Текст книги "Слуга тигра"

Глава 6

В последующие три дня расследование никак не продвинулось: Ким Су Ён буквально в воду канула, а от господина Ху, обещавшего достать книгу, не было ни слуху ни духу.

Стража по приказу Сун Цзиюя перевернула вверх дном не только все цветочные лодки, но и сам порт. Распотрошили склады, поймали парочку контрабандистов, даже в лачугах рыбаков пошарили, но девчонка так и не нашлась. Все, что получил Сун Цзиюй, – ворох проклятий на свою голову: недовольные торговцы, владельцы складов и капитаны костерили его по всем корчмам на чем свет стоит, что помешал работе – сколько сделок сорвалось!

Сун Цзиюй пообещал выплатить всем щедрую неустойку, но тем самым навлек на себя уже гнев казначея при управе. Тот устроил безобразную истерику о ненужных расходах и унялся лишь после того, как Сун Цзиюй пообещал ему, что лично проверит бухгалтерскую книгу на предмет растрат. Иначе в чем беда, в казне на такие случаи должны быть деньги.

От этого скандала у Сун Цзиюя изрядно разболелась голова. Он уже хотел сдаться и позвать Хэ Ланя, но тут в управу пришел новый посетитель.

Впрочем, слово «пришел» не отражало всей помпы. Гость торжественно прибыл – в наглухо закрытом синими шторами паланкине, да не просто так, а в сопровождении двух грозного вида головорезов. Они таким громким рычанием и ругательствами разгоняли людей, что Сун Цзиюй даже выглянул во двор.

Как раз вовремя, чтобы заметить некоего человека в шляпе с белой вуалью, поспешно выбравшегося из паланкина и прошмыгнувшего в открытые ворота. Шляпа, впрочем, была лишней – вряд ли кто-то, кроме молодого господина Ма, мог позволить себе халат с такой изысканной вышивкой в виде павлиньих глаз на шелке цвета индиго.

– Я же велел ему сидеть дома! – раздраженно высказал Сун Цзиюй небу, но то промолчало. Ничего не оставалось, как крикнуть страже: – Пропустите молодого господина Ма и отведите в мой кабинет.

На этот раз секретарь не вбежал трусливо, а вошел торжественно (насколько позволяла душераздирающе скрежещущая по полу дверь).

– Молодой господин Ма Сяньфэн к магистрату Суну!

Ма Сяньфэн отстранил его, с порога поклонился.

– Магистрат. Прошу прощения за то, что нарушил ваш приказ, но я не привык сидеть сложа руки. Я прибыл сообщить, что мои слуги привезли подарки в ваше поместье. Я также вызвал плотника и архитектора, они приводили в порядок наш собственный сад и заслуживают всяческого доверия.

– Молодой господин Ма, – голова болела все сильнее, и Сун Цзиюй потер переносицу двумя пальцами. – Разве вам не известно, что я не принимаю подарков? Ни от кого. Никогда. Будьте так добры послать своих людей все забрать. Включая плотника и архитектора.

«Еще и сад ему мой не понравился».

Он ожидал, что Ма Сяньфэн возмутится, но тот вдруг заметно пал духом, его узкое, утонченное лицо приобрело печальное выражение.

– Что ж… я так и сделаю, если мой спаситель того желает. Но… но прошу, примите хотя бы это, – он извлек из-за пазухи парчовый футляр. – Я расписал его для вас и имел наглость… набросать несколько простых строк.

И вот что с ним делать? Несколько строк он набросал. Отказать – будто щенка ударить.

Сун Цзиюй со вздохом принял подарок и осторожно извлек из футляра веер.

Молодой Ма действительно обладал талантом. Несколькими оттенками серого и зеленого он изобразил вид на реку и горы в туманной дымке. Одинокий лодочник с шестом задрал голову в остроконечной шляпе, любуясь стаей диких гусей.

Написанные изящным почерком строки гласили:

 
Дикий гусь с перебитым крылом провожает летящую стаю,
Крик тоскливый его бесконечно мне сердце томит.
Друга я рукавом от первого снега укрою
И отправлю слугу за горячим и пряным вином.
 

Он не успел дочитать, как Ма Сяньфэн вдруг мертвой хваткой вцепился в веер. Щеки его пылали.

– Нет, я передумал! Рисунок вовсе не хорош, стихи еще хуже, эта жалкая вещица вас недостойна!

Сун Цзиюй в изумлении разжал пальцы, позволив ему выхватить веер. Неужто юноша не так понял выражение его лица и оскорбился?

Но это и к лучшему. Сун Цзиюю нечего было ответить на эти пылкие попытки подружиться. И когда он успел стать таким скучным стариком?.. А ведь всего десяток лет назад он сам смотрел вот так на Лун-гэ, не веря своему счастью: как же, в его скучной, одинокой жизни вдруг появились чувства возвышенные, как у героев «Клятвы персикового сада»! Он ощущал себя Юй Боя, внезапно встретившим на дороге жизни дровосека Чжун Цзыци, понявшего его музыку.

Вот только жизнь сложнее красивых легенд о «родственных душах». Кто может называться «чжицзи» – истинно знающими друг друга? Даже десять лет для этого, оказывается, не срок…

– Сяньфэн, – мягко сказал он. – Отправляйся домой, пожалуйста, и не выходи без надобности. Убийца все еще на свободе.

– Разумеется, я больше не потревожу вас! – На несчастного жалко было смотреть, кажется, даже белки глаз порозовели. – Не подумайте, что я… Я всего лишь хотел спросить, могу ли называть вас старшим братом!

Сун Цзиюй вздохнул. Все равно что пинать щенка…

– Только не при моих подчиненных. И… ты талантлив, Сяньфэн, не стоит себя принижать. Это очень изящный подарок.

Ма Сяньфэн в волнении отложил веер на стол, схватил Сун Цзиюя за руки, крепко сжав.

– Ни слова больше, старший брат. Я знаю, что ты пытаешься сказать, не нужно утешать меня. Эти стихи значат, что я желаю тебе вернуться в столицу, только и всего! Отец говорил, что вы… не сами выбрали это назначение. И я сочувствую, что вам пришлось тут оказаться, возиться с нами…

В дверь без стука протиснулся улыбающийся Хэ Лань с подносом.

– Магистрат, учитель послал вам… – Улыбка сползла с его лица, взгляд похолодел. – О. Вы заняты. Прошу прощения.

Сун Цзиюй осторожно освободился от горячей хватки юного Ма.

– Я благодарен вам за искренние пожелания, – он мягко похлопал Ма Сяньфэна по плечу. Что за наказание! Юнец, похоже, навоображал себе невесть что. Хорошо, что в таком возрасте эти помрачения ума не длятся долго. – А теперь идите. Я дам вам Лань Сы в сопровождение, – он крикнул приказ в приемную и повернулся к Хэ Ланю.

– Что послал мне учитель?

Ма Сяньфэн поклонился, резко развернулся и вышел, не говоря ни слова. Так и забыв веер на столе.

Хэ Лань даже не кивнул ему вслед, отвернулся, снял крышку с принесенной гайвани.

– Лекарство. От головной боли, – процедил он.

– Спасибо, – с благодарностью откликнулся Сун Цзиюй. И как лекарь догадался, что у него разболелась голова? Или это был не лекарь, а сам Хэ Лань?

Сун Цзиюй улыбнулся, на душе потеплело. Давно о нем так не заботились…

– Еще секретарь передал какое-то послание, – Хэ Лань придвинул синий конверт с гербом семейства Цюй, поклонился и молча направился к двери, прямой, как деревянная фигурка. Что-то с ним было не так, и Сун Цзиюй не выдержал, отложил конверт.

– Что-то произошло, помощник лекаря Хэ? – спросил он ласково, будто пытаясь развеселить обиженного ребенка.

– Нет. Все в порядке, – ровным голосом ответил тот, не поворачиваясь. – Не думайте обо мне, я всего лишь слуга. Лучше позаботьтесь об утонченных чувствах юного господина Ма… – он сглотнул и отвернулся снова. – Ма Сяньфэн – замечательный, благородный человек.

Сун Цзиюй удивленно поднял брови. Слуга, значит… Сказать бы, что слуги не устраивают сцен, но на память пришел Жу Юй.

Он вздохнул.

– Если тебя что-то гнетет, я выслушаю.

Хэ Лань отошел к столу.

– Вы обменялись веерами. Так прелестно, очень возвышенно. – Он взял веер, раскрыл его и засмеялся горько. – Я даже прочитать не могу… Наверняка красивые стихи.

Сун Цзиюй вспомнил кривые иероглифы в отчете и, кажется, начал догадываться, в чем дело.

– Грамотность и умение вести красивые речи – это еще не все, – мягко сказал он. И подумал, что это несколько лицемерно звучит от человека, сдавшего экзамен на высшую оценку.

Хэ Лань дернул плечом в ответ, не поднимая глаз.

– Мне недоступно не только это. Я… подлое существо. Даже представить чувства господина Ма мне невозможно. Простите.

Сун Цзиюй хотел сказать ему, что образованность и утонченность достигаются учением, но мальчишка уже выбежал из кабинета. Ну пусть остынет, разве магистрат ему нянька?

Он пожал плечами и, придвинув к себе конверт, открыл послание.

Из конверта выскользнул плотный гладкий лист бумаги, на котором уставным почерком написано было приглашение отужинать в резиденции Цюй.

Сун Цзиюй глухо зарычал сквозь зубы. Да когда ж они усвоят, что подлизываться бесполезно?

«Впрочем, – подумал он, – это одно из самых старых аристократических семейств в городе, наверняка их предки знавали Сунов. Не посетить их было бы совсем уж невежливо. К тому же гун Цюй наверняка знает о здешних порядках… К примеру, кто чем владеет, кто кого покрывает. Может всплыть нечто интересное. Тот бордель… У него ведь есть владелец, который легко провозит туда бесправных рабынь из Корё…»

Он вздохнул. Придется потерпеть для дела. Остается лишь надеяться, что никакого пылкого юного сына или внука у господина Цюя нет, еще одна драма его в гроб загонит…

* * *

Сыновья гуна Цюя, к счастью, пылом не отличались: они оба были дородными господами с застывшим на лицах выражением сонного высокомерия, а внуки господина Цюя в силу малолетства больше интересовались карамельными зверятами и игрой в мяч.

Зато у господина Цюя была дочь брачного возраста. Сун Цзиюй узнал об этом немедленно, как только слуги провели его в сад, размерами не уступавший саду господина Ма, но куда более заросший.

Над цветущими розовыми кустами и коричными деревьями плыла задумчивая мелодия, но стоило Сун Цзиюю сделать шаг на дорожку, как мелодия оборвалась. Прелестная невысокая девушка вскочила с заплетенных разноцветным вьюном качелей – и убежала в облаке розовых шелков, прижимая к груди пипу. Впрочем, убегала она достаточно медленно, чтобы гость мог ее как следует рассмотреть.

Слуги привели его в расписной павильон, где уже собрались домочадцы гуна Цюя. Сам гун Цюй с женой сидели на возвышении, по бокам, вжав головы в плечи, спали на жердочках два павлина, слуги веерами отгоняли мух от уставленного яствами стола.

Островок через мостик от павильона пестрел яркими платьями: девочки-музыкантши настраивали инструменты.

Все было кристально ясно. И про дочь, и про семью: встречать его, как положено встречать гостя, не вышли, значит, одновременно хотят и пристроить девушку, и показать, что ему, Сун Цзиюю, оказывают великую честь. Аристократы…

Он подавил вздох и слегка поклонился:

– Благодарю гуна Цюя за приглашение. Госпожа…

Госпожа Цюй, напудренная до гипсовой бледности, лишь молча кивнула. Сыновья как по команде встали, отвесив поклоны.

– Прошу, садитесь, – гун Цюй медленно протянул длинную руку, как богомол протягивает лапу перед атакой. – Мы счастливы, что вы наконец посетили наш скромный дом, магистрат Сун. О ваших подвигах уже ходят легенды.

– Ну что вы, ну что вы, – Сун Цзиюй натянул маску любезности. – Все это преувеличения, я вовсе не совершал никаких подвигов.

Перед ним немедленно возникли тарелки, яшмовые палочки и изящная бронзовая чарка с узором в виде виноградной грозди. Напротив бессмысленно пучил глаза сом, с помощью пряностей и теста загримированный под дракона.

– Простите за скудный ужин, – сказал гун Цюй, орудуя палочками над уткой. – Отцы-даосы из храма Восточного ветра проповедуют воздержание, и я полностью с ними согласен. Они также проповедуют скромность и прямоту… Я полагаю, что существует скромность ложная и скромность истинная, а прямота отличается от грубости. Тот, кто отказывается от благодарностей, после того как спас другому жизнь, в высшей степени скромен, истинно скромен. Это украшает молодого человека.

«Господин Ма, больше некому», – понял Сун Цзиюй. Интересно, как далеко по городу уже разлетелась весть о его «геройствах»? Сколько еще приглашений на смотрины, то есть, простите, на званые ужины ему ждать?

– Я всего лишь добросовестен, не более того, – он сдержанно улыбнулся. – Не будет ли гун Цюй так любезен поведать о своем высоком роде? Мои предки когда-то имели честь жить в старой столице, не связаны ли мы стародавней дружбой?

Он решил сделать вид, что заинтересован в матримониальных планах. Может быть, что-нибудь и об отношениях между знатью прояснится.

Тяжелые веки Цюя чуть приподнялись, выдавая блеск в глазах.

– Гун Цюй, мой мудрый предок, присягнул нынешней династии, потому что понял: лишь император Тун-ди мог остановить кровопролитие. Так и вышло. Не стану утомлять вас рассказами, магистрат наверняка давно проверил все родословные новых соседей. Но кое-что магистрату не известно. В молодости я некоторое время служил в министерстве податей вместе с вашим двоюродным дядей Сун Жэньши. В высшей степени замечательный был человек, жаль, что смерть настигла его так рано.

– Поразительно! Должно быть, сама судьба сводит наши семьи вместе, – неискренне восхитился Сун Цзиюй и бросил сочувственный взгляд на сома-дракона, как собрата по притворству. – Гун Цюй давно оставил службу при дворе?

– Давно, – веки-ставни снова опустились, видимо, эта тема была неприятна. – Но не жалею. Сейчас меня интересует исключительно самосовершенствование и поиски бессмертия.

«Надо же, – подумал Сун Цзиюй. – И досюда добралась эта мода».

Несколько лет назад, когда наследный принц обзавелся советником-даосом, все буквально посходили с ума и тоже наприглашали себе монахов из разнообразных монастырей. Парочка знатных господ в конце концов отравилась киноварью, а советник был пойман на прелюбодеянии с тремя наложницами наследного принца разом. Ему отрубили голову и повесили над южными воротами, и мода в тот же час сошла на нет. Но до Чжунчэна эти перемены в настроениях, похоже, еще не добрались.

С островка, на котором расположились музыканты, полилась нежнейшая музыка. Запел девичий хор.

Если остаться и слушать – чего доброго убьешь час, а то и больше. Этого Сун Цзиюй вынести уже не мог. Он встал, церемонно поклонился присутствующим.

– Благодарю за то, что приняли этого скромного чиновника в своем доме. К сожалению, мне нужно вернуться в управу, дело о покушении на юного господина Ма не терпит отлагательств.

Гун Цюй поморщился и встал.

– Разумеется, разумеется. Мы тоже рады были принимать господина магистрата в нашем убогом жилище! Но прежде чем вы уйдете, этот болтливый старик хотел бы поговорить с вами наедине.

Он поманил Сун Цзиюя за собой под круглую арку. За его спиной домочадцы немедленно оживились: кто-то достал домино и палочки с приказами для застольной игры, немедленно появились новые кувшины с вином.

Сун Цзиюй последовал за гуном Цюем, оглядывая сад. То тут, то там заметны были признаки упадка: то отвалившаяся со стены штукатурка, то поваленное бурей дерево, которое никто не убирал, то мостик без одной доски. С юга на сад наступали сорняки, дикая зелень стояла стеной, над ней едва различима была крыша полуобвалившегося павильона. Интересно, списывают ли это на скромность и пренебрежение богатством? А обтрепавшиеся рукава и полы хозяйского халата? Сун Цзиюй шел чуть позади гуна Цюя, заложившего руки за спину, и ему хорошо видна была засаленная, потерявшая нитки вышивка.

Нет, целая труппа музыкантов – семейная, судя по отсутствию в городе известных театров, – плохо вязалась с аскезой. Значит, хотят пустить пыль в глаза, надеясь, что возможный зять не заметит стоящей на пороге нищеты. Как глупо…

– Молодость, – провозгласил Цюй, словно сообщал некую важную истину. – Молодость любит яркие цвета и не признает оттенков. Вы стремитесь быть лучшим магистратом из всех, что существовали под Небесами. Неподкупным, ни с кем не желающим знаться. Никому вы не боитесь нанести обиды, ибо на вашей стороне мораль. Ваш двоюродный дядя был человеком похожего склада… К сожалению, все, чего он добился, – навет, ссылка и смерть от болезни в нищете. Я по-отечески не желаю вам такой судьбы.

Сун Цзиюй вздернул бровь.

– Это… даосское предсказание? – спросил он, в последний момент заменив слово «угроза».

Навет, значит… Случилось это все, когда Сун Цзиюй был еще мальчишкой, так что подробности падения Сун Жэньши прошли мимо него. А теперь… Неужто гун Цюй и сочинил ту кляузу? Но разве старый лис признается…

– Я не уличный гадатель. Мои слова – совет старшего младшему. Очень жаль, что хоу Чжу Фэнлун не дал подобный совет вам в свой черед, – гун Цюй вздохнул, покачал головой. – Однако вы еще можете стать первым Суном, прославившим свой род.

Сун Цзиюй не сдержался – поморщился при упоминании Лун-гэ. Были, были и советы, и просьбы, и, в конце концов, приказы… Но он так и не остановился.

– И чем же господин Цюй посоветует мне его прославить?

– Пусть этот старик отошел от дел и устремил взор в вечность, дружбу он до сих пор ценит высоко. Дорогие спутники моей юности, господин Чу из Военного министерства, господин Чжоу из казначейства… О, мы были словно трое братьев персикового сада. И наши дети – как родные друг другу.

Он остановился, раздраженно выдернул длинную плеть вьюнка, душившую розу, и отшвырнул в сторону.

– Не стану ходить вокруг да около, магистрат Сун. Увидев, как вы гордо минули нас у городских ворот, пожелав сразу заняться делами, я понял, что вы человек исключительный. Пусть женщины шепчутся по углам и посылают свах, мужчины могут договориться лицом к лицу. Мои младшие дочери – близнецы, потому и замуж я хочу их выдать так, чтоб младшая сразу последовала за старшей. Циньчунь просватана за молодого господина Ма, Цяньчунь же… восхитилась, когда услышала, что вы спасли жениха ее сестры, и сразу прониклась к магистрату Суну глубочайшим почтением. Мы с ее матерью решили, что это, должно быть, судьба.

– Раз господин Цюй говорит прямо, я тоже буду говорить прямо, – Сун Цзиюй повернулся к нему. – Какой гуну Цюю прок выдавать за меня дочь? Если бы меня сватала какая-нибудь уважаемая госпожа, не знающая моей истории, я бы понял – внешним лоском легко обмануться. Но вы, судя по тому, что упомянули имя хоу Чжу, о моей жизни в столице наслышаны. Впрочем, допустим, я извлек урок и приму ваш совет подумать о славе. Чем я могу быть полезен вам, гун Цюй?

– Разве может быть бесполезен магистрат? – гун Цюй усмехнулся в длинные вислые усы. – Говорят, «общие чаяния – общие силы». Существует множество деликатных дел, которые решаются лишь между друзьями и родственниками. Ваш предшественник понимал это. Его отъезд – такая потеря…

Вот как, значит, бывший магистрат был посвящен во все, что здесь творится. Не то чтобы Сун Цзиюй был удивлен.

Что-то крутилось на краю сознания, что-то о магистрате, но он никак не мог поймать мысль…

– Значит, вы вот-вот породнитесь с господином Ма? – спросил он. – А жены ваших сыновей, из каких они семей?

И чем эти сыновья, интересно, занимаются? Обычно отпрыски аристократических родов идут по стопам отца, сдают в столице экзамен и становятся чиновниками, чтобы приумножать фамильную славу…

Гун Цюй пустился в долгие объяснения, из которых следовало, что два сына его служат чиновниками в порту и женаты на дворянских дочерях из соседнего уезда, третий сын управляет лавкой тканей и женат на старшей дочери семьи Сыма, а четвертый – императорский сборщик податей.

Рассказ он прервал лишь для того, чтобы бросить камнем в тощую бродячую собаку, неизвестно откуда взявшуюся, – видно, где-то впереди в стене был пролом.

Собаку было жалко. Себя тоже было жалко. Нет, становиться зятем этого Цюя и слушать его бесконечные словоизлияния – через месяц шелк через балку перекинешь.

Однако толк от этого тоже был: мало-помалу из осторожных наводящих вопросов и витиеватых ответов Цюя в голове у Сун Цзиюя сложилась карта родственных и дружеских отношений между представителями чжунчэнской верхушки. И в центре этой карты, как гора Пэнлай, высилась семья Ма.

Может ли быть, что господин Ма как-то связан с «Алой лилией»? В конце концов, он самый крупный судовладелец в городе, на его кораблях наверняка доставляется порядком контрабанды, почему бы не провозить еще и рабынь из Корё?

Книгу бы, книгу из борделя… Или вызвать на допрос мамашу? Но так можно и спугнуть…

Он понял, что прослушал последнюю тираду Цюя, и неопределенно кивнул в ответ. Пообещал непременно подумать о щедром матримониальном предложении и откланялся, с облегчением вздохнув лишь за воротами.

Так почему вспомнился прошлый магистрат? Что за мысль мелькнула и ушла?

Он пустил Бархата медленным шагом по улице. На «Алой лилии» убивают девушек. Трупы не топят, потому что они всплывают, а всплывают они, потому что их не любит речной дракон… Что за чушь, но пусть уж. Может быть, их вывозят в море? Но на складах и в трюмах никаких следов… Закапывают в лесу? Это ж как надо закопать, чтобы звери не растащили и кто-нибудь не нашел кость-другую…

«Магистрат часто ездил на болото охотиться, – вдруг зазвучал в его голове голос Хэ Ланя. – Там лихорадку и поймал…»

Зачем охотиться на болотах, известных своими топями и ядовитыми испарениями?!

Сун Цзиюй вздрогнул, будто очнувшись ото сна, и резко поворотил коня.

* * *

Сонный стражник открыл ему двери управы и душераздирающе зевнул. Шел час Собаки, луна поднялась высоко над крышами и готовилась покатиться вниз. Сун Цзиюй быстро прошел через двор и галерею к своим бывшим покоям и тихо постучался в комнату для слуг.

Хэ Лань открыл немедленно, верно, не спал. С распущенными волосами, без косметики, в одном лишь тонком исподнем, он выглядел просто и трогательно.

– Учитель… – начал он и осекся.

Только сейчас, глядя на него, Сун Цзиюй вспомнил, что они, кажется, поругались, и глупо застыл в проеме.

Хэ Лань тоже как будто вспомнил – опустил глаза, обхватил себя руками.

– Что-то случилось, господин магистрат?

«До чего же глупая сцена», – подумал Сун Цзиюй, наблюдая как бы со стороны. Взъерошенный от быстрой скачки магистрат, все еще в парадных одеждах, пахнущий вином, вламывается глубокой ночью к молодому помощнику лекаря, которого не далее как днем чем-то обидел. Будто и правда был виноват и пришел мириться, право слово.

– Случилось, – ответил он. – Расскажи мне еще раз о болоте.

– О болоте? – переспросил Хэ Лань, пропуская его в комнатку немногим больше чулана. В нее помещалась циновка, накрытая тонким одеялом, стопка книг, лампа да заплечная корзина. Хэ Лань немедленно схватил из стопки аккуратно сложенной в ногах одежды нижний халат, набросил на плечи. Осмотрелся, понятия не имея, куда усадить гостя.

– Если вы обождете, я подам чай в ваши бывшие комнаты, – нашелся он наконец.

Сун Цзиюй с недоумением огляделся.

– Как здесь помещались мои слуги?

Вместо ответа Хэ Лань отодвинул дверь с другой стороны, показывая просторную комнату.

– Старший Жу сказал, что раз я не ваш слуга, мне хватит этой комнаты. Зимой тут хранят соломенные плащи. К тому же… старший Жу не доверяет мне из-за моего сомнительного прошлого.

Сун Цзиюй разозлился. Высечь бы Жу Юя… Впрочем, что толку грозиться: Жу Юй годился ему если не в отцы, то в старшие братья, и был с ним с самого детства. Сун Цзиюй уважал и любил его, хоть иногда слуга и перегибал палку с заботой. Взять хотя бы его высказывания о Лун-гэ…

– Жу Юй был несправедлив к тебе, – Сун Цзиюй покачал головой. – Теперь здесь никто не живет, хватит ютиться в чулане.

Он сел на край циновки, поджав ноги.

– Оставь, не нужно чая. Присядь.

Хэ Лань сел напротив, сложил руки на коленях.

– Спасибо за вашу доброту, господин магистрат. Что вы хотите узнать у этого недостойного?

Он говорил бесстрастно, но задышал тяжелее, и щеки зарумянились. От духоты или…

Сун Цзиюю вдруг тоже сделалось душно.

– Ты ведь был на болоте? Там, куда ходил охотиться магистрат?

– Да, я собираю там травы иногда. И грибы. Там огромные древесные грибы, я готовил вам лапшу с ними. Хотите еще?

– Скажи, а туда, к болоту, к топи, можно подъехать, скажем, на телеге?

Розовый язык облизнул нижнюю губу и спрятался.

– Не к самому болоту… но от дороги идти недалеко. И кое-где проложены гати.

– Завтра утром отведи меня туда, – Сун Цзиюй усилием воли перевел взгляд ему за спину, на плетеную перегородку.

– Хорошо, господин магистрат… – Хэ Лань придвинулся было к нему, но тут же отодвинулся снова, закусил губу.

«Не стоит его поощрять, – подумал Сун Цзиюй. – Ты начальник, он подчиненный, не друг и не воспитанник. Но как же грустно он смотрит в сторону, бедный мальчик, уверенный в том, что недостаточно хорош…»

Он придвинулся сам.

Хэ Лань не отстранился.

– Господин…

– Можешь звать меня по имени. – Сун Цзиюй неловко усмехнулся. – Видишь? Такого я даже юному Ма не позволяю. И тебе не пришлось даже писать стихи.

Хэ Лань сглотнул.

– Цзи… юй… – выдохнул он, и по всему его телу пробежала дрожь. – Нет, я не могу… Это так странно. А если я забуду и назову вас так на людях?

Сун Цзиюй сделал вдох и медленный, долгий выдох. Если, если, если…

Что, если он слишком доверяет малознакомому мальчишке? Что, если привязываться к кому-то так быстро – это ошибка? Да и хочется ли ему сейчас сближаться с кем-то? После того, что он сделал Лун-гэ…

Он неохотно отстранился.

– И вправду. Лучше не зови.

– Не буду… – прошептал Хэ Лань, глядя ему в глаза, словно не мог наглядеться. – Цзиюй. Цзиюй… Все, это последний раз. Цзиюй…

Сун Цзиюй устало улыбнулся.

– Ложись, – сказал он. – Завтра утром поедем на болото.

Вместо ответа Хэ Лань указал на тюфяк.

– Лучше вы ложитесь. Пусть я не умею красиво писать и слагать стихи, но могу хоть чуть-чуть помочь вам после трудного дня.

– Недолго и только плечи, – предупредил Сун Цзиюй, выпутываясь из халата.

Почему нет? Хоть такую малость он может себе позволить в конце этого неприятного, суматошного дня?

Он лег лицом вниз и закрыл глаза. Хэ Лань оседлал его бедра и принялся разминать плечи. Сун Цзиюй вздохнул, чувствуя, как уходит из мышц напряжение… а с ним и сила. На мгновение ему вдруг показалось, что Хэ Лань не человек, а плотный жаркий обволакивающий туман, сладко пахнущий, тяжелый. Словно вокруг уже болота, трясина…

– Господин… здесь, наверное, душно. Я открою дверь?

– Нет, не уходи, – у Сун Цзиюя закружилась голова, сильно, будто он перепил рисовой водки.

Хэ Лань вдруг вскочил, распахнул обе перегородки.

– Здесь слишком душно, – сказал он, избегая смотреть на Сун Цзиюя. Его голос дрожал.

Холодный ночной воздух коснулся лица, и неистово кружащаяся комната немного замедлилась. Сун Цзиюй перевернулся на бок и попытался подняться, но все завертелось снова, и потемнело в глазах. «Что со мной, – подумал он. – У старого Цюя меня отравили?»

– Хэ Лань, мне… нехорошо, – пробормотал он, потянувшись к нему сквозь черные пятна перед глазами. – Помоги.

– Ничего, ничего, господин, – рука Хэ Ланя, неожиданно холодная, легла на лоб, халат окутал плечи. – Подышите свежим воздухом, сейчас вам станет легче. Я принесу воды… и укрепляющий отвар.

Опираясь на его плечо, Сун Цзиюй вышел на галерею, сел… упал, скорее, но это отрезвило. Обморочность и правда понемногу отступала, оставляя за собой свинцовую усталость. Да, он просто устал. Забегался… Уже не юнец.

Хэ Лань смотрел на него, едва не плача.

– Это все из-за меня. Вы три дня работали без отдыха, а сегодня выпили, а я…

Сун Цзиюй хрипловато засмеялся.

– Вздор. Я сам виноват. Нужно больше отдыхать, только вот когда…

Голова наконец перестала кружиться, и он поднялся. Погладил Хэ Ланя по плечу:

– Позаботься лучше о себе.

– Пожалуйста, пейте отвар, – пробубнил Хэ Лань. – Я сейчас принесу вам сухой… Заваривайте каждый день. Прошу вас.

Сун Цзиюй усмехнулся.

– Вот сам мне завтра и принесешь. В конце концов, это твоя прямая лекарская обязанность – следить за тем, чтобы магистрат был здоров и полон сил… Спокойной ночи, Лань-эр.

Хэ Лань не ожидал этого ласкового имени. Отпрянул, удивленный, даже как будто испуганный, кивнул, избегая смотреть в глаза.

– Слушаюсь, – прошептал он и немедленно сбежал внутрь.

«Смешной, – подумал Сун Цзиюй, улыбаясь, и тут же оборвал себя: – А ты – дурак, и ничему тебя жизнь не учит».

Он потер затылок – начинала болеть голова, – и, по-стариковски медленно переставляя ноги, побрел к воротам.