти ли к ней домой. Как, дьявол побери, все могло докатиться до такого?!

– Acushla… – угрюмо начал он, – я не могу…

– Там у меня операционная и небольшая лаборатория, – продолжила Гаррет, не обращая внимания на его сомнения.

Упоминание о лаборатории подстегнуло его любопытство, и он не удержался от вопроса:

– Что ты там держишь? Крыс и кроликов? Чашки Петри с бактериями?

– Боюсь, нет. – Она улыбнулась уголками губ. – Я пользуюсь лабораторией, чтобы готовить лекарства и стерилизовать инструменты. Ну, еще – чтобы смотреть слайды в микроскоп.

– У тебя и микроскоп есть?

– Самый современный из тех, что можно достать. С двумя окулярами, с немецкой оптикой и ахроматическим конденсором, чтобы исправлять искажения. – Увидев его выражение лица, она улыбнулась: – Я тебе его покажу. Ты когда-нибудь видел крыло бабочки, увеличенное в сто раз?

Кучер, внимательно слушавший их разговор, крикнул с козел:

– Парень, ты что, дурак? Не будь куском говядины. Иди, раз леди приглашает!

Этан кинул ему несколько монет, отправив восвояси, и только потом сообразил, что уже идет к дому вслед за Гаррет.

– Я ненадолго, – пробормотал он. – И дьявол тебя забери, если вдруг ты попытаешься меня с кем-нибудь познакомить.

– Не буду, хотя встречи со служанкой нам все-таки не избежать.

Пока Гаррет выуживала ключ из кармана жакета, Этан быстро оглядел входную дверь. На одной из верхних панелей была прикреплена бронзовая табличка с надписью: «Д-р Г. Гибсон». Его взгляд скользнул ниже и наткнулся на врезной замок, установленный рядом с дверной ручкой. Подобной рухляди Этан не видел со времен своей работы подмастерьем у тюремного слесаря.

– Подожди, – сказал он, прежде чем Гаррет вставила ключ.

Нахмурившись, Рэнсом отдал ей сумку и трость, а сам присел перед дверью на корточки, чтобы разглядеть замок получше. Примитивный механизм до смешного не соответствовал двери, выходившей на улицу, и наверняка был вставлен еще тогда, когда дом только отстроили.

– Это ведь жутко старый замок. – Он не верил своим глазам.

– Да, очень хороший и очень крепкий, – с удовольствием подтвердила Гаррет.

– Нет! Нет в нем ничего хорошего. Тут даже отсутствует блокировка. С таким же успехом ты можешь просто не запирать дверь. Почему твой отец не поменял его? Он ведь должен лучше понимать, что к чему.

– У нас никогда не было никаких проблем.

– Только по милости Божьей. – Этан заволновался еще больше, когда представил, как Гаррет каждую ночь укладывается спать, а между ней и всем криминальным миром Лондона нет никакой преграды, кроме вот этого ветхого дребезжащего замка. От тревоги за нее сердце было готово выскочить из груди. Рэнсом своими глазами видел, что может случиться с женщинами, у которых не было достаточной защиты от хищников в человеческом обличье. А Гаррет была фигурой публичной, которую кто-то обожал, а кто-то терпеть не мог. Чертовски легко можно было проникнуть в ее дом и сделать с ней все, что угодно. Ему не хотелось даже думать об этом.

Гаррет стояла рядом и скептически улыбалась. Наверняка ей казалось, что он принял все слишком близко к сердцу.

Все так же сидя на корточках перед дверью, Рэнсом показал на ее маленькую шляпку:

– Дай мне это.

Она приподняла брови.

– Мою шляпку?

– Нет, шляпную булавку.

Заинтригованная, Гаррет вынула булавку, которой крепила шляпку к волосам, и протянула ему.

Этан согнул тупой конец иглы под углом сорок пять градусов, вставил его в замочную скважину и покрутил со знанием дела. Через пять секунд замок щелкнул и открылся.

Рэнсом вытащил самодельную отмычку и, поднявшись, вручил ее Гаррет.

– Мне кажется, булавкой ты открыл дверь быстрее, чем я обычно открываю ключом, – удивилась она. – Да ты умелец!

– Не в этом дело. Любой грабитель, даже если у него руки растут не из того места, может легко сделать то же самое.

– О! – Гаррет задумчиво поджала губы. – Мне, наверное, стоит потратиться на новый замок?

– Да! На один из тех, что сделали в этом веке.

К его разочарованию, Гаррет казалась ничуть не встревоженной.

– Очень любезно с твоей стороны так заботиться о моей безопасности, но у меня отец бывший констебль.

– Он слишком стар, чтобы бросаться грудью на ворота, – возразил Этан.

– А я могу сама защитить себя, если…

– Не надо! – резко остановил ее Этан, опасаясь, что взорвется, если она опять вздумает говорить о том, как прекрасно может сама о себе позаботиться, потому что умеет размахивать своей палкой. – Нужно поменять замок прямо сейчас и убрать с двери бронзовую табличку.

– Зачем?

– Затем, что на ней стоит твое имя.

– Но у всех докторов есть такая же, – запротестовала Гаррет. – Если я ее уберу, пациенты меня не найдут.

– Тогда почему бы тебе не наклеить на дверь объявление: «Здесь живет беззащитная женщина, которая бесплатно обеспечивает медицинскими препаратами»? – И прежде чем она смогла ответить, Этан продолжил: – Почему на окнах полуподвала и на первом этаже нет решеток?

– Потому что я не хочу отпугивать пациентов, – заявила Гаррет.

Рэнсом потер рукой подбородок, задумавшись, и наконец проговорил с тревогой в голосе:

– А что, если к тебе заявится ненормальный?

– Ненормальным тоже нужна помощь, – парировала Гаррет.

Он вопросительно взглянул на нее.

– Ну хоть на окнах-то имеются запоры?

– Думаю, да… по крайней мере на некоторых… – не очень уверенно ответила Гаррет.

Рэнсом выругался себе под нос, но она попыталась его успокоить:

– Ну о чем ты так переживаешь? Мы ведь не храним здесь сокровища Короны.

– Ты сама – сокровище, – буркнул Этан.

Гаррет уставилась на него широко открытыми глазами. Ситуация стала неудобной и интимной.

Никто не знал, какой Рэнсом на самом деле, даже Дженкин, но сейчас, стоя на ступеньках перед дверью Гаррет, под ее испытующим взглядом, Этан понял, что ничего не сможет скрыть от нее. Все, что он чувствовал, она понимала, словно читала его как открытую книгу.

Вот ведь проклятье!

– Зайдем внутрь, – вежливо предложила Гаррет.

Этан пошел вслед за ней, переживая из-за того, что еще сделает или скажет.