Текст книги "Война в России и Сибири"

Лодевейк Грондейс. Война в России и Сибири

Предисловие

Перед нами, по определению Монтеня, «добросовестная книга»[44]44
  Монтень Мишель, де (1533–1592) – французский писатель и философ-гуманист эпохи Возрождения, оказавший большое влияние на мировую литературу. Наиболее известна его книга «Опыты» (первое издание 1580 г.), в предисловии к которой он писал: «Это искренняя книга, читатель. Она с самого начала предуведомляет тебя, что я не ставил себе никаких иных целей, кроме семейных и частных. Я нисколько не помышлял ни о твоей пользе, ни о своей славе. Силы мои недостаточны для подобной задачи. Назначение этой книги – доставить своеобразное удовольствие моей родне и друзьям… Я хочу, чтобы меня видели в моем простом, естественном и обыденном виде, непринужденным и безыскусственным, ибо я рисую не кого-либо иного, а себя самого. Мои недостатки предстанут здесь, как живые, и весь облик мой таким, каков он в действительности, насколько, разумеется, это совместимо с моим уважением к публике». Вероятно, автор предисловия к первому изданию книги Л. Грондейса отсылкой к Монтеню подчеркивал искренность и правдивость его воспоминаний (Монтень М. Опыты: В 3 кн. Кн. 1–2. 2-е изд. М., 1979. С. 7).


[Закрыть]. Скажем больше, непредвзятая с исторической точки зрения и хорошо документированная. Ее автор, господин Лодевейк Грондейс, голландский подданный. После углубленных занятий наукой и философией он стал одним из ведущих сотрудников «Философского журнала» в Харлеме[45]45
  Речь идет о философском научном журнале Algemeen Nederlands tijdschrift voor wijsbegeerte en psychologie («Центральный философский голландский журнал»), издававшемся с 1907 г. в городе Харлем (Нидерланды). В наши дни журнал издается в Неймегене. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://nl.aup.nl/nl/tijdschriften/algemeen-nederlands-tijdschrift-voor-wijsbegeerte.html (дата обращения: 09.04.2018).


[Закрыть], журнала, сосредоточившего в себе идейную жизнь Нидерландов.

Когда Германия напала на Бельгию, Грондейс находился в Лувене. Решение пришло мгновенно: он станет очевидцем, непосредственным свидетелем трагедии, разразилась в мировой истории.

Полученное образование как нельзя лучше подготовило его к этой роли. Как физик он умел наблюдать за явлениями, как философ умел их осмысливать. К тому же он обладал издревле присущими национальному голландскому характеру качествами: серьезностью, прямотой и трезвостью – залогом объективности и непредвзятости.

Обучался своему новому ремеслу господин Грондейс на французском фронте. Чтобы стать хорошим военным корреспондентом нужна особая школа, особый опыт – физический, интеллектуальный и нравственный.

В июне 1915 г. господин Грондейс приезжает в Петроград, этим месяцем и датированы первые свидетельства этой книги.

Вскоре он отправляется в действующую армию, находится поочередно в разных подразделениях, воюющих на передовой линии, участвует в каждодневной тяжелой и героической жизни русских солдат. Когда я говорю: он участвует в каждодневной жизни, я подразумеваю, что он делит с ними и тяготы и опасности. Он с ними в одном строю, когда, не дрогнув, смиренно и спокойно, они стоят под шквальным огнем противника, он ползет рядом с разведчиками, он считает за честь идти вместе с ними на приступ, когда цепи бегут к окопам противника.

Однако боец Грондейс не забывает ни на секунду, что он должен наблюдать и смотреть. В бой он идет, чтобы больше увидеть. Вот откуда столько неожиданных оригинальных интересных наблюдений, которые, если можно так выразиться, открывают для нас душу русского солдата. Читая эти правдивые, полные живой выразительности страницы, невольно вспоминаешь описания Толстого в романе «Война и мир».

Из России господин Грондейс возвращается во Францию и, побывав на полях Шампани и Вердена, опять возвращается в Россию. Однако теперь его интересует не воюющая армия. Он ходит по улицам Петрограда, наблюдая, как рушится царский режим. Царь отрекся, и господин Грондейс вновь едет на фронт, ибо там вершится главная драма: анархистская пропаганда разлагает солдат, дисциплина падает, армия гибнет, военной мощи русских приходит конец.

Проходит еще несколько месяцев, и господин Грондейс отправляется на Дон в армию генерала [Л. Г.] Корнилова, чьи батальоны сформированы исключительно из одних офицеров[46]46
  Речь идет о Добровольческой армии, сформированной в конце 1917 г. на Дону. 30 октября (12 ноября) 1917 г. генерал от инфантерии М. В. Алексеев отдал приказ о переброске уже существовавшей Алексеевской организации в Новочеркасск. После его прибытия 2 (15) ноября в донскую столицу (этот день позднее стал считаться днем основания Добровольческой армии и днем возникновения Белого движения) с согласия донского атамана генерала от кавалерии А. М. Каледина Алексеев обратился с призывом ко всем офицерам и юнкерам ехать на Дон для организации борьбы с большевиками. 24 декабря 1917 г. (6 января 1918 г.), был отдан секретный приказ о вступлении в командование всеми силами организации генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова (в руках генерала Алексеева осталась политическая и финансовая часть); тогда же была официально открыта запись в нее. 26 декабря (8 января) Алексеевская организация была переименована в Добровольческую армию. Среди первых добровольцев было много офицеров, приехавших на Дон для борьбы с советской властью, военной учащейся молодежи (прибывшей из кадетских и юнкерских училищ) и гимназистов старших классов, а также казаков. К концу Первого Кубанского похода состав армии примерно в равной степени составляли офицерство и казачество. Подробнее о составе Добрармии в этот период см.: Гагкуев Р. Г. Белое движение на Юге России. Военное строительство, источники комплектования, социальный состав. 1917–1920 гг. М., 2012. С. 115–132.


[Закрыть].

На Кавказе господин Грондейс попадает в плен, его привозят в Москву, он бежит и через Ледовитый океан возвращается во Францию.

Но он недолго пребывает в бездействии: получив чин капитана, он отправляется в Сибирь в качестве атташе при французской военной миссии.

В Сибири он служит под командованием генерала [М.] Жанена и становится свидетелем печальной истории [А. В.] Колчака. После опасных разведывательных операций на монгольской границе господин Грондейс сопровождает японцев, которые охотятся за красными казаками среди холмов Забайкалья.

Отличаясь проницательной любознательностью, господин Грондейс отважно побывал на всех театрах военных действий от Вислы до Кавказа, от Днестра до Тихого океана, что дало ему возможность изучить войну во всех ее проявлениях. Он наблюдал русских солдат и офицеров с самыми разными натурами, характерами, образом мыслей, образом действий, чувствами и намерениями.

Картины, наброски, рассказы, случаи, которые автор объединил в книгу, составляют увлекательнейшее чтение, удивляя неожиданной психологичностью и яркостью. И не только. Благодаря остроте ума и трезвости господин Грондейс подарил будущим историкам ценнейший документ.

Морис Палеолог[47]47
  Автор первого предисловия к книге – Жорж Морис Палеолог (1859–1944) – французский политик, дипломат. В январе 1914 – июле 1917 г. – посол Франции в России.


[Закрыть], посол Франции

Вступление

Предыдущее предисловие ярко представило господина Грондейса, так что у нас нет нужды вновь заниматься знакомством. Читатель уже понял, что господин Грондейс не из тех голландцев, что стоят за стойкой магазина или копаются в грядках с тюльпанами. Он отважно ринулся в степи, залитые кровью, и по собственному почину изъездил необозримое пространство от Карпат до Тихого океана. Каким бы славным не было военное прошлое Голландии, им одним не объяснить пристрастие господина Грондейса к сражениям. Но дело в том, что он не амстердамец и не гаагец, по одной из родственных линий он потомок касты воинов Востока, и это полезно знать, читая его книгу.

«Добросовестная книга» – так совершенно справедливо назвал ее господин Палеолог, а я прибавлю, что «добросовестность» ее не имеет ничего общего с безучастной объективностью, какую мы могли бы ожидать от профессора, каким до поры до времени был господин Грондейс. Нет, перед нами заметки бойца, еще разгоряченного битвой, он торопливо передает нам свои впечатления о событиях и людях, он далек от осторожности и взвешенности, какими дорожит сидящий в кресле ученый. Вот он сообщает о падении царского режима в России и не считает нужным принимать скорбный вид. И о демократии, как истинный «самурай»[48]48
  В данном случае слово «самурай» обозначает «бесстрашного воина» и «благородного героя», каким был в представлении автора предисловия Л. Грондейс.


[Закрыть], он говорит без всякого придыхания. Если речь заходит о большевиках или других революционерах, он снисходит только к тем из них, кто проявил себя как искренний и мужественный человек. Что же касается их противников, то господин Грондейс клеймит их слабости и не замалчивает ошибки. Его книга вовсе не восхваление. Левые назовут – и уже назвали – автора «белогвардейцем»[49]49
  Подобная характеристика Л. Грондейса во Франции связана с его позицией, впервые высказанной им еще в 1918 г. после возвращения из России. Оказавшись ранее в рядах Добровольческой армии, он характеризовал белых как защитников национальной России, союзной странам Антанты.
  Термин «Белое движение» появился в советской России. Его происхождение связано со ставшим традиционным к началу XX в. использованием красного и белого цветов в политических целях. Еще во времена Великой французской революции монархисты (противники революционных изменений) использовали белый цвет (королевский цвет французской династии) для обозначения своей позиции. В России термин «белые» как обозначение сторонников антиреволюционных сил был впервые использован во время октябрьских боев в Москве. Отряд московской учащейся молодежи, выступивший против большевиков, надел нарукавные опознавательные повязки белого цвета, получив название «белая гвардия», в противовес большевистской Красной гвардии. В дальнейшем «белые» представали перед массами в агитации именно как монархисты, хотя число последних в их рядах было сравнительно невелико. В РСФСР, а позднее и в СССР воевавших в белых армиях называли белогвардейцами. С 1920-х гг. термин «Белое движение» стал употребляться в русской эмиграции.


[Закрыть] и чуть ли не «черносотенцем»[50]50
  Черносотенец – в данном случае собирательное название члена крайне правых монархических партий в России. Вероятно, попытки причислить Грондейса к «черносотенцам» связаны с тем вниманием, которое он уделял роли и значению евреев – членов российских революционных партий – в Великой российской революции и Гражданской войне.


[Закрыть]. Правые упрекнут за чрезмерную страстность, ведущую к несправедливости, к недооценке суровых необходимостей момента. Кое-кто заподозрит автора в тайной русофобии, несмотря на его женитьбу между двумя войнами на русской [женщине].

Мы не будем останавливаться ни на обвинениях, ни на подозрениях. Страницы господина Грондейса дышат такой искренностью, что ни один человек во Франции не заподозрит его в предвзятости – разве только в симпатии к несчастливым смельчакам. Самое главное для нас другое: искренний господин Грондейс умел видеть.

И выбирал самые горячие места. Если он находился при Ставке верховного главнокомандующего[51]51
  Высший орган управления действующей армией и флотом и место пребывания верховного главнокомандующего в годы Первой мировой войны (1914–1918); с начала войны располагалась в Барановичах, с августа 1915 г. – в Могилеве.


[Закрыть], то непременно отправлялся на передовую и ходил вместе с полком в атаку, а потом получал георгиевские кресты и другие награды. В 1917 г. он ходил на врага вместе с «Дикой дивизией»[52]52
  Кавказская туземная конная дивизия (более известна как «Дикая дивизия») – сформирована на основании высочайшего указа 23 августа 1914 г.; на 90 % состояла из добровольцев-мусульман, уроженцев Северного Кавказа и Закавказья, по законодательству Российской империи не подлежавших, как и все туземные жители Кавказа, призыву на военную службу (служба заменялась денежным налогом, что воспринималось местным населением как привилегия). Дивизия включала в себя шесть полков четырехсотенного состава: Кабардинский, 2-й Дагестанский, Чеченский, Татарский (из жителей Азербайджана), Черкесский и Ингушский. Начальником дивизии был назначен великий князь Михаил Александрович, родной брат императора Николая II.


[Закрыть], надеждой России на тот момент. Когда на фронте все было потеряно, включая в том числе и честь, он с горсткой добровольцев в степях Дона и Кубани претерпел все, что выпало на долю этих «бедняг гасконцев»[53]53
  Гасконь – историческая область, находящаяся в юго-западной части Франции. Вероятно, автор подразумевает непростую судьбу Гаскони, входившую в состав разных государств. В 872 г. она фактически отделилась от Франции; в 1058 г. – вошла в Аквитанское государство, в составе которого в 1154–1453 гг. принадлежала Англии, а затем вошла в состав Франции. В 1790 г. в ходе якобинской административной реформы, упразднившей исторические провинции, Гасконь вошла в состав департамента Нижние Пиренеи (ныне Атлантические Пиренеи).


[Закрыть], по выражению одного из участников похода[54]54
  Автора высказывания («одного из участников похода») установить не удалось.


[Закрыть]. Позже он следил за наступлением, а потом отступлением Колчака, а потом за подвигами, а главное, за преступлениями банды атамана [Г. М.] Семенова. У нас уже есть сведения почти о каждом акте русской трагедии, у нас есть с чем сравнивать сведения господина Грондейса, и мы всякий раз убеждаемся, что он остался все тем же методичным и ответственным исследователем. Он единственный сообщил нам о ряде фактов, и не его вина, что он был единственным их свидетелем и оказался единственным, кто выжил. Господин Грондейс всегда отделяет то, что видел собственными глазами и за что готов поручиться, от того, что узнал из чужих уст. Прибавим, что автор не одержим желанием драматизировать. Будь он одержим стремлением воздействовать на нервы, сколько бы еще ужасов развернулось на его страницах. Не хочет он и потрясать нас «открытиями». Говоря о трагических и не до конца ясных событиях, он не стремится создать непротиворечивую версию. У «самурая», возможно, имеются личные пристрастия, но ученый их не фиксирует.

Эмоциональная осмотрительность не исключает обобщающих размышлений, из-за них, возможно, кто-то упрекнет автора в том, что он оставил свою роль наблюдателя. Но заброшенный судьбой в «страну непредсказуемостей»[55]55
  Для большинства иностранцев начала XX в. Россия продолжала оставаться огромной, малопонятной и непредсказуемой северной страной, расположенной где-то на бескрайних просторах между Европой и Китаем. Неслучайно ее негласным символом для стран Запада стал медведь – сильное и непредсказуемое животное.


[Закрыть] и полюбив эту страну, мог ли господин Грондейс, давно уже вовлеченный в круг исторических и философских проблем, не постараться извлечь уроки из вихря событий, в которые был вовлечен? Его не оставляла мысль о контрасте между русским солдатом, каким он узнал его на войне в 1915 и 1916 г., и тем человеческим отребьем, тем кровожадным убийцей, какой действовал в революцию. Каким образом чистое золото стало свинцом? Он размышляет об этом и вечерами в траншеях, и в избах Сибири. Мало-помалу ответ начинает брезжить, и читатель без труда догадается какой. Не без оснований господин Грондейс настаивает на пассивности масс, говорит о людях, которые, на первый взгляд, кажутся энергичными, но уже через минуту обнаруживают дряблость и готовы застыть в бездеятельности. Не без оснований он сто раз подчеркивает, что эти массы покорны приказам иностранцев или инородцев: литовцев, евреев, немцев. Причину столь странной ментальности, господин Грондейс склонен искать в истории, а не в таинственных глубинах психики, но, по сути, дело не в ментальности как таковой, а в тех последствиях, какие могут благодаря ей воспоследовать и для Европы, и для России. Вот почему я хочу рекомендовать эту книгу не только любителям приключений, рассказанным блестяще, но и государственным деятелям, которые с полным спокойствием смотрят, как Германия заключает с большевиками договор в Рапалло[56]56
  Речь идет о Рапалльском договоре между РСФСР и Германией, заключенном 16 апреля 1922 г. во время Генуэзской конференции в городе Рапалло (Италия). Заключение договора ознаменовало собой прорыв международной дипломатической изоляции Советской России; он предусматривал восстановление полноценных дипломатических отношений между РСФСР и Германией и отказ сторон от претензий на возмещение военных расходов и других убытков.


[Закрыть].

Эмиль Оман[57]57
  Автор второго предисловия к книге – Эмиль Оман (1859–1942) – французский филолог, литературовед и историк-русист. В 1902 г. создал кафедру русского языка и литературы в Сорбонне; в 1905–1918 гг. занимался современной ему историей России, доведя свое исследование «История России с момента ее возникновения до наших дней» до событий 1918 г.


[Закрыть], профессор Сорбонны

Часть первая. При царе

 
Отдадим им справедливость! Они пожертвовали всем,
безоглядно и без сожалений.
Они не уронили чести и остались чисты.
Им была ведома настоящая слава,
и, когда более прогрессивная цивилизация проникнет
в их ряды, для этого великого народа настанут
великие времена, ему достанется царский скипетр,
которым, похоже, все нации земли владеют по очереди.
 

Граф де Сегюр. Русская кампания[58]58
  Автор использует в качестве цитаты отрывок из книги Филипп-Поля де Сегюра (1780–1873) – французского бригадного генерала эпохи Наполеона, автора воспоминаний «История Наполеона и Великой армии в 1812 г.» (вышедшая в 1824 г. книга выдержала много переизданий), которые использовал Л. Н. Толстой при описании Бородинского сражения в «Войне и мире».


[Закрыть]

Когда в июле 1915 г. я приехал на русский фронт, у меня уже был опыт: я был участником весьма значительных событий на Западном фронте. Я видел котел, устроенный частями под командованием Мантойфеля[59]59
  Вероятно, речь идет о генерале Курте Мантойфеле (1853–1922), призванном в 1914 г. с началом Первой мировой войны из отставки и до конца декабря 1914 г. занимавшего должность начальника штаба армии.


[Закрыть] в конце августа 1914 г. под Лувеном[60]60
  Речь идет об осаде и взятии в августе 1914 г. германской 1-й армией бельгийского города Лёвена (Лувена), получившего впоследствии печальную известность за большие разрушения, произведенные немцами в ответ на сопротивление жителей после занятия города.


[Закрыть][61]61
  См. мою книгу: Немцы в Бельгии. Берже-Левро. Страницы истории. № 34. (Речь идет об издании: Grondijs. L.-H. Les Allemands en Belgique, Louvain et Aerschot, notes d’un témoin hollandais… Paris: Berger-Levrault, [1915]. Pages d’histoire. 1914–1916. № 34. – Примеч. сост.).


[Закрыть]. В октябре 1914 г. я был при осаде, бомбардировках, а затем оккупации Анвера[62]62
  Речь идет об осаде в сентябре – октябре 1914 г. и взятии германскими войсками бельгийского города Антверпена (фр. название Анвер) в начале Первой мировой войны.


[Закрыть][63]63
  Я присутствовал при боях между 3-м и 4-м фортом на второй линии, затем вместе с подразделениями 4-й дивизии был в сражении перед Термондом. Особенное впечатление на меня произвели бомбардировки. Заметки об этом были опубликованы только в газетах.


[Закрыть]. В декабре 1914 и в мае 1915 г. я побывал на важных участках французского фронта. Однако военный корреспондент, которому отказано в возможности жить среди сражающихся солдат, практически не видит войны. Посещения фронта группами журналистов не приносят ничего стоящего. И хотя у меня было особое разрешение и на довольно длительный срок, я не мог участвовать в боевых операциях первой линии. Получив одобрение господина [Т.] Делкассе, министра иностранных дел, я надеялся, что мне больше повезет на русском фронте.

В Петрограде я поначалу столкнулся с теми же самыми трудностями. Министра иностранных дел осаждали человек сорок журналистов, которые не собирались жить вместе с солдатами, а хотели съездить на фронт на короткий срок. Ставка запрещала собирать сведения в военной зоне людям, чьи действия и перемещения она не могла контролировать после их возвращения в гражданскую зону. Не желая допускать никаких исключений, Министерство иностранных дел отказало всем в самой вежливой форме.

Мне удалось получить от великого князя Николая Николаевича – за несколько дней до его отъезда на Кавказ – разрешение, которое позволяло мне находиться в русской армии в качестве военного корреспондента[64]64
  От английской газеты «Дейли телеграф».


[Закрыть]. Всеми моими разъездами должна была распоряжаться Ставка. Мне указали подразделения, в каких я имел право оставаться, но не указали, в каких из них это имело для меня смысл. Когда операция заканчивалась, я имел право перемещаться в другое подразделение только по приказу сверху.

В русской армии уже находилось несколько иностранцев, которые выполняли определенные обязанности. Единственным моим коллегой с таким же пропуском, как у меня, был американец Стенли Уосбурн, корреспондент «Таймс», и время от времени я его с удовольствием встречал. Мне приятно отдать ему должное, он один из лучших военных корреспондентов и настоящий джентльмен.

По мере приближения к фронту я побывал в разных штаб-квартирах, начиная со Ставки и кончая штабом полка.

В Ставке генерал маркиз [Пьер] де Лагиш, находившийся в дружбе с великим князем[65]65
  Речь идет о верховном главнокомандующем русской армии в 1914 – августе 1915 г. великом князе Николае Николаевиче (младшем).


[Закрыть], представил меня генералу [М. В.] Алексееву и князю [Н. А.] Кудашеву, директору дипломатической канцелярии. У меня было слишком мало времени, чтобы я воспользовался знакомством с этими интереснейшими людьми. Генерал Алексеев направил меня на Юго-Западный фронт, где была надежда после того, как отступление было окончательно остановлено[66]66
  Великое отступление – стратегическое отступление русской армии из Галиции и Привисленского края летом – осенью 1915 г., ставившее своей целью сохранение сил и выигрыш времени, необходимого для подготовки резервов и налаживания снабжения оружием и боеприпасами. На протяжении лета 1915 г. русские войска оставили Галицию, Литву и Польшу. Несмотря на утрату огромной территории, германский стратегический план разгрома русской армии не был достигнут.


[Закрыть], вновь начать наступление.

В Бердичеве генерал [Н. И.] Иванов, командующий армиями Юго-Западного фронта, выделил мне купе в своем личном поезде, где я и жил вместе с его свитой. Генерал работал обычно в городе и обедал с нами только тогда, когда у него бывали гости. Говорил он мало, и застолья, на которых он присутствовал, бывали обычно молчаливыми. У него было лицо патриарха, глаза смотрели по-отечески, но с хитрецой. Он исподтишка, но очень внимательно время от времени поглядывал на нас. Генерал был человеком старой школы, служба при царе, которая удивительно воодушевляла людей, наделила его множеством достоинств и весьма малым числом недостатков. Он преклонялся перед короной – серьезное достоинство, был предан долгу, обладал великолепной памятью и умом, не столько блестящим, сколько надежным. Он занимался войной как наукой, без большой страсти, и возненавидел врага только после тех оскорбительных жестокостей, какие были им учинены.

В его свите я особо выделял генерала князя [А. В.] Барятинского, друга царя, бывшего военного атташе в Риме, глубоко культурного человека. Он и еще несколько офицеров с меньшими чинами, князья [С. А.] Радзивилл, Куракин, Оболенский, излагали мне свое мнение о России, и оно даже сегодня после абсурдных ужасов революции кажется мне не лишенным смысла.

Полковник [Л. Г.] Давыдов проводил меня до Ровно и представил генералу [А. А.] Брусилову, который командовал там 8-й армией. Командующий отнесся ко мне по-дружески и после того, как я в первый раз сходил в штыковую атаку, принял в узкий кружок, которым мы три раза в день встречались за столом. Обычно нас бывало шестеро или семеро: начальник штаба армии генерал [С. А.] Сухомлин, старый генерал [П. П.] Палибин, довольно часто его племянник Палибин, тесть начальника штаба армии и еще один генерал, чью фамилию я не запомнил. Там же я встречал замечательного японца, всеми уважаемого капитана Хасхимосо.

К середине сентября 1915 г. положение русской армии стало проясняться. Дух армии, если и пострадал, то не сильно, но в некоторых подразделениях я видел солдат без винтовок. Побывал в дивизиях, где была только одна боевая батарея. Очень мало пулеметов. И все-таки нужно было наступать, чтобы остановить слишком легко продвигающегося вперед противника, и взбодрить русского солдата, чтобы он не привыкал отступать. Нужно было также занять и укрепить позиции, на которых армия будет дремать под снегом.

Находясь в ожидании, генерал Брусилов пытался использовать против противника, вязнувшего в Пинских болотах, удивительные качества иррегулярной русской кавалерии. Люди в ней не отличались дисциплиной, но зато обладали большим военным опытом, подвижностью, оригинальностью решений, маневренностью и осторожностью, а также слаженностью в действиях, благодаря чему от начальника требовалось не давление, а в первую очередь – пример.

Отряды казаков, которые недавно сформировали в русской армии, были вовсе не иррегулярными подразделениями, как можно это предположить по названию. Это новое формирование подразумевало новый этап войны[67]67
  Во время Великого отступления 1915 г. казаки нередко использовались на фронте как «ездящая пехота», с помощью которой закрывались бреши в обороне (использование казаков в окопах резко снижало их боеспособность). В это время из казаков было сформировано 11 партизанских отрядов (всего 1700 человек). В их задачи входили разрушение железнодорожных линий и складов, захват обозов, диверсии и саботаж, что приводило к панике во вражеском тылу. Сравнительно невысокая поддержка казаков-партизан населением западных губерний России не позволила достигнуть партизанскому движению размаха, аналогичного Отечественной войне 1812 г. Несмотря на это в 1916 г. на фронтах действовали уже 53 партизанских отряда (сформированных в основном из казаков); расформирование отрядов произошло весной 1917 г.


[Закрыть].

Вражеская армия углублялась в бескрайние просторы империи. Она отдалялась от провиантских складов, снабжающих ее продовольствием и боеприпасами. На завоеванной территории она не находила ни того, ни другого. Крестьяне разбежались, а казаки разорили и заводы, и мельницы. Нет городков, где можно было бы отдохнуть под крышей. Я проезжал мимо маленьких деревенских домов, которые в ближайшие месяцы могут быть заняты врагом: вся мебель в них уже сожжена специально для этого направленными отрядами казаков. В пустых помещениях захватчик не найдет ни пучка соломы, ни грамма металла.

Нужно еще себе представить, что такое Волынь, по которой я только что проехал. Противник занял земли, которые и до войны не слишком радовали как обитателей, так и путешественников. Шоссе отсутствуют. Здесь можно ехать день за днем, видя вокруг лишь леса и болота. Дубы и березы занимают огромные пространства, а проселочные дороги воистину наихудшие из всех существующих. По сути, они обрамляют поля, повторяя их прихотливые контуры, и, когда сухи, неимоверно пылят. А после дождя размокают, превращаясь в грязь и лужи. Транспорт плывет в грязи по кузов, по ноги пассажиров. А стоит выпасть снегу, вообще нельзя проехать: тающий снег растекается озерами, которые почва не спешит впитать.

Летом чудные лужайки с травой и цветами оказываются болотами. И сколько же раз они нас обманывали!

Часто, скача на конях с моими русскими товарищами, мы попадались в ловушки: ноги лошадей внезапно проваливались. Мы давали им шпоры, но на зыбкой почве лошади только теряли равновесие. Умные животные и сами искали способ выбраться: высоко поднимали ноги, прыгали. Однако с каждым прыжком только глубже увязали. Они становились на дыбы, безнадежно кося глазом, раздувая ноздри, а потом, не чувствуя под собой почвы, впадали в безнадежность и опускались животом на траву. И когда нам все же удавалось вытащить их из болота, ноги у них были покрыты черной липкой грязью, которую и вообразить было невозможно, глядя на манящий зеленый ковер.

Представьте же себе состояние этих болот после многих недель дождя, и вы поймете, что противник мог занять только часть подобной территории и что пути сообщения, которыми он располагал, были весьма ограничены. После нескольких случаев с пушками, которые завязли в болоте и исчезли навсегда, с подводами, которые часами вытаскивали из дорожной грязи Волыни, противник, как можно это увидеть, взглянув на карту, стал держаться больших дорог, а они там редки. Невозможно было использовать и грузовые автомобили, они по весне и по осени вязли в песке и грязи.

В стране, где все прячется, враг чувствует себя в изоляции. На безоглядных равнинах вокруг запустение и разор, глазу не на чем отдохнуть, здесь ничто не напоминает родину, которую он покинул и по которой тоскует. Нам об этом говорили все пленные. Транспортные обозы с боеприпасами и продовольствием прибывают с опозданием на сутки. Лишения, одиночество, близость опасности в конце концов действуют подавляюще на захватчика…

А теперь представьте себе, что решительные люди пробрались через заграждения и затаились в лесах, которые противник оставил позади себя. Они угнездились в болотах, которые внушают страх, в лесу, который нельзя держать под контролем, они днем и ночью угрожают дорогам, по которым поступает снабжение, перехватывают сообщения, подслушивают телефонные разговоры, подстерегают разъезды, следуют за ними до места назначения, окружают постоянной угрозой, приканчивают, если они остановились, заблудились, решили сбежать…

Все это делают «партизаны», «царские орлы», как их иногда называют на любимом казаками цветистом языке. Они действуют поодиночке или маленькими группами, но в случае необходимости быстро собираются вместе. Не связанные сами ни с каким обозом, независимые, как разбойники, они «работают», охваченные яростной решимостью и глубоким презрением к смерти.

Узнав, что отряд в 500 человек собирается перейти линию фронта и взяться за свою опасную работу, я ранним утром в начале октября 1915 г. пришел на плац в городе Ровно, откуда они уходили.

Слева стоял кавалерийский отряд регулярной армии, справа такой же отряд казаков. Кавалеристы – все сплошь молодые люди: русские еще не призывали своих резервистов из линейной кавалерии. Казаки, мобилизованные вне зависимости от возраста, были разного возраста и из разных губерний: молодые и старые, они откликались не в лад, когда начали выкликать «партизан».

Выходили в основном молодые люди, почти дети. Казалось бы, для подростка жизнь представляет большую ценность, но нет, он о ней и не думает. Зато на закате, когда жизнь утратила главную привлекательность, человек цепляется за землю и не хочет умирать.

Я отметил, что лица у казаков очень разные: казаки с Дона чаще всего чисто русские, есть казаки с Урала и есть с границы с Китаем. У одних носы, как у хищных птиц, бритый череп и большие усы. Одни гибкие, как змеи, другие тяжелые, как буйволы. Все в больших шапках из каракуля, цигейки или редких мехов.

Отряд казаков стоял, молча, и как-то торжественно. Держались люди великолепно, с большим достоинством и в то же время просто. Не веселили себя искусственно, обходились без цинизма.

Помощник священника, который должен был освятить церемонию, поставил перед отрядом столик. Чтобы начать службу, ждали генерала, который набрал этот отряд «партизан». Когда сообщили о приближении генерала, 500 «партизан» на лошадях образовали огромный полукруг. Генерал подскакал, остановился в центре полукруга и громко крикнул:

– Здравствуйте, партизаны!

Всадники подняли пики, обнажили казачьи сабли, и громом прокатился хор:

– Здравия желаем, ваше превосходительство!

Затем сабли вернулись в ножны, и священник начал молебен. Все стояли с непокрытыми головами в сосредоточенном молчании.

Великолепный бас священника звучал торжественно и серьезно. Ответы дьякона были выше и певучее. Солдаты и в особенности казаки широко крестились и низко кланялись, касаясь головой гривы коней. В конце службы священник пожелал казакам скорейшего возвращения, и они ответили ему всем известной и невероятно трогательной молитвой:

– Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы благоверному Императору нашему Николаю Александровичу на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство[68]68
  Строки из молитвы животворящему кресту.


[Закрыть].

Генерал крикнул:

– Ура! За царя!

«Ура! За царя!» – повторили раз десять с таким воодушевлением, что у меня сердце стеснилось от волнения. Молодые люди в цвете лет шли на смерть, исполненные энтузиазма, ради своего императора. Восторг волной всколыхнул их сердца и опал: лица вновь обрели бесстрастность. Они умрут, император и Святая Русь будут живы.

Я обменялся несколькими словами с офицером. Эти люди в живописной форме: узких длинных штанах и коротких казакинах принадлежали, казалось, эпохе Наполеона. Я никогда не забуду лицо одного из них: детское взволнованное с тонкими чертами под большой серой каракулевой шапкой. Изящный молодой человек, говоривший на нескольких языках. Вид подростка, даже девушки, и при этом такой твердый неумолимый взгляд, что глаз не отведешь. Я попрощался с офицерами, сказал «до свидания» нескольким солдатам. Один из них мне ответил:

– Мало кто вернется.

Остальные взглядом подтвердили его слова.

Что их воодушевляет: жажда приключений или желание пожертвовать собой ради великой цели? Они впрямь приготовились умереть, стиснув труп ненавистного врага? Или надежда выжить слабо трепещет в них?

Неприятель будет к ним безжалостен, да и сами они не мыслят себя пленными. Они уезжают без припасов, чтобы быть легче птиц: пропитание их в полях и в ранцах убитого врага. Уезжают без палаток: в дождь и вёдро[69]69
  Вёдро – ясная солнечная (тихая) погода.


[Закрыть] будут ночевать в лесу, с лошадью и пикой. С ними нет и санитарной помощи. Раны им не перевяжет заботливая рука, их прикончит безжалостный враг, и они умрут в луже собственной крови…

Короткая команда разнеслась над плацем. «Партизаны» ехали мимо генерала, который их приветствовал. Потом они повернут направо и поскачут в сторону фронта.

Потомки тех самых «партизан», которые преследовали Великую армию[70]70
  Великая армия – название вооруженных сил Франции в 1805–1807 и 1812–1814 гг.


[Закрыть]. Но теперь у них задача потруднее. В 1812 г. они сражались с отступающей армией и сражались на своей территории. Сегодня ради того, чтобы находиться рядом с захватчиком, они должны лишить себя шанса выжить. Все в грязи, они будут пробираться лесами и через коварные болота, поражать врага всюду, где только смогут. Неподназорные, они будут воевать по своему разумению, в одиночку или группами. Им выбирать, как они умрут.

…Последние казаки проскакали передо мной. Горделивые, как короли. Среди них в самом деле были искусные воины. Один подмышкой держал гармошку, его сосед две пики. Толпа провожала их молча. Мы долго смотрели им вслед. Силуэты, уменьшаясь, казались мне тенями, спешащими в царство смерти[71]71
  Противник не желал признавать казаков регулярной армией, и надо сказать, что плодотворно они могли действовать только на Волыни среди болот. Русские будут часто находить партизан, которые, получив рану, были убиты немцами выстрелом в упор. Или повешены. Партизаны очень помогли своей армии, постоянно держа противника в напряжении, нанося ему дерзкие и точные удары. Им случалось действовать и целым отрядом. Если не ошибаюсь, в ноябре 1915 г. казакам удалось расправиться с целым полком и взять в плен двух немецких генералов, командующего дивизией и бригады. Это произошло в десятке километров от линии фронта, и аванпосты ничего не заметили.
  (Вероятно, Грондейс упоминает о крупном успехе одного из отрядов под Невелем. 30 сентября 1915 г. штаб походного атамана всех казачьих войск великого князя Бориса Владимировича отдал приказ № 2, согласно которому формировались диверсионные конные отряды. Их крупным успехом стал набег на Невель в ноябре 1915 г., в результате которого был взят в плен штаб 271-го германского полка, а прапорщик 11-го драгунского Рижского полка Ямбулатов с Павлом Кузнецовым, рядовым того же полка, захватил начальника 82-й германской пехотной дивизии генерал-майора З. Фабариуса. Подробнее см.: Хорошилова О. А. Русские отряды особой важности в период Первой мировой войны // Первая мировая война, Версальская система и современность: сб. статей / отв. ред. И. Н. Новикова, А. Ю. Павлов, А. А. Малыгина. СПб., 2014. С. 53. – Примеч. сост.)


[Закрыть].