Текст книги "Только ты и я"

4

28 августа

Вчера в конце дня твоя дверь была открыта. Когда я переступила порог, твоя рука легла мне на шею сзади. Слегка надавливая на нее кончиками пальцев, ты направлял меня куда тебе хотелось.

Неожиданное прикосновение поначалу заставило меня напрячься. Я вглядывалась в твое лицо, но оно ничего не выдавало, и я так и не поняла, был ли твой жест целенаправленным или чисто рефлекторным.

Ты открываешься мне. Мы с тобою – родственные души, которые нашли друг друга в этом странном месте, в лабиринте коридоров и комнат, среди моря безымянных лиц. Ты такой же, как я. Как и у меня, здесь у тебя никого нет. И для тебя это тоже внове.

Крутя на мизинце этот свой перстень, ты сказал:

– Очень приятно поговорить с кем-то, кто тебя понимает.

Сегодня я заметила, что ты глядишь на меня. Сначала я думала – это просто совпадение. Просто я случайно подняла голову как раз в тот момент, когда твой взгляд, обегавший комнату, упал на меня. Зачем бы тебе на меня смотреть? Я никто. Во мне нет ничего особенного. Но когда я осмелилась посмотреть на тебя снова, я наткнулась на твой взгляд. Ты ждал, чтобы я посмотрела на тебя.

И в твоих глазах я увидела улыбку.

5

Элли

Осевший на зеркало влажный пар исчезает под моей рукой, и я вижу размытое отражение собственного лица на фоне темного прямоугольника распахнутой двери позади. Какое-то время я сомневалась, что мы сюда доберемся. В последнее время он казался слегка рассеянным, его взгляд блуждал, мысли убегали неизвестно куда. Мне даже показалось – я могу его потерять. Да и причины для сомнений у меня тоже были. Последняя из них, мелькнувшая в запотевшем зеркальце заднего вида, была одета в ярко-алую лыжную куртку и имела растрепанные светлые волосы. А еще раньше Стивен был странно холоден, а потом… потом эта ужасная ссора в галерее… Как близко мы подошли к тому, чтобы расстаться? При одной мысли об этом я испытываю в подвздошье сосущее чувство страха. Теперь все будет зависеть от того, как пройдет эта наша юбилейная поездка. Впрочем, я постараюсь, чтобы все было как надо.

Сырой воздух ванной комнаты наполняет меня ожиданием. Я сижу на унитазе и, согнув спину, упираюсь локтями в колени. То, о чем я так мечтала, все-таки происходит: я здесь, с ним. Только я и Стивен, и ни души вокруг… При мысли об этом у меня по спине бегут мурашки.

Я встаю, роняя на пол полотенце, в которое была завернута. Одеваюсь. Мои пальцы сражаются с пуговицами пижамы. Пижаму подарил мне на Рождество Стивен, хотя мы и договорились ничего друг другу не покупать.

Как-то вечером, когда мы засиделись в гостиной за бутылкой дорогого вина, я проболталась, что с самого детства, когда я впервые увидела фильм «Римские каникулы», мне очень нравятся мужские пижамы: Одри Хепберн в пижаме Грегори Пека меня буквально зачаровала. И вот, дня за два до Рождества, Стивен устроил мне сюрприз, преподнеся картонную коробку, в которой лежала точная копия знаменитой кинопижамы.

Подобное проявление внимания застало меня врасплох. На какое-то время я даже утратила дар речи. Мне было приятно, и в то же время я чувствовала себя обманутой. Ведь мы же договорились ничего друг другу не дарить! А главное – что теперь делать мне? Что вообще можно подарить мужчине, который живет на Сентрал-Парк-Уэст и даже в магазин надевает золотую «Омегу», словно это дешевые китайские кварцевые часы?

Как и следовало ожидать, не успела я примерить пижаму, как ему загорелось ее с меня снять. Стивен даже сказал – ему, мол, нравится, как знаменитая пижама смотрится на полу его спальни.

Короткий приступ сентиментальности проходит, и я снова сосредотачиваюсь на очередной пуговице, которая никак не лезет в петлю. «Ну давай же!.. Я все равно тебя застегну!»

Мысль о том, что сейчас он находится совсем рядом, за этой стеной, и что на много миль вокруг нет больше ни одного человека, наполняет меня волнением и… предвкушением. Торопливо покинув ванную комнату, я быстро пересекаю спальню, сопровождаемая его удивленным взглядом.

– В чем дело?

– Все в порядке, просто я решила заранее принести снизу стакан воды. А тебе что-нибудь нужно?

– Ничего, спасибо, – отвечает он, забираясь под одеяло. – Только поспеши, я жду.

Эти слова он сопровождает одной из своих обаятельнейших улыбок, которые неизменно влекут меня к нему, и мои пальцы соскальзывают с дверной ручки.

– Я быстро, – говорю я и, с трудом разорвав зрительный контакт, выскальзываю за дверь.

Коридор погружен в темноту, но я не включаю свет. На противоположной стене темнеют три двери. Я смотрю на них, и мне кажется: одна из них вот-вот отворится, а я понятия не имею, кто или что окажется с другой стороны. Понемногу мною овладевает желание запереть их как следует, хотя я твердо знаю – за ними нет ничего, кроме мебели, которая замерла, застыла вне времени в ожидании момента, когда нужно будет исполнить свое предназначение.

Я росла в разных домах. Их было много; я даже затрудняюсь сказать – сколько, но все это были не настоящие дома. Это были просто оболочки из дерева, гипсокартона и штукатурки – совсем как раковины моллюсков или раков-отшельников. Их пустые, гулкие комнаты только и ждали, чтобы мы сложили там наши вещи, наполнили их своими голосами и согрели своим теплом, но только до очередного переезда. Пожалуй, только один дом сумел незаметно просочиться ко мне в память, остаться там. Почему?.. Причина не имела отношения ни к самому дому, ни к городу, ни к прекрасному климату.

Нет, я вовсе не жалею обо всех наших бесчисленных переездах. Благодаря им – в том числе благодаря им – на папины похороны пришло, приехало, прилетело так много людей. Да и то сказать: на протяжении почти трех десятков лет он находил друзей и знакомых в самых разных уголках страны, которые в течение какого-то отрезка времени считал своим домом. У папы был этот талант, у меня – нет. «Притворяйся, пока не получится, Букашка!» – говорил он мне, и я старалась. Старалась, но…

Коридор передо мной дрожит и расплывается, и я несколько раз моргаю, чтобы отогнать печаль.

Затолкав воспоминания поглубже, я шагаю к лестнице. На площадке я останавливаюсь и рассматриваю перила из темного махагони, на которых лежит моя рука, потом наклоняюсь вперед, чувствуя, как врезается в живот твердое дерево. Высота здесь футов пятнадцать, если не больше, и клетчатый как шахматная доска пол внизу виден в полутьме как чередование светлых и темных пятен. Я приподнимаюсь на цыпочки и сдвигаюсь чуть дальше вперед, повисая над пустотой. Глубокий вдох наполняет меня тишиной и неподвижностью зимней ночи. Только он и я… Тяжесть этих слов давит на меня изнутри, и мои пятки снова касаются коврового покрытия. Чуть слышно скрипит подо мной толстая деревянная половица.

Вода с шумом вырывается из кухонного крана. Наполнив стакан, я выключаю воду и на несколько секунд замираю, слушая тишину, вбирая в себя давящий мрак. Окно кухни – черный квадрат, врезанный в серую стену. Тишина снаружи кажется зловещей, и я крепче прижимаю к груди стакан с водой. На Манхэттене такой тишины не бывает – там всегда шумно, светятся окна домов, вспыхивают фары машин, и со всех сторон доносятся звуки: шаги и голоса множества людей, которые живут на противоположной стороне улицы или в квартире наверху или рядом. Здесь ничего этого нет и в помине. На много миль вокруг нет ни одной живой души, и я ловлю себя на том, что воспоминания о других людях отдаляются и тают. Еще немного, и я начинаю чувствовать себя человеком, который, как в фильме-катастрофе, пережил ядерный апокалипсис на уединенной ферме в горах и не имеет ни малейшего представления о том, уцелел ли кроме него еще хоть кто-нибудь.

Мои глаза понемногу привыкают к темноте. Внезапно я замечаю какую-то тень, которая мелькает на опушке и сразу же скрывается за деревьями. По спине бежит холодок, руки покрываются гусиной кожей. Никаких звуков я, разумеется, не слышу – тройные стеклопакеты надежно ограждают нас от внешнего шума, но… Что это могло быть? Водятся ли в Мэриленде медведи? Или не медведи, а… волки? Койоты?

Между деревьями снова что-то движется, и я делаю шаг к окну. Опасность, которая чудится мне снаружи, притягивает меня к себе, и мне хочется дать ей имя, чтобы она сделалась менее страшной. Я вглядываюсь в частокол черных стволов, пока весь окружающий мир не перестает для меня существовать и я не остаюсь со своим страхом один на один.

Тяжелая рука опускается на мое плечо, и я, вскрикнув от неожиданности, подскакиваю чуть не на фут.

– Это всего лишь я.

– Господи, Стивен, как же ты меня напугал!

Он весело смеется над моим испугом.

– Тебя долго не было, вот я и решил посмотреть, где ты застряла.

– Я… мне показалось – я что-то видела там, в лесу! – Я снова поворачиваюсь к окну, но там ничего нет, только ветер взметает вверх вихри колючих снежинок.

– Наверное, енот рыщет в поисках поживы, – отвечает он и, сделав шаг к кухонной двери, берется за ручку. Нажимает. Дверь не открывается, она надежно заперта. Стивен удовлетворенно кивает и, вернувшись ко мне, обнимает за талию.

– Ну, пойдем. Пора в кроватку.

В спальне я беру в руки свою книгу и устраиваюсь под одеялом поудобнее. Но прежде чем я успеваю найти нужную страницу, Стивен выхватывает у меня книгу и аккуратно кладет на пол.

– Извините, мистер Достоевский, но здесь вы лишний.

– Странно слышать подобные вещи от профессора литературы.

Он целует меня. Сначала медленно, неторопливо, но чем дольше его губы задерживаются на моей коже, тем сильнее становится его желание. Сначала он целует меня в щеки, потом в шею, в плечи. Рука Стивена находит под одеялом мою руку и направляет ниже – совсем как тогда, когда мы оказались в постели в первый раз. В ту ночь он тоже направлял меня, обучал своему ритму, показывал, как ему приятнее. Помню, когда я прикоснулась к нему в первый раз, меня удивило его тело. Это не было тело преподавателя – оплывшее, одряблевшее после многих часов сидения за бумагами. Вместо складок кожи я нащупала выпуклые мускулы – твердые и гладкие, словно окатанные морскими волнами камни.

Тем временем его губы – и его внимание – концентрируются где-то между моей шеей и плечом. Горячее дыхание щекочет мне ухо, а пальцы быстро и без усилий расстегивают пуговицы моей пижамы. Стивен совершенно уверен, что мне хочется этого так же сильно, как ему.

Я отвечаю на его ласки, но совершенно машинально. На самом деле я продолжаю прислушиваться к темноте снаружи. Там, за задернутыми занавесками, мечется ветер – он завывает и стучит в стекло, словно сошедший с ума невидимка, требуя, чтобы его впустили, дали согреться, защитили от огромного ледяного мира, который содрогается сверху донизу, словно вот-вот готов похоронить все и вся под своими обломками. Слава богу, эти огромные окна достаточно прочны, чтобы сдержать непогоду.

А это значит, что и наружу они ничего не выпустят.

Последняя пуговица расстегнута, и Стивен спускает пижамную курточку с моих плеч. Я освобождаю руки из рукавов и обнимаю его. Его ладонь ложится на мою щеку, пальцы касаются шеи. Он улыбается и слегка нажимает мне на затылок, направляя меня туда, куда ему хочется.

Меня будит какой-то шум. Оторвав голову от подушки, я напряженно прислушиваюсь, пытаясь понять, действительно ли я что-то слышала или мне это только приснилось. По мере того как мои глаза привыкают к отсутствию освещения, из темноты выступают две двери: одна из них ведет в коридор, другая – в большой стенной шкаф.

Чуть слышный шорох повторяется, и мое воображение мигом набирает обороты, наполняя мою голову цитатами и образами из «Сияния» и «Призрака дома на холме» [6]6
    «Сияние» – роман ужасов Стивена Кинга и одноименный фильм. «Призрак дома на холме» – готический хоррор-роман американской писательницы Шерли Джексон, по которому были сняты два фильма и сериал.


[Закрыть]. Проходит совсем немного времени, и я уже не сомневаюсь: стоит мне посмотреть наверх, и я увижу, как по потолку подкрадывается к нам кошмарная фигура с уродливо вывернутыми конечностями. Рядом спокойно дышит Стивен. Он крепко спит. Одной рукой он продолжает обнимать меня за плечи, но его объятия меня не успокаивают. Больше всего мне хочется, чтобы мне не пришлось его будить. Я бы хотела, чтобы он проснулся сам и, посмеявшись над моими глупыми страхами, поцеловал меня в макушку и сказал что-нибудь вроде «не бойся, милая, я ведь с тобой».

Но он не проснулся, и я снова уронила голову на подушку, удивляясь самой себе. В конце концов, я же не ребенок, чтобы бояться буки под кроватью. Да и дом этот не такой старый, чтобы в нем могли водиться привидения. Вот если бы мы заночевали в средневековой разваливающейся усадьбе, сложенной из замшелых каменных глыб, в комнатах с отстающими обоями и гнилыми стропилами, которые за века сделались свидетелями многих странных смертей, тогда, быть может, у меня и были бы основания бояться. Но не здесь, не в этом модерновом особняке из стали, стекла и бетона, построенном современным архитектором не больше десятка лет назад. С другой стороны, дома́ – они как люди, и у них в любом возрасте могут быть свои демоны.

Завернувшись в одеяло, я пытаюсь заснуть. Я считаю слонов и верблюдов, а сама думаю о том, что привидения могут появиться в любом доме вне зависимости от его возраста. Это мы, люди, приносим с собой своих призраков, которые остаются в наших жилищах, когда мы уезжаем, уходим надолго или навсегда.

Еще один скрип достиг моего слуха, но я только крепче зажмурила глаза. Наверное, это дом пытался сказать мне, что я ошиблась и что мне не стоило сюда приезжать.

6

17 октября

Ты сказал, что я очень красивая. Твои слова застали меня врасплох, но ты улыбнулся и придвинулся ближе. Наши тела соприкоснулись, и ты добавил:

– Что ты со мной делаешь!.. Это колдовство какое-то. Я просто не могу с собой справиться!

Твои губы прильнули к моим, и у меня занялось дыхание. Твой язык медленно скользил у меня во рту…

Ты меня целовал.

Я замерла. Я боялась помешать тебе, боялась, что любое мое движение ты можешь истолковать как просьбу перестать, остановиться… Но я не хотела, чтобы ты останавливался.

Твои руки обхватили меня за плечи, прижали к груди, и я почувствовала, как нарастает внизу живота сырое тепло. Твои ладони опустились к талии, пальцы взялись за край футболки, которую ты мне дал. Ты стащил ее через мою голову, и с этого момента пути назад уже не было. Твои губы шептали мне нежные слова, и я, набравшись храбрости, погладила тебя по щеке. Наш поцелуй длился, казалось, целую вечность, а потом ты взял мои руки в свои и направил их в свои «боксеры».

– Ты не против?

Ты был твердым, горячим и гладким. Мое прикосновение исторгло у тебя прерывистый вздох. Я была источником твоего наслаждения. А ты – моего… Твои пальцы знали такие тайны моего тела, о которых я понятия не имела, и я буквально корчилась от наслаждения.

Тяжесть твоего тела буквально расплющила меня, превратила в горячее, расплывающееся нечто. Боль и удовольствие мешали дышать. Я могла только держаться за тебя, и мои ногти впивались в твою влажную кожу.

– Все в порядке? – спросил ты.

Но я не могла вымолвить ни слова и только кивнула.

Сначала ты двигался медленно, потом – быстрее. Твой ритм захватил меня, и мир вокруг стал меняться. Ты сделал меня другой, новой, незнакомой. И сам ты тоже стал другим, обменяв власть на удовольствие.

Ритм нарастал, он стал лихорадочным. Крепко зажмурив глаза, я сдерживалась из последних сил.

Наконец, опустошенный, ты повалился на меня. Мне было тяжело, но я не стала отстраняться. Мне не хотелось отпускать тебя, не хотелось, чтобы ураган чувств, бушующий в моем теле, сошел на нет так скоро. Наконец ты откатился в сторону, и я избавилась от тяжести, но не от связи, которую мы только что создали. Мне хотелось спросить, что все это означает и кто мы друг другу теперь, но все слова, которые приходили на ум, исчезали, так и не сорвавшись с губ.

В ванной я включила воду и уставилась на свое отражение в зеркале. Я искала видимых перемен в чертах и красках своего лица, но видела только, как блестят мои глаза. Мне даже показалось, что они стали больше, чем полчаса назад. С края белой фаянсовой раковины подмигнул мне твой перстень, и я машинально примерила его на свой палец, но он был для меня слишком большим и тяжелым. Сняв перстень, я поднесла руку к лицу и почувствовала идущий от пальцев запах. От них пахло тобой, и я не стала мыть руки. Выключив воду, я вернулась в комнату.

– То, что произошло… – начал ты, и я встала как вкопанная. Я была уверена, что ты вот-вот разобьешь мне сердце, положив конец тому, что едва началось, но ошиблась.

– Никому об этом не говори, хорошо? – сказал ты. – Люди не поймут… Да и у меня могут быть неприятности.

Утром я проснулась, все еще ощущая жар прошедшей ночи, который сконцентрировался дюймов на пять ниже пупка. В кои-то веки я встречаю наступающий день с нетерпением. Все изменилось, все стало другим. Я сижу, ем и гуляю одна, но теперь меня это не пугает. Я больше не одинока.

Я смотрю на других женщин, и мне их жаль, ведь они не знают, какой вкус у твоих губ.

С наслаждением потянувшись, я глажу себя по животу. В голове всплывают воспоминания о нашем поцелуе, о прикосновении твоих пальцев, и я, отбросив глупый стыд, просовываю руку под резинку трусиков.

7

Стивен

Стивен приподнялся на локте. Элли спала на боку, изогнувшись вопросительным знаком. Прошлой ночью она лежала в точно такой же позе, но не спала и только кусала нижнюю губу. Отведя ее волосы в сторону, он целовал выступающие бугорки ее позвонков, понемногу опускаясь все ниже, к пояснице и венериным ямкам. А потом прелюдия осталась позади, и Элли следовала каждому его движению, выгибаясь ему навстречу, пока они не измотали друг друга до последней крайности.

Воспоминание пробудило в нем особого рода голод, который он никогда не мог утолить до конца. Он мог бы взять ее снова прямо сейчас – хотя бы просто для того, чтобы еще раз услышать, как она шепчет его имя, пока он движется внутри нее. И ничто ему не помешает.

Прошлой ночью он тоже хотел сделать это еще раз. Элли возбуждала, стимулировала его и физически, и умственно. Стивен никак не мог поверить, что они вместе уже полгода – целых шесть месяцев, сто восемьдесят три дня! Все его прежние связи подходили к концу гораздо скорее. Другое дело – Элли… С самого начала, с их самой первой ночи она стала той, кому суждено было задержаться надолго. В ней было что-то непостижимое, неудобопонимаемое; это что-то имело над ним власть, и Стивен, как ни старался, никак не мог разрешить эту загадку. А результатом было то, что он неизменно возвращался к ней, как бы далеко его ни заносило. Элли. Надо же, Элли!.. Девушка, которая задержалась… Иногда это его даже беспокоило – он боялся, что под угрозой может оказаться его свобода, однако желание установить с ней более глубокие и полные отношения делалось сильнее день ото дня, и это было удивительно ему самому. Удивительно и непонятно. В последние несколько недель Стивен дошел до того, что почти забыл об осторожности. Элли была создана для него, и при одной мысли о том, что она может оказаться с кем-то другим, Стивен яростно стискивал зубы.

Что она будет делать без него? Только на прошлой неделе, придя к ней на свидание в один из баров, он обнаружил, что Элли о чем-то болтает с каким-то молодым, самоуверенным парнем, по виду – типичным «волком с Уолл-стрит». Он сидел к ней так близко, что Стивен с возмущением подумал о том, что этот субъект вторгся в ее личное пространство, а она… она притворяется, будто ничего не замечает! Впрочем, если Элли и делала что-то подобное, то исключительно из дурацкой вежливости. Любезная улыбка, словно приклеенная к ее лицу, почти не скрывала, как неловко она себя чувствует. Ей очень хотелось, чтобы Стивен ее спас, и он не стал медлить: подойдя к ней сзади, он обнял ее за талию и привлек к себе для поцелуя. Нахал понял намек. Когда он разжал объятия, его и след простыл.

Стивен непроизвольно покосился на дверь стенного шкафа. Там лежала его дорожная сумка, а в ней – кое-что особенное, что он припас для этой поездки, но почти сразу его мысли снова вернулись к Элли. Одной мысли о том, чтобы приподнять ее пижамную курточку и прильнуть губами к горячей гладкой коже, было достаточно, чтобы пожар внутри него вспыхнул с новой силой.

Стивен предавался своим причудливым фантазиям еще довольно долго, пока его не отвлекло громкое бурчание в животе. Приподнявшись на локте, он бросил взгляд на светящиеся цифры на экране кварцевого будильника. Будильник показывал начало одиннадцатого утра. Ничего себе!.. Похоже, завтрак они проспали.

Стараясь не побеспокоить Элли, Стивен тихонько встал и спустился в кухню. Он поджаривал уже пятый оладушек, когда позади него заскрежетал по полу отодвигаемый стул.

– Почему ты меня не разбудил? – Голос у Элли был хриплым со сна.

– Я собирался, – улыбнулся Стивен. – Но ты так сладко спала, что я решил тебя не тревожить.

– Пахнет вкусно.

– Учитывая, что сейчас уже почти одиннадцать, я подумал, что нам нужно как следует подкрепиться. Совместить завтрак и ланч.

– Не возражаю. А что ты готовишь?

– Оладьи и яичницу с беконом.

– Я думала, готовить завтраки во время нашего романтического путешествия – моя обязанность.

Обернувшись, он успел заметить у нее на лице самоуверенную ухмылку. Волосы Элли кое-как собрала на макушке, стянув резинкой, под левым глазом темнела размазавшаяся тушь, и Стивен подумал, что она была, наверное, единственной девушкой в мире, которая казалась ему привлекательной даже в таком виде. Сидя на высоком стуле, Элли подперла подбородок рукой. Очертания ее тела были почти полностью скрыты просторной мужской пижамой, которую он подарил ей на Рождество.

– На дворе две тысячи пятнадцатый, а не пятидесятые, – заметил он. – Разве ты не слышала о гендерном равноправии?

– Скажи это моей мамочке, – рассмеялась Элли.

Тут в их разговор вмешалась зафыркавшая кофемашина. Стивен нажал кнопку и вылил на сковородку очередную порцию жидкого теста, которое громко зашкворчало. Запахи свежего кофе и горячих оладий наполняли воздух обещанием прекрасного дня.

– Из-за тебя я чувствую себя виноватой. Дай я все-таки тебе помогу, – заявила Элли и, не дожидаясь ответа, соскочила со стула и энергично засновала по кухне. Она достала из буфета чашки и кленовый сироп, потом разыскала в одном из ящиков пачку бумажных салфеток. Глядя за тем, как она хлопочет, Стивен улыбнулся и поставил на стол тарелку со стопкой готовых оладий. Ему казалось – сейчас они похожи на детей, которые затеяли игру в «дом». Наклонившись, он поцеловал Элли в теплую макушку и, пока она разливала кофе, достал из духовки подрумяненный бекон. Достал – и сам себе удивился. Стивен никогда не считал себя склонным к домашним заботам, скорее наоборот. Скучную рутину семейной жизни он терпеть не мог, искренне считая, что создан для большего.

– А это что? – Снова сев на стул, Элли кивком показала на свою салфетку, под которой что-то лежало.

– Не знаю. – Стивен улыбнулся, и Элли достала из-под салфетки маленькую голубую коробочку. Удивление, любопытство и волнение промелькнули в ее глазах, пока она развязывала белую ленточку, которой была перевязана коробочка. В эти минуты Элли выглядела совсем юной, и Стивен, следивший за ее нетерпеливыми движениями и сосредоточенно сощуренными глазами, мог без труда представить себе маленькую девочку, какой она когда-то была, которая рождественским утром распаковывает найденные под елкой подарки.

– Какая прелесть, Стивен! – воскликнула Элли, доставая из коробочки серебряную цепочку с кулоном в виде сердечка. – Скорее помоги мне его надеть! – добавила она, протягивая ему украшение, и Стив надел цепочку ей на шею и застегнул крошечный замочек.

– Ты меня балуешь, правда! Спасибо! – Она поцеловала его в щеку (как всегда по утрам, ее благодарность слегка отдавала мятной зубной пастой) и несколько мгновений смотрела на него, зажав серебряное сердечко в кулаке.

Стивен почувствовал легкое стеснение в груди.

– Ну, давай скорее завтракать, а то все остынет, – сказал он преувеличенно-бодрым тоном и, сев за стол рядом с ней, вооружился вилкой и ножом. Наклонившись над тарелкой, Стивен аккуратно отделил ломтик яичницы, отрезал бекон, подцепил за уголок оладушек и наконец обмакнул все, что было на вилке, в сироп. Элли разрезала свою порцию на маленькие кусочки и не столько ела, сколько раскладывала их по тарелке. Интересно, подумалось ему, она всегда такая сдержанная или она ведет себя подобным образом только в его присутствии?

– Расскажи мне про твою маму, – попросила Элли, деликатно откусывая кусочек бекона.

Этот вопрос заставил Стивен, оторваться от яичницы, которую он тщательно резал ножом. Его отношения с женщинами еще никогда не становились настолько доверительными и требовавшими откровенности.

– Она очень приятная женщина и очень меня любит. Думаю, ты бы ей тоже понравилась. – И он утопил кусочек поджаренного теста в лужице сиропа на тарелке.

Это было практически все, что Стивен мог позволить себе рассказать. Марго Хардинг – любящая жена и мать. Даже слишком любящая. Еще ребенком он видел, как отчаянно она жаждала внимания мужа и как счастлива она бывала, когда ей доставалось хоть что-нибудь – пусть даже откровенная грубость. Да, Марго Хардинг была благодарна мужу за любые крохи внимания, которые ей перепадали, – благодарна настолько, что напрочь забывала о таких вещах, как гордость и чувство собственного достоинства. А спустя какое-то время она начала цепляться за сына точно так же, как когда-то цеплялась за мужа – отчаянно, безудержно, до самоотвержения, и Стивен нередко спрашивал себя, действительно ли мать так нуждается в его внимании, или ее просто привлекают те его черты, которые были у него общими с отцом. В детстве ему это скорее нравилось, но уже в подростковом возрасте всеохватная материнская любовь начала его душить, и он нередко отталкивал мать, испытывая одновременно и стыд, и отвращение. Да и как он мог ее уважать, если она сама себя не уважала? До сих пор, вспоминая мать, он начинал злиться на ее безволие и слабохарактерность.

– А что мы будем делать после завтрака? – спросила Элли. Губы у нее были липкими и блестящими от сиропа.

– Предлагаю одеться потеплее и погулять немного в лесу. Исследовать, так сказать, окрестности.

Элли бросила быстрый взгляд за окно. От дома до леса тянулся нетронутый глубокий снег, а небо было закрыто слоем серых облаков, похожих на толстое пуховое одеяло.

– Ты действительно хочешь прогуляться? Мне кажется, на улице очень холодно.

– Холод – ерунда. Надо сходить, пока снег не пошел.

Вместо ответа она спряталась за своей чашкой с кофе, сделав большой глоток.

– К тому же после прогулки у нас появится предлог понежиться перед камином, – добавил Стивен.

Вопрос, таким образом, был решен, и сразу после завтрака они отправились одеваться для прогулки. При этом Стивен постоянно старался снять с нее какой-нибудь предмет одежды, а Элли отбивалась, игриво шлепая его по рукам. В этой войне она одержала верх, переплетя свои пальцы с его. В конце концов Стивен позволил ей выиграть этот раунд.

– И это все, что ты надела?..

Элли уже тащила его к выходу из спальни, но этот вопрос застал ее врасплох.

– Да, а что?

– Но снаружи действительно холодно. Мне кажется, в этом ты замерзнешь.

Прежде чем Элли успела ответить, Стивен уже скрылся за дверцей стенного шкафа. Вскоре он вышел оттуда с толстым свитером, связанным косичкой. Элли взяла его и без возражений натянула через голову. Помогая ей, Стивен высвободил из воротника свитера ее длинные волосы и поправил перекрученные рукава.

– Вот, так-то лучше. Я не хочу, чтобы ты превратилась в сосульку.

Его руки скользнули вниз по ее покатым плечам и по холмикам грудей. Тело Элли затрепетало от его прикосновений, и Стивен непроизвольно бросил взгляд на кровать, словно приглашавшую их посвятить остаток дня неспешным ласкам.

– Потом. После прогулки! – рассмеялась Элли и, ловко вывернувшись из его объятий, выскользнула за дверь. Она как будто прочла его мысли, и Стивен почувствовал себя слегка обескураженным.

– А здесь что? – спросил он, выходя из комнаты следом за ней и кивая в сторону еще одной двери в самом конце коридора. В отличие от дверей спален она была меньшего размера и более грубой.

– Наверное, ход на чердак.

– Наверное?

– Я так думаю. Она заперта, а где ключ, я не знаю.

Стивен шагнул к двери, нажал на ручку, но та не поддалась.

– Я же говорю – заперто!

– Интересно, что там, наверху?

– Какая разница? Наверное, пыльное старое барахло, которое свалили туда хозяева. Ну, что встал? Идем же!

Элли нетерпеливо потянула его за рукав, но, когда он повернулся, ее рука соскочила, и она, оступившись, невольно попятилась назад и наткнулась спиной на перила, ограждавшие площадку лестницы. В ее глазах промелькнул испуг, руки взлетели вверх. Мгновения тянулись как резина, потом вдруг понеслись с удвоенной быстротой. Стивен только и успел почувствовать, как похолодело от страха все внутри. В следующий миг он рванулся вперед и схватил Элли за свитер.

– Господи, Элли, осторожнее!

– Я… Прости, я не… – На глазах Элли выступили слезы. Казалось, она только сейчас поняла, чем все могло закончиться. Стивен перевел дух.

– Ты тоже меня, прости, но… ты меня очень испугала. Свалиться с такой высоты на каменный пол… Ты могла… – Он не договорил. Новый приступ страха лишил его дара речи.

Элли снова взяла Стивена за руку, сплела свои пальцы с его. Он в ответ несильно сжал ее ладонь, и она улыбнулась. Опасность была позади, и Стивен почувствовал, как по его членам растекается мягкое тепло. Оно прогнало прочь последнее напряжение, но пока они спускались по лестнице, Стивен снова и снова спрашивал себя, что могло случиться, если бы он оказался недостаточно проворным.