Текст книги "Наследие"

7

Они свернули налево по тенистой дороге между берегом озера и лесом. Даг слишком устал, так что ему не было необходимости в том, чтобы укорачивать шаг, приноровляясь к брату, и не был еще настолько раздражен, чтобы пуститься с обычной для дозорного скоростью и заставить Дора себя догонять. Впрочем, он не стал бы биться об заклад, что это так и останется дальше.

«Что ему нужно?»

Не требовалось прибегать к Дару, чтобы понять: хоть Дор и пришел к Дагу первым, на уме у него не было ни примирения, ни извинений.

– Ну так что? – поторопил брата Даг, хотя и понимал, что лучшей тактикой было бы подождать и заставить того заговорить первым.

«В конце концов, не ведем же мы друг с другом войну».

– На озере только о тебе и говорят, знаешь ли, – резко бросил Дор.

– Разговоры рано или поздно кончаются. Скоро появится какая-нибудь новая тема для пересудов. – Даг стиснул зубы, чтобы не дать себе спросить: «А что говорят?» Он испытывал мрачную уверенность: Дор и так ему об этом сообщит.

– Твой брак отвратителен. Ты не только притащил сюда крестьянку, так она еще и почти ребенок.

Даг пожал плечами.

– В некоторых отношениях Фаун ребенок, в других – нет. Если говорить о горе и чувстве вины, то она вполне взрослая. – «Уж я-то могу об этом судить». – Что касается практических навыков, я назвал бы ее подмастерьем. Обычные дела еще не стали для нее рутиной, но когда вся ее энергия и внимание высвободятся, ты удивишься! Она необыкновенно сообразительна и быстро учится. Главное в различии возрастов, на мой взгляд, – это то, что на мне лежит особый долг: не обмануть ее доверия. – Даг нахмурил брови. – Впрочем, то же верно для любого человека в любом возрасте, так что, может быть, тут и нет ничего особого.

– Не обмануть доверия? Ты опозорил наш шатер! Мама стала посмешищем для всех своих недоброжелателей, и ей это ужасно тяжело. Ты же знаешь, как она ценит свое достоинство.

Даг склонил голову к плечу.

– Ах… Мне жаль это слышать, но я подозреваю, что она сама виновата. Боюсь, она называет достоинством то, в чем другие видят тщеславие. – С другой стороны, может быть, невезение, в результате которого Камбия имела так мало детей, и заставляло ее так настаивать на их особой ценности, чтобы она могла не склонять голову перед женщинами, имеющими более многочисленное потомство. Впрочем, никто не спорил с тем, что Дор обладает редким и драгоценным даром. Вспомнив о том, что следовало бы умиротворить брата, Даг добавил: – По справедливости говоря, отчасти тут дело в гордости за тебя.

– Она могла бы гордиться и тобой тоже, если бы ты приложил усилия, – проворчал Дор. – Ты все еще простой дозорный после сорока лет службы! Тебе давно следовало бы быть командиром. Мама и Мари в этом единодушны, и они совершенно правы.

Даг стиснул зубы и ничего не ответил. Амбиции семьи были его проклятием с тех пор, как он вернулся из Лутлии и поправился достаточно, чтобы снова отправиться в дозор. Может быть, он сам виноват, раз позволил им узнать, что отклонил назначение командиром отряда, которое, как прозрачно намекали ему, скоро привело бы к повышению. Это повторялось много раз, пока Громовержец не перестал предлагать… Или об этом проговорилась Массап, которой было известно о планах мужа? Теперь Даг уже не мог вспомнить.

Дор сжал губы, потом продолжал:

– Высказывается предположение – не стану называть имен, – что если мы подождем год, проблема разрешится сама собой. Эта крестьянская девчонка слишком мала, чтобы выносить ребенка Стража Озера, и умрет при родах. Ты об этом подумал?

Даг поморщился.

– Мать Фаун тоже маленькая, но прекрасно справилась. – «Правда, и ее отец – не великан». Даг ощутил озноб, но утешил себя мыслью о том, что размер ребенка и взрослого человека не обязательно жестко связаны: старший сын Каттагуса и Мари, ставший настоящим медведем, доставил много беспокойства семье, родившись маленьким и слабым.

– Примерно об этом я и говорю – не особенно рассчитывай на ее здоровье: крестьяне просто плодовиты. Но хорошо ли ты обо всем подумал, Даг? Если ваши дети выживут, не говоря уже об их матери, какая судьба ждет здесь полукровок? Они не станут мастерами, они не станут дозорными. Все, на что они будут способны, – это есть и размножаться. Их станут презирать.

Даг выставил вперед подбородок.

– В лагере хватает других необходимых занятий, как мне постоянно твердили. Чтобы содержать одного дозорного, в лагере должны работать десять человек, – так говорит Громовержец. Мои дети могли бы оказаться в числе этих десяти. А может быть, ты втайне презираешь всех вокруг, а я об этом и не знал?

Дор отмахнулся от этой шпильки.

– Так ты хочешь сказать, что твои дети, когда вырастут, станут слугами моим? И ты будешь этим удовлетворен?

– Мы найдем свою дорогу.

– Мы? – скривился Дор. – Значит, ты уже ставишь интересы своего крестьянского потомства выше интересов Стражей Озера в целом?

– Если такое случится, то не по моему выбору. – Способен ли Дор услышать предостережение в его словах? Даг продолжал: – На самом деле неизвестно, действительно ли полукровки лишены Дара. Скорее дело обстоит наоборот: я встречал таких, кто почти не уступает нам. Я путешествовал больше тебя и видел больше. Среди крестьян попадаются настоящие таланты, и я не думаю, что это наследие какого-нибудь случайно спутавшегося с крестьянкой Стража Озера предыдущих поколений. – Даг нахмурился. – По-настоящему нам следовало бы обследовать крестьян, выявляя обладающих Даром, – как это делали маги в древности.

– А пока мы будем этим заниматься, кто станет истреблять Злых? – возразил Дор. – Почти подходящий дозорный с этим не справится. Мы нуждаемся в концентрации наследственных линий, чтобы добиться наилучших возможных результатов. Нас и так настолько мало, что мы трудимся из последних сил, и все это знают. Позволь тебе сказать: не только мама в ярости от того, что ты зря тратишь талант, который мог бы передать со своей кровью.

Даг поморщился.

– Угу, я это уже слышал от тетушки Мари. – Он вспомнил собственный ответ на ее слова. – А ведь я мог быть убит в любой момент за эти сорок лет, и моя кровь точно так же пропала бы. Притворись, что я мертв, если тебе так легче.

Дор фыркнул, не обратив внимания на такую приманку. Они дошли до развилки: одна дорожка вела от моста через лес к северному берегу острова. Дор указал на нее, и братья свернули туда. Вечернее солнце бросало на землю пятна зеленовато-золотого света, листья почти не шевелились в теплом воздухе. Сандалии поднимали легкие облачка пыли: лужи, оставшиеся от недавнего дождя, быстро высыхали.

Дор собрался с мыслями и продолжал:

– И ты опозорил не только свою семью. Этот твой трюк нарушает порядок и подает дурной пример другим дозорным. Не отрицаю: ты пользуешься у воинов уважением, молодежь вроде Сауна смотрит на тебя снизу вверх. Как теперь командирам предотвращать неуместные связи своих подчиненных? Клянусь, ты думаешь только о себе.

– Да, – согласился Даг и задумчиво добавил: – Это для меня новое ощущение. – Медленная улыбка тронула его губы. – И мне, пожалуй, нравится.

– Глупые шутки неуместны, – рявкнул Дор.

«Я не шутил. Да помогут мне отсутствующие боги!»

На самом деле, чем больше он думал обо всем, тем меньше находил забавного. Даг сделал глубокий вдох и спросил:

– Чего ты добиваешься, Дор? Я женился на Фаун по-настоящему – в этом участвуют мой разум, тело и Дар. Тут ничто не переменится. Рано или поздно тебе придется иметь с этим дело.

– Я как раз и пытаюсь такого избежать. – Дор нахмурился еще сильнее. – Совет лагеря может все переменить. Он и раньше принимал решения о разрыве уз.

– Только когда пара рассталась и семьи не могли примирить супругов. Никто не может заставить разорвать узы без согласия обоих партнеров. И никто в здравом уме не потерпит прецедента, если совет попытается такое провернуть. Это поставило бы под угрозу все браки и опровергло бы сам смысл наложения уз.

Голос Дора стал более жестким.

– Тогда придется просто принудить тебя этого пожелать, а?

Даг сделал десять шагов, прежде чем ответил:

– Я упрям. Моя жена полна решимости. Ты сломаешь свой нож об этот камень, Дор.

– Ты понимаешь, чем рискуешь? Станешь отверженным! Будешь изгнан! Перестанешь быть дозорным!

– Я еще много лет смогу нести дозор. Ты сам говоришь – мы напрягаем последние силы, и тем не менее ты готов пустить меня под откос? Из простого тщеславия?

– Я пытаюсь добиться как раз обратного. – Дор сердито провел рукой по лбу. – Это ты слепо устремляешься к обрыву и готов скатиться под откос.

– Не по своей воле. И не по желанию Громовержца. Он меня поддержит. – На самом деле Громовержец только сказал, что не станет поднимать вопрос перед советом лагеря, он вовсе не обещал забыть о своем понятном неодобрении женитьбы Дага, однако Даг не собирался сообщать о своих сомнениях по этому поводу Дору.

– Что? – фыркнул тот. – Несмотря на весь вред, который твой пример принесет дисциплине? Подумай хорошенько.

Может быть, Громовержец и Дор договорились? Даг начал жалеть, что в последние дни не прислушивался к сплетням, хоть ему и казалось более разумным не подставлять лоб под щелчки и не позволять втягивать себя в споры.

– Фаун – особый случай, – возразил он Дору. – Она не просто какая-то крестьянка, она крестьянская девушка, которая убила Злого. Это, кстати, отличается от твоих успехов в этом отношении. Сколько там было убитых тобой Злых? Ах, кажется, ни одного?

Губы Дора растянулись в принужденной улыбке.

– Если угодно, братец. А может быть, счет совсем другой: каждый Злой, убитый изготовленным мной ножом. Без разделяющего ножа ни один дозорный не станет убийцей Злого. Вы были бы просто ходячей пищей для тварей.

Даг втянул воздух, стараясь совладать с раздражением.

– Верно. Только без руки, которая нанесла бы удар, твои ножи… как ты их назвал? – просто настенные украшения. Думаю, нам стоит признать счет ничейным.

Дор коротко кивнул. Некоторое время они шли рядом молча.

Когда Даг счел, что может говорить спокойно, он произнес:

– Без Фаун я был бы теперь мертв, да и значительная часть отряда, наверное, тоже. И ты провел бы последние недели, совершая поминальные обряды и произнося прочувствованные речи о том, каким замечательным парнем я был.

– Это было бы почти что лучше, – вздохнул Дор. – По крайней мере проще.

– Я оценил твое «почти». Да, почти… – Даг постарался собраться с мыслями. – В любом случае ты не заставишь эту птичку летать. Громовержец ясно дал понять, что ради дела стерпит мою женитьбу и не станет привлекать совет лагеря. Мама тоже не станет. Так что постарайся привыкнуть к нам, Дор. – Он заставил свой голос звучать мягче и убедительнее, почти умоляюще. – Фаун обладает собственной ценностью. Ты это увидишь, если позволишь себе смотреть непредвзято. Предоставь ей возможность показать себя, и ты не пожалеешь.

– Ты одурманен.

Даг пожал плечами.

– А солнце встает на востоке. Ты не сможешь изменить ни того, ни другого. Перестань злиться и взгляни на вещи более открыто.

– Тетушка Мари повела себя как безнадежная дура, когда позволила такому случиться.

– Она привела все те же аргументы, что и ты только что. – Лучше сформулированные, но из Дора никогда не получился бы дипломат. – Дор, брось. Время все сгладит. Люди к нам привыкнут. Мы с Фаун, возможно, всегда будем казаться диковинкой, но никто не кинется подражать нам, как не кинулись подражать Сарри с ее двумя мужьями. Озеро Хикори останется все тем же. Жизнь будет продолжаться.

Дор сделал глубокий вдох, глядя прямо перед собой.

– Я обращусь к совету лагеря.

Даг ощутил холод в животе и медленно моргнул.

– Вот как? А что скажет мама? Я думал, ты терпеть не можешь скандалы.

– Это так. Но у меня нет выхода. Кто-то должен действовать. Мама только плачет, знаешь ли. Меры принять необходимо, и необходимо сделать это быстро. – Дор поморщился. – Омба говорит, что если мы дождемся, пока ты обрюхатишь свою крестьянку, тебя уже не свернешь с пути.

– Она права, – сказал Даг с гораздо большим спокойствием, чем испытывал.

У Дора был вид человека, решившегося исполнить свой долг, каким бы неприятным он ни был. Да, Дор будет настраивать Камбию на скандал, даже против ее желания. Неужели оба они думают, что Даг испугается угроз? Или оба понимают, что на это нечего рассчитывать? А может быть, один думает так, а другой – иначе?

– Значит, – сказал Даг, – ты готов принести меня в жертву? Мама тоже к такому готова?

– Мама знает – мы все знаем, – с какой страстью ты относишься к истреблению Злых. Мы помним, как ты боролся за то, чтобы вернуться в дозор после того, как потерял руку. Стоит ли совокупление с этой крестьянской девкой того, чтобы зачеркнуть всю твою жизнь?

Дор помнит, каким был брат много лет назад, подумал Даг. Измученный, обессиленный, ищущий только смерти, которая уравновесила бы то, что сделало его тем ходячим трупом, каким он себя чувствовал. И тогда, если бы повезло, он воссоединился в смерти со всем, что потерял, потому что ничто другое не казалось ему возможным или даже вообразимым. Что-то новое и странное случилось с тем, прежним Дагом в пещере Злого в окрестностях Глассфорджа. Или… вышло на свет что-то, что уже давно совершалось в глубине.

«Я больше не тот, кем ты меня считаешь, Дор. Ты смотришь на меня, но ты меня не видишь».

Дор в этом отношении казался удивительно похожим на родичей Фаун…

«Так кто же я?»

Впервые за очень долгое время Даг не был уверен, что знает ответ на этот вопрос, и это тревожило его гораздо сильнее, чем устаревшие предположения Дора.

Дор неверно истолковал смущенный вид Дага.

– Ага, это заставило тебя задуматься! Да и пора! Я не пойду на попятный. Считай мои слова предупреждением.

Даг коснулся тесьмы под закатанным левым рукавом.

– Я тоже не пойду на попятный. Считай это предупреждением.

Оба хранили каменное молчание, повернув по береговой дороге обратно. Дор сумел заставить себя кивнуть Дагу, сворачивая к шатрам Редвингов, но ни слова прощания не произнес, не предложил новой встречи и никак не выказал свои намерения. Разъяренный Даг так же молча кивнул брату и ушел.

В физическом отношении, думал Даг, он может не бояться ни за себя, ни за Фаун. Дор не стал бы собирать компанию горячих голов вроде Санни и его дружков, чтобы учинить насилие. Формальное обвинение перед советом лагеря – именно то, что он предпримет, тут нет сомнений. Дор не был склонен к пустым угрозам. Даг ощущал странную пустоту внутри, немного похожую на то, что чувствовал в момент, предшествующий нападению на логово Злого.

Он стал вспоминать, кто сейчас входит в совет лагеря. Обычно совет состоял из представителей от каждого острова и их заместителей, каждый год избираемых из глав кланов и старейшин, плюс командующий дозорными в качестве их постоянного представителя. Камбия однажды входила в совет, и дед Дага, пока не стал слишком немощным, дважды бывал заместителем представителя своего острова. Даг не особенно обращал внимание на то, кто в этом (да и в любом другом) году избран в совет; теперь же это внезапно приобрело значение.

Для разрешения большинства конфликтов совет прибегал к открытому обсуждению и обязательным медитациям; только когда речь шла об изгнании или смертном приговоре, голосование бывало тайным, и тогда решение принималось не обычными пятью голосами из семи, а требовало полного единодушия. На протяжении жизни Дага в лагере Хикори было всего два убийства, и в более сомнительном случае совет вынес решение о плате за кровь между семействами; лишь один убийца был казнен. Дагу никогда не случалось быть свидетелем такого изгнания, о котором он узнал из рассказа Сауна. Даг не мог прогнать мысль, что за тем случаем скрывались более неприятные обстоятельства, чем это следовало из краткого описания юноши.

«Как у меня? Наверное, нет».

Даг намеренно держался подальше от гуляющих по лагерю сплетен, чтобы не ухудшать ситуацию, проводя время с Фаун – и выздоравливая, этого тоже не следовало забывать; в любом случае едва ли кто-нибудь из его друзей стал бы пересказывать при нем самые критические высказывания. Даг знал только одного человека, который сделал бы это, сохраняя полное беспристрастие, и поэтому решил после ужина повидаться с Громовержцем.

Фаун подняла глаза от дошедших до нужной кондиции углей в очаге, когда на лужайку вернулся Даг, мрачный, как ночь. Она еще никогда не видела такой спокойной радости на его лице, как этим днем на поросшей лилиями заводи, и теперь стиснула зубы от ярости: Дор потрудился отравить это счастье. Фаун также молча попрощалась со своей надеждой, пусть и слабой, что Дор явился как миротворец; она уже начала фантазировать о том, что, может быть, тот принес приглашение на ужин от мамы Дага, и планировать, что она могла бы приготовить, чтобы показать свои хозяйственные умения этой ветви семьи Редвингов.

В ответ на ее безмолвный вопрос Даг покачал головой и принужденно улыбнулся, показывая, что его плохое настроение с ней не связано. Он уселся у очага, поднял палочку и задумчиво стал водить ею по земле.

– Так чего хотел Дор? – спросила Фаун. – Он готов примириться с нами? – Она занялась окунем, выпотрошенным, почищенным, начиненным травами, которые Фаун позаимствовала с огорода Сарри. Рыба зашипела, когда Фаун выложила ее на решетку над углями. Фаун принялась мешать тушенный в горшке кидальник с луком, который приготовила на гарнир. Аппетитные запахи сделали выражение лица Дага не таким тоскливым, но все же ответил он Фаун не сразу.

– Нет, пока нет.

Фаун надула губы.

– Если произошли неприятности, не кажется ли тебе, что мне следует о них знать?

– Да, – вздохнул Даг. – Но сначала мне нужно поговорить с Громовержцем. Тогда я смогу сообщить тебе новости с большей уверенностью.

«Какие новости?»

– Звучит довольно зловеще.

– Может быть, и не так уж, Искорка. – Привлеченный вкусным ужином, Даг придвинулся поближе и рассеянно поцеловал в шею переворачивавшую окуня Фаун.

Фаун улыбнулась ему в ответ, чтобы показать свою поддержку, но подумала: «А может быть, и так». Если что-то было пустяком, он обычно так и говорил, прямо и решительно. Если бы проблема имела ясное решение, он с оптимизмом обсудил бы его, подробно, если бы понадобилось. Подобная молчаливость, как постепенно стала понимать Фаун, свидетельствовала о необычной для Дага неуверенности. Смутная вера Фаун в то, что Даг знает все обо всем – ну, может быть, за исключением жизни на ферме, – не выдерживала трезвого рассмотрения.

Как и надеялась Фаун, вкусная еда существенно улучшила настроение Дага. Он еще больше просветлел, когда Фаун после ужина вышла из шатра, держа что-то за спиной, и с гордостью вручила ему новые хлопчатобумажные носки.

– Ты их уже закончила!

– Я обычно помогала снабжать носками своих братьев, так что научилась вязать быстро, – довольно сообщила Фаун. – Примерь, посмотрим, будут ли они удобны.

Даг тут же так и сделал и для пробы прошелся вокруг угасающего огня; он выглядел довольным, хотя несколько смешным в сапогах и обрезанных штанах, которые, похоже, все Стражи Озера носили в жаркую погоду, когда им не нужно было ездить верхом.

– Такие лучше годятся для лета, чем те ужасные свалявшиеся шерстяные носки, которые ты носил раньше – на них, клянусь, было больше штопки, чем целых мест. В них у тебя ноги будут сухими, а мозоли станут меньше болеть.

– Какие тонкие! И такие маленькие ровные петли! Держу пари: в таких носках мозоли не будут кровоточить.

– Твои ноги кровоточат? – в ужасе воскликнула Фаун. – Ох!

– Ну, не так уж часто. Только в самую жару или в зимние морозы.

– Я перепряду шерсть для зимних носков потом. Я решила, что такие тебе будут нужны раньше.

– Конечно. – Даг снова уселся и снял сапоги, после чего бережно стянул носки и благодарно поцеловал руки Фаун. Та просияла.

– Я собираюсь помочь Сарри завтра прясть волокно из стеблей кидальника, раз отмачивание уже закончилось, – сказала она. – Вашим женщинам нужна самопрялка, чтобы ускорить дело. Небольшую самопрялку не будет так уж трудно возить с собой, и мы могли бы все ею пользоваться. Я могла бы этому научить ваших женщин – отплатить Сарри и Мари за ту помощь, которую они мне оказывают. Как ты думаешь, ты смог бы привезти самопрялку, когда твой отряд в следующий раз окажется в окрестностях Ламптона, или Глассфорджа, или Вест-Блу? Мама и Нетти наверняка снабдили бы тебя самой лучшей, – с предусмотрительностью стала размышлять Фаун.

– Попытаться я во всяком случае смогу, Искорка. – Фаун испытала новый прилив нежности: Даг и не подумал пожаловаться на то, каким посмешищем будет выглядеть, нагрузив Копперхеда подобным предметом.

Она заключила его в многообещающие объятия, но через некоторое время Даг вспомнил о сложностях, о которых говорил Дор, и со вздохом высвободился.

– Ты уйдешь надолго? – спросила Фаун.

– Зависит от того, куда отправился Громовержец.

Фаун кивнула, стараясь удовлетвориться этим неопределенным ответом и тем, что осталось невысказанным. Тревожное настроение, похоже, снова окутало Дага, как темный плащ; он двинулся к дороге и исчез за деревьями.

Даг наконец обнаружил Громовержца в одном из шатров его многочисленного клана на западной оконечности острова. Громовержец бросил на него единственный взгляд и тут же повел прочь от шумной толпы их с Массап детей и внуков, собравшейся перед шатрами, на безлюдный причал. Мужчины, скрестив ноги, уселись на досках. Мелкие волны, набегавшие на берег, сияли шелковистым оранжевым отблеском. Задубелая кожа Громовержца в лучах заката выглядела бронзовой; в его темных глазах прочесть ничего не удавалось.

Даг побарабанил пальцами по дереву причала и начал:

– Я только что говорил с Дором… точнее, он говорил со мной. Он грозит обратиться к совету лагеря. Что, по его мнению, они могут со мной сделать, я себе не представляю. Они не могут приказать разорвать узы. – Голос Дага дрогнул. – Еще он говорил об изгнании. – Громовержец никак не прореагировал, и Даг продолжал: – Ты – член совета. Он к тебе обращался?

– Да. Я сказал ему, что его план плох. Впрочем, пожалуй, можно придумать и худший.

Даг приготовился услышать неприятные новости.

– Что говорят за моей спиной?

Громовержец заколебался: то ли его смущала перспектива повторять сплетни, то ли он просто подбирал слова – Даг не мог определить; скорее последнее, потому что когда Громовержец заговорил, его слова прозвучали достаточно жестко:

– Массап говорит, что некоторые злорадствуют: гордость Камбии получила щелчок.

– Болтовня, – пробормотал Даг.

– Может быть. Я бы вообще не обращал на это внимания, однако чем больше такие разговоры заставляют твою мать корчиться, тем больше она опирается на Дора.

– Ах… А еще что говорят? Конечно, не называя имен…

– Многое. – Громовержец пожал плечами, словно хотел сказать: «А чего ты ждал?» – Хочешь получить полный список? Не называя, конечно, имен.

– Да… нет, но… да.

Громовержец глубоко втянул воздух.

– Во-первых, среди твоих недоброжелателей те, кто ходил в дозор и пострадал из-за того, что полагался на помощь крестьян. Или испытал их неблагодарность: ведь часто из-за паники, в которую впадают эти деревенщины, дозорные напрасно гибнут или получают увечья.

Даг склонил голову, наполовину соглашаясь, наполовину возражая:

– Крестьяне невежественны. Решение вопроса в том, чтобы их обучать, а не отвергать.

Громовержец в ответ только скривил губы и продолжал, загибая пальцы:

– Еще те, чьи друзья или родичи пострадали, были избиты, а то и убиты крестьянами из-за их необоснованного страха перед колдовством Стражей Озера.

– Если бы мы держались менее отстраненно, такого непонимания не возникало бы. Люди не были бы такими невежественными.

На это возражение Громовержец тоже не обратил внимания.

– Еще болезненнее переживают дозорные или бывшие дозорные, которым самим пришлось отказаться от любви к крестьянке. Тут очень большая горечь… Некоторые желают тебе удачи, но по большей части все-таки люди гадают, сойдет ли тебе это с рук. Те, кому выпала тяжкая обязанность обеспечивать соблюдение правил, тоже тобой недовольны. Они приносили настоящие жертвы и теперь чувствуют себя преданными, что вполне справедливо.

Даг погладил дерево причала, отполированное многими ногами.

– Фаун убила Злого. Она поделилась смертью. Она… она отличается от обычных крестьянок.

– Я знаю, что ты так думаешь. Только дело в том, что каждый человек считает свою ситуацию особенной. Так оно для него и есть. Если правила существуют не для всех, то споры делаются бесконечными. А у нас нет на это времени.

Даг отвел взгляд от сурового лица Громовержца и стал смотреть на оранжевый диск солнца, частично закрытый уже черными силуэтами растущих по берегам деревьев.

– Не знаю, к чему, по мнению Дора, он может меня принудить. Я дал супружеский обет своим Даром.

– Угу, – сухо кивнул Громовержец. – Вразрез со своим прежним долгом и обязанностями. Именно это ты и сделал. Клянусь: ты похож на человека, который пытается скакать одновременно на двух лошадях, стоя одной ногой на каждой. Все хорошо, если ему удается удерживать их рядом, но если они поскачут по разным дорожкам, ему придется выбирать, иначе он упадет или будет разорван на части.

– Я хотел – и хочу – сочетать свои обязанности. Если смогу.

– А если не сможешь? Куда ты свалишься?

Даг только покачал головой.

Громовержец, хмурясь, смотрел на мерцающую воду, ставшую в сумеречном свете такой же светящейся, как небо. Несколько припозднившихся ласточек еще кружились над озером, прежде чем скрыться в гнездах.

– Впрочем, соблюдение правил имеет и еще одно значение. Если все увидят, что даже такой выдающийся дозорный, как Даг Редвинг, должен подчиняться дисциплине, это облегчит дело, когда придется одергивать следующего одержимого идиота.

– Разве я выдающийся?

Громовержец посмотрел на него со странным выражением.

– Да.

– Даг Блуфилд, – с опозданием поправил его Даг.

– М-м…

Даг вздохнул и переменил тему.

– Ты знаешь членов совета. Поддержат они Дора? Насколько он уже их обработал? Была ли его сегодняшняя угроза первой пробой или он предоставил мне последний шанс?

Громовержец пожал плечами.

– Я знаю, что разговоры он вел. Как ты думаешь, насколько быстро он стал бы действовать?

Даг снова покачал головой.

– Он ненавидит споры, ненавидит, когда его отрывают от работы над ножами. Я знаю: для дела ему требуется полная концентрация. По доброй воле он вообще не стал бы со мной связываться, но если уж он вынужден, он постарается закончить все как можно скорее, чтобы иметь возможность вернуться к работе. Он злится – не на меня, а на отвлечение. Он станет давить.

– Я воспринимаю его так же.

– Он с тобой говорил? Громовержец, не позволь нанести мне удар исподтишка.

В ответ Громовержец бросил на Дага еще один странный взгляд.

– А ты хотел бы, чтобы я пересказал ему наш с тобой конфиденциальный разговор?

Даг понадеялся, что угасающий свет не позволит Громовержцу разглядеть, как он покраснел. Он прислонился начавшей болеть спиной к причальному столбу.

– Тогда другой вопрос. Есть ли вероятность, что бучу поднимет кто-то другой, помимо Дора?

– В совете, на формальных основаниях? Я могу представить себе несколько возможностей. Твои противники предпочли бы предоставить это твоей семье, но если клан Редвинг свой долг не выполнит, могут найтись другие желающие.

– Так что если даже я умиротворю Дора, дело не кончится. Будут появляться все новые и новые обвинения… совсем как Злые.

При этом сравнении Громовержец поднял брови, но промолчал.

Даг медленно продолжал:

– Отсюда следует, что единственный способ решить проблему – добиться решения, скорого и публичного. Как только совет примет решение, снова поднять тот же вопрос будет нельзя. Это всех остановит. – «Так или иначе».

Даг с отвращением поморщился.

– Вы с братом больше похожи друг на друга, чем думаете, – искоса взглянув на Дага, сказал Громовержец.

– Дор так не считает, – коротко бросил Даг и добавил после задумчивой паузы: – Он не путешествовал так много, как я. Может быть, поэтому изгнание кажется ему особенно пугающим.

Громовержец потер пальцем губы.

– Как твоя рука?

– Гораздо лучше. – Даг пошевелил пальцами. – Лубок сняли уже неделю назад. Хохария говорит, что я могу снова упражняться с оружием.

Громовержец откинулся назад.

– Я собираюсь скоро послать в дозор отряд Мари. Нужно наверстать время, потерянное в окрестностях Глассфорджа, да и другие отряды в этом сезоне припозднились. Когда ты будешь готов отправиться в дозор?

Даг переменил позу, распрямив ноги, пытаясь скрыть неловкость.

– Вообще-то я подумывал о том, чтобы воспользоваться причитающимся мне свободным временем – побыть в лагере, пока Фаун не освоится.

– И когда же это будет? Даже если не принимать во внимание проблему с советом.

Даг пожал плечами.

– Если бы дело было только в ней, много времени не потребовалось бы. Не думаю, что есть обязанности, с которыми она не справилась бы, если ее научить. В Фаун я не сомневаюсь. – На этот раз он дольше колебался, прежде чем продолжить: – Я сомневаюсь в нас.

– О, вот как?

– Предательство разрывает связи двояко, – тихо сказал Даг. – Конечно, отправляясь в дозор, беспокоишься о своей семье – болезни, несчастные случаи, может быть, даже нападение Злого – всегда есть место опасности, но не… не недоверию. Однако стоит начать сомневаться, и это расплывается, как грязное пятно. На кого я могу положиться? Кто поможет моей жене в случае нужды, а кто отстранится и предоставит ей бороться в одиночку? Моя мать, мой брат? На них надежды нет. Каттагус, Сарри? Каттагус слаб и болен, а у Сарри хватает своих забот. Ты? – Даг пристально посмотрел на Громовержца, и тот, к своей чести, не отвел глаза.

– Думаю, единственный способ узнать это – попробовать на практике.

– Угу, только для Фаун это будет не проба, а вопрос жизни или смерти.

– Все равно рано или поздно тебе придется на такое решиться, если ты не собираешься расстаться с дозором. – Взгляд, которым сопровождались эти слова, напомнил Дагу хирургический нож Хохарии.

Даг вздохнул.

– Есть «скоро» и «слишком скоро». Можно искалечить молодую лошадь, слишком рано начав ее нагружать, хотя через год ее кости окрепли бы. То же происходит и с молодыми дозорными. – «А с молодыми женами?»

Громовержец после долгой паузы кивнул в ответ.

– Так когда же будет «не слишком скоро», Даг? Мне нужно знать, куда воткнуть твой колышек… и когда.

– Конечно, – согласился Даг. – Можешь ты дать мне немного времени, чтобы обдумать ответ? Сомневаюсь, что могу не обращать внимания на совет.

Громовержец снова кивнул.

– И имей в виду: я могу отвечать только за себя и за Фаун. Я не контролирую поступки кого-то еще.