Текст книги "Пожизненный срок"

В коридоре послышался шум, потом голос Андерссона.

– Мне надо идти, – сказала Нина. – Звони мне на мобильный, ты слышишь, Хольгер? Звони в любое время…

Электронный сигнал буравил мозг. Аннике нестерпимо захотелось заткнуть пальцами уши.

Часть денег, которые дала ей Берит, она израсходовала на покупку новых электронных игр для детей. Теперь они сидели в изголовье кровати, и каждый прилип взглядом к своему экрану. Эллен играла в «Принцессу», а Калле – в гольф с Супермарио. Игра сопровождалась жужжанием, звонкими ударами и щелчками.

Теперь она планировала свое будущее на периоды не продолжительнее двух минут. Так ей было спокойнее.

«Сейчас я куплю новую сумочку. Сейчас мы пойдем есть сосиски. Сейчас мне надо позвонить…»

В этот момент рядом действительно зазвонил телефон, заставив Аннику подпрыгнуть от неожиданности. Она встала, прошла в ванную и сняла трубку.

Звонил инспектор уголовного розыска К.

– Откуда ты узнал, что я здесь?

– Я говорил с Берит. Речь шла о пожаре в твоем доме. Судмедэксперты и криминалисты только что вернулись и дали предварительное объяснение причины. Степень разрушения и взрывной характер распространения огня говорят о том, что очаги возгорания возникли сразу в нескольких местах и, вероятно, на двух этажах. Что, в свою очередь, позволяет говорить об умышленном поджоге.

– Но я тебе это уже говорила! – живо воскликнула Анника. – Я его видела, я знаю, кто это сделал.

– Кто?

– Гопкинс. Сосед. Он стоял в кустах и смотрел, как горит дом, когда мы уезжали.

– Полагаю, что ты ошибаешься. Тебе стоит крепко подумать, прежде чем указывать на кого-то пальцем. Поджог – это серьезное обвинение, одно из самых тяжких преступлений по уголовному кодексу. За поджог можно получить пожизненный срок.

– И поделом, – огрызнулась Анника.

– Жульничество со страховкой на случай пожара – тоже серьезное обвинение, – сказал К. – Мы тщательно расследуем каждый случай пожара.

Анника презрительно фыркнула.

– Ничего у вас не выйдет, даже не пробуйте, – сказала она. – Я точно знаю, что произошло. И потом, у вас, по-моему, много других важных дел, кроме моего пожара.

Например, нобелевские убийцы, не так ли? Или убийство Давида Линдхольма. Кстати, вы нашли мальчика?

На другом конце провода послышался какой-то шум, кто-то вошел в кабинет комиссара. Анника слышала в трубке какие-то голоса. К. отложил трубку в сторону, слышалось шуршание бумаги.

– Я тебе позвоню, – сказал К. и положил трубку, не ожидая ответа.

Анника осталась сидеть с трубкой в руке, прислушиваясь к звукам электронных игр, проникающим сквозь щель под дверью ванной.

Ей вдруг страшно захотелось увидеть Томаса.

«Ты никогда не давала мне шансов. Почему ты ничего мне не сказала?»

«Она хочет, чтобы мы встретились. Я еду к ней».

Томас решительно зашагал по паркету, взял с пола портфель, открыл входную дверь и выглянул в серый полумрак. Он вышел, ни разу не оглянувшись, и дверь бесшумно закрылась за ним.

– Мама! – крикнул из комнаты Калле. – С Марио что-то случилось. Он не хочет бить по мячу.

На несколько секунд Анника прижала ладони к глазам и задышала ртом.

– Сейчас иду! – ответила она, поднимаясь.

Она открыла кран, сполоснула лицо и сильно его растерла.

Калле открыл дверь ванной.

– Я не могу нажать «удар», – сказал он, держа перед собой игру.

Анника вытерла руки полотенцем, присела на край ванны и принялась рассматривать игру, нажимая разные клавиши до тех пор, пока не поняла, в чем дело.

– Должно быть, ты нажал «паузу», – сказала Анника, показав сыну, как снова начать игру.

– Я не нажимал «паузу», – обиженно возразил Калле.

– Ты, наверное, сделал это случайно, – сказала Анника, – по ошибке.

– Нет, я не нажимал! – крикнул Калле. Глаза его наполнились слезами, и он вырвал игру из рук матери.

У Анники на мгновение потемнело в глазах, она уже занесла руку, чтобы дать сыну подзатыльник.

Она сделала глубокий вдох и опустила руку, посмотрев на сына, который стоял перед ней с трясущимися губами.

«Господи, мне нельзя распускаться. Что будет, если я сорвусь?»

– Ну ладно, по крайней мере Марио теперь снова станет бить по мячу, – сказала она севшим голосом.

Пятница,
4 июня

Дверь кабинета инспектора уголовного розыска К. была приоткрыта. Нина остановилась, не зная, как поступить: нажать кнопку рядом с тремя табличками с надписями: «ждите», «занят» и «входите» или просто постучать.

Она не успела принять решения, когда дверь распахнулась и перед Ниной предстал комиссар К. Волосы его были растрепаны, знаменитая гавайская рубашка выбилась из-под ремня джинсов.

– Какого черта? – сказал он. – Ты что, подслушиваешь?

Он протянул ей руку:

– Нина Хофман, я полагаю?

Она посмотрела ему в глаза:

– Да, это я, а ты, полагаю, К.?

– Ради бога, входи. Моя стройная длинноногая блондинка секретарша сегодня в отгуле, поэтому мне приходится самому варить кофе. Какой ты любишь?

Нина во все глаза смотрела на него. Что он несет?

– Спасибо, я пью любой, – сказала она, входя в кабинет.

Обстановка в кабинете комиссара уголовного розыска на третьем этаже полицейского управления в Кунгсхольме была безликой настолько, что ее можно было бы назвать спартанской. Не было даже занавесок. На подоконнике стоял горшок с давно засохшим растением, видимо доставшийся К. в наследство от прежнего владельца.

Она стояла посреди кабинета те несколько минут, пока комиссар наливал кофе в автомате.

– Не волнуйся, кресло у меня без ловушки, – сказал он, указывая кружкой дымящегося кофе.

Нина села в старое потертое кресло, отчего-то чувствуя себя очень неловко.

Она много слышала об инспекторе уголовного розыска комиссаре К., хотя он и не пользовался такой популярностью, как Давид Линдхольм. В отличие от Давида, его к тому же не все любили. Многие считали его одежду слишком экстравагантной. Порицали и за любовь к поп-музыке. Ходили упорные слухи, что он – голубой.

К. сел за стол напротив Нины.

– Это было роковое совпадение, не так ли? – сказал он, дуя на свой кофе.

– Что именно? – поинтересовалась Нина.

– То, что ты оказалась первой на месте именно этого преступления.

– Это допрос? – спросила Нина, слегка вздернув подбородок.

– Вовсе нет! – вскинул руки инспектор. – Назовем это беседой двух коллег, если угодно. Мне было бы любопытно узнать, что ты думаешь по этому поводу, услышать нечто такое, для чего не предусмотрено места в официальных бланках.

Нина попыталась расслабиться. Он и правда очень странный, особенно если учесть его высокое звание и должность.

– Что ты хочешь знать? – спросила она.

– Как ты отреагировала, получив вызов?

«Бондегатан – длинная улица, на ней живут тысячи людей».

Она посмотрела в окно.

– Да никак не отреагировала, – ответила она. – Почему я должна была что-то подумать?

Мужчина за столом поиграл чашкой кофе, а потом несколько секунд молча смотрел на Нину. От этого взгляда у нее пересохло во рту, и она едва подавила желание облизать губы.

– Знаешь что? – заговорил наконец К. усталым и тихим голосом. – Думаю, что ты лжешь. Думаю, ты знаешь гораздо больше того, что указала в рапорте из желания выгородить свою лучшую подругу. Но поверь мне, молчанием ты ей не поможешь. Для того чтобы разобраться в этом происшествии, мне надо точно знать, что произошло.

Нина постаралась выпрямиться и кивнула. Да, это она понимает.

– Я знал Давида Линдхольма, – сказал К. – Я знал его очень хорошо, лучше, чем многие другие. Скажем прямо, я не разделяю восторги тех невежд, которые считают его великим героем.

Нина удивленно воззрилась на комиссара полиции.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мы с ним вместе учились. Зачем Давид пришел в полицию, так и осталось для меня величайшей загадкой. Он даже отдаленно не интересовался полицейской работой, просто хотел удовлетворить свою ненасытную тягу к экстремальному спорту и женщинам.

Он посмотрел на Нину, очевидно для того, чтобы понаблюдать ее реакцию.

– Но это свойственно юности, – возразила она.

– Он иногда проявлял склонность к насилию, порой заходил слишком далеко. Ты не замечала этого за время службы?

– Я никогда не работала с Давидом. Он оставил работу «на земле» задолго до того, как мы – я и Юлия – с ним познакомились.

К. вздохнул и, подавшись вперед, облокотился о стол.

– Ну, хорошо, – сказал он, – но сейчас есть нечто более важное, чем характер Давида Линдхольма и вопрос о вине Юлии. Нам надо найти его сына. У тебя нет никаких мыслей относительно его местонахождения?

Нина убрала за ухо прядь волос.

– Родители Юлии живут в Сёдерманланде, на ферме близ Катринехольма. Они иногда забирали к себе Александра, но сейчас его там нет. Я разговаривала с ними вчера…

– Родители Юлии были первыми, кто заявил о пропаже ребенка, – сказал К.

Нина, оцепенев, застыла в кресле.

– Отец Давида умер много лет назад, а его мать живет в доме престарелых. Я с ней не разговаривала, но сомневаюсь, что мальчик у нее. Юлия практически не общалась с соседями и с мамочками в детском саду, но я полагаю, что в ту ночь он был у кого-то из них…

– Всю прошлую неделю мальчик не ходил в сад. Никто не видел его с прошлой пятницы – ни воспитательницы, ни другие родители.

«Это самое худшее из всего, что произошло. Как вообще могло до такого дойти?»

– И что… что, по-твоему, могло случиться?

– У Линдхольмов был счастливый брак?

Нина опустила глаза.

– Думаю, что его нельзя было назвать счастливым.

– То есть он был несчастлив настолько, что Юлия была готова уйти от мужа? Настолько, что она готовилась к отъезду?

– Этого я не знаю, – сказала Нина.

Инспектор подался вперед и внимательно посмотрел Нине в глаза.

– Она не могла где-нибудь спрятать ребенка? – спросил он. – Может быть, он жив, но где-то заперт?

Нина тяжело сглотнула и, отвернувшись, снова посмотрела в окно. «Могла ли Юлия это сделать? Могла она спрятать Александра, а потом прийти домой и застрелить Давида?»

– С момента убийства прошло уже тридцать часов, – сказал К. – Время уходит. Если у мальчика нет доступа к воде, то мы должны найти его в течение суток, в самом крайнем случае – в течение двух. Думаю, ты понимаешь, насколько серьезно положение.

Сквозняк из-под двери заставил Нину вздрогнуть.

– У Юлии есть летний домик, – сказала она. – Он в лесу близ Катринехольма. Она снимает его у соседей, знакомых родителей. Они, правда, редко там бывали. Давид считает, что там слишком мало удобств, но Юлия любит этот дом…

Она умолкла, поняв, что употребляет настоящее время.

Комиссар в это время принялся что-то записывать.

– Значит, она его снимает? Именно поэтому мы ничего не обнаружили в реестре жилищной собственности. Где он точно находится?

– В лесу, недалеко от Флоды, на полпути к Гранхеду, – ответила Нина. – Я могу нарисовать маршрут на карте…

Она взяла лист бумаги, набросала схему местности и изобразила путь к домику Юлии.

– Это место называется Бьёркбакен, – сказала она, – но указателя на дороге нет. С дороги домик не виден, почту доставляют в ящик, который находится во Флоде. Но там есть старый мильный камень, на нем написано, сколько миль осталось до церкви во Флоде. Пропустить этот указатель просто невозможно.

Она подвинула лист комиссару.

– Как часто она туда ездит?

Нина задумалась.

– Не знаю. В последние годы мы с ней очень редко виделись…

– Почему? – оживился К.

Нина поколебалась.

– Давид… – неопределенно сказала она. – Мы с ним не ладили.

– Почему?

Нина посмотрела на засохший цветок и вспомнила тот день, когда они впервые увидели Давида.

Он приехал читать лекцию в полицейскую академию, в джинсах, белой футболке и высоких ковбойских ботинках. Волосы торчали в разные стороны, щеки покрывала недельная щетина.

Нина вспомнила восторженное лицо преподавателя.

«Сегодня мы должны были заняться проблемами предупреждения преступлений, в частности преступлений на расовой почве, но поскольку у нас появилась возможность послушать Давида Линдхольма, то мы с радостью…»

В зал пришли и другие преподаватели, что было большой редкостью.

Давид сел на стол у доски, одна нога висела в воздухе, вторая твердо покоилась на полу. Он наклонился вперед, опершись рукой на бедро. Создалось впечатление раскованности и одновременно авторитетности.

Юлия прошелестела на ухо подруге:

«Ты только посмотри на него! В жизни он даже лучше, чем по телевизору…»

Это была самая лучшая лекция из всех, что они слышали за период обучения в академии. Давид говорил о переговорах с преступниками в экстремальных ситуациях, например, когда речь идет о спасении заложников. Он описывал ситуации и события, от которых у слушателей отвисали челюсти. Давид легко переходил от неподражаемой серьезности к искренним шуткам. У него была неотразимая белозубая улыбка, и к тому же он сразу обратил внимание на Юлию. Нина видела, что, отпуская очередную шутку, он неизменно смотрел на нее, а один раз даже подмигнул ей, вогнав девушку в краску.

Потом преподаватели и слушатели окружили знаменитого лектора. Он смеялся и шутил, но, когда Нина и Юлия собрались уходить, извинился и, прервав беседу, нагнал их.

«Вы – надежда и будущее Швеции, – сказал он. – Когда вы вступите в ряды полиции, эти молокососы будут вставать в очередь, требуя, чтобы их арестовали первыми…»

Он притворялся, что обращается к ним обеим, но смотрел все время на Юлию.

Юлия улыбалась в ответ чарующей улыбкой. Глаза ее блестели.

Нина до сих пор помнит испытанный ею укол ревности.

Она подняла голову и посмотрела на комиссара уголовного розыска инспектора К.

– Думаю, что Давид чувствовал, что я очень близка Юлии. Некоторым мужчинам это не нравится.

К. испытующе смотрел на нее несколько секунд.

– В рапорте ты указала, что Юлия упомянула о присутствии в квартире другой женщины.

Нина кивнула:

– Да, это так. На присутствие в квартире чужого человека ничто не указывало, но я написала об этом со слов Юлии.

– Как ты думаешь, она сказала правду?

Несколько мгновений Нина молчала.

– Не знаю. Возможно, криминалисты увидят в квартире следы пребывания чужого человека…

– В квартире нашли множество разнообразных отпечатков пальцев, – сказал К. – вероятно, там давно не было генеральной уборки. Ты не видела следов взлома. Не было ли повреждений на двери?

– Нет.

– Криминалисты нашли следы крови на полу прихожей. Ты там ничего не заметила?

– Нет, но я видела пистолет на полу, в изножье кровати.

– Это был пистолет Юлии.

Нина замолчала и опустила глаза.

– Эта другая женщина могла войти в квартиру каким-нибудь иным путем? – спросил К. – Например, через окно?

Нина взглянула на грязные окна кабинета; сквозняк из спальни, слегка приоткрытое окно. Занавески задернуты. В комнате темно. В углах темные тени, но не заметно никакого движения. Только запах – острый и незнакомый.

– Окно спальни было, кажется, приоткрыто, – сказала она. – Я не проверяла, но из спальни тянуло сквозняком.

– Куда выходит окно спальни?

– На Бондегатан.

– Можно ли попасть в квартиру через окно?

– Квартира расположена на третьем этаже, фасад оштукатурен. Теоретически возможно забраться в окно по веревке, но для этого ее надо закрепить либо на крыше, либо в квартире.

К. вздохнул.

– Ты уверена в правдивости информации о другой женщине?

Нина напряглась.

– Что ты имеешь в виду?

– Может быть, ты неправильно поняла Юлию?

«Что они думают по этому поводу? Какова настоящая цель этого разговора?»

– Ты полагаешь, что я все это придумала, чтобы выгородить подругу?

– Я вообще не строю предположений. Но я очень хочу, чтобы ты помогла понять, что произошло.

К. подался вперед и внимательно посмотрел Нине в глаза.

– Дело вот в чем: Юлия с нами не разговаривает. Мы очень хотим вызвать ее на разговор. Ты не могла бы нанести ей неформальный визит? Может быть, она что-то скажет тебе.

«Ага, вот оно что. Вот куда мы клоним».

Нина скрестила на груди руки.

– Вы хотите, чтобы я шпионила за своей лучшей подругой? Вы это мне предлагаете?

– Называй это как хочешь, – безмятежно произнес комиссар. – Я даю тебе шанс навестить Юлию и узнать, как она себя чувствует. Если ты считаешь это допустимым, то можешь спросить о другой женщине и о том, что случилось в квартире вчера утром.

– То есть я должна буду произвести дознание в отсутствие адвоката? – сказала Нина. – Но это совершенно неэтично.

– Возможно. – К. посмотрел на часы. – Сейчас она, насколько я знаю, находится в Кронебергской тюрьме. Я могу получить для тебя разрешение на ее посещение, если ты считаешь, что это поможет делу.

– Значит, ее уже выписали из госпиталя?

– Я видел ее вчера вечером. Она в нормальном состоянии.

– Да, но вчера утром она была совершенно невменяемой.

– Она была не слишком разговорчива, но иного трудно было бы ожидать. Она ведет себя так, как обычно ведут себя люди, взятые под стражу.

Комиссар что-то написал на листке бумаги и встал.

– С Юлией все в порядке, – сказал он. – Думаю, что она не будет против твоего посещения. Это номера моих телефонов. Позвони, если надумаешь ее навестить.

Нина взяла листок с телефонами и тоже встала.

– Еще один вопрос, – сказала она. – Как получилось, что ты занимаешься этим делом?

– Я здесь работаю, и мне сейчас больше нечем заняться, – ответил К.

– Но делами полицейских, подозреваемых в совершении преступлений, занимается высшее полицейское начальство. Почему для Юлии сделано исключение?

Комиссар открыл дверь, чтобы выпустить Нину.

– Юлия Линдхольм уволилась из полиции пятнадцатого мая, – сказал он. – Старший прокурор и полицейские власти решили, что с ней обойдутся как с простой смертной. Едва ли это дело могут расследовать ее бывшие коллеги в Сёдермальме, и поэтому дело передали нам – в отдел национальной криминальной полиции, а не в местный отдел.

Нина изумленно уставилась на него:

– Это невозможно.

– Уверяю тебя, я очень серьезно отношусь к соперничеству между местными отделами и управлением криминальной полиции, но в данном случае у нас просто не было выбора.

– Она не могла уволиться. Сначала она посоветовалась бы со мной.

– Знаешь, моя секретарша в отгуле, и мне придется сейчас сидеть и полировать ногти, так что не обессудь…

Он бесцеремонно выставил Нину в коридор и закрыл дверь кабинета.

Держа в руке чашку кофе, Анника, опершись плечом о дверной косяк, смотрела, как ее дети гонялись за собакой Берит по большой лужайке перед домом. Калле, конечно, был проворнее, но и Эллен не отставала от него на своих маленьких ножках. У девочки хороший шаг, из нее, может быть, получится неплохой спринтер.

«Я тоже хорошо бегала короткие дистанции. Да, и если на то пошло, и длинные тоже. Убежала же я от Свена…»

Она поспешно отбросила эту пришедшую некстати мысль.

С крыльца открывался изумительный вид. Справа стоял большой двухэтажный дом с резной террасой. Еще правее, к озеру и пляжу полого уходил луг, где летом все время оставляли навоз соседские лошади. Впереди, за загонами, стоял густой лес.

«Наверное, так и надо жить – ближе к природе».

Но Анника понимала, что через неделю жизни в деревенской хижине ее замучит тоска по большому городу.

– Мама, я его поймал!

Калле ухитрился ухватить за шею старого добродушного лабрадора Берит. Мальчик и пес повалились в траву, и Анника успела заметить, что трава оставила на одежде Калле несмываемые зеленые следы.

– Не приставай к ней. Между прочим, это она.

К домику для гостей подошла Берит с кружкой кофе в одной руке и с мобильным телефоном Анники – в другой.

– Ты хорошо спала? – спросила Берит.

Анника попыталась выдавить улыбку.

– Вроде ничего. Мне снились смешные сны.

Берит села на ступеньки крыльца.

– О пожаре?

– О…

Анника осеклась. Она не рассказывала Берит о неверности Томаса. Ее уже много месяцев преследовали ночные кошмары, где главным действующим лицом была София Гренборг. От этих сновидений Анника просыпалась в холодном поту и вне себя от ужаса.

– Со старым зарядным устройством Торда что-то случилось, поэтому я не знаю, зарядилась ли батарея, – сказала Берит.

Она положила телефон на крыльцо. Анника уселась рядом и принялась смотреть на луг, сжимая ладонями кружку.

– Вы выбрали красивое место, – сказала она.

Берит сощурилась от ярких бликов солнца в воде озера.

– Это был последний шанс для меня и Торда, – сказала она, не отрывая глаз от пляжа. – Мы ухватились за него и выиграли.

Анника проследила за взглядом коллеги и посмотрела на воду.

– Что ты имеешь в виду?

Берит искоса посмотрела на Аннику и натянуто улыбнулась.

– У меня был роман, – сказала она, и Анника едва не задохнулась от удивления.

«У Берит был роман?»

– Я сильно увлеклась другим человеком, – продолжала Берит, – но, конечно, все это оказалось иллюзией. Я влюбилась в саму любовь, это было сильное чувство, которое то гасло, то снова разгоралось.

Она смущенно рассмеялась.

– Но, естественно, это продолжалось недолго. Когда я присмотрелась к предмету своей страсти внимательно, то поняла, что он просто козел. Не было смысла бросать все, что было у меня с Тордом, ради редкого хорошего секса.

Анника уставилась в кружку, не зная, что сказать.

«У Берит роман? Хороший секс? Но ей же пятьдесят два года!»

– Я знаю, о чем ты думаешь, – усмехнулась Берит, – и вот что я тебе скажу: я точно так же чувствовала себя в постели, когда мне было восемнадцать. Я рада, что это произошло, но никогда не сделаю этого еще раз.

Не соображая, что делает, Анника поставила кружку на крыльцо, обвила руками шею Берит и расплакалась. Она плакала молча, все ее тело сотрясалось от беззвучных рыданий.

– У него другая женщина, – прошептала она, вытирая нос тыльной стороной ладони. – Мне снится, что я ее убиваю. Он ушел от меня к ней, и в ту же ночь загорелся мой дом.

Берит вздохнула и погладила Аннику по спине.

– Ты до сих пор не говорила с ним?

Анника покачала головой и вытерла щеки рукавом кардигана.

– Через это надо пройти. Окольного пути не бывает.

Анника кивнула:

– Я знаю.

– В кабинете есть телефон. Дети могут побыть здесь, если тебе надо будет уехать.

Берит встала, отряхнулась и пошла в дом с кружкой в руке.

Анника смотрела ей вслед, стараясь взглянуть на нее глазами мужчины.

Берит была высокой и стройной женщиной с широкими плечами и короткой стрижкой. Сейчас на ней была свободная блузка, прикрывавшая бедра. На работу она одевалась по-другому: в пиджак и темные брюки. Иногда она надевала дорогие изящные украшения.

«И мне ни разу в голову не пришло, что у Берит может быть роман на стороне!»

Ей не могло прийти в голову, что ее образованная, отменно воспитанная коллега – сексуальное существо!

Это новое знание вызывало у Анники неловкость вроде той, какую испытываешь, поняв, что когда-то твои мама и папа занимались сексом.

Потом ее вдруг поразил совершенно очевидный вопрос: с кем?

С кем у нее был роман?

С кем-то из редакции?

Скорее всего, так оно и было.

Или с кем-то со стороны? Берит встречалась с очень многими людьми в поисках нужной информации.

Она сказала, что эта ферма была последним шансом для нее и Торда. Но когда они ее купили? Пару лет тому назад? Да она ведь в то время уже работала в «Квельспрессен»! Может, это было, когда Анника была в декретном отпуске. Тогда неудивительно, что она ничего не заметила.

Только бы не Спикен!

«Ради бога, только не Спикен!»

Почему-то известие о том, что у Берит был роман, подействовало на Аннику воодушевляюще. Она была готова окликнуть коллегу и расспросить ее о подробностях.

Ничего, все еще можно поправить, ничто еще не кончено просто потому, что настали трудные времена.

Она бросила взгляд на мобильный телефон. В следующий раз, когда она будет в городе, надо не забыть купить зарядное устройство.

Аннику внезапно охватил страх, такой сильный, что она едва не задохнулась.

«Через это надо пройти. Окольных путей не бывает».

Она вернулась в дом, подошла к телефону и набрала номер мобильного телефона мужа.

Один гудок – она услышала, как визжат дети, носясь по лужайке.

Второй гудок – отблеск солнца от воды ослепил ее.

Третий гудок…

– Алло, Томас слушает…

Она судорожно сглотнула.

– Привет, – сказала, точнее пискнула, Анника.

Сердце билось так громко, что она едва расслышала, что он ответил.

– Где ты, черт возьми, была?

Она дрожала, ей пришлось стиснуть трубку обеими руками.

– Я… дом сгорел.

– Ты не подумала, что мне надо было сказать об этом немного раньше?

– Это было вчера утром…

– Почему ты не позвонила? Почему ты мне ничего не сказала? Как ты думаешь, что я испытал, когда сегодня утром увидел обгоревшие развалины? Ты что, не понимаешь, какое это было потрясение?

– Да, прости…

– Как, черт возьми, начался пожар? Дом выгорел дотла. Что ты с ним сделала?

– Я ничего не делала, просто…

Он громко откашлялся.

– Что с детьми?

– С детьми все хорошо. Они играют. Ты хочешь их увидеть?

Томас отложил трубку и пропал на несколько минут.

– Сейчас не самое подходящее время, – сказал он, вернувшись к телефону. – Что говорят в страховой компании?

«Он не хочет видеть детей! Ему нет дела до Эллен и Калле!»

По щекам покатились слезы.

– Я этим еще не занималась, – прошептала она. – В страховую компанию я поеду на следующей неделе.

– Черт! – выругался Томас. – Сколько времени уйдет на то, чтобы получить деньги?

Анника вытерла слезы рукавом.

– Не знаю…

– Мне надо, чтобы вопрос решился как можно скорее, – сказал Томас, и Анника поняла, что он говорит абсолютно серьезно.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– Думаю, что мне жаль больше, – отрезал Томас и отключился.

Анника аккуратно положила трубку на аппарат и отдалась чувству жалости к себе. Она несколько раз всхлипнула, вытирая щеки пальцами. Стоя у окна, она смотрела, как на солнце играют дети.

«Когда же все это кончится? Почему жизнь так жестока? Почему ей все время мало?»

Она вышла на крыльцо и села на ступеньки, продолжая смотреть на детей.

Куда ей идти с ними?

Детский сад в Юрсхольме, но сама мысль о том, чтобы снова их туда отдать, вызвала у Анники почти физическую тошноту.

«Хватит с меня пригородов, хватит».

В деревне было здорово, но ей по душе большой город.

Может быть, им стоит вернуться в Кунгсхольм? Там было хорошо. Если повезет, то, может быть, удастся отдать детей в старые детские сады. Обычно новых детей набирают осенью.

Может быть, позвонить и узнать прямо сейчас?

Она достала мобильный телефон и включила его. Зарядное устройство Торда все же зарядило батарею. Анника набрала номер директора и получила сообщение о том, что детский сад сегодня закрыт.

Анника съежилась на ступеньке и обняла руками колени.

Может быть, она не права? Может быть, лучше начать все с чистого листа? Переехать в другой район Стокгольма или вообще в другой город? Вернуться в Катринехольм?

Мобильный телефон стал жужжать. Он поймал сеть, и посыпались сообщения.

Анника посмотрела на экран.

Сообщений было не так много. Пять по голосовой почте и три текстовых.

Голосовая почта по очереди: Спикен, Шюман, Спикен, Томас и Томас. Все тексты были от Томаса, и тональность их раз от разу становилась все более агрессивной и злобной.

Спикен хотел, чтобы она написала о Давиде Линдхольме, потом того же захотел Шюман, потом Спикен поинтересовался, не хочет ли она написать репортаж очевидца о пожаре в собственном доме, и, наконец, звонил муж, такой же злобный, как и в своих текстах.

Как все это характерно для нее, подумала Анника. Такое происходило всякий раз, когда в ее жизни случалась катастрофа. Ее всегда начинали искать. Два ее босса интересовались, когда она приступит к работе, а потом звонил разъяренный козел, считавший, что она слишком редко с ним трахается.

Она вернулась в дом и позвонила Шюману.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил главный редактор. – Ты собралась? Как ты?

Она села.

– Все в порядке. За мной вчера заехала Берит, и сейчас я в ее деревенском доме.

– Мы пытались до тебя дозвониться, но не смогли.

– Я знаю, но теперь мой мобильный телефон нашелся. Вы что-то хотели?

– Первым делом эта история с Юлией Линдхольм. Ты, кажется, с ней знакома?

– В какой-то степени да. Пять лет назад я всю ночь ездила в ее патрульной машине.

– Мы очень хотим опубликовать этот сюжет, – сказал Шюман. – Но я понимаю, в каком положении ты находишься. Успела что-нибудь спасти из дома?

– Детей.

Он помолчал, явно почувствовав себя неловко.

– Черт возьми, – вздохнул он. – Трудно себе такое вообразить. Тебе нужен отпуск?

– Да, – ответила Анника. – Мне надо разобраться с кучей всяких проблем.

– Как ты думаешь, ты сможешь написать статью о Юлии Линдхольм? «Моя ночь с полицейским-убийцей». Это можно сделать дома.

– У меня нет компьютера.

У нее, кроме того, не было и дома, но об этом она умолчала.

– Можешь получить в редакции новый ноутбук. Я сейчас подпишу требование. Когда ты за ним зайдешь?

Анника посмотрела на часы.

– Сегодня во второй половине дня, – ответила она. – Если я соберусь писать о Юлии Линдхольм, то мне надо поговорить с другой полицейской дамой, которая в ту ночь была в машине, – с Ниной Хофман. Тогда я писала именно о ней.

– Хорошо, я на тебя рассчитываю.

* * *

Анника оставила играющих детей на попечение Берит и пошла к автобусной остановке. Вытащив из кармана мобильный телефон, прочитала список контактов. Сначала набрала «Нина», потом «Хофман» и, наконец, нашла «Полиция. Нина Х.».

Она нажала кнопку и принялась ждать соединения.

– Хофман.

Анника судорожно сглотнула.

– Нина Хофман? Меня зовут Анника Бенгтзон. Я журналистка из «Квельспрессен». Мы с тобой встречались пять лет назад. Я тогда провела ночь в машине с тобой и Юлией…

– Да, я помню.

– Я позвонила не вовремя?

– Что ты хочешь?

Анника окинула взглядом поля и луга, посмотрела на ползущие к горизонту облака, на красные деревянные дома с блестящими на солнце окнами.

– Наверное, ты догадываешься, – ответила Анника. – Мои шефы хотят освежить в памяти читателей, что мы делали тогда в патрульной машине, что говорила и делала Юлия и что я об этом тогда писала. Я обещала это сделать, но решила сначала поговорить с тобой.

– У нас есть офицер по связям с прессой, он общается с журналистами.

– Это я знаю, – сказала Анника, чувствуя, как в ней закипает раздражение. – Но я хотела поговорить именно с тобой, потому что у меня сложилось впечатление, что вы очень близкие подруги.

Нина Хофман несколько мгновений молчала.

– Что ты хочешь написать?

– Юлия очень много говорила о Давиде. Та наша милая болтовня может сегодня заинтересовать читателей. У тебя есть время встретиться со мной?

Анника увидела на гребне холма облако пыли, поднятой приближавшимся автобусом.

– Я не собираюсь никого поливать грязью, – пояснила она. – Я не для этого звоню, скорее наоборот.

– Я тебе верю, – сказала Нина Хофман.

Они договорились встретиться в пиццерии недалеко от дома Нины в Сёдермальме через полтора часа.

Подъехал и остановился автобус. Анника вошла в салон и протянула водителю последнюю пятисоткроновую банкноту Берит.