Текст книги "Слуга тигра"

Глава 8

Ржавая капля упала в таз для умывания и медленно растворилась в воде. Сун Цзиюй, морщась, продолжил разматывать присохшую повязку.

– Господин, господин, ну куда!..

Жу Юй, кое-как бросив вещи, подскочил к нему.

– Зачем сами? Неужели так трудно позвать?

Сун Цзиюй отмахнулся, оторвал с ладони последний слой бинта. Сквозь свежую повязку на плече тоже снова проступило красное пятно. Два дня прошло, а все никак не затянется, крепко девка его приложила…

Жу Юй, осуждающе покачав головой, достал из короба свежий бинт. Сун Цзиюй взял склянку с лечебным порошком и посыпал рану. Прикусил губу – жжется…

– А вот не надо было лезть вперед Лань Сы, – наставительно сказал Жу Юй и туго затянул бинт. Сун Цзиюй зашипел.

– Уйди с глаз моих.

У двери вдруг кашлянули. Обернувшись, Сун Цзиюй с изумлением обнаружил на пороге Ма Сяньфэна с красной лаковой коробкой в руках. Жу Юй, на ходу поклонившись, вышел.

«Рано выгнал, надо было все же одеться», – подумал Сун Цзиюй.

Ма Сяньфэн, окинув взглядом его обнаженный торс, поспешно отвернулся.

– Прошу прощения, брат Сун. Я не вовремя…

– Молодой господин Ма?..

Сун Цзиюй подошел к брошенной Жу Юем куче вещей и неловко выудил из нее рубаху, попытался накинуть одной рукой.

– Позволь, я помогу! – Ма Сяньфэн поставил короб на столик и поспешил к Сун Цзиюю, придержал рубаху, пока тот не вдел руки в рукава. И вдруг улыбнулся.

– Как странно. Никому еще не помогал одеваться. Обычно всегда одевают меня.

Сун Цзиюй усмехнулся в ответ.

– Так бывает, если врываешься во внутренние покои.

Ма Сяньфэн поправил его ворот, неуклюже царапнув ногтями шею, тщательно затянул завязки.

– Старшему брату нравится смущать младших? – его глаза блеснули улыбкой. – Как мелочно. Я пришел в твои покои лишь для того, чтобы тебе не пришлось утруждаться и встречать меня.

– Младший брат смутился? – в тон ему откликнулся Сун Цзиюй.

Заглянул Лань Сы, окинул взглядом сцену и тихо вздохнул. Вот его только ценного мнения о соблюдении приличий не хватало.

– Попроси Жу Юя подать чай в беседку, – велел ему Сун Цзиюй. И уже серьезно спросил: – Зачем ты пришел, Сяньфэн?

Ма Сяньфэн отошел, церемонно поклонился.

– Я, Ма Сяньфэн, благодарю старшего брата Суна за защиту. Я безмерно восхищаюсь вашим героизмом, магистрат Сун. Не думал, что за счастье почту просто пройти по улице без охраны. Вы не только спасли мне жизнь, вы вернули покой… мне и всем жителям Чжунчэна. Я знаю, вы не принимаете подарков, но я принес укрепляющих лекарств. Могу раздать их вашим слугам.

В своей готовности угодить он был так трогателен, что Сун Цзиюй сдался и махнул рукой:

– Пойдем пить чай.

Стоило выйти на двор, как солнце нещадно резануло глаза. Шутка ли – два дня пролежал в постели. Целых два дня. Пусть рука болела, нужно было наверстывать упущенное.

– Что происходит в городе?

– Ты и вправду был сильно болен, как я погляжу, – Ма Сяньфэн поддержал его под локоть. – Я-то думал, твои слуги тебе обо всем доносили. Приставы со стражей снова устроили шум в порту, проверили все цветочные лодки, допросили всех, кто мог укрывать убийцу.

– Что делают мои люди, я знаю, – Сун Цзиюй, конечно, не нуждался в поддержке, но не отталкивать же этого… младшего братца. – Расскажи мне, что происходит в городе. Ты ведь знаешь, что мы вытащили из болота тела убитых девушек?

Ма Сяньфэн кивнул, усадил его на подушки в беседке. Устроился напротив, оглядываясь с легкой гримасой брезгливого удивления. Сун Цзиюй неловко усмехнулся. Да, зеленая краска на беседке и вправду облупилась, в крыше зияли дыры, а вид открывался на переплетение ветвей и заросли бурьяна, но было бы от чего нос воротить! Ма Сяньфэн, впрочем, заметил его усмешку и опустил глаза.

– Все знают о девушках, – он принял из рук Жу Юя чашку с чаем, забросил в рот пару орехов. – И все уверены, что теперь на город падет проклятье. Отец… и дядюшка Цюй очень обеспокоены.

– Вот как… Твой отец суеверен, Сяньфэн? – Сун Цзиюй проигнорировал выразительный взгляд Жу Юя и махнул ему: мол, иди.

– Никогда не был. Но… есть вещи, с которыми не поспоришь, – Ма Сяньфэн поежился. – В Западном квартале обрушился в реку храм. Люди слышат голоса и смех в пустых домах. В порту видели дракона, а возле гробниц – какие-то прозрачные фигуры… впрочем, что я говорю! Это страшно, но страшнее, когда в городе убивают женщин. Тот, кто это сделал, – чудовище. Я понимаю отца. Как радоваться безопасности, когда рядом ходит убийца пострашнее?

– Это девушки с «Алой лилии», младший братец, – сказал Сун Цзиюй. – Их убийцы, возможно, ходят к вам на званые обеды.

Лицо Ма Сяньфэна окаменело, но не от удивления.

– Ты можешь это подтвердить, старший брат? – холодно спросил он. – Я не знаю, что это за «Алая лилия», но предположу, что сгоревшая цветочная лодка. Там не спрашивают имен, туда может прийти кто угодно. Даже я был там однажды. Ты подозреваешь и меня?

Сун Цзиюй склонил голову набок.

– Разве ты не сказал мне, что уехал оттуда сразу же, как понял, куда тебя привез Сыма Кэ? Мне все еще нужно тебя подозревать?

– Я от своих слов не отказываюсь, – Ма Сяньфэн гордо задрал подбородок. – Но раз у тебя нет доказательств, то я такой же подозреваемый, как мои друзья!

Что за ребенок! Сун Цзиюй вздохнул.

– Младший братец, лодка сгорела, а девушки с нее убиты. Мы нашли не все тела, но это вопрос времени. Думаю, владелец пытается замести следы, и, судя по тому, как быстро и ловко он это делает, он богат и влиятелен. Ты хорошо знаешь этот город, ты вырос здесь, и очень поможешь мне, если подумаешь, кто за этим делом мог бы стоять. Возможно, ты что-то слышал дома или от друзей…

Рану на плече дернуло, и он поморщился. Они перетряхнули порт – в первую очередь Сун Цзиюй велел искать «Речного дракона», но выяснилось, что никто не знает человека с такой кличкой. От Ху Мэнцзы тоже не было вестей. С утра, едва придя в себя, он послал к нему человека, но тот пока не вернулся. Что, если…

– Например, что ты думаешь о господине Ху?

Ма Сяньфэн залпом выпил остывший чай, слегка скривился.

– Господин Ху – человек распущенный и грубый. Ни к чему он не относится серьезно, высмеивая всех и вся. Образован, но презрителен. Ни служба, ни народ его не интересуют, лишь выпивка и развлечения. Развратен сверх меры… Но, если подумать, до вашего приезда он редко веселился в городе. По натуре он скорее отшельник.

А развратник Ху, возможно, все это время водил его, Сун Цзиюя, за нос. Не послать ли к нему уже отряд…

– А что другие? – он назвал несколько имен: двое слишком быстро и не в меру разбогатевших торговцев, начальник порта, комендант гарнизона… Все они вхожи в дом Ма.

– Не имею чести знать дядюшек близко, – Ма Сяньфэн покачал головой. – Разумеется, я встречал их сыновей, но ни за кем не замечал ни вопиющей злобы, ни развращенности. Им не хватает серьезных устремлений, многие слишком легкомысленны…

Он задумался, глядя на огромных алых карпов, бесконечно преследующих друг друга у поверхности пруда.

– Впрочем… никто из них не посвящал меня в свои сокровенные мысли. Брат Сыма был самым открытым и острым на язык, но в его грубости была некая… свобода. Или так мне казалось. Обычно рядом со мной люди чувствуют себя скованно, ума не приложу отчего. Даже моим друзьям как будто веселее без меня. Лишь брат Сыма никогда меня не чуждался.

– Сыма Кэ убил Ким Хва Ён. Задушил ее во время своих развлечений, – Сун Цзиюй вздохнул. Юного Ма было даже жалко. – Ким Су Ён, которая убила Сыма Кэ и пыталась убить тебя, – ее сестра.

Сяньфэн резко обернулся к нему.

– Не может быть! Откуда ты это знаешь?! Почему так уверен?!

– Одна из девушек с «Алой лилии» дала показания еще до того, как мы нашли тело. После лекарь подтвердил, что Ким Хва Ён была задушена. И мне ведь не нужно напоминать тебе, что ты сказал мне о Сыма Кэ сам?

Как неприятно. Сун Цзиюй чувствовал себя так, будто макает носом в грязь белого щенка.

Ма Сяньфэн побледнел.

– Значит… значит, вот как. Вот как решило следствие. И я… я виноват в том, что имя брата Сымы будет запятнано после смерти, – он горестно покачал головой. – Будь он жив, знай я… я поговорил бы с ним. Убедил бы его, что нельзя так вести себя с женщинами!

«Что же ты не поговорил с ним еще тогда, когда он тебе признавался в своих наклонностях, – устало подумал Сун Цзиюй. – Не хотел верить? Или тебе было все равно?»

– Доказательства косвенные, и пока я не буду выдвигать обвинения. Тем более что Сыма Кэ уже нет в живых. Ким Су Ён призналась, что пыталась убить тебя, поскольку тебя тоже видели на «Алой лилии». Она собиралась отомстить всем мужчинам, которые бывали там.

Найти бы книгу. Мамашу с «Алой лилии» вчера обнаружили со свернутой шеей… Нужно ехать в управу прямо сейчас.

Он поднялся. Рану снова болезненно дернуло.

– Отправляйся домой, Сяньфэн. И передай отцу, чтобы не беспокоился – я найду того, кто за всем этим стоит.

Тот поджал губы.

– Я все передам. Выпей женьшень, старший брат, – он хотел удержать суровую мину, но вышло обиженно. – Ты все время отсылаешь меня, как ребенка. Но я хочу помогать тебе.

Сун Цзиюй с улыбкой похлопал его по плечу:

– В таком случае поступай в управу младшим служащим. Мне как раз нужен новый секретарь.

– Я не ради этого готовлюсь к экзаменам, – фыркнул Сяньфэн, но немного смягчился. – Я хочу уехать в столицу. И… надеюсь, что через два года, когда кончится твой магистратский срок, ты отправишься со мной.

Сун Цзиюй только с улыбкой головой покачал. Что за дитя… Впрочем, откуда ему знать, что в Чжунчэн чиновников не назначают, а ссылают? Что эта его ссылка равноценна смерти. А с того света не возвращаются.

* * *

В управе он первым делом выслушал доклады – ничего нового – и велел позвать Хэ Ланя. Однако разобраться, что, черт возьми, на того нашло в камере в ночь поимки Ким Су Ён, не получилось: стражник, почесав в затылке, сказал, что Хэ Лань заболел и уже два дня лежит в беспамятстве.

Сун Цзиюй кивнул в ответ. Встал медленно. Спокойным шагом дошел до флигеля слуг, хотя сердце колотилось в груди, хотелось броситься бегом…

Хэ Лань съежился в комок на циновке, прижав к груди одеяло, бледный как смерть, но такой горячий, что влажный его жар чувствовался даже без прикосновения. Хриплое дыхание вырывалось из груди странными всхлипами, похожими на плач ночной птицы.

– Что с ним такое? – Сун Цзиюй заложил руки за спину, борясь с желанием прикоснуться.

– Я не знаю, – лекарь скорбно покачал головой. – Это не похоже ни на одну известную мне болезнь.

– Пошлите кого-нибудь ко мне в поместье за женьшенем.

Когда лекарь вышел, он присел на край циновки и осторожно коснулся бледного лба, отводя прядь. Хэ Лань всхлипнул, заметался, пытаясь отползти от него.

– Нет! – слабо вскрикнул он. – Нет, не хочу… не заставляй меня… не надо… не надо снова…

Сун Цзиюй вскочил, сердце заколотилось в горле. Что это значит? Кто-то мучил его в прошлом? Тот, кто теперь приходит в кошмарах…

Быстрым шагом вбежал лекарь с подносом склянок.

– Господин магистрат, со всем уважением… вам лучше уйти, – виновато поклонился он.

Сун Цзиюй не стал спорить – вышел, тихо задвинув за собой дверь. Хэ Лань, Хэ Лань, что же с тобой такое? Наглотался болотной воды, отравился чем-то? Или вдохнул испарений?..

– Господин магистрат! Господин магистрат?

Он развернулся. Перед ним стоял слуга, которого он посылал к Ху Мэнцзы.

– Ну? Господин Ху здесь? – нетерпеливо спросил он.

– Нет, я до его дома не добрался, но…

Из-за спины слуги выглянул невысокий, белокожий, как фарфоровая куколка, юноша в изысканном черном халате, расшитом стрекозами, и бархатной шапочке.

– Господин Ху просит вас следовать за мной, – поклонился он. – Дело не терпит отлагательств.

Сун Цзиюй нахмурился. Ловушка? Но не слишком ли нагло? Впрочем, наглость – это второе имя господина Ху.

* * *

Можно было взять отряд стражи, но Сун Цзиюй, все взвесив, решил взять с собой одного Лань Сы. Если истинный хозяин «Алой лилии» – Ху Мэнцзы, нужно добыть тому доказательства, брать его под арест бессмысленно, от страха он не заговорит, а пытать… Сама мысль была неприятна.

– Не в ловушку ли едем, господин? – прямо спросил Лань Сы, когда он посвятил его в свои мысли.

– Понятия не имею, – досадливо ответил Сун Цзиюй. – За тем я тебя и беру. Если что-то пойдет не так, поможешь мне выбраться.

– Это неразумно. Вы ранены, вас могут убить прежде, чем я подоспею.

– Не настолько я ранен, – Сун Цзиюй забрался в седло, оборвав пререкания, и протянул руку кукольному слуге. – А ты показывай дорогу.

Юноша, специально взобравшийся на камень, подпрыгнул, чудом достав ногой до стремени, и, пыхтя, неуклюже устроился позади него, осторожно взялся за кушак. Для Бархата это был не вес, но конь вдруг решил показать норов – зафыркал, переступая копытами, заржал недовольно.

– Тише, тише, – Сун Цзиюй успокаивающе потрепал его по шее. – Это ненадолго.

Бархат ему как будто поверил: всхрапнул, тряхнул гривой снисходительно и припустил по узким улицам прочь из города.

Впрочем, скачка долго не продлилась. Как бы зычно ни кричал Лань Сы: «Дорогу магистрату!», распугивая прохожих, какой-то простофиля все же замешкался в городских воротах. Сун Цзиюй в последний миг натянул поводья, Бархат заржал, вставая на дыбы, неуклюже пошел боком и обрушил на идиота передние копыта. Сун Цзиюя мотнуло в седле, словно он налетел на камень, мальчишка, сидевший сзади, взвизгнул по-собачьи ему на ухо, крепко вцепившись в халат.

– Ах ты, сукин сын! Арестантское отродье! – заорал Лань Сы, на ходу срывая с пояса плеть. – Как посмел торчать на пути?! Не видишь, магистрат едет!

Он взмахнул плетью, собираясь с оттягом огреть лежачего, но тот вдруг поднялся одним прыжком, перехватил плеть, раскрутил Лань Сы, будто в танце, и отправил глотать дорожную пыль.

– Магистрат должен о благе людей заботиться, а не нестись сломя голову, – бросил он надменно.

Сун Цзиюй, выровнявшийся в седле, положил ладонь на рукоять меча, оценивая противника.

Роста этот человек был невысокого, телосложением не выделялся – если и боец из цзянху, то не лучший. Лицо его казалось серым от пыли, серым выглядел и короткий халат из некрашеного льна. Седые волосы стянуты в длинный, до колен, хвост на затылке, за спиной в потертых ножнах большой неуклюжий меч – рукоять обмотана потертой черной кожей. Самым выдающимся в его облике были глаза: серо-зеленые, странно светлые. Ни у кого никогда Сун Цзиюй не видел таких глаз. Ему стало не по себе.

Слепой? Но точно не глухой, к тому же наглец – где же хваленая реакция мастеров цзянху, когда нужно убраться из-под копыт? Да и взгляд у него был живой, презрительный.

– Что за меч хватаешься, чиновник? – хрипло спросил наглец. – Хочешь мне урок преподать? Ну так слезай с коня, попробуй!

Лань Сы снова оказался между ними, плеть повисла в отведенной руке.

– Отойди, – велел Сун Цзиюй. Человек, который походя вышвырнул Лань Сы, не последнего бойца, из седла, – явно мастер. Они не в цзянху, и от вызова можно отказаться, но вокруг собралась толпа – всем было интересно, чем закончится ссора магистрата с бродягой…

– Слезай и подержи коня, – велел он мальчишке-слуге. Тот заныл что-то, вцепившись в халат крепче, но Сун Цзиюй раздраженно дернул плечом, и тот отстал. Бродяга проводил его взглядом и отчего-то улыбнулся.

Спешившись, Сун Цзиюй поклонился, сверкнув усмешкой в ответ:

– Прошу мастера преподать этому магистрату урок.

Бродяга сунул в рот упавшую на лицо прядь волос, задумчиво пожевал кончик.

– Как же тебя отделать… Ты местный судья, так? Значит, по башке бить нельзя. Да и кости тебе ломать не след… разве что левую руку. Ладно, что-нибудь придумаю, – он выплюнул волосы… и исчез.

Сун Цзиюй едва успел увернуться – противник упал с неба, будто брошенный лавиной валун, поднял вокруг себя облако пыли.

Стиль у него был незнакомый – слишком мощный. Впрочем, будь он знакомым, это не помогло бы: светлоглазый мастер не сражался – играл, словно кошка с мышью, Сун Цзиюй с трудом блокировал его удары – поразительно мягкие, словно тот сдерживал силу.

Ах ты!.. Злость придавала сил, но глубокие раны на плече и на ладони снова заныли, пропитывая повязки кровью. Он заметил, что Лань Сы, хмурясь, напружинился, собираясь вмешаться, и рявкнул:

– Назад!

Наглец вдруг оказался у него за спиной: выкрутил левую руку, склонился к уху.

– И зачем вызывался драться, если такой неумеха?! – шепнул он. – Что мне с тобой де… – он осекся, шумно вдохнул воздух, принюхиваясь. – Так ты насле… Ты что, ранен?! Раненый на меня полез?

Краска бросилась Сун Цзиюю в лицо – что за наглый бродяга!

Он вывернулся из захвата и отпрыгнул на два шага.

– Я не отказываюсь от вызова, – вышло бы холодно, если бы он не задыхался.

– Я тоже не отказываюсь, – бродяга поправил перевязь на плече. – Но отложим.

Он огляделся, усмехнувшись толпе.

– Народ! Этот магистрат был ранен на службе! Кто я такой, чтоб его задирать сейчас? В этом нет чести! Эй, магистрат! Через месяц на том же месте и померяемся силой. А?

– Через полмесяца, – Сун Цзиюй усмехнулся. – Почтенный мастер назовет мне свое имя?

– Бао Сюэ, по прозванию Кэцин. А тебя как звать?

– Сун Цзиюй, – Сун Цзиюй поклонился. Мастер его взбесил, но не признать его силу было бы глупостью. А отказываться от урока – глупостью вдвойне. Что это за приемы такие, из какой школы этот человек?..

Бао Сюэ усмехнулся, прищурив светлые глаза.

– Ну, до встречи тогда, Сун Цзиюй, – он махнул рукой на прощание и как ни в чем не бывало зашагал сквозь толпу в город.

Сун Цзиюй только головой покачал.

– Ну, что смотрите, заняться нечем? – прикрикнул он на толпу. Зеваки начали расходиться. Ох и слухов завтра будет… Подпортил ты себе репутацию, магистрат. Впрочем, было бы что портить…

Он взялся за повод – и только сейчас заметил, что мальчишки-слуги нигде нет и Бархат стоит сам по себе, пофыркивая в мягкую пыль.

– Эй! – крикнул он. Прилавок неподалеку не сразу, но зашевелился, и паренек выбрался из-под него. Он был бледен и все вздрагивал, поглядывая ушедшему бродяге вслед.

«Вот уж и правда выводок щенков у этого Ху, – подумал Сун Цзиюй, запрыгивая на Бархата. – Не слуги, а смех один».

– Залезай, не трясись… Тебе еще дорогу показывать.

* * *

Он ожидал, что из леса дорога выведет к поместью или хотя бы охотничьим угодьям, но мальчик показал с наезженного тракта в сторону, где среди бурелома едва угадывалась заросшая тропинка. Ехать приходилось гуськом и медленно, отводя с дороги ветви, норовившие хлестнуть по лицу. Лань Сы заметно тревожился – Сун Цзиюй слышал, как он ерзает в седле.

– Здесь, – сказал вдруг слуга и, легко спрыгнув с лошади, скрылся в подлеске. Дальше коням дороги не было.

– А ну стой!

Но мальчишки уже и след простыл. Поморщившись, Сун Цзиюй спешился и, махнув Лань Сы, углубился в заросли.

Идти пришлось недолго: стоило продраться через подлесок, как показалась заимка – маленькая бамбуковая хижина, крытая сосновыми ветками. Из дыры в крыше валил дым, на чурбачке перед дверью очередной фарфоровый мальчик мелко рубил стебли каких-то трав.

– Магистрат Сун пожаловали! – Ху Мэнцзы в нижнем лиловом халате вышел из хижины, рукой разгоняя дым. Рукава его были подвязаны, обнажая белые предплечья, волосы были заколоты на макушке. Сперва Сун Цзиюю показалось, что на халате какой-то мудреный узор, но приглядевшись, он понял, что это бурые пятна.

Он остановился чуть в стороне, не подходя. Больше никого вокруг не было видно, но Лань Сы за его спиной все равно положил ладонь на рукоять меча.

– Зачем вы позвали меня сюда, господин Ху?

– Заманить вас в ловушку и съесть, а потом еще два дня обгладывать кости, – вдали от города Ху Мэнцзы растерял всю свою манерность, и голос его звучал устало. – Я зашил рану этой девчонки, как смог, и вливал в нее ци, чтоб вы успели поговорить. Заходите.

В хижине стоял густой тяжелый запах крови. На грубой лежанке, укрытая дорогим халатом Ху Мэнцзы, когда-то ярко-рыжим, а теперь бурым от крови, лежала женщина. Свет едва-едва пробивался в домик, страдание исказило лицо несчастной, но Сун Цзиюй сразу узнал ее – это была та самая девушка с «Алой лилии», что обслуживала их в ту ночь.

Он опустился рядом с лежанкой на колени.

– Инь Юй.

Она с трудом открыла глаза. Воздух вырывался из ее рта со свистом и бульканьем – повреждено легкое?

– Я достала… ее… – прохрипела она. – Хозяйскую книгу… выполняй…

Сун Цзиюй подозвал Лань Сы, но тот, глянув на раны, покачал головой.

Вот, значит, как. И ничего нельзя сделать…

– «Алой лилии» больше нет, – мягко сказал он. – Ты свободна.

Глубокий вздох, почти чистый.

– Под большой ивой… там, в корнях… я не успела забрать… – прошептала она и всхлипнула вдруг. – Мама… господин… отвезите меня к маме…

– Где твоя мама, милая? – Сун Цзиюй склонился над ней, силясь расслышать ответ, но ее глаза уже закатились, а грудь заходила часто-часто, все тело задрожало.

Помедлив, он закрыл ей глаза, опустил платок на спокойное, как будто посвежевшее лицо. Вот и еще одна женщина, которую ему предстоит похоронить…

Что за проклятый город.

Ху Мэнцзы, все это время неподвижно стоявший у стены, выдохнул тяжело, опустился на пол у очага.

– Ну вот и все. Я не мог отпустить ее, пока магистрат не сдержит слово.

Сун Цзиюй помолчал, глядя на безмятежное лицо девушки. Что за конец для той, что и так столько страдала! Ее загнали в угол… Охотились, словно на животное.

– Вы знаете, кто это сделал?

Ху Мэнцзы устало пожал плечами, глядя в огонь.

– Увидел только какого-то подонка в черном. Стрелял из лодки.

– Вы встречались в ту ночь, когда сгорела «Алая лилия»? Она должна была принести книгу? – Сун Цзиюй присел рядом, взял Ху Мэнцзы за запястье.

– Так и есть. Она бежала по берегу уже раненая. Очень уж они не хотели ее отпускать, – тот слабо усмехнулся. – Что это вы меня так нежно держите, магистрат?

– Всего лишь хотел привлечь ваше внимание, – сухо сказал Сун Цзиюй и убрал руку. – Я должен ехать, найти книгу. Пришлю кого-нибудь, чтобы забрали тело.

Он поднялся, но на пороге помедлил и обернулся:

– Спасибо за помощь, господин Ху.

– Не за что, – Ху Мэнцзы даже не посмотрел ему вслед. – Обещания должны выполняться. Клятвы – даваться искренне. Если происходит иначе, случаются большие беды.

* * *

Нельзя было ехать на поиски книги с одним лишь Лань Сы. Заехать бы в управу, взять стражников, и только тогда… Но об этом Сун Цзиюй подумал поздно, уже уворачиваясь от длинного клинка.

Похоже, за ним следили от самого леса, а он, погруженный в раздумья, заметил слишком поздно, уже когда склонился над корнями ивы, выуживая завернутую в кожаный лоскут книгу, и услышал громкий всплеск, а потом ругань Лань Сы.

Над ухом просвистел арбалетный болт.

Убийце не повезло дважды: сначала он промахнулся, а потом замешкался, перезаряжая оружие. Сун Цзиюй отыскал его по яростному шуршанию камышей и не стал медлить – побежал прямо на врага, выхватив меч на ходу.

Клинки с лязгом встретились. Противник, замотанный в черное по самые глаза, был силен – или, может быть, Сун Цзиюй ослаб от ран и потери крови. Лань Сы, похоже, тоже приходилось туго.

Из какой школы эти двое? То бьются словно тигры, то уворачиваются, едва ли не танцуя! Рассерженный, Сун Цзиюй погнался за врагом, требуя продолжения драки… и понял, в чем был подвох.

Убийца знал эти берега и завел его на самое илистое место, среди камышей, где грязь так и чмокала, не желая отпускать сапоги. Сам же он скакал по камням, показывавшим из воды серые бока.

Проклятье!

Сун Цзиюй отмахнулся от меча и сам вскочил на камень, но замешкался – испугался, что сейчас потеряет сапог. Убийца только этого и ждал: подпрыгнув, он ударил Сун Цзиюя обеими ногами в грудь с такой силой, что тот отлетел и приложился спиной о валун. Раненую руку пронзила острая боль, перед глазами потемнело – но враг не стал ждать, атаковал снова, и Сун Цзиюй со всей ясностью понял, что не успеет увернуться от нацеленного в грудь меча.

Порыв холодного ветра пронесся мимо, сталь зазвенела о сталь. Вот вскрикнул первый убийца, с хрустом ударившись о дерево, вот во второго с неприятным хлюпаньем вошел клинок.

Луна вышла из-за облаков, и на камне, торчащем из воды, появился призрак. Серебрились старомодные просторные одежды, звякнули на поясе колечки. Шелк летел по ветру вместе с волной. Лунный свет играл на окровавленном мече, и, словно драконий хвост, вились длинные, до самых колен, белые волосы, перехваченные на затылке лентой.

– Никак снова ты, раненый магистрат? – произнесло видение глубоким голосом и превратилось в давешнего бродягу. Правда, бродягой его больше не получалось назвать. Скорее он походил на спустившегося с гор небожителя.

Убийца, что лежал под ивой, силился подняться. Сун Цзиюй шагнул к нему и приставил к горлу меч:

– Не двигайся, если не хочешь лишиться жизни! Лань Сы!

Тот, хлюпая водой и ругаясь, как раз выбрался на берег. Повинуясь жесту господина, он принялся связывать первого убийцу, второй же плавал у ног небожителя лицом вниз. Сун Цзиюй наклонился и выцарапал из-под корней книгу и лишь потом обернулся к своему спасителю.

– Мастер Бао. Благодарю за помощь, – он низко поклонился. Затем выпрямился, с интересом разглядывая новый облик бродяги. Лунный свет отражался в его странных ярких глазах, блестел в белоснежных волосах; непонятно было, сколько ему лет: в одно мгновение он казался совсем юным, в другое – будто бы ему все пятьдесят. В узком лице было что-то хищное, на красиво изогнутых пухлых губах застыла ухмылка. Кто же он все-таки такой?

– Просто гулял и услышал шум. Не люблю, когда шумят, да еще и нападают на магистратов, с которыми у меня дуэль назначена. Захочешь отблагодарить – я на постоялом дворе «Приют ласточки».

Мастер Бао отбросил волосы с плеча, сорвал пучок ивовых листьев и принялся оттирать клинок.

– Я непременно отблагодарю вас, – пообещал Сун Цзиюй. – Но сейчас мне нужно спешить.

Лань Сы уже грузил на лошадь связанного пленника. Сун Цзиюй свистнул, подзывая Бархата, и обернулся добавить, что заплатит за постой неожиданного спасителя, но под ивой уже никого не было. Неужто и правда призрак растворился в воздухе…

* * *

…Ярче всего болела рука. Потом – спина. Все тело ныло, напоминая о напряжении этого дня, всех последних дней…

Сун Цзиюй отложил кожаный сверток к свиткам с делами, сделал глубокий медленный вдох. Такой же медленный выдох.

Итак, его пытались убить. Почему? Его выследили, или эти двое тоже искали книгу? Это Лань Сы сейчас узнает у разбойника в подвале.

Далее: книга. Он развернул сверток и извлек из него влажную покоробившуюся книгу. Неужели Инь Юй плыла…

Он вспомнил, как далеко «Алая лилия» была от знакомых берегов. Значит, не только Ким Су Ён была из деревни хэнё.

Вода размыла записи. Более старые были видны получше, однако новые, где чернила были посвежее, расплылись.

В дверь бочком протиснулся младший пристав, которого Сун Цзиюй утром за неимением лучшего назначил своим секретарем вместо сидящего в темнице любителя книжек.

– Тут… обращения, господин магистрат, – на подносе перед ним громоздились свитки. – Народ жалуется, что распоясалась нечисть. Требуют немедленно похоронить тела где-нибудь подальше от города…

– Положи на стол, – Сун Цзиюй вздохнул. Потрогал грязную присохшую повязку на ладони. – Лекарь уже спит?

– Да, господин магистрат. Прикажете разбудить?

– Не надо. А Хэ Лань?

– Насколько мне известно, все еще болен.

Отпустив его, Сун Цзиюй немного полистал книгу, но и так неверные строчки совсем расплывались перед глазами, и он со вздохом закрыл ее и спрятал в шкатулку.

Вошел, отряхивая руки, Лань Сы.

– Не признается, господин. Прикажете пытать?

– Нет, – Сун Цзиюй поморщился. – Поговорю с ним сам.

Он поднялся и пошатнулся, Лань Сы едва успел подхватить под локоть.

– Вам нужно к лекарю, господин. Я прикажу его разбудить.

Конечно же, оказалось, что рана открылась, и ее снова пришлось зашивать. Когда Сун Цзиюй поднялся с лежанки, его трясло.

– Не стоит никуда ехать, господин магистрат, – лекарь удержал его. – Оставайтесь здесь до утра.

Пререкаться не было сил. Однако, когда лекарь вышел, он поднялся с постели и открыл дверь в смежную комнату.

Хэ Лань все так же лежал под одеялом, съежившись, спутанные волосы вились от влаги. Коснуться его? Снова ведь из этого не выйдет ничего хорошего. Он хотел было уйти, но Хэ Лань вдруг пошевелился, обернулся к нему.

– Зачем ты пришел… – его голос похож был на шелест цветочных лепестков.

Сун Цзиюй поспешно склонился над ним.

– Лань-эр, как ты?..

Его вдруг охватила беспомощность. Не может быть, чтобы его «знаток необычайного Хэ» умер вот так…

– Я… – Хэ Лань отпрянул. – Не трогай. Не дыши со мной одним воздухом. Это опасно…

– Что с тобой? – спросил Сун Цзиюй, с мукой глядя в его блестящие от лихорадки глаза. Лицо такое бледное и осунувшееся, словно только они и остались…

– Я… – Хэ Лань вдруг улыбнулся синюшными, как у утопленника, губами. – Я плохо выгляжу, да? Это хорошо… тогда ты не захочешь ко мне приближаться…

– Не глупи, – Сун Цзиюй рассердился, и злость, как всегда, позволила ему собраться. – Я найду тебе лучшего лекаря. Только держись, хорошо?

– Да… – Хэ Лань потянулся к нему, но тут же отпрянул. Его глаза загорелись лихорадочным огнем, губы искривились в странной гримасе, искусанные, пересохшие. – У тебя, наверное, такие холодные руки… Цзиюй…

Озноб пробежал по спине Сун Цзиюя, но он пересилил себя, нежно положил ладонь Хэ Ланю на лоб.

Зря. С неожиданной силой скрюченные пальцы впились в его ворот, в его шею. Комната качнулась вокруг – то же чувство… Он снова гибнет в трясине, но на этот раз Хэ Лань тянет его на дно…

Пронзенный диким, животным ужасом, он отшатнулся, сделал неловкий шаг назад, едва не упав.

Хэ Лань и сам испугался, скомкал одеяло, прижимая к груди.

– Простите меня… простите меня… Я… Пожалуйста, уходи! Уходи! Я не могу тебя видеть!

Он уткнулся в подушку, скорчившись, весь дрожа.

Сун Цзиюй мгновенно устыдился. Какой позор, магистрат… Чего ты испугался? Больного, немощного юнца? Он присел на край постели и осторожно притянул Хэ Ланя к себе, обнял…

Хэ Лань зарычал, взвизгнул, как дикий зверь, и отшвырнул его с такой силой, что треснула тонкая перегородка.

На шум прибежал стражник, бросился к Сун Цзиюю.

– Магистрат, вы ранены? Брат Хэ, ты что такое вытворяешь? Учителя твоего, что ли, позвать?!

Сун Цзиюй полежал немного, пытаясь вдохнуть. Возможно, на этот раз он все же сломал ребра…

– Да. Позови лекаря… Ему плохо.

Кое-как поднявшись, он выбрался из лекарской и сел на галерее, тяжело дыша. В голове было пусто. Он настолько обидел Хэ Ланя? Или дело в болезни? Лоб такой горячий, бессвязный бред.